Снег

– Что за дела?! – испуганно вскрикиваю я, оглядываясь по сторонам.

– Да не шуми ты. Это я, Алиса.

– Какая еще Алиса? – продолжаю орать.

– Невежливо. Знакомились же.

Я пытаюсь быстро выскочить из ванны, но вместо этого судорожно взбиваю воду, разнося всплески, и не могу крепко ухватиться за бортик мокрыми руками.

– Погоди – помогу, а то еще шишку набьешь, – с этими словами, непроизвольно сорвавшимися с моих губ, мое тело вдруг ловко встает во весь рост – оно мне не подвластно, оно живет само по себе.

Мои ноги поочередно выскакивают из воды и ступают на коврик.

Я стою перед зеркалом в мокром синем платье с безумным выражением лица. С меня на пол стекает вода, но я пристально гляжу в глаза своему отражению и не могу сдвинуться с места. Словно восставшая из мертвых утопленница из фильма ужасов.

Я адски напугана и не знаю, кого звать на помощь и куда бежать. Да куда там бежать, я даже шаг сделать не могу, ноги как каменные.

– Кто?.. – наконец выхрипываю, не понимая, как закончить вопрос.

– Успокойся, – я чувствую, как с этими словами дергается язык.

– Кто ты?!

Я вдруг трясу рукой – именно я, сама. Мое тело снова мое. И я тут же вылетаю из ванной и несусь без оглядки, будто от погони. Но куда?

Я по инерции добегаю до входной двери и не знаю, что делать дальше: то ли сваливать из дома, пытаясь скрыться от того, кто говорит моими губами, то ли остаться здесь, начертить вокруг себя круг и молиться, стоя в нем на коленях до самого рассвета.

Оборачиваюсь и лихорадочно верчу головой. Никого.

– Успокойся. Сядь, – вновь слышу свой голос.

Я не двигаюсь. Успокоишься тут.

– Ладно, тогда сяду я.

Мое тело перестает меня слушаться. И кто-то невидимый ведет его и сажает на диван.

Я отражаюсь в зеркальной двери шкафа. Бледная, взъерошенная, глаза навыкате.

– Ну что, узнала? – говорит мое отражение и пялится на меня. Или это я на него пялюсь. – Не переживай, я всё объясню.

Надо же – у всего этого еще и объяснение есть.

– Я расскажу всё, что ты пропустила. Тебе нужно кое-что наверстать.

Я чувствую, что замерзаю. Еще бы – я ведь всё еще мокрая.

– Накройся чем-нибудь, – говорит голос. – Не хватало только заболеть.

Кажется, у меня вновь появились силенки в пальцах, и я впиваюсь ими в подушку.

– Плед возьми, – слышу я подсказку от самой себя.

Совет-то дельный, но от страха я не могу разжать кисти.

Но тут мои руки сами тянутся к краю дивана, берут плед и накидывают его на мои плечи. Мне сразу становится теплее.

– Тогда, когда ты упала и смотрела на падающий снег – помнишь? – вот тогда я и появилась. Ты меня позвала. Ты хотела, чтобы я пришла. Ведь без меня ты уже не справлялась.

Я слушаю собственный голос. Слетающий с моих губ. И адресованный мне. Но он не мой.

– Я – это ты, а ты – это я. Меня зовут Алиса, потому что ты хочешь, чтобы тебя так звали. Ты хочешь жить так, как живу я.

Мое имя Безумие.

– Я пришла дать тебе то, что ты хочешь на самом деле.

– Я хочу умереть, – вою я и чувствую, как с глаз скатываются капли и несутся по щекам.

– Прекрати хныкать, – моя рука, ведомая кем-то другим, вытирает слезы.

Я смотрю на мое отражение. И начинаю понимать, что это не я. Это другой человек. Там, в зеркале, – другой человек.

– Нет, не в зеркале, – говорит мое отражение, читая мои мысли, – а внутри. Внутри-и-и. И мне не нравится слово «другой».

Мне страшно. Нет, я в ужасе. Такого даже в кошмарах мне никогда не виделось. Будто в меня вселился демон.

– Ну какой еще демон? Не неси пургу.

– Уходи! – взрываюсь я и утыкаюсь лицом в подушку.

Пусть оно исчезнет, пусть оно исчезнет, пусть оно…

Моя голова вновь поднимается и оборачивается лицом к зеркалу. Я чья-то марионетка: к конечностям привязаны нити, а в башке – металлический прут.

– Уйти? – вещает Алиса моими устами. – Чтобы ты тут чем занималась? Рвешься перейти во второй класс?

Да. Второй класс.

Она знает всё, что знаю я.

Наша жизнь – это еще не всё существование. Это только начало. Как в школе: это только первый класс.

Она говорит:

– Переход по туннелю и потусторонний мир – всё это очень интересно, я согласна, но… не сейчас.

Мои глаза из зеркала сверлят меня, пробивая насквозь.

– У тебя всё та же детская хрень в голове, что и в восемь лет, – говорит Алиса. – Ты всё неправильно представляешь. Ты думаешь, что смерть – это что-то временное. Что смерть повлияет на мнение о тебе и все поймут, как были неправы. И потом всё наладится.

Пока раздается этот чужой голос, мимика на моем лице необыкновенно богата и выразительна, я не контролирую ее. Это не мое лицо, это лицо Алисы.

Она говорит:

– Ты почему-то не принимаешь во внимание то, о чем знаешь лучше всех, ты упускаешь главный человеческий фактор – всем плевать. Всем плевать на всех. Кроме самих себя. Поэтому не жди, что о тебе будут помнить и рассказывать истории, которые будут передаваться из уст в уста, из поколения в поколение, тысячи лет. Ты всё еще думаешь, что твоя смерть заставит всех наконец обратить на тебя внимание.

– Я не думаю так, – протестую я.

– Думаешь, – перебивает меня. – Так ведь бывает только в кино, это просто законы драматургии – если главный герой в конце умирает, то остается легенда о нем и образ его живет и вдохновляет других. Но обычные люди просто умирают. Просто умирают, и всё. Никаких длинных послесловий. Может, кто-то когда-то и упомянет вскользь, несущественно. А потом забвение.

Она замолкает и, судя по ее лицу, ждет моего ответа.

– Меня устраивает, – произношу я почему-то жалобно. И в эти мгновения вижу в отражении свою мимику, а не чужую, вижу свое лицо.

Но Алиса тут же забирает его себе:

– Нет. Ничего тебя не устраивает. Вообще весь этот мир тебя не устраивает, потому что оказался не таким дружелюбным к тебе, как ты ожидала. Отсюда и происходят все твои обиды, на тех и на этих. Обида – это разочарование. А разочарование – следствие завышенных ожиданий. А ожидания завышены, потому что ты думаешь, что люди должны вести себя с тобой так-то и так-то, а они, видите ли, ведут себя так, как хочется им, а не тебе. Но я открою тебе большой-большой секрет: тебе никто ничего не должен. И соответствовать твоим представлениям и следовать каким-то приемлемым для тебя правилам – тоже. Не хочешь разочаровываться – не очаровывайся. Не хочешь обижаться – ничего не жди. Никогда ничего ни от кого не жди.

Ее воинственная гримаса с наморщенным лбом и испытующим взглядом наконец испаряется, и я вновь узнаю свою тоскливую физиономию, будто выпрашивающую снисхождения.

Я говорю:

– Я ведь уже ничего не жду.

Алиса оставляет мой беспомощный всхлип незамеченным. Она говорит:

– И ты никому ничего не должна.

В моей голове приютился мой персональный психотерапевт. И сейчас, в разгар сеанса, он кричит на меня, вопрошая: как же я докатилась до такой жизни? Однако ведь потом я покатилась дальше и почти докатилась до смерти, но доктор меня спас. Вот только зачем?

Может, попросить об эвтаназии?

– Я просто хочу, чтобы меня все оставили в покое, – говорю. – Я просто хочу умереть.

– Умереть ради покоя? – бросает Алиса. – Покой? Ты хочешь получить чувство безмятежности? Чувство! Но чувствовать могут только живые. Мертвые не чувствуют ничего. Умерев, ты не получишь чего хочешь.

– Да мне и не нужно ничего, – взрываюсь я. – Мне просто плохо. Плохо!

– Ты, как и все страдальцы, гордишься своими страданиями, гордишься тем, сколько ударов судьбы пришлось на тебя. Больше тебе уважать себя не за что, и ты даже не ищешь.

– Ты не знаешь меня. Ты – это не я. Я вообще не понимаю, кто ты. Кто?!

Ответа не следует.

Мои брови не нахмуриваются, и мой рот не выстреливает очередью поучений, как правильно жить и зачем нужно это делать. Возникает тишина – будто тут и нет никого, кроме меня, – что, в общем-то, соответствует действительности, если смотреть со стороны.

Но не могла же она просто исчезнуть. Ох, едва ли.

И я, притихнув, жду.

Вдруг чувствую – что-то ползет по моей шее.

Это с меня соскальзывает плед, потому что, оказывается, я встаю с дивана. Вернее, не я, а Алиса.

Она идет в ванную.

Неужели я ее убедила? И мы возвращаемся к водным процедурам? Может, она и всю кровавую работу сделает за меня? Вот удружила бы.

Алиса стягивает с меня облепившее тело мокрое платье и бросает его в корзину. А я лишь наблюдаю за ее манипуляциями, потому что не улавливаю ни рук, ни ног – они всецело ее. Она по-хозяйски берет полотенце и обтирается. А я ощущаю жжение на коже от этого трения. Затем она накидывает халат и возвращается в гостиную. А я ума не приложу, что делать и как.

– Ты просто еще не понимаешь, что я – это ты, – наконец говорит Алиса. У нее спокойный голос.

Она открывает шкаф и перебирает мои шмотки. Берет и разглядывает одну из юбок. Может, ей стоило бы начать с трусов?

– Ты ведь не всегда идентифицируешь себя с собой, – глаголет она. – Например, когда засиживаешься допоздна за какой-нибудь развлекухой, хотя знаешь, что тебе рано вставать. Это потому что ты не ассоциируешь себя с завтрашней тобой, не остро воспринимаешь, что завтрашней тебе придется с трудом вылезать из постели. Ты внутренне разделяешь вас на разных людей. И завтрашняя ты уж точно упрекнешь себя вчерашнюю за свой недосып. И снова разделишь себя надвое.

Да, за мной числится такой недостаток. Ну а что тут можно было делать – в ежедневной суете время для своего осознанного отдыха можно выкрасть только из сна.

– И у нас примерно такое же разделение, – говорит она. – Только мы с тобой пересеклись.

Да что это за чушь такая? Конечно, всё намного проще. Я просто ловлю слуховые галлюцинации на фоне стресса. И еще у меня проблемы с координацией.

– Тебя нет, – говорю я. – Я брежу. Перенервничала и брежу теперь. Помутилась и придумала тебя.

Мои руки вынимают некоторые вещи из шкафа, вертят перед глазами и возвращают на место.

– Ты придумала? – усмехается Алиса. – Выходит, ты большая выдумщица? Такая вот у тебя фантазия, да?

Выходит, так.

– Ты? – нахально произносит она. – А кто ты?

– Я – это я. Я Олеся.

– О, так значит, по-твоему, Олеся придумала Алису? Просто собралась с мыслями и сочинила новую личность, да?

Выходит, так.

– Нет, – возражает она. – Создатель не создает подобного себе создателя. Бог ведь не создал Бога. Его творения проще, чем он сам. Меня сотворило то, что сотворило и тебя.

И замолкает. Продолжает рыться в вещах.

– Кто? – не выдерживаю.

– Твой мозг. Ты будешь смеяться, но он у тебя есть.

Еще одна хренова шутница. Наверное, каламбурочных пилюль наглоталась.

– Физическая боль предельна, – продолжает Алиса. – Когда она становится нестерпимой, мозг отключает сознание. Так же и с душевной болью, мозг защищается от травм и блокирует сознание. Кто-то сходит с ума, теряет разум, а кто-то… – она ловит мои глаза в зеркальной двери шкафа, – обретает новый. – И ухмыляется.

Она что, доктор психологических наук? Или просто пустомеля, ездящая по моим развешанным ушам моим же языком?

– Хочешь, расскажу историю? – вдруг тараторит Алиса. – Жила-была одна девочка. Учила французский, выучила идеально, переводчиком не стала и во Францию так ни разу и не съездила, а потом умерла.

И, довольная, смотрит на меня, ждет реакции, видимо.

– Согласись, сильная история, – говорит она. – Думаю продать права на экранизацию, что скажешь?

Я ничего не говорю. Я не понимаю, как вести подобный разговор. Я сейчас вообще мало что понимаю.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.