Аромат волшебства. Книга вторая

Вот только не вязалась подобная расчётливость с характером Людвига Пламенного. После личного знакомства Луиз Фуго испытал серьёзные сомнения, что прозвище своё тот получил только за талант и умение пользоваться магией огня. Лорд не выглядел человеком, любящим долгие размышления. Он был очень подвержен эмоциям и если более трёх лет всецело предавался упрямству, то только из-за глубоких чувств к жене. О чём говорить, он даже устроил для неё похороны, достойные настоящей аристократки, и… вдруг ни с того ни сего предал память о любимой ради выгоды? До конца глубокого траура?

В свете подозрений о шантаже подобное стало выглядеть сомнительно для Луиза Фуго. Ему показалась ближе вероятность, что сын решил довериться отцу в чём-то. И если рассуждать в таком ключе, то донос – не более чем удачная провокация вернуть лорда Верфайера в Лоррендаум. Ведь здесь его уже ничего не держит. Жена мертва, а пасынки в отъезде.

На миг Луиз Фуго оторопел.

«Погодите-погодите, а в отъезде куда?» – изумился он и, найдя среди бумаг нужный отчёт, с недоверием перечитал строки. Но от его пристального взгляда их содержимое не изменилось. Выходило, что указание собирать детей в дорогу Людвиг Верфайер отправил, будучи в пути. И это что же? Ненавидящий невестку граф Даглицкий вдруг известил сына, что согласен принять у себя двух нажитых ею детей? С чего это вдруг, если это произошло до приезда Верфайера Младшего в Арраур, то есть до личного разговора с ним?

Хм, Его сиятельство уже что-то выяснил? Или же Людвиг Верфайер Младший поступил своевольно, будучи уверенным, что отец всенепременно примет его пасынков? Но что могло наверняка убедить гордого аристократа?

… Или?

А вдруг дети отнюдь не отправились в замок Арраур?

Луиз Фуго продолжил размышлять, связаны ли между собой донос и отъезд мальчиков. Также его насторожило воспоминание об ответе лорда ван Отто. А именно упоминание, что Людвиг Верфайер после высшего трибунала направился в детскую. Не в спальню покойной жены, а именно в комнату пасынков! Не мог ли он всерьёз беспокоиться за их судьбу?

«Узнать о достоверном местонахождении Виталия и Виктора Верфайеров», – решил для себя следователь и, размыслив, с чего стоит заняться этим вопросом определился – с опроса прислуги.

Отдав помощникам распоряжения, Луиз Фуго сел в экипаж и направился в роскошный особняк покойного графа. Эту собственность Людвиг Верфайер Старший после ухода с должности посещал редко, но следователь знал, что в ночь с девятого на десятое июня он провёл именно там. И именно там остались слуги, прибывшие вместе с ним из замка в столицу.

– Нет, – отвечал каждый из них, искренне удивляясь вопросу. – Я не слышал ничего о том, что к нам должны были приехать дети.

– А во время дороги Его сиятельство или его сын упоминали о них? Разве они не говорили о том, что хотели бы перехватить их по пути?

– Нет, господин, ничего такого. С нами-то чего о таком толковать?

– Ну, они могли через вас отдать какие-либо касающиеся их распоряжения.

– Не отдавали, – уверял каждый опрашиваемый, а затем задумчиво добавлял. – Но, возможно, они вели о том разговор с инквизиторами, вы уж у них лучше спросите.

Луизу Фуго ничего не оставалось кроме как заняться поисками своего однофамильца. К счастью, Томас Фуго ещё не покинул Лоррендаум. После долгой дороги он дал себе и людям сутки отдыха, а потому только готовился отправиться в родные края. Как раз находился во дворе гостиницы и отдавал последние распоряжения.

– Хм, – задумчиво протянул инквизитор и оценивающе взглянул на оторвавшего его от дел следователя.

– Вы сопровождали Верфайеров и не могли не разговаривать с ними, – начал настаивать Луиз. Ему не понравилось, с какой интонацией было сказано это «хм».

– Ну да, мы разговаривали.

– Тогда вы наверняка затронули тему детей. В конце концов, вы и они должны были ехать навстречу друг другу, ваши экипажи обязаны были столкнуться.

– Простите, не столкнулись.

– Хотите сказать, что милорд Верфайер Младший даже ни разу не упомянул о пасынках?

– Об этом я не смею говорить ни да ни нет, так как это нарушит конфиденциальность.

– Если вы промолчите, то не окажете содействие правосудию. Это тоже наказуемо!

Некоторое время Томас Фуго задумчиво смотрел в грозные глаза Луиза. Последний выглядел как человек, полный решительности.

– Вы ведь не отстанете от меня, да? – наконец тихо осведомился он.

– Верно, я пойду официальными путями. Часа не пройдёт, как вас через повестку вызовут в следственный комитет. Поэтому прекращайте подготовку к дороге, я сделаю всё возможное и невозможное, чтобы до конца следствия вы Лоррендаум не покинули.

– Это похоже на месть или шантаж.

– Никак нет, я проявляю предусмотрительность. Вдруг вы мне ещё понадобитесь?

– Сомневаюсь, так как мне ничего не известно про то, чем вы столь настырно интересуетесь! – холодно и вместе с тем громко ответил Томас, а затем, напоказ утыкаясь в планшет с бумагами, торопливо зашептал. – Я не просто так отказываю вам, господин Фуго. Милорд Верфайер Младший действительно сообщил о своих пасынках нечто неординарное. Он на эмоциях воскликнул, что кто-то не только совершил ложный донос, но и похитил детей. Однако, наотрез отказался разглашать больше. И всё это было записано в протокол допроса. Обращаю ваше внимание, было записано. Пока он находился в келье…

После этих слов Томас окинул своего собеседника ледяным взглядом.

– Господин Фуго, я требую, чтобы вы оставили меня в покое! Вы разве не видите, что я занят сверкой? Мне доверено доставить в Арратаун новое оборудование, а вы меня отвлекаете!

Томас, гневно морща лицо, подошёл к стоящим поодаль ящикам и, мыча себе под нос, принялся тыкать в планшет пальцем. Естественно, Луиз направился туда же. А затем, скрестив руки на груди, принялся обличительно смотреть на мужчину. Инквизитор демонстративно это возмущение проигнорировал, даже повернулся спиной к нему… прежде чем зашептал вновь.

– Мне пришло указание переписать допрос без учёта этой информации и, полагаю, к подобному приложил руку Его сиятельство. Иначе в тот же день его сын Великий собор не покинул бы. Поэтому официально я вам отвечу только одно, ничего я об этих детях ведать не ведаю. А неофициально – лорд Сириус ван Отто, чтобы избавить друга от нежелательных хлопот, самовольно отдал их в какой-то пансион.

– Это действительно так?

– Наверняка мне неизвестно, но я бы сказал, что это правда. Вот она причина, по которой Верфайер Младший не захотел сообщать на своём допросе больше, чем он сообщил. Мне, видите ли, довелось неудачно сказать, что некий мерзавец будет наказан по всей строгости закона, а лорд Верфайер и лорд ван Отто крепко дружат между собой. Несмотря на размолвку, хорошие друзья завсегда сами между собой разберутся. Тем более, лорду Верфайеру уже известно, что зря он настолько глубоко осуждал друга, донос написан не его почерком.

Тут Томас взял планшет под мышку и пошёл в сторону своих людей. Он принялся поторапливать их, громко отчитывая за медлительность.

– Ваше молчание вам с рук не сойдёт! – прикрикнул в его сторону Луиз Фуго и решительным шагом покинул двор гостиницы для командированных инквизиторов. При этом внутри себя он чувствовал некоторое сожаление. Ниточка, за которую он потянул, оканчивалась ложным следом. Поверить в то, что столь решительный человек, как Сириус ван Отто, мог действовать за спиной друга из лучших побуждений, было несложно.

Но Луизу Фуго захотелось поставить точку в своём предположении о шантаже именно через мальчиков. Поэтому мужчина направился к барону Шлейфтерскому, чтобы выяснить в какой именно пансион ему довелось отправить детей Марьи Верфайер. Вот только… волей судьбы он снова столкнулся с Людвигом Младшим. Тот как раз, понуро опустив голову, шёл от расположенного поблизости Первого храма. Не иначе проверил насколько хорошо жрецы разместили тело его отца и теперь направлялся к перекрёстку, чтобы нанять кэб. Езда общественного транспорта по этой части Соборной улицы была запрещена, а свой собственный экипаж… Видимо, после оглашения завещания молодой граф в особняк своего отца отчего-то не пожелал наведываться.

«Проверить что там с завещанием», – тут же сделал вывод Луиз и вслух сказал:

– О, милорд Верфайер. Надо же, я как раз думал о вас.

– Да? – крайне недовольно поглядел на него мужчина, но Луизу Фуго к таким взглядам было не привыкать. И расспрашивать так, чтобы не выдать осведомлённость чем‑то неофициальным ему было не привыкать тоже.

– Не поймите превратно, но я сам отец двоих мальчиков, – делая сочувственное лицо, сообщил он. – Поэтому я не просто соболезную вам, но также искренне сочувствую вашим пасынкам. Двойная трагедия в доме тяжёлый удар по детям. Как они перенесли известие о смерти Его сиятельства?

– Дом, погружённый в траур, не место для детей. Так что я ещё пятого июня отправил мальчиков туда, где им станет легче пережить утрату матери. Им пока ничего не известно про смерть моего отца, – едва не скрипя зубами от злости, сказал Людвиг.

Что же, раз детей увезли помимо его воли, то такая реакция неудивительна.

– Вы предпочли для них общество родственников или пансион? Я слышал в последних умеют залечивать душевные раны, да и процесс обучения там не так уж плохо поставлен.

– Да, пансион… Простите, господин Фуго, но я не в настроении разговаривать. Причина, думаю, вам ясна.

– О, разумеется, милорд Верфайер. Разумеется. Просто раз ваших пасынков нет дома, то я обязан указать это в протоколе, а, значит, мне понадобится написать точное место их пребывания. В какой именно пансион вы их отправили?

– В Нотрвилльский… – тут собеседник Луиза очевидно замялся, и его глаза забегали, как если бы он с трудом припоминал что-то. – В Нотрвилльский пансион имени, эм-м, Розы Винтерфлёр.

На этом граф нервно коснулся пальцами полей цилиндра и быстрым шагом пошёл вдоль улицы.

Было ли его поведение подозрительно? Определённо.

«А навещу-ка я барона Шлейфтерского после того, как отправлю запрос в этот Нотрвилльский пансион», – решил Луиз Фуго, но, подумав, отказался от такой идеи. Вместо этого он отправил сообщение милорду Дональду Дэ Воррингтону и ближе к вечеру уже держал в руках ответ.

«Документы на мальчиков Верфайеров на месте, но их самих, согласно информации моего доверенного лица, там нет», – гласила записка.

Напольные часы в доме Людвига Верфайера мерно шли. Тик-так. Тик-так. Тик-так. И из-за этого проходящая мимо них Анна Златова недовольно уставилась на механизм. Ей показалось, что часы насмехаются.

… Аромат волшебства.

Всего одно мгновение изменило ход тысячи тысяч судеб!

Глава 3

– Папа, купи мне пряник!

– Нет.

– Ну купи. Купи, папочка. Пупу-у-уля.

– Вот же егоза! Ладно, только матери ничего не говори.

– Ой, спасибо!

Витька грустно посмотрел на повизгивающую от восторга девочку, отправившуюся вместе с отцом в сторону лоточника, и немного позавидовал. Правда, совсем не из-за пряника. В его душе стремительно разрасталась тоска по прошлой жизни. Когда-то он был таким же беззаботным и наибольшей печалью для него было носить тугой шейный платок. С этой удавкой тяжело, конечно, но с голодом она несравнима. Что такое теперь те вечера, когда его и брата из-за шалостей оставляли без ужина? Наутро их всё равно ждал сытный завтрак, а Марыська ещё и сахарницу к ним ближе ставила. Как же это вкусно было кашу сахаром-то посыпать!

Мальчик аж облизнулся от воспоминаний, а в животе у него утробно заурчало. Сейчас он был готов любую кашу, даже подгорелую, съесть. За милую душу до последней ложки умял бы, да ещё тарелку вылизал. То-то матушка его аппетитом довольна была бы!

«Мама. Мамочка», – казалось остановилось от боли сердце мальчика. А затем подул ветерок, и Витеньке показалось, что тот ласково гладит его по голове. Даже севшая на лоб муха показалась прикосновением нежных маминых губ. Из-за этого он не сразу смахнул насекомое, хотя глупо это было. Грызень бы точно что-нибудь колкое сказал, если бы увидел.

«Уж лучше бы увидел, сказал», – вдруг с тоской подумалось Витеньке, и он тяжело вздохнул. А затем посмотрел на девчонку с пряником, что весело и задорно скакала вокруг отца. Однако, вскоре вид чужого счастья перекрыло тело Федюньки. Лицо у приятеля было задумчивое, серьёзное. И оттого мальчику тревожно стало.

– Ты чего, Федюнь?

– Да вот смотрю на тебя и думаю. Тут, понимаешь, поработать место есть. Ты вроде как сойдёшь. Там тебя накормят, а понравишься, так через неделю-другую даже место спать дадут.

– А ты? Ты там тоже будешь?

– Не-а, меня не примут. Я уже рослый, – тут парнишка было гордо расправил узкие плечи, но сразу сник, так как Витька принялся по-детски похныкивать.

– Я один без тебя никуда не хочу!

– А как мне тебя прокормить? – огрызнулся воришка, не сдержавшись. – Ты вон, даже подойти тихо ни к кому не можешь. Мне тебя на дело с собой брать только подставляться.

– Но я научусь, правда! Я стараться буду.

– Эх, – присел к нему на тротуар приятель. – Нам твоё «научусь» уже сейчас надобно, а тебе даже милостыню не подают. Или что? Собрал сколько-нибудь?

– Нет, – виновато отвёл глаза Витька. Он ведь просил, умолял дать ему хотя бы монеточку, но никто его не пожалел. Одна женщина только ручку от калача кинула, так он её съел и не почувствовал даже. Живот по-прежнему от голода сводило.

– Вот то-то и оно. Полдня с тобой туды-сюды бегаю, а толку никакого. Поэтому давай, подымайся покуда твоя работа от тебя не ушла.

– А что за работа? – подумав, через слёзы спросил Витька. Ему было стыдно, что он такой бесполезный.

– Трубочистом. Ты махонький ещё, может, возьмёт тебя Семён Михалыч. А у него неплохо. В обед или на ужин тарелка каши, поверх них медяк, а потом ещё ночлежка. Если доверие заслужишь, конечно.

– Как трубочистом? Я же не умею, – выпучил глаза Витёк и тут же скосил испуганный взгляд на ближайшую крышу. С его места она ему такой высокой показалась, что он перепугался вусмерть.

– Федюнь, а если я сорвусь?

– Другие-то эту лямку тянут, – пожал плечами Федюня, придавая себе как можно более беспечный вид, и требовательно дёрнул малыша за рукав. – Вставай давай, чай не маленький сидеть тут да ныть «не умею». Кашу свою получишь, ещё мне спасибо скажешь.

«Эх, гиблое это дело трубочистом быть. Но так ты хотя бы сыт будешь. Даже если меня на улице заловят, сыт останешься», – горько думал Федюня при этом. Сегодня его едва не поймали, и он до сих пор липкий пот со лба утирал. Прямо за руку его, что в чужом кармане шарила, схватили. Он насилу вырвался, покуда жандарм не подоспел. Ещё бы чуть‑чуть и высекли бы Федюньку-Щипаря до мяса.

К счастью, Витька спорить со старшими плохо умел. Он, грустно вздохнув, вынужденно поднялся на ноги и сразу понял, как они затекли от долгого сидения. Очень неприятно это было. Почти так же, как от вида Семёна Михалыча неприятно ему стало. То был сурового нрава человек с чёрствым сердцем и с бегающими глазками. Более того, он сразу отнёсся к Витьке предвзято.

– У-у-у, какой жирный боров.

В глазах Семёна Михалыча хрупкого телосложения мальчик действительно выглядел слишком крепким, так как в подмастерья трубочисты нанимали самых тощих из ребят, а Витёк ещё недостаточно осунулся за свою беспризорную жизнь. Но тут из дома вышла обрюзгшая женщина и начала вовсю чихвостить трубочиста, что уже дело за полдень, а он всё без дела сидит как барчук какой-то. И так как очередь к Семёну Михалычу в подмастерья не стояла, он плюнул да принял Витьку. Нагрузил на него чёрный от сажи мешок с инструментами, дал в руку метёлку и пошли они вместе искать клиентов. Витька при этом всё оглядывался на махающего ему рукой вослед Федюньку. Тот сказал, конечно, что зайдёт за ним незадолго до заката, ну да мало ли. Чай не брат родной, кто же его, лихого, знает?

Так что плёлся угрюмый Витёк не пойми куда, хотя поджилки у него от страха тряслись. Он же про дело трубочистов ничего толком не слыхивал. Откуда ему такое ведать-то было? В голове только прочно сидело, как Анна Златова его с братом некогда отчитывала.

– Ух-х! – пообвыкнув на новой работе, порой не могла сдержать себя экономка. – Вот за такое-то вас к трубочистам отдать не жалко. Уж я постараюсь, чтобы так Его милость с вами, негодниками, и поступил. Уж поверьте, несносные!

Мать на посыпавшиеся от сыновей вопросы не смогла толком объяснить, что в профессии трубочистов плохого. Она была сельской жительницей, и о таких мастерах в её глухой деревне не ведали. Так что она внушила детям, что труд это очень тяжёлый, но чем именно… Это ей самой пришлось узнавать от мужа. А узнав о невзгодах маленьких тружеников женщина строго-настрого запретила экономке пугать её мальчиков подобным. Так что в семье Верфайеров про трубочистов как-то забылось. Но сейчас Витька про всё это вспомнил и от воспоминаний ему совсем жутко стало. А тут ещё Семён Михалыч, договорившись с какой-то домовладелицей на чистку дымохода, ему подзатыльник ни про что отвесил.

– Сымай давай боты, – при этом потребовал мужчина, не забыв ввернуть крепкое словцо.

– Как дяденька? Зачем?

– В ботинках по кладке лазать, тьфу. Не сможешь. Поэтому сымай давай, потом возверну.

Пришлось Витьке разуваться. В одних штанах захудалых и рубахе мальчишечка остался. И страшно ему оттого стало. Вдруг книгу мастер заприметит и тоже отдать потребует? Так что мальчик из-за своей боязни штаны едва ли не по грудь себе натянул, благо они ему большеваты были. Семён Михалыч на это только позубоскалил, но сокровище не приметил. Он занят был – вытащил из мешка, что ранее Витёк тащил, ещё один мешок и расстелил его на месте камина.

– Это зачем, дяденька?

– Не дяденька, а мастер Семён, – недовольно буркнул трубочист, но пояснил. – Для сажи. Красильщикам на продажу.

Затем мужчина внутрь камина голову сунул.

– Эх, как есть угловой. На этой улице все такие, – недовольно проворчал он, а там глянул на обмершего Витьку и приказал. – Лезь давай. Тут с крыши «тройкой» мало орудовать будет.

«Тройкой» назывался канат с ёршиком и тяжёлым шаром на конце. Его мастера‑трубочисты, стоя на крыше, в трубу опускали. Особая сноровка нужна была, чтобы таким приспособлением дымоход от копоти очистить. Вот только такое устройство (так же, как палка с насаженной на неё щёткой) не особо помогало по причине, что последние полтора века дома совсем иначе строили. Их возводили многоэтажными и из-за этого дымоходы превращались в самые настоящие коридоры с поворотами и углами. Очистить их являлось делом повышенной сложности, а необходимость в этом была острая. Излишняя копоть приводила к пожарам. Поэтому в деле трубочистов без детей, способных в силу меньшего размера проползти в узкие каналы, было никак.

Однако, сколько же их застревало, сколько задыхалось чёрной пылью, сколько умирало от болезней! Едкая сажа неделями, а то и месяцами не смываемая с нежной детской кожи, приводила к ужасным последствиям. И, конечно, Федюнька знал обо всём этом куда как лучше маленького Витька. Вот только с обузой в виде малыша не всякий взрослый справится, что уж о девятилетнем беспризорнике говорить. Поэтому в голове Федюньки такое сидело – годик как-нибудь пережить, а там книгу выгодно сбыть и жить словно сыр в масле кататься. Ну, или если с книгой не выйдет, то самому в банду воровскую наконец‑то затесаться, а Витьку за собой опосля пристроить. Не собирался он Виталькиного братца надолго у Семёна Михалыча оставлять и так совесть грызла. Просто покамест выхода другого Федюня не видел.

Между тем Витёк подошёл ближе к камину, и мастер щётки ему выдал. После чего показал как внутри дымохода удерживаться и вверх ползти, коленями и локтями в стенки упираясь.

– Это без лестницы даже? – оторопел мальчик.

– Лестница шобы на крышу взбираться, дурачина! – рассмеялся трубочист, показывая миру кривые жёлтые зубы. – А вот туды лестницу сунуть только место занимать. Так что давай, лезай внутрь.

Ох и страшно Витьке стало. А ещё больно. Труба горячая была, да и локти, колени и ступни у мальчика ещё не огрубели, чтобы такое сносить. Он их разом до крови оцарапал и даже тихо всхлипнул. Как же это в такую страшную трубу заползти, а затем ещё щётками по ней шкрябать? Неужто никто не валится?

Вот только Семён Михалыч уже знал как с такими страхами новичков справляться. Стоило Витьке юркнуть в дымоход, как он пук соломы в камин бросил и поджёг его со словами.

– Давай-давай, шевели пятками, а не то вообще их тебе спицей проткну!

От ужаса Витька взвизгнул, но вынужденно пополз выше. Быстро-быстро. При этом из-за дыма он закашлялся, глаза у него вовсю заслезились.

«Мама, мамочка!» – тихо и жалобно зашептал себе под нос мальчонка, и слёзы его мгновенно перешли в рыдания. А затем он неудачно ноги поставил. С непривычки и от переживаний они тряслись, вот он и не смог толково упереться. Витёк прямо-таки камнем заскользил вниз и закричал от боли. Кожа сдиралась о шершавый кирпич.

***

Архшаг, будучи в своём естественном облике, придирчиво обошёл девушку по кругу трижды. А она стояла перед ним ни жива ни мертва и испуганно пялила огромные голубые глазищи. Красные ленты, вплетённые в её волосы, развевались на ветру. Свадебный венок покосился немного.

Родители невесты, а также её братья и сёстры, безучастно стояли поодаль вдоль покосившегося забора. Жених при этом тайком удерживал вилы. Если бы не властный отец, не отпускающий руку с его плеча, он бы давно бросился на обидчика. И плевать ему на то, что это огнедышащий дракон. Парень тяжело дышал, с трудом сдерживая свой гнев.

Прочие люди, все наряженные, также молчаливо созерцали происходящее. Нанятые музыканты боялись пошевелиться, и, в целом, прерванная свадьба создавала жуткое впечатление. Пожалуй, аналогично Николас Брейтон мог ощущать себя, стоя посреди вырезанной разбойничьим людом деревни. Но нет. Это были всего лишь смотрины для дракона.

– Нет, не подходит, – наконец вынес свой вердикт Архшаг и уверенно направился за раскрытые настежь ворота. Так как дракону приспичило появиться в поселении в истинном облике, то экипаж они оставили за частоколом.

Растерянные крестьяне недоумённо глядели ему вослед. Они ожидали другого. Все знали, что означает появление крылатого гада. Таким паскудам следовало либо из хат всё ценное выносить, либо отдавать по очереди одну девицу за другой. А тут… чего он ушёл? Что значит «не подходит»?

– Эм-м, простите, что потревожили, – сделав галантный поклон, сбивчиво обратился Николас Брейтон к старосте и после, совсем не аристократично перепрыгивая через грязь, поспешил к экипажу. Кучер, только-только напоивший коней из протекающей рядом речушки, недовольно крякнул. Ему хотелось более долгой передышки.

– Куда дальше-то? – устало осведомился он.

– Пока прямо, – ответил архимаг. Ему на самом деле было всё равно куда, лишь бы подальше отсюда. Проклинающие его взгляды кожей чувствовались.

А вот владыке драконов всё было хоть бы хны. Когда Николас Брейтон сел внутрь экипажа, то увидел, что Архшаг не просто принял человеческий облик. Нет, тот уже сидел, вольготно откинувшись на спинку сидения, и, беззаботно напевая себе под нос, листал бумаги, в которые были вписаны данные не так давно проведённого ритуала.

– Где там ваша карта? Что-то я её не нашёл, – отвлекаясь от своего занятия, требовательно произнёс дракон.

Архимаг не стал пререкаться. Вместо этого он вытащил из своей сумки тубус и после расстелил на откидном столике карту. То, что спорить с драконом бесполезно, было ему уже прекрасно известно.

– Угу, – сверяясь с бумагами, начал рассуждать Архшаг. – Так. Здесь пустырь, сюда мы не поедем. А вот этот городок ничего. Прикажите-ка направляться к нему.

– Вы можете отдать приказ сами.

– Ну что вы, тут ведь земли людей, я всего лишь ваш гость. Здесь вы главный.

Наглость дракона поражала. Нет, никто не говорил, что последний из Семи не мог позволить себе держаться высокомерно… Но не настолько же?! Такому даже за спасение мира спасибо говорить не хочется. Поэтому Николас Брейтон, прежде чем отдать распоряжение, всё же не сдержался.

– Нет, ну неужели вас нисколько не смущает, что эта девушка вам не подошла? – эмоционально спросил он.

– Поясните вашу мысль. Вы, люди, на мой взгляд рассуждаете очень странно.

– Я никак не ожидал, что определённая ритуалом девушка найдётся. Вот так вот, в самом первом селе отыскалась та, что родилась в нужный день и час! Но отчего-то она вам совсем не подошла.

– Да, меня это тоже смутило. Возможно, Ковену ещё не раз придётся дорабатывать ритуал, чтобы уменьшить погрешность. Пока разброс, как мне кажется, будет слишком большой, и я рад, что вы сами обратили на это внимание… Кстати, чтобы не тратить впустую время, можете подумать, как это исправить.