Калейдоскоп

5. Раньше. Раскол.

Треск продолжался трое суток. Потом он перестал считать. Этот звук исходил отовсюду, сводил с ума, не давал уснуть, не давал сбежать. От него не спасали ни наушники, ни крики, свои или чужие. Люди выпрыгивали из окон, стрелялись и глотали таблетки, лишь бы больше не слышать его. Многие не выдерживали и сходили с ума, бесцельно шатаясь по улицам, возвещая о наступившем конце света, или просто выли, стараясь заглушить звук Раскола. Сначала их чурались, потом игнорировали, потом начали убивать. А треск все никак не хотел заканчиваться.

Все новые и новые куски Города вырывались из реальности, вместе со всеми своими обитателями, заменяясь на что-то немыслимое, превращая мир в смертельную мозаику. Это невозможно было осмыслить, немыслимо пережить. Но звук заговорил с ним, вошел в резонанс. Он остался ужасным, но еще стал… приемлемым. Этот звук означал перемены, которые невозможно обратить вспять. Смерть старого и приход нового. Звук сказал «Привыкни», и он привык.

Город умирал. Пока еще бился в агонии, изображая жалкое подобие жизни, но уже покрылся трупными пятнами пожаров, руин, мусора, гниющих трупов и баррикад. Превратился в опасный лабиринт из осколков и искореженной архитектуры. Символ достатка, безопасности и порядка стал смертельной ловушкой для сотен тысяч выживших, чье число, впрочем, сокращалось пугающе быстро.

Как только мир сбросил оковы цивилизации, люди избавились от масок цивилизованности. Если ты был сильнее, владел оружием, если твоих сторонников было больше, ты мог убивать, грабить, насиловать. Воплощать в жизнь свои влажные подростковые мечты о гареме из послушных рабынь, выплескивать из воспаленного рассудка в реальность свою ненависть к обществу, к мужчинам, женщинам, старикам, детям. К любому, отличавшемуся от тебя. К любому, кто раньше находился выше тебя, был талантливей тебя, богаче, красивее. Любое блюдо находилось на выбор для каждого социопата, для каждой сволочи. И они делали это, они кормились и не могли насытиться.

Каждое столкновение с другими выжившими превратилось в смертельную лотерею. Попытка добыть пищу и воду могла окончиться тем, что они тебе больше не понадобятся. Лечь спать могло означать, что ты имеешь все шансы не проснуться. Усталость захлестывала выживших с головой, она делала их неосторожными, и даже безрассудными, потому что никто не знал, сколько еще пройдет времени, прежде чем сил останется лишь на то, чтобы лечь и умереть.

Вернулись давно забытые болезни, стали смертельными даже те, которые в обычных условиях были почти не опасны. А еще пришли новые, бороться с которыми было невозможно. От одних человек сгорал от нестерпимого жара буквально за час, от других тела зараженных покрывались гнойными язвами, которые разъедали их, оставляя мозг живым до последней стадии разложения. Третьи, наоборот, превращали выживших в слюнявых идиотов, медленно но верно питаясь их мозгом вплоть до наступления смерти.

Обезображенные груды мяса и гноя лежали на перекрестках проспектов и кричали от боли и ужаса до тех пор, пока не превращались в лужи розового желе, источающего умопомрачительную вонь. Стоило коснуться такой лужи или любого предмета, к которому до тебя успел прикоснуться прокаженный, и ты был обречен. Странная сыпь поражала сотни людей, заставляя их чесаться круглые сутки, не давая заснуть, пока они не сходили с ума и не сводили счеты с жизнью или не превращались в агрессивных безумцев, рыскавших по округе в поисках смерти для себя и всех, кто попадался им на пути. И еще многое, многое другое. Смерть носила тысячи лиц, и Город стал одним из них.

Но Город заговорил с ним. Он слышал шепот его обманчиво пустынных улиц, предупреждавших о таящейся за темными фасадами опасности. Слышал зов складов и магазинов, где находил все самое необходимое. Чувствовал опасную сторону улицы, видел малейшие намеки на засаду. Все его чувства обострились, все потребности затаились. Ему стало нужно меньше есть, меньше пить, меньше спать. Он видел слабых и видел сильных, и среди последних различал безумцев и тех, кто еще сохранял рассудок. Он еще не опустился, еще не лишил никого жизни, лавировал между опасностями, не допуская этого. И среди разумных чувствовал тех, кто еще держался на тонкой грани между хаосом и порядком.

Он хотел жить, и хотел, чтобы выжила она. Поэтому привел ее на стадион, где собирались все, кто еще пытался играть в людей в мире, где это слово теряло смысловую нагрузку с каждой минутой. Поэтому стал одним из тех, кто нашептывал людям вокруг о том, что нужно уходить. Поэтому стоял за спинами тех, кто говорил это же в рупор с импровизированной трибуны посреди вытоптанного поля. Поэтому шел впереди, бок о бок с теми, кто возглавил Исход, советовал, помогал и ждал, пока представится случай. И когда люди уходили, он вставал на освободившееся место, и снова ждал. Город сказал ему «Приспособься», и он приспособился.

Кто-то не мог идти. Их оставили. Кто-то не захотел. Про них забыли. Кто-то пытался их предостеречь. Их не слушали. Против них были болезни, они умирали десятками, но продолжали идти. Против них были голод и жажда, и они забирали все, что могли забрать, и отбирали то, что не могли. Играть в людей становилось все труднее и труднее. С ним говорила совесть. Она сказала ему «Так нельзя», она сказала «Цель не может оправдывать средства». Но когда на их пути встали те, кто не хотел их выпускать из умирающего Города, когда они потребовали их оружие, еду, женщин, когда они потребовали их жизни, совесть пообещала, что вернется, и замолчала. Тогда с ним заговорил Раскол. Он спросил его «Хочешь жить?» Он сказал ему «Убей». И он начал убивать.

6. Сейчас. Александр.

Александр четкими, отработанными за десятки лет движениями поправил узел галстука, до сих пор приятно удивляясь ловкости помолодевших пальцев, и неторопливо застегнул легкий летний пиджак кремового цвета, придирчиво разглядывая свое отражение в настенном зеркале. Он никогда не считал себя модником, но на каждый Совет одевался так же, как в свое время на лекции в университете, то есть классически и строго. В его глазах, это было не просто собрание жителей Поселка, а одна из основополагающих частей их новой жизни. Можно даже сказать, самая важная часть. Аккуратность же являлась в понимании Александра основой порядка, а ничего важнее порядка он не мог себе представить.

К его глубокому сожалению, на Совет уже больше года приходило меньше половины жителей Поселка. Многие предпочли делегировать свои права по голосованию другим членам своих семей, хотя вряд ли даже знали определение слова «делегирование», кто-то вообще самоустранился от решения насущных вопросов их новой жизни, чего Александр совершенно не понимал.

Его жизненный уклад и понимание ответственности решительно восставали против подобной пассивности. Еще до Исхода, он исправно посещал все выборы: в городской совет, в государственную думу, ну и, конечно, президентские. Потому что считал, что если ты не готов сделать малейшее усилие, отдав свой голос за ту позицию, которую отстаиваешь, значит, ты не имеешь никакого права критиковать то, что тебя не устраивает. Ведь ты сам своим бездействием потворствовал этому. И уж точно не можешь требовать чего-то от обличенных властью людей, если своим голосом не поддержал их или наоборот, не высказался против.

По его задумке, Совет должен был сплотить людей, дать им ощущение единения, превратить толпу выживших после Исхода в настоящую общину, где каждый ее член чувствовал бы свою ответственность за другого и ощущал плечо соседа. Но все, что хорошо на бумаге, в реальности всегда требует корректировок, а иногда и вовсе не работает. Да, Совет был создан и да, в первую пору на него приходили практически все до последнего жителя Поселка, но со временем эти собрания многими стали восприниматься не как возможность, а как обязанность, и даже повинность, от которой неплохо бы увильнуть.

И дело даже не в том, что бросаемые им поначалу Долиной задачи и вызовы измельчали, превратившись в рутину, наподобие выбора знака для обозначения временно нежилых домов. Просто, со временем многие люди уверовали в то, что в тепличных условиях Долины практически любое решение не сможет уже кардинально повлиять на их благосостояние и спокойствие. А значит, принятие этих решений можно было смело перепоручить тем, кому не лень брать на себя дополнительную ответственность.

Александр в свое время приятно удивился тому, что у него нашлись единомышленники, причем не только среди старой гвардии, вроде Тони или Анатолия, но и такие молодые ребята как Андрей с Данилем. На самом деле, Александр еще во время Исхода, не в силах перестать строить в голове возможные модели будущего существования их группы, представлял себе Андрея кем-то вроде одного из неформальных лидеров нового сообщества выживших. Долго наблюдал за тем, как и что он делает и говорит в Колонне, даже говорил с ним об этом, но тогда тот лишь устало отмахивался от подобных идей, ссылаясь на куда более насущные проблемы, вроде голода, жажды и множества других, которые ставили под вопрос сам факт их выживания. Но самому Александру эти планы на будущее помогали выжить, заставляли его двигаться и бороться, когда остальные сдавались. Иначе, зачем вообще выживать?

Конечно, когда-то у них были и другие лидеры, которые могли сейчас быть такими же выборщиками, как и он сам, направлять их, причем, наверняка, куда более успешно. Но что поделать, если столько действительно сильных, достойных людей погибло, пока они добрались сюда, а они выжили. Когда Колонна вошла в Долину, и существование их перешло, в качественном смысле, из выживания в жизнь, более или менее привычную и, несомненно, куда более комфортную, чем походная, Александр снова вернулся к вопросу необходимости существования хотя бы номинальной управленческой организации.

И вот тогда уже Андрей, к которому он обратился с этой идеей, целиком и полностью поддержал инициативу Александра по созданию Совета. Правда, наотрез отказался от роли Председателя, предложив сформировать что-то вроде круга выборщиков от народа, которых можно было бы смещать большинством голосов при необходимости.

Сначала, их было всего трое – Александр и Андрей с Данилем, но Совет быстро получил пополнение в лице первой официальной учительницы Поселка – Говоровой Антонины, и бывшего военного Анатолия Шемякина, пользовавшегося из-за своего стального характера и несгибаемой воли большим авторитетом среди выживших. Никто из жителей Поселка не опротестовал такого выбора, и так сложилось, что с тех пор состав не менялся. Если возникали какие-то трения, им пятерым всегда удавалось найти общий язык и решение, которое если не удовлетворяло каждого, то хотя бы каждого в определенной мере устраивало, а все прочие, имея право голоса и возможность опротестовать любое решение выборщиков, не чувствовали себя оторванными от управления Поселком.

Александр понимал, почему собрания Совета могли потерять привлекательность. Прошло достаточно времени, чтобы все основные вопросы их выживания уже разрешились, с помощью ли Совета или сами собой. Теперь большая часть собраний посвящалась вещам простым, приземленным, даже скучным. Не для самого Александра, конечно, но для остальных. Помогало то, что Андрей с Данилем, взявшие на себя ответственность по контролю за общей безопасностью и основными управленческими функциями Центра, достаточно часто предлагали острые темы для обсуждений, которые находили отклик в сердцах поселковых, и заставляли даже самых неактивных волей-неволей являться на заседания Совета.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.