Калейдоскоп

Он всплеснул руками, уронил шлем в траву и схватил своего напарника за плечи, начав энергично трясти, что-то восторженно выкрикивая и периодически поворачиваясь к стене льда за их спиной, грозя ей сжатым кулаком. Его напарник некоторое время вяло отмахивался, пытаясь дочитать таблицу, но в итоге поддался заразительному энтузиазму старика и, увернувшись от очередной порции объятий, тоже стащил с головы шлем. С вихрастой такой белобрысой головы истинного арийца. Как и следовало ожидать, он оказался куда моложе своего спутника и более походил на бравого первооткрывателя. Мощная шея, волевой подбородок, белозубая улыбка и голубые глаза. Комплект героического пионера космонавта с обложек фантастических романов шестидесятых годов. Для полноты картины не хватало красного марсианского пейзажа на заднем фоне, развевающегося флага в руке и обнаженной красотки в кольчужном бикини с неимоверно огромным бюстом, томно разлегшейся на камнях у его ног и прижавшейся щекой к мужественному бедру спасителя галактики.

Однако, за неимением обязательной атрибутики, приходилось обходиться энтузиазмом и духом открытия. Мужчины начали оживленно переговариваться. Теперь, присмотревшись получше, стало заметно, как же они на самом деле устали. Глаза и щеки их глубоко запали, волосы спутались и засалились, кожа была грязной и бледной. Даже улыбки давались им нелегко. Яростное напряжение сил, минуты ожидания и радостное потрясение окончательно вымотали путников. Кожу обоих покрывали крупные бисеринки пота, то и дело сливавшиеся в ручейки, оставлявшие светлые борозды на грязи.

В один момент старик вдруг покачнулся и закрыл глаза рукой, начав оседать на землю. Блондин аккуратно подхватил его под руки и усадил на траву, опустившись перед другом на колени и что-то негромко спрашивая. Седой в ответ только махнул рукой и отрицательно покачав головой прикрыл глаза, расслабившись и пытаясь прийти в себя. Блондин все это время терпеливо ждал, усевшись перед ним и поджав ноги под себя, с любопытством поглядывая по сторонам.

Наконец, старик открыл глаза и удовлетворенно хмыкнув, потряс головой. Он поднял лицо, глядя на границу ледника и вдруг, совершенно по-мальчишески, резко вскинув руку, показал ему оттопыренный мизинец, радостно при этом усмехнувшись. Блондин одобрительно рассмеялся и похлопал товарища по плечу, с удовольствием повторив его жест и добавив отрывистую фразу на своем странном языке, причем отчего-то казалось, что это что-то непечатное.

Отсмеявшись, старик с важным видом воздел к небу теперь уже указательный палец и, расстегнув свободной рукой ворот своего комбинезона, извлек из-под него небольшой каплевидный кулон на цепочке, отлитый из серебристого материала и лишенный каких-либо надписей или гравировки. Старик крепко сжал его в руке и выжидающе посмотрел на своего спутника. Тот, словно спохватившись, повторил действия напарника, торопливо извлек из-под комбинезона такой же кулон и, в свою очередь, сжал его в увесистом кулаке.

Оба мужчины, несмотря на усталость, нашли силы встать на колени лицом к лицу и, глядя друг другу в глаза, начали что-то с чувством декламировать. Старик точно являлся в этом дуэте ведущим – его речь звучала стройней и чувственнее, лицо сияло торжеством и блаженством, а блондин, с благоговением смотря на него, откликался на каждое слово как скромное, но очень прилежное эхо. Их речь звучала все громче, все яростней, пока на пике ее старик не замолчал, резко вскинув обе руки к небу, выпустив при этом кулон, упавший на его грудь и торжествующе не посмотрел на своего молодого спутника, который наблюдал за ним с неприкрытым обожанием во взгляде. Воцарилась тишина, прерываемая лишь стрекотанием сверчков и тяжелым дыханием двоих мужчин.

В эту секунду лицо старика исчезло. На его месте образовалась уродливая воронка, в которую легко вошел бы кулак. Как в кошмарном, но крайне реалистичном сне, отчетливо виднелись осколки черепа, торчавшие из розово-красного месива, обрамленного лохмотьями кожи. Нижняя челюсть как разбитая крепостная стена топорщилась раздробленными зубами и отвисала все ниже, потеряв поддержку сухожилий, пока не отвалилась и не упала в траву.

Блондин не сразу понял, что случилось. Он медленно поднял руку к своему лицу, и провел по нему сверху вниз, размазывая чужую кровь вперемешку с частичками костей, мозга и глаз. В эту же секунду тело старика, конвульсивно подергиваясь, рухнуло в траву. Парень открыл рот, пытаясь закричать, но от шока никак не мог набрать воздуха. Вопль рвался из его ходящей ходуном груди, но в итоге вместо него вышло какое-то жалкое сдавленное хрипение, сквозь которое пробивался тонкий, нечеловеческий писк.

Еще через секунду все это стало неважно. Стальная конусовидная болванка, ускоренная электромагнитным импульсом, абсолютно беззвучно и не встречая никакого сопротивления, вошла ровно в переносицу парня, прошла через черепную коробку, превращая все ее содержимое в кашу, и вышла из затылка, оставив такое большое выходное отверстие, что он практически перестал существовать.

И ничего не стало.

3. Сейчас. Даниль.

– Устранение целей подтверждаю, начинаю зачистку.

Услышав первое сообщение Андрея после продолжительного радиомолчания, Даниль облегченно выдохнул и с силой откинулся на спинку кресла, взъерошив вспотевшие от нервного напряжения волосы обеими ладонями.

Так оставалось всегда, снова и снова, как в затянувшемся на годы кошмаре на один сюжет, с которым постепенно свыкаешься. Ты знаешь, что рано или поздно он снова вернется к тебе, ты знаешь, о чем он будет, но раз за разом закрываешь глаза, в глубине души надеясь на то, что не в эту ночь. И когда он приходит опять, ты никогда не готов к нему, ты переживаешь его начало как в первый раз и лишь потом понимаешь, что это все тот же знакомый бег по кругу. По кругу, в который ты вошел сам, в котором остаешься сам. И тогда ты успокаиваешься, потому что привыкнуть можно ко всему, даже к кошмару.

Тревога, быстрые сборы, несколько часов тишины, короткий доклад. Со всем остальным предстояло разбираться, когда они вернутся с точки рандеву, с новым грузом трофеев, информации и вины. В этот раз тревогу забили датчики на осколке A-114, который Даниль, как и все прочие жители Поселка, предпочитал называть просто «Ледник». Приборы обнаружили двоих визитеров, осторожно продвигавшихся к границе со стороны осколка А-113, длинной безвоздушной кишки, протянувшейся на добрых четыреста метров. Дальше приграничного участка Долины пускать их было уже никак нельзя.

Даниль в момент получения сигнала как раз доедал на своей кухне плотный завтрак из яичницы с беконом на хрустящем тосте. Его зубы вонзились в бутерброд ровно под первые звуки тревожной трели наручного интерфейса. Даниль выматерился и чуть не подавился, пытаясь откашляться крошками.

Он уже подзабыл этот звук, вернее убедил себя в этом. А еще давящее предчувствие того, что должно произойти в следующие часы после сигнала. Даниль перевел взгляд на руку с тостом и понял, что раздавил свой завтрак в кулаке. Его пальцы все еще оставались сжатыми с такой силой, что побелели костяшки, но Даниль даже не сразу ощутил впившиеся в ладонь ногти.

Зашипев от появившейся вместе с пониманием боли, Даниль усилием воли принудил себя разжать кулак и бросить получившийся из тоста неаппетитный комок на тарелку. Он торопливо стряхнул крошки с ладони на пол, плеснул себе на руки воды прямо из стакана, залив ею часть стола, схватил несколько салфеток, опрокинув салфетницу и, на ходу вытирая ими ладони от воды и жира, вскочил, вихрем вылетев в коридор.

Влезая в кроссовки без шнурков, Даниль на несколько секунд поднял взгляд от пола, и встретился со своим отражением в прямоугольном настенном зеркале без рамы, прикрепленном прямо к стене возле входной двери, над обувницей. Из отражения на Даниля смотрел взъерошенный молодой человек, с очень, очень бледным лицом и испуганным взглядом. Недопустимо испуганным. Краше только в гроб кладут, а лишние вопросы и внимание соседей ему ни к чему. Он охлопал карманы, проверяя, не выложил ли ключ от тайника и, несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, досчитал до десяти, и вышел за дверь, надеясь, что теперь уже выглядит не слишком взволнованным.

Даниль даже укладывался в определенное инструкцией время. Не Анатолий, конечно, с его подчиненными, но те, в отличие от него, высокие показатели готовности пока что демонстрировали только на своих бесчисленных тренировках. Даниль надеялся, что так дальше и продолжится. Пусть ребята стравливают напряжение так, под присмотром одного из выборщиков, организованно, а не носятся по Долине, путаясь под ногами у них с Андреем.

На улице царило нескончаемое лето, как и вчера, как и вообще каждый день в Долине, но сейчас Даниль не ощущал жары. Он чувствовал, как сердце медленно опускается куда-то в желудок, а по спине течет одинокая, невероятно холодная и мучительно неторопливая капля пота. Жутко хотелось вытереться, а еще лучше спрятаться в душе и смыть с себя соленую влажную пленку, которая моментально начала впитываться в одежду, но куда уж там.

Следовало действовать четко по плану, но мысли в голове путались и никак не хотели выстраиваться в нужной последовательности. Именно Даниль разработал большую часть их инструкций по предотвращению вторжений, так почему же сейчас все шло кувырком? Андрей говорил, что любой план рано или поздно сталкивался с человеческим фактором, даже если этим фактором оказывался сам его составитель, но они обладали таким техническим потенциалом и опытом, что Даниль мог позволить себе с ним не согласиться. И все равно боялся. Боялся случайностей, которые невозможно предвидеть, боялся себя.

Постаравшись сосредоточиться, он, наконец, спустился с крыльца и поспешил к большому многоугольному зданию Центра мониторинга, или просто «Центра», где располагались все системы управления общепоселковыми Творцами, да и вообще всеми важными контурами контроля их осколка.

Несмотря на то, что дом Даниля располагался всего метрах в ста от Центра, в целях оптимизации, естественно, по дороге туда ему встретилась соседская девочка – Аня, дочь Николая и Дарьи Петровых. Первый ребенок, который родился здесь, в Долине. Сейчас она уже выросла в озорного белокурого сорванца, со скоростью света носившегося из одного конца Поселка в другой. Вероятно, чтобы пытаться успевать задавать вопросы всем его жителям одновременно. Даниль выматерился сквозь зубы, кляня судьбу за такой подарок именно сейчас. Впрочем, рвани он в другую сторону, этот маневр смотрелся бы крайне подозрительно.

Аня лежала на животе, прямо на пешеходной дорожке из прозрачного полимера, под которой виднелась расползающаяся параллельно земле зеленая газонная трава, и пристально разглядывала ее, постукивая по поверхности дорожки носками белых кед.

Даниль мысленно попросил судьбу оградить его от лишних на данный момент расспросов, потому что несмотря на относительное внешнее спокойствие, чувствовал себя он просто отвратительно. Первый случай после трехсот семидесяти дней спокойствия. Самый долгий промежуток между появлениями визитеров. Как бы он хотел, чтобы в этот раз датчики ошиблись, но они никогда не ошибались. Ни один местный механизм никогда не ошибался. А вот насчет себя он до сих пор сомневался.

– Дядя Даниль, доброе утро! А вы куда бежите?

Он невольно вздрогнул, задумавшись и прозевав момент, когда Аня, похожая на знак «Стоп» в своем ярко-красном сарафане, возникла прямо на его пути, и едва успел затормозить, чтобы не налететь на девочку.

– Привет, Ань.

– Вам плохо? Вы белый.

Насколько же в точку попал этот незамысловатый детский вопрос. Как-то он чувствовал себя нехорошо, действительно. Вряд ли чьей-то психике может пойти на пользу периодическое соучастие в убийствах, пусть и косвенное. Косвенное? Да кого он обманывает? Самое прямое, с какой стороны не пытайся смотреть. Убийство есть убийство, нажимаешь ты на курок, закапываешь труп или стоишь на стреме. Все остальное – лишь та степень вины, которую ты готов на себя принять. Которую ты готов вынести и оправдать, если нуждаешься в этом. Свой якорь Даниль нашел, им являлось общее благо, но предел прочности был у каждой вещи и каждого существа. Поняв, что задумался и затянул с ответом, Даниль с натугой выдавил довольно неубедительную улыбку.

– Да нет, Ань, не выспался просто, зачитался, поздно лег.

Ну да, нужно повторить это еще тремя способами, и тогда этот разговор будет вообще ни капли не странным.

– А книжка интересная? А как называется?

Да что же ты будешь делать? Даниль, продолжая мысленно, да и не мысленно тоже обливаться потом, едва не начал нервно прищелкивать пальцами, визуализируя процесс придумывания названия книжки. Как же все-таки легко это дается Андрею – врать, глядя людям любого пола и возраста прямо в глаза. Хорошо это или плохо? Во всяком случае, полезно. Ему бы сейчас пригодилось. Почему за все годы, проведенные рядом с напарником, Даниль так и не смог впитать в себя его образ мыслей, научиться этому? Может потому, что восхищался им и не понимал его в равной степени? Трудно учиться тому, что не можешь проанализировать. Трудно анализировать то, о чем не спрашиваешь. Трудно спрашивать, когда боишься не соответствовать.

– «На странных волнах», про пиратов. Тебе такое еще рано. Слушай, мне тут нужно за солнышком присмотреть, давай, если захочешь, забегай вечером поговорим о книжках, хорошо? А лучше завтра.

Даниль не стал дожидаться новых вопросов, ласково потрепал девочку по волосам и, решительно обогнув ее, быстрым шагом направился к высокому голубому куполу Центра, надеясь, что Аня удовлетворила свое детское любопытство и как минимум до вечера забудет о его обещании, а лучше вообще забудет. Ну не умел он общаться с детьми, и не очень хотел учиться. Даже замечал, что говорит с ними иначе. Андрей периодически делал комментарии по поводу того, что при его уровне интеллекта, речь Даниля слишком пересыпана грубыми сокращениями и просторечиями. Что же, возможно, Данилю стоило стать воспитателем, ведь при детях он автоматически начинал говорить почти литературным слогом по сравнению с обычным своим уровнем. Впрочем, ни ему, ни окружающим это, кажется, не мешало.

Уже стоя на невысоком пороге Центра, он инстинктивно обернулся и заметил, что в этот же момент девочка отвела глаза в сторону. По спине Даниля пробежал холодок. Уж больно не вязался этот настороженно-пристальный, совсем недетский взгляд с общим видом Ани. Она что-то почувствовала? Данилю некоторое время назад начало казаться, что дети в Долине взрослели быстрее, возможно, из-за особенностей местной системы обучения. Надо будет поговорить на досуге с Антониной Михайловной. Она, кажется, как раз должна заканчивать долгосрочный проект по психологическому профилированию своих подопечных, должный пролить свет на то, как повлияли на них события Исхода и то, как изменилась жизнь вокруг них. Многие вряд ли уже даже помнили базовую реальность. Он бы тоже предпочел ее забыть, и даже не из-за Раскола. Там он был чужим. Куда более чужим, чем здесь.

Время поджимало. Даниль поднял и приложил свою кисть с тонким, похожим на узкий черный обруч переносным интерфейсом к считывателю, промазал мимо него и резко ткнул браслетом в черную квадратную панель еще раз, ощутив на миг прилив такой черной злобы, что под волной удивления этому чувству, оно отступило само собой. Промедлив еще секунду, Даниль ужом проскользнул в дверь еще до того, как она открылась полностью, тут же заперев ее за собой и немедленно заблокировав еще одним касанием интерфейса. Секреты, секреты, секреты! А ведь когда они только пришли сюда, в Поселке вообще отсутствовали какие-либо замки или системы блокировки.

Конечно, на программном уровне они существовали, но, почему-то, не применялись. Просто невероятный уровень доверия, учитывая колоссальный технологический отрыв Хозяев и потенциальную опасность их технологий в плохих руках. Или достаточно безрассудных. Или просто тупых. Самая настоящая идиллия, даже не единой банальной защелки или цепочки на двери.

А они притащили в это безукоризненно чистое место с собой все свои страхи и предрассудки, щеколды, запоры и ключи, вместе с прочим психотравмирующим багажом из их прошлого. Приспособили интерфейсы под блокираторы, ввели логины и пароли. Хотя, например, те же Андрей с Ириной, да и некоторые другие жители Поселка так и не поставили замков. Сам Даниль, ловя себя на мысли о подражательстве старшему партнеру и сгорая от стыда, лишь последовал их примеру, и еще очень долго привыкал к тому, что входная дверь не закрыта. Из-за этого он ощущал себя голым, и даже какое-то время испытывал проблемы со сном, дергаясь на каждый посторонний звук, хотя и понимал прекрасно, что ничего страшного с ним произойти не могло, да и не стал бы никто в Поселке забираться в чужой дом. Так уж вышло, что ни один из таких не добрался до Долины.

Уловив его присутствие, система управления Центра включила мягкое освещение и кондиционирование по заранее заданным Данилем параметрам. Из-за быстро охладившегося пота он моментально начал мерзнуть и неуютно поежился. Теперь, оказавшись в одиночестве, Даниль немедленно развернул голографическое окно наручного интерфейса в воздухе перед собой и набрал Андрея по защищенному каналу для экстренной связи, продолжая при этом шагать по широкому главному коридору Центра к гаражу с глайдерами.

– Получил сигнал?

Слегка заспанный голос Андрея, большого любителем вздремнуть днем, откликнулся на его вопрос с секундной задержкой.

– Да, уже почти на второй станции, подрубился к Леднику напрямую, читаю.

Значит, Андрей, получив тревожный сигнал, решил не идти в Центр, а сразу выскользнул за пределы Поселка с его западной границы, просматривая по дороге данные с датчиков, и двинул к одной из их четырех секретных станций. В каждой стояло по два легких одноместных глайдера, а также имелось в наличии все необходимое снаряжение для «теплого» приема визитеров. В свое время, они провернули операцию по их созданию всего за две ночи, спасибо самоходным Творцам и общей расслабленности населения Поселка, жители которого не слишком активничали по ночам.

– Доложись, как выдвинешься.

Андрей даже не стал отвечать. Возможно, уже переодевался и проверял оружие. Впрочем, он и так все сделает так же, как и всегда. Это впиталось в их плоть, мысли и инстинкты. Будто они были солдатами на войне и даже если долго не находились под обстрелом, все равно знали, что при свисте снаряда всегда поймут, с какой стороны он летит, куда упадет и как лучше всего попытаться от него спастись. И знали, что сделают все раньше, чем успеют до конца осознать сделанное. Осознание всегда приходит с запозданием, и всегда дорого берет.

Даниль добрался до дальнего угла гаража, пройдя мимо массивных металлических стеллажей с электроникой и запасными частями для трех грузовых глайдеров, которые здесь размещались, занимая своими округлыми серебристыми тушами почти все свободное пространство, и остановился у пульта управления ремонтным блоком.

Порывшись в кармане, он достал небольшой прямоугольный кусочек пластика, длиной примерно с мизинец, с золотистым напылением на одной стороне и, немного повозившись из-за дрожащих пальцев, вставил его в едва заметное маленькое отверстие на стыке приборной панели и основного корпуса пульта. Прошла секунда, что-то внутри пульта щелкнуло, и в ремонтной яме под ближайшим грузовиком сдвинулась в сторону одна из панелей на стене, открывая за собой небольшую полутемную комнату, освещенную только благодаря свету, падавшему в нее из гаража. В ее глубине смутно виднелась уходящая вниз узкая винтовая лестница, на которой едва бы смогли разойтись два человека.

Даниль аккуратно спрятал кусочек пластика обратно в карман, едва не уронив его в процессе, машинально застегнул его, и быстро спустился в яму по приставной лестнице, проскользнув в тайник. Дверь за собой он опять закрыл командой с интерфейса, с него же включил освещение и спустился вниз на три оборота, оказавшись в итоге примерно метрах в семи-восьми ниже уровня фундамента.

Лестница привела Даниля в просторный квадратный зал со стороной метров в тридцать. Потолок его состоял из плотно подогнанных световых панелей, а пол покрывало легко пружинящее напыление из антибактериальной резины серого цвета. Вдоль стен расположились высокие стеллажи от пола до потолка, заставленные пластиковыми ящиками и различным оборудованием, упакованным в герметичные пакеты. Среди прочего виднелось аккуратно закрепленное на подставках оружие со сменными частями к нему и ящики с боеприпасами.

В центре помещения расположились впритирку друг к другу несколько переносных и один стационарный Творец, который почти подпирал своей махиной потолок. В его открытом отделении для готовых изделий стоял выдвижной лоток, наполненный свежеизготовленными датчиками, которые они с Андреем хотели рано или поздно разместить на потолке Долины. Поздно, это примерно через пару недель после завтрашнего собрания, на котором Андрей должен презентовать проект по изучению купола, который наверняка одобрят без проблем и кое-что еще, над принятием чего придется изрядно потрудиться как на собрании, так и после него. Сегодня они как раз хотели обсудить последние поправки к его речи. Посидели, блядь, ничего не скажешь.

– Вылетаю. Молчанка до моего доклада, следи по приборам, будь готов к «Б».

– Понял.

Даниль только это и успел ответить на отрывистое распоряжение Андрея до того, как тот оборвал канал связи, и, не мигая, уставился на свой интерфейс, который так и не свернул с тех пор, как вошел в здание. Расширил окно с картой местности и удовлетворенно кивнул, увидев, как обозначавшая его напарника небольшая желтая точка на большой скорости устремилась навстречу двум красным, которые пока еще находились на середине пути через Ледник. Даниль искренне надеялся, что холод все сделает за них, что в этот раз не придется марать руки, но, когда вообще надежда гарантировала результат?

Свернув изображение, он обогнул Творцов и плюхнулся в одно из двух мягких кресел с высокими подлокотниками, перед которыми из пола торчал невысокий шестигранный черный обелиск с матовой поверхностью. Он находился здесь исключительно из эстетических соображений, а если говорить проще, то Даниль решил придать их логову вид какого-нибудь супергеройского убежища. По сути дела, управляющий интерфейс любой сложности и функционала мог поместиться в корпус в тридцать раз меньше спичечного коробка, как в тот же наручный браслет, который имелся у каждого жителя Поселка. Голографический же экран можно было либо привязать к движению интерфейса, либо просто «подвесить» в воздухе на фиксированной позиции. Поначалу, когда они еще привыкали к местным технологиям, то тут, то там в Поселке периодически обнаруживались забытые хозяевами развернутые окна, с содержимым различной степени конфиденциальности.

Даниль провел указательным пальцем правой руки по верхней грани обелиска, активируя его. Перед ним тут же развернулась укрупненная версия голографического экрана, рассевшись перед которой на удобном кресле гораздо проще наблюдать за происходящим в Долине, чем на ходу. Он мог вызвать инструментарий Центра и из дома, но никогда не поступал так из соображений секретности и безопасности, да и случая не подвернулось для такого риска. Даниль вытянул ноги и, откинувшись назад, уставился на карту.

Теперь следовало набраться терпения и быть внимательным, ведь если что-то пойдет не так, в дело должен будет вступить он, выполняя пресловутый план «Б». До такого еще не доходило ни разу, и он надеялся, что не дойдет никогда, как бы эгоистично по отношению к Андрею это не звучало. За все прошедшие годы тот даже не заикнулся о том, что к границе в следующий раз может отправиться Даниль. Гонял до седьмого пота на тренировках по рукопашному бою, заставлял часами неподвижно лежать в засаде, вслепую собирать и разбирать оружие и еще много, бесконечно много всего другого. И эти постоянные его монологи о том, что будет, если с Андреем что-то случится. Даниль терпеть их не мог, и всякий раз пытался съехать с темы, но Андрей снова и снова затрагивал ее, в самые неудобные моменты, будто специально подбирая их.

Сейчас Даниль все смотрел на точки на карте, и прямо-таки задницей чувствовал, что сегодня разговор повторится. Они оба расслабились, позволили себе на какое-то время поверить, что все кончилось, просто ради иллюзии свободы. Он видел это в глазах Андрея, что бы тот не говорил. При всей важности их дела для Поселка, оба они ощущали его груз, который все копился и копился, из года в год. И это стоит обсудить, обязательно. Но потом, а сейчас наступало время заняться рутиной, без которой все грозило покатиться под гору в любой момент. Рутиной, которая спасала от мыслей о том, что они творят. От мыслей, которые одновременно и выжигали Даниля изнутри, и отталкивали от края безумия, давая понять, что он еще человек, что ему еще страшно и больно видеть смерть другого существа, чем бы она ни оправдывалась.