Путешествие начинается

Рик поймал себя на мысли, что слишком часто думает об уходе из бокса. После поединка в тяжелом весе он чувствовал свою миссию выполненной. Моррис выиграл почти все, что только можно. Он обладал всеми поясами аж в четырех весовых категориях. На ринге ему становилось скучно. Но он не мог остановиться, и по инерции продолжал искать противников, ведь он – несравненный Рик Моррис-младший. Эта самая инерция и заставила его вновь спуститься в полутяжелый вес, скинуть больше десяти кило и принять вызов от хорошего, но чрезвычайно наглого парня по имени Энтони Харви по прозвищу «Волшебник». Неплохой левша, но особо звезд с неба не хватал. Тем не менее, ему удалось добиться звания главного претендента на титул чемпиона в полутяжелом весе, и Международная федерация бокса свела его с Моррисом.

Они успели провести бой. Это случилось после сгонки веса, и Рик был непривычно инертным и слегка заторможенным. Руки слушались уже не так хорошо, как раньше, да и не стоило забывать, что Моррису на тот момент было уже тридцать пять. Но он все еще оставался чемпионом, и это не давало ему успокоиться и вести бой в хладнокровной манере. Рик начинал заигрываться. Со своими финтами и ужимками он порой забывал о защите, и Харви использовал это, раз за разом попадая слева. К середине боя произошло невероятное – у Рика отекла бровь и появились гематомы на лице. Невиданное дело! Раньше никто не мог не то чтобы провести серию ударов, но и толком по нему попасть. Разозленный Моррис прижал противника к канатам и работал так быстро, как только мог. Однако им двигала уже не былая слава чемпиона, не чувство превосходства, а банальная злость от того, что кто-то может спихнуть его с насиженного трона. После окончания боя судьи долго совещались, и один из троих дал ничью. Остальные, к счастью для Морриса, объявили ему победу, но впечатление от поединка было смазано. Рик чувствовал себя пустым. Он уже не хотел ничего доказывать. Он не ощущал особой радости от победы, как раньше. В голове было только одно – «ну вот, старик, ты сумел сохранить лицо.» Харви устроил целое шоу и громко возмущался прямо на ринге, крича, что его обокрали. В интервью журналистам он пообещал выбить из Морриса реванш любой ценой, даже через суд, если придется.

– Надо быть честным, Рик. Мы ведь оба понимаем, что ты не выиграл этот бой. Я устрою тебе такую трепку, что твоя задница будет гореть еще год.

Что ж, парень, раз ты так хочешь крови, я в последний раз выйду на ринг и разобью тебе лицо. А после боя объявлю о завершении карьеры. Это будет по-настоящему круто. Я никогда не позволял себе подобного хамства в отношении соперника. Даже в бою с Эриком МакХалли, который на тот момент был старше меня почти на пятнадцать лет и являлся действующим чемпионом, я не смел открыть рта на пресс-конференции. А во время боя не использовал свои трюки, даже несмотря на то, что мое превосходство было неоспоримым. Тот бой продлился все двенадцать раундов, и в любом я мог уложить МакХалли на пол. Однако есть такая вещь, как уважение. И ее, Харви, ты как раз лишен.

Беркинсон закончил с правой рукой и внимательно оглядел Рика.

– Что-то ты мрачный сегодня.

– Да все этот Харви не выходит из головы. Пытаюсь разозлить себя как следует, – слегка улыбнулся Моррис, чувствуя внутри безразличие. Сегодня все и закончится. Последний выход на ринг. Рику стало грустно. Сможет ли он перебороть себя и закончить с боксом?

– Не забывай, кто ты такой. Он всего лишь один из многих. А ты – единственный и особенный.

– Несравненный, – улыбнулся Рик.

– Мы его разобрали. Еще после того боя. Так что не забывай, о чем я тебе говорил. Он очень осторожен, но не так быстр, как мы думали. Вспомни, под конец боя он только контратаковал. Тебе главное не увлекаться и просто делать свою работу. Тогда все встанет на свои места, – Беркинсон похлопал его по плечу.

– Да, я помню, – Рик помолчал и добавил. – Надо было уходить после Руэласа.

– Что за глупости, – нахмурился Беркинсон. – Давай-ка прекращай выдумывать всякую чепуху.

Моррис неторопливо следовал по тоннелю, ведущему прямиком к месту основного действа – рингу, окруженному толпой разгоряченного народа. Этот путь был таким знакомым, словно существовал всегда. И эта арена – «Голубой горизонт», старая, еще довоенной постройки. Очень атмосферная и камерная, с трибунами, расположенными впритирку с рингом и практически нависающими над ним. Зал был маленьким, всего на несколько сотен человек, но эти трибуны создавали ощущение полного единения с толпой. Каждый мог протянуть руку и коснуться бойцов, услышать их реплики и поскрипывание настила ринга. Сколько же боев здесь прошло… Это был не просто боксерский зал, а священное место. Тут писалась история, разыгрывались такие драмы, что Голливуду и не снилось. Рик почти все бои провел здесь. Именно тут он побил Туни, нокаутировал Гриффета, одолел здоровяка Руэласа и получил львиную долю своих чемпионских поясов.

Болельщики поприветствовали его радостными воплями. Моррис был одним из тех, кого тут обожали. Рик неторопливо прошел вдоль ринга, поднялся по лестничке к канатам и обернулся к толпе. Почти восемь сотен человек создавали вокруг него плотное кольцо, восемь сотен кричащих глоток, требующих зрелища. Моррис улыбнулся и поднял руку. Зал ответил ему бурным ревом.

Харви уже был на ринге со своей командой. Он рисовался перед камерами и ехидно улыбался. Рик проскользнул между канатами и оказался почти рядом с ним. Тут же между боксерами втиснулись секьюрити – никто не хотел драки до начала поединка, а зная взрывной характер Харви, она могла вспыхнуть в любой момент. Моррис размял плечи и сделал вид, что ему совсем не интересен противник. А Энтони продолжал паясничать и ехидно ухмылялся, не сводя с него глаз.

Между тем шоу начиналось – на ринг пригласили Мэтью Баффи – знаменитого конферансье, чей голос был настолько узнаваем, что у большинства зрителей ассоциировался исключительно с боксом и большими титульными поединками. Кратко представив судей и рефери (обычно никому до этого не было особого дела), Мэтью произнес свою коронную фразу:

– Зрители в зале «Голубой горизонт»… Зрители канала «HBO»… Зрители всего мира… ПРРРРРРРРРРРРИГОТОВИМСЯ К ДРРРРРАААААКЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ!

Зал зашелся радостными воплями.

– Леди и джентльмены! Представляю первым бойца в синем углу ринга, в синих трусах с белой полосой. Его вес семьдесят восемь килограмм. Профессиональный рекорд – двадцать одна победа, из них семнадцать побед нокаутом, всего лишь два поражения. Сегодня этот парень пришел на ринг, чтобы отомстить и доказать, что из двух лучших полутяжей в мире, он – единственный и настоящий чемпион. Из Орландо, штат Флорида, претендент номер один в мире и бывший чемпион в полутяжелом весе – ЭНТОНИИИИИИ «ВОЛШЕЕЕЕЕБНИИИК» ХАРРРРВИИИИИ!

Среди зрителей прокатился недовольный ропот и неодобрительный свист. Рик наблюдал за Харви. Тот рисовался во всю – поднимал руки, кивал головой во время перечисления своих регалий, улыбался во весь рот, но глаза его были полны решимости и агрессии. Что же, парень, кажется, пора тебя немного проучить. Ты уже до смерти надоел всем, и в первую очередь главному человеку здесь – Рику Моррису-младшему.

– И напротив него, в красному углу ринга, в серых трусах, боец, весом семьдесят восемь и две десятые киллограмма. В тысяча девятьсот девяносто восьмом году его признали лучшим боксером мира вне зависимости от весовой категории. На его счету сорок девять побед, из них тридцать восемь нокаутов, всего лишь одно поражение – ввиду дисквалификации…

Рик всегда делал упор на то глупое поражение от Гриффета, произошедшее, что называется, в порядке несчастного случая. Моррис каждый раз просил говорить эту фразу, которая придавала ему уверенности, ведь фактически он был непобежденным. Но сейчас это его не заводило. Куда как больше ему хотелось расколотить самодовольную рожу Энтони Харви, приплясывающего в противоположном углу ринга.

– …Из Пенсаколы, штат Флорида, суперзвезда бокса, абсолютный чемпион мира в полутяжёлой весовой категории, чемпион мира в средней, второй средней, в первой тяжёлой и тяжёлой категориях, несравненный РРРРРРИК МОРРРРРРРРИИИИИИИИИИИИИИИС МЛАДШИИИИИИЙ!

О да, вот тут у Рика было полное преимущество. Любого, кто слышал список этих титулов, могло начать попросту колотить от страха. Здесь было все. Команда Морриса держала в руках добрый пяток самых разнообразных поясов. Да, невозможно подступиться, можно только бояться и благоговеть – Рик Моррис-младший, непревзойденный и непобедимый.

Рефери подозвал их к себе. Вокруг роились камеры и десятки журналистов. Боксеры встали друг напротив друга, сверкая глазами. Энтони был напряжен и озлоблен, в его взгляде читалось желание поскорее разделаться со своим оппонентом. Рик же был внешне спокоен, но за этим спокойствием было почти полное безразличие. Злоба практически ушла. Нужно попросту сделать свое дело и все это закончить. А потом сказать – ребята, это был мой последний бой, всем спасибо. И на этом можно попробовать успокоиться, ведь на всем свете уже не найдется вызова, который был бы ему сейчас интересен.

– Так, парни, давайте-ка без фокусов. Я хочу увидеть честный бой. Никаких ударов по затылку и прочих глупостей. Реагируйте на мои команды и ведите себя достойно по отношению друг к другу. У кого-нибудь есть вопросы?

– Да, у меня есть один вопрос, – вдруг брякнул Харви. Моррис удивленно приподнял брови. – Какое оправдание ты придумаешь сегодня, Рик?

Харви оттащили в угол, а опешивший Моррис смотрел ему вслед, не желая принимать этой вопиющей дерзости. Ах ты мразь, решил показаться умником, да? Припомнил, что я сказал на пресс-конференции о сгонке веса и ее влиянии на мою скорость. Мол, я пропустил слишком много ударов из-за резкой смены весовой категории и испытывал некоторую скованность в бою. Интересно, Харви сам придумал этот мини-спич или его кто-то науськал?

Рик переминался с ноги на ногу в углу ринга и пытался себя накрутить. Нужен вызов. Нужен запал. Этого Харви необходимо размазать по рингу за такие слова, ведь на кону честь, которая была попрана на всю страну. Но огонь мести не загорался. Выходка Харви такая жалкая. Такая глупая. Он сам не понимает, что выставляет себя клоуном. Ведь всем прекрасно известно, что из них двоих именно Рик является многократным чемпионом мира и лучшим боксером современности. И можно выкрикивать какие угодно гадости и нагнетать вселенские страсти, публике все равно известно, кто тут хозяин.

Звякнул гонг, и бой начался. Моррис принялся неторопливо работать по сопернику, осторожно выцеливая джебом и изредка бросая вперед тяжелый правый. Харви отходил назад и заметно осторожничал, стараясь не подставляться под удары. Он явно ждал момента для выстрела слева. Но Рик этой возможности ему давать не собирался. Усыпляя внимание противника, он проводил резкие взрывные удары, отмечая, однако, про себя, что скорости все же чуть-чуть недостает. Кто-то кричал: «Замочи его!», «Где твои финты?», «Обмани его, Рик!», но Моррис абстрагировался от толпы и попытался сосредоточиться на главном – нокаут. Он должен послать Харви в нокаут.

Раунд пролетел быстро, и Моррис успел хорошенько поработать над соперником. Четкие точные удары, не слишком быстрые, но достаточно внезапные. Пару раз Харви вполне ощутимо прилетело, а ответных комбинаций соперник провести не сумел. Ноги Рика оставались легкими, и он аккуратно уходил от зоны конфронтации, выбирая ту дистанцию, которая ему самому была необходима.

Удар гонга, и Рик под одобрительный рев публики отправился в свой угол. Первый раунд полностью остался за ним, и в этом он не сомневался и на долю секунды. Не чувствовалось былого драйва, прилива сил и ощущения превосходства – только констатация факта и удовлетворение от проделанной работы. Ему даже захотелось, чтобы все это как можно скорее закончилось. Единственный выход – действовать в силовой манере. Подарить зрителю напоследок шоу. «Голубой горизонт» … Пока на Морриса плескали водой и обмахивали полотенцем, он обвел глазами трибуны, нависающие над рингом, и ощутил тоску. Да, столько всего он здесь оставил… Столько побед, столько великолепных моментов. Целая жизнь.

– …стоит двигаться чуть шустрее. Понимаешь, о чем я? И следи за его левой. Ты что-то больно легко подставляешься, хоть у него и не получилось тебя ни разу достать, – донесся до Рика голос Беркинсона. – Давай, делай свою работу.

Морриса шлепнули по спине и выдернули стул из-под задницы. Как же быстро пролетела минута отдыха! Вновь зазвенел гонг, и Моррис пошел вперед, на своего соперника. Снова та же картина – аккуратные, четкие удары Рика и оборонительная, внимательная работа Харви. Неужели он хочет отсидеться так все двенадцать раундов? Ждет, гадина. Ждет, чтобы провести свой жесткий левый. Только вот ничего не получится. Главный здесь только один, и фамилия у него Моррис.

Рик провел быструю комбинацию и создал иллюзию того, что хочет атаковать в туловище. Харви поддался, и Моррис моментально всадил ему в голову хороший крюк справа. Голова Энтони откинулась назад, но он устоял. На волне успеха Рик провел еще серию ударов и завершил ее эффектным попаданием в корпус. Харви терпел, но пыл его значительно поубавился. Что ж, дружище, вот мы и расставили точки над i. Если уж кто-то сегодня и будет оправдываться, так это ты. Если выдержишь до гонга, то тебе следует вручить меда…

Убийственный левый вдруг прилетел с такой быстротой, что Рик не успел понять, что же произошло. Каким-то образом Энтони подловил момент, и, зажмурившись, нанес свой удар одновременно с хуком Морриса. Опередил чемпиона на долю секунды.

Рик полетел на пол и грохнулся под канаты. В его глазах был испуг. Перед взором все плясало – рефери, выкрикивающий счет, Харви, который, не веря своему счастью, подпрыгивал на другом конце ринга, сотни лиц, превратившиеся в огромный многоголосый смерч…

Он попытался встать, но лишь уткнулся лбом в настил. Судья, не досчитав до десяти, замахал руками, останавливая бой. Но Моррис этого уже не видел. В его голове медленно угасала только одна мысль, которую он озвучил еще в раздевалке и за которую на него ругался тренер – надо было уходить после победы в тяжелом весе. Надо было уходить чемпионом.

Никаких оправданий в тот вечер Рик Моррис так и не придумал.

Старик Сэмми

Старика Сэмми я видел возле магазина с тех пор, как начал ходить под стол пешком. Обода колес его инвалидного кресла, тогда еще не потертые, а блестящие новым хромом, ярко отражали солнечные лучи, и сам он казался сидящим верхом на каком-то невообразимом световом облаке. Тогда он не был еще так стар, хотя, впрочем, приятной его внешность все равно назвать никогда не получалось. Сэмми всегда был небритым и грязным, но, тем не менее, глаза его никогда не казались мутными или покрытыми пьяной пеленой. Он всегда смотрел на тебя осмысленно и как-то слишком внимательно, как будто хотел заглянуть в самую глубину души. У многих бродяг были такие глаза – складывалось ощущение, что эти люди знают о жизни чуть больше, чем мы, привыкшие к уюту и комфорту.

Когда я был маленьким, ходили легенды о том, почему он угодил в инвалидное кресло. Мой сосед, Бари Калхун, говорил, будто слышал от своего отца о том, что Сэмми воевал во Вьетнаме и получил ранение в позвоночник. Кто-то из ребят со двора клялся, будто знает, что Сэмми несколько лет назад сбила машина и сломала ему спину. Моя одноклассница, Дороти Эннис, у которой отец был врачом в местной клинике, утверждала, будто в она лично видела в больничном архиве карточку Сэмми, в которой значилось, что он сломал спину из-за попытки суицида.

Но все равно никто толком не знал, почему же он прикован к инвалидному креслу. Его никогда не видели где-то в другом месте, кроме универмага «Колумбия». Это было странным. Он постоянно находился где-то в районе парковки, и изредка пересекал ее, подъезжая к большим мусорным ящикам, расположенным возле помещений для уборщиков. Когда я был маленьким, мы с мамой часто ходили в «Колумбию» по выходным, и я всегда видел у входа Сэмми, неизменно покуривающего маленький огрызок сигареты. Он пристально оглядывал каждого, кто входил в магазин, и мне всегда было ужасно неловко и как-то гадко от его взгляда. Кое-кто всегда пытался его прогнать, но он все равно возвращался на свое место. Его маленькая фигурка была заметна у огромного универмага в любое время суток.

В школьные годы некоторые идиоты из нашего класса пытались издеваться над ним. Однажды я стал свидетелем, как несколько местных задир – Люк, Вирджил и Грег окружили Сэмми и принялись тыкать его обломанными лыжными палками. Была зима, и на несчастном бродяге была только грязная куртка и потрёпанный плед. Поначалу он сжимался, как от сильных ударов, а затем вытащил откуда-то нож и ловким движением отхватил половину палки Грега, который от неожиданности отскочил назад почти на полметра. Нож был длинный и напоминал охотничий, поэтому желание изгаляться над инвалидом у сопливых кретинов мгновенно пропало. Откуда Сэмми его взял – было абсолютно непонятно, и тогда я подумал, что версия про вьетнамскую войну вполне себе имеет право на существование.

Спустя несколько лет я сам стал работать в том универмаге. Сначала просто продавцом, а затем дорос до менеджера торгового зала. Работа была не самая лучшая, но платили за нее хорошо. И каждый день я видел его, старика Сэмми, который стал постоянной величиной, чем-то неизменным, что было всегда и будет оставаться здесь даже тогда, когда исчезнет этот огромный магазин.

Он постарел. Стал меньше передвигаться, и некоторые из работников магазина даже покрикивали на него, чтобы держался подальше. Да, стоит сказать, что вонь от него шла неимоверная – он, наверное, мылся только под дождем. Меня всегда очень волновал один животрепещущий вопрос – где он ночует? Где укрывается от бури или снегопада? Вокруг не было ни одного самого крошечного уголка, куда можно было бы спрятаться, а универмаг надежно запирался, так что деться ему было совершенно некуда. Но где-то он все же прятался. И находил здоровенные ножи, чтобы отмахиваться от малолетних идиотов, где-то находил одежду, хотя я ни разу не видел, чтобы кто-то помог ему или хотя бы бросил пару центов.

Все самое плохое обычно происходит в совершенно обыкновенный день. Когда ты просыпаешься и даже не подозреваешь, насколько ужасные вещи тебе предстоит сегодня пережить. В такие дни все до омерзения обыденно, даже число на календаре, скорее всего, какое-нибудь совсем незапоминающееся, например семнадцатое или двадцать шестое.

Тот гадкий день тоже был абсолютно обычным. Двадцать первое августа. Отвратительное жаркое утро. Когда я ехал на работу, по радио крутили сущую белиберду, а у меня, как назло, сломался CD-проигрыватель. Солнце медленно поднималось из-за маленьких домиков, рассыпанных вдоль шоссе к Риверсайду, и медленно окрашивало окрестности в розовато-золотистый цвет. Шоссе казалось длинной фиолетовой рекой, кипящей от раскаленного воздуха.

Когда я подъезжал к универмагу «Колумбия», он всегда казался мне гигантским обломком скалы, утопающем в стремительном потоке автомобильных корпусов, ярко отблескивающих на утреннем солнце. На парковке пока что было непривычно пусто – она напоминала стартовую площадку какого-то огромного межпланетного корабля. Я всегда оставлял машину почти у самого края, иначе выехать отсюда будет просто невозможно.

У самого входа меня встретил один из наших курьеров, Дэрил. Он расхаживал туда-сюда и нервно теребил в руках свою кепку с надписью «Колумбия». Стоило мне приблизиться, как он сразу же начал тараторить, постоянно сбиваясь и путая слова.

– Мистер Шелли… Мистер Шелли… Тут кое-что случилось…

– В чем дело, Дэрил? – как можно спокойней спросил я, нутром ощущая, что произошло что-то весьма нехорошее.

– У меня… Сломалась машина, сэр. А к полудню я должен ехать в «Барроу Дринк» за партией дорогого виски.

– Неужели ты не успеешь починить свою машину до полудня?

– Боюсь нет, сэр. У меня сломалась коробка передач. Если отогнать в сервис, машину сделают часам к двум. Или даже трем.

Мои брови поползли к переносице.

– А как же Кент? Ларри? Где остальные курьеры?

– У Ларри сломана нога. А у Кента сегодня свадьба. Сэр… В «Барроу» некому ехать.

Меня начало трясти. День попросту не мог начаться хуже. Этот охламон Дэрил, конечно же, не сумеет утрясти проблему с автомобилем не то, что до полудня, но, как мне подсказывало чутье, и до самого вечера. Свою машину я ему дать не мог, потому что она была мне слишком дорога. Оставалось только одно – в «Барроу Дринк» придется ехать самому.

До полудня день тянулся, словно резиновый. Честно сказать, спустя пару часов я был даже рад, что мне удастся покинуть «Колумбию» и хоть немного проветриться. Выносить этот бесконечный людской поток я был просто не в силах. Самый большой минус в работе с людьми – ты начинаешь медленно и неуклонно превращаться в отчаянного мизантропа и сам этого не замечаешь.

В полдень жарило так, будто город находился в самом эпицентре сковородки. Когда я вышел из универмага и побрел через плотные ряды машин, мне показалось, что мои солнечные очки вот-вот растекутся по лицу. Попытавшись сесть на водительское сиденье своего автомобиля, я чуть не прожег себе штаны – кожа в салоне была настолько горячей, что просто дотронувшись до нее, можно было заработать внушительный ожог. Минуты полторы я пытался утолить жажду – одной маленькой бутылочки минералки не хватило, и пришлось открывать вторую. Впрочем, мне постоянно казалось, что вода испаряется, так и не достигнув моего желудка.

Возле шоссе какая-то дамочка пыталась втиснуть свою старую «Тойоту» на место у парковки. Ей мешал здоровенный зеленый «Додж», напоминающий громадного крокодила. Со стороны все это выглядело очень забавно – девушка высовывалась в окно, что-то кричала, тыкалась вокруг да около, как слепой котенок, но ничего не могла сделать. Я хмыкнул и завел автомобиль. По радио вновь гоняли всякую ерунду, и мне пришлось ехать в город под завывания очередной поп-певицы.

Марево колыхалось перед самым капотом и, казалось, расплавляло все окружающее пространство. Путь занял у меня почти час – «Барроу Дринк» находился почти в самом центре Риверсайда. Это было долгое и утомительное путешествие, но, тем не менее, за рулем я чувствовал себя намного лучше, чем в громоздком нутре универмага. Это была частичка свободы, и я мог видеть, как живут другие люди. Чем они занимаются в тот момент, когда я должен пропадать на работе, в тесных стенах, которые мне нельзя покидать, пока не кончится положенное время. Город вокруг жил абсолютно рутинно – тысячи автомобилей, сотни прохожих, снующих туда-сюда, невыносимая жара, делающая картину мира размытой и невнятной, словно бы сама действительность плавилась, точно мягкий сыр.

Я почти втянулся в этот долгий обжигающий полдень, превращающий все вокруг в таящую дрожащую массу, как вдруг за пару улиц до «Барроу Дринк» мне на глаза попалась знакомая фигурка. До боли родной силуэт, заставляющий сердце дробиться на сотни мелких кусков.

Моя жена, Кэндис. Ее легкая тень, с готовностью шмыгнувшая в приземистый «Форд», ждущий возле тротуара. Не ошибся ли я? Моя нога по инерции уткнулась в тормоза, и я едва не спровоцировал серьезную аварию. Загудели клаксоны, кто-то во все горло выкрикивал ругательства в мой адрес, а я все так же стоял и смотрел за тем спортивным «Фордом», внутри которого сидела Кэндис. Это была она? Без всякого сомнения. Я за сотню ярдов узнаю светлое платье, которое подарил ей на окончание медового месяца. Такого не было больше ни у кого, я мог поручиться за это чем угодно.

Низкий, словно бы сливающийся с дорогой «Форд» заскользил вперед, и я, плюнув на свои рабочие обязанности, увязался следом. Не может быть, думал я. Моя жена, моя Кэндис, изменяет мне? Она должна быть на работе, совсем в другом конце города. Разве не абсурд? Совершеннейший абсурд, кричал мне здравый смысл. Но внутренний голос твердил – вот и ты и вскрыл истину, парень. Теперь не упусти, досмотри до конца, и я ехал за этим темно-синим «Фордом», очень, быстрым, порой напрочь сливающимся с потоком машин, но я, к счастью, каждый раз находил его. Почти полчаса я гнался за ними, и в конце, у одной из гостиниц на окраине Риверсайда, я, наконец, убедился, что не ошибся. Кэндис вылезла из машины, подошла к парню, который сидел за рулем «Форда», и они принялись целоваться. Моя Кэндис, МОЯ КЭНДИС, которую я так любил. Мы поженились всего год назад, и так быстро вся иллюзия счастья рассыпалась в труху, развалилась, точно песочный замок под напором мощной приливной волны…

Я не помню, как доехал до «Барроу Дринк», как забрал выпивку и вернулся в магазин. Единственное, что я знаю точно – я действительно сделал это, и весь оставшийся день на меня странно посматривал весь персонал, а кое-кто даже интересовался, что случилось. В таком бессознательном состоянии я встретил конец своей смены – девять часов вечера, когда нужно проводить итоговое собрание и обсуждать прошедший рабочий день.