Психологическая наука в России XX столетия: проблемы теории и истории

Исходным основанием религиозно-психологического направления выступали: 1) оригинальная русская философия, являющаяся «всегда тоталитарной по постановке проблем, всегда соединяющей теоретический и практический разум, всегда окрашенной религиозно», [1, с. 166] и 2) особенности русского мировоззрения вообще, имплицитно содержащиеся в основных положениях этих учений.

Особенности русского мировоззрения рассмотрены в работах С.Л.Франка, В.Ф. Эрна, С.Н.Трубецкого и других ученых, [21; 29; 46; 53; и др.], выделивших следующие его черты:

1. Интуитивность в поисках истины, приводящая к религиозно-эмоциональному толкованию жизни, стремление к умозрительности, а не систематическому и понятийному познанию. Именно эта антирационалистичность русского мышления привела к созданию самобытной теории познания (онтологической гносеологии), которая легла в основу отечественных религиозно-психологических построений, суть которой – признание жизненного опыта как основы познания истины.

2. Онтологизм, тяга к реализму, что приводит к признанию примата жизненного факта над мышлением, когда познание осуществляется через переживание, ибо именно «жизнь есть… реальная связь между «я» и бытием, в то время как «мышление» – лишь идеальная связь между ними» [29, с. 479]. В.Ф. Эрн отмечал, что русская философская мысль в отличие от рационалистических построений меонизмического типа (с их отвлеченностью от жизни, отрешенностью от сущего) всегда «существенно конкретна, т. е. проникнута онтологизмом, естественно вытекающим из основного принципа Логоса» [53, с. 86][12].

3. Примат морального и социального начала в русских религиозно-мировоззренческо-философских построениях [18, с. 36].

4. Глубокая религиозность, выступающая как принцип философствования, противостоящий рационалистическому принципу [53, с. 87–88]. В этой связи известный отечественный специалист в области истории философии В.В. Зеньковский отмечает, что для русского народа христианство выступало не только как религия, но и как мировоззрение [18, с. 32].

5. Персонализм, понимаемый как неразрывная связь между Словом и Личностью человека (в том числе ученого или мыслителя). Поэтому недостаточно знать, «что сказано или написано», кем и в каком жизненном контексте, но надо существенное внимание уделять и «молчаливой мысли поступков, движений сердца, к скрытой мысли, таящейся в сложном, подвижном рисунке индивидуального лица» [52, с. 90].

В первую очередь именно эти особенности русского мировоззрения и составляют основу отечественной духовной психологии. В обобщенном виде, ключевые идеи этой психологии могут быть обозначены как психологический онтологизм и сводятся к ряду ключевых положений:

1. Рассмотрение души – как сферы внутренней реальности, а внутреннего мира человека – не в его поверхностном выражении, со стороны чувственно-предметных условий и феноменологических проявлений, а в его внутреннем содержании, изнутри, т. е. через выявление того, как душевное переживание или психическое явление дано самому человеку, его «Я», а не стороннему наблюдателю.

2. Признание психического мира человека как некоторой самостоятельной сущности, имеющей свои законы, не соотносимые с законами материального мира.

3. Утверждение непрерывности процесса сознания. Один из представителей духовной психологии, В.А.Снегирев, подчеркивал что «процесс сознания необходимо признавать непрерывно продолжающимся во все течение жизни, следовательно – во сне, в самом глубоком обмороке и т. п. – перерыв его равнялся бы прекращению жизни души» (цит. по [29, с. 192]). А отсюда вытекало отрицание бессознательных психических явлений, а следовательно и идеи о том, что область психического шире «специальной» области сознательного [30, с. 14]. При этом используется следующий аргумент: «Отсутствие памяти о явлениях сознания не может служить доказательством отсутствия самих явлений. Такое доказательство было бы ничуть не выше явно неверного утверждения гипнотика, что будто за время своего гипноза он совершенно не жил сознательной жизнью» [там же, с. 18].

4. Признание тезиса о тождестве веры и знания как по их психологической природе, так и логическому строению, а соответственно и идеи о том, что вера возможна в качестве действительного познания, что не только внешнее восприятие и наблюдение, но и «самооткровение духа» может служить источником его познания [46, с. 85–100]. Обоснованию этого положения в рамках духовной психологии уделялось большое внимание, о чем свидетельствует обилие статей на эту тему, опубликованных в различных философско-религиозных, богословских и других изданиях [11; 31; 38; 52; и др.]. Основной вывод этих публикаций достаточно точно отражается В.Серебренниковым, отмечавшим, что, «основываясь на показаниях внутреннего опыта, мы должны признать, что самосознающий дух противопоставляет себе свои состояния и в таком виде непосредственно сознает их. Непосредственное сознание душевных явлений, или внутреннее восприятие, есть первый и самый главный источник познания духа» [42, с. 433].

Таким образом, понимание знания как «веры в высшей степени ее основательности» [30, с. 103] и, соответственно, самооткровения духа – в качестве единственного опытного источника получения непосредственного знания о душевной жизни, позволяет представителям духовной психологии прийти к выводу о возможности точного опытного познания душевных явлений не только так называемыми объективными методами, но и методами интроспекции.

5. Признание наличия свободы воли у человека при оригинальной трактовке самого понятия «свобода воли». Как пишет В.И. Несмелов «действительная свобода человеческой воли раскрывается лишь в той мере, в какой человек может хотеть не делать того, чего он хочет» [30, с. 157]. И далее: «Воля может себя самое подчинить определенному правилу жизни, и в этом подчинении воли общему правилу жизни заключается вся ее свобода. Хотеть чего-нибудь и иметь возможность исполнить хотение свое и все-таки не сделать того, чего хочешь, во имя признанного правила жизни – это высочайшая мыслимая степень развития свободы воли» [там же, с, 177].

В соответствии с этими исходными положениями, имеющими определенные вариации во взглядах разных представителей русской религиозно-философской психологии, и разворачивается теоретико-методологическое и проблемологическое пространство занимаемое психологическими учениями, развивающимися в русле святоотеческих традиций. В качестве примера охарактеризуем систему психологических взглядов Франка, получившую название «философская психология» и вобравшую в себя наиболее типичные особенности русской духовной психологии [46].

Франк, поставивший своей задачей «содействовать… восстановлению прав психологии в старом, буквальном и точном значении этого слова» [там же, с. III], считал, что современная ему психология в большинстве случаев есть не учение о душе, как определенной сфере некоторой внутренней реальности, отделяющейся и противостоящей чувственно-предметному миру природы, а является физиологией или учением» о закономерностях так называемых «душевных явлений», оторванных от их внутренней почвы и рассматриваемых как явления внешнего предметного мира» [там же, 3]. В силу этого «три четверти так называемой эмпирической психологии и еще большая часть так называемой «экспериментальной» психологии есть не чистая психология, а либо психо-физика и психо-физиология, либо же… исследование явлений хотя и не физических, но вместе с тем и не психических» [там же, 3].

По мнению Франка, подлинное познание человеческой души возможно лишь на пути соединения «религиозной интуиции» (которая позволяет «опытно переживать» душу) и научного или отвлеченного знания (являющегося единственной формой «общедоступной и общеобязательной объективности»). При этом особенно подчеркивается возможность опытного познания души как некоторой целостной, единой сущности, а не только как множества отдельных душевных явлений (такую точку зрения русский ученый называет психической атомистикой) или лишь как проявлений этой души, а не ее сущности. В понятие «душа» он вкладывал лишь представление об «общей природе душевной жизни» вне зависимости от того, как мы ее мыслим.

Соответственно выстраивается им и теоретико-методологическая платформа «философской психологии». Ее задачами являются: познание не отдельных, единичных, обособленных душевных явлений, а природы «души»; определение места «души» в общей системе понятий, ее отношений к другим областям бытия. В качестве основного метода определяется метод самонаблюдения, под которым понимается «имманентное уяснение самосознающейся внутренней жизни субъекта в ее родовой… сущности» [там же, с. 29]. При такой трактовке базовых оснований философская психология отличается от конкретных, в т. ч. естественных наук, а равно и от дисциплин, занятых познанием «царства Логоса или идеального бытия» (логика, этика, эстетика, религиозная философия и т. д. [там же, с. 30], поскольку имеет целью не богопознание или миропознание, а познание бытия, раскрывающегося в самопознании. Объектом же философской психологии является человек как «конкретный носитель реальности» [там же, с. 29]. В другом месте Франк уточняет собственное понимание душевной жизни, снова подчеркивая ее целостность: «Наша душевная жизнь есть не механическая мозаика из каких-то душевных камешков, называемых ощущениями, представлениями и т. п., не сгребенная кем-то куча душевных песчинок, а некоторое единство, нечто первично-сплошное и целое, так что, когда мы употребляем слово «я», этому слову соответствует не какое-то туманное и произвольное понятие, а явно сознаваемый (хотя и трудно определимый) факт [там же, с. 17].

Франк признает душевную жизнь как особый мир не сводимый лишь к материально-предметному бытию, отграниченный и независимый от предметного мира и имеющий собственные условия жизни, «бессмысленные и невозможные в другом плане бытия, но единственно естественные и реальные в нем самом» [там же, с. 55–56].

Основными чертами душевной жизни признаются:

1. Непротяженность ее или точнее непространственность, т. к. для образов как элементов душевной жизни протяженность есть не форма их бытия, а лишь «простое бесформенное, непосредственное и неопределимое внутреннее качество» [там же, с. 95].

2. Невременность душевной жизни. Поскольку область психического есть «область переживания, непосредственно субъективного бытия» [там же, с. 90], то по своей сути, переживание лишено измеримой длительности, не локализовано во времени. И лишь когда человек начинает мыслить переживание, заменяя его «невыразимую непосредственную природу его изображением в предметном мире» [там же, с. 96] можно вести речь об определении времени переживания.

Соответственно, эти две черты душевной жизни обусловливают одно из основных ее отличий от предметного мира – «неизмеримость».

3. «Сплошность, слитность, бесформенность единства» душевной жизни [там же, с. 96]. Душевная жизнь не является ни определенным множеством, ни определенным единством. Она есть лишь «материал, предназначенный и способный стать как подлинным единством, так и подлинною множественностью, но именно только бесформенный материал для того и другого» [там же, с. 98].

4. Неограниченность душевной жизни, отсутствие ограниченного и определенного ее объема: «она не имеет границ не потому, что объемлет бесконечность, а потому, что положительное ее содержание в своих крайних частях каким-то неуловимым образом «сходит на нет» не имея каких-либо границ и очертаний» [там же, с. 102].

Что касается описания конкретной душевной жизни, реализующейся в конкретном «я», то Франк выделяет три аспекта рассмотрения «глубокой, первичной инстанции в нас, которую мы обычно называем по преимуществу нашей «душой» [там же, е. 134]:

– Душа как формирующееся единство, т. е. «как начало действенности или жизни» [там же, с. 165];

– Душа как носитель знания, исходящего из «непостижимых глубин бытия», и концентрирующегося в индивидуальном сознании [там же, с. 190];

– Душа как единство духовной жизни (т. е. объективной и субъективной сторон душевной жизни), которая выступает как форма и стадия сознания.

Другими словами, здесь намечена как бы эволюция внутренней жизни человека, когда от чистой душевной жизни как самого низшего состояния (где нет ни субъекта, ни объекта, нет различения между «я» и «не-я», а есть лишь чистая и универсальная потенция, бесформенная общность душевной стихии), через выделение содержаний предметного сознания из душевной жизни и образование противостоящего ему мира – «личного самосознания индивидуально-единичного «я» (состояние самосознания) [там же, с. 218] происходит восхождение к высшему состоянию духовной жизни, где противостояние субъекта и объекта, «я» и «не-я», внутреннего и внешнего бытия существенно видоизменяется (по сравнению с предыдущим состоянием). В частности, «я» сознает себя «лишь частным излучением абсолютного единства жизни и духа, возвышающегося и над противоположностью между субъектом и объектом, и над противоположностью между разными субъектами» [там же, с. 129]. Тем самым, на последней ступени происходит, как бы, актуализация, осуществление того «зародышевого состояния», своеобразие которого было в чистой душевной жизни» [там же].

По сути, в своей «философской психологии», обобщая многие идеи своего времени (Джемса, Бергсона) и опираясь на исходные положения русской религиозно-философской мысли, ученый предложил программу «новой психологии», которая, по его мнению, являлась выходом из противоположности материалистически и идеалистически ориентированных психологических систем. И в этом смысле, конечная задача духовной психологии – создание благоприятной почвы для «истинного направления науки о духе», подразумевающего ситуацию «когда мы будем иметь вместо психологии человека-животного психологию человека – образа божьего» [там же, с. 439], по нашему мнению, была реализована Франком, хотя он ни в одной строке своей работы не упоминает Бога.

Говоря о духовной психологии в России начала XX века как самостоятельном направлении психологической мысли, мы имели в виду не только наличие оригинальных концепций или теоретических построений, но и ее организационное оформление. Например, существовавшее Санкт-Петербургское Философское общество в значительной мере пропагандировало именно работы этого направления, хотя его двери был открыты и для представителей других подходов. Более того, духовные Академии также служили своеобразной школой, в рамках которой апробировались религиозно-психологические идеи. Так, многие выпускники академий писали работы на получение степени кандидата или магистра богословия по психологической тематике. Например, в Санкт-Петербургской академии в 1894 г. из 42 выпускников 10 писали работы по психолого-философской проблематике [35, с. 361]. Более того, здесь существовало студенческое психологическое общество, председателем которого был В.Серебренников, экстраординарный профессор по кафедре психологии академии. В его работе участвовало более 70 человек и в год оно проводило 10-12 заседаний. О большом внимании, уделяемом деятельности общества, свидетельствует факт посещения его заседаний ректором академии. «Полезная деятельность» общества обратила на себя внимание даже Высокопреосвященного Владыки и по просьбе Серебренникова общество было удостоено архипастырского благословения на дальнейшее существование. Резолюция на документе о деятельности психологического общества гласила: «1903, января 4, Благословляется. М.А.» [36, с. 521]. Необходимо отметить, что духовенство активно участвовало и в собственно научных психологических мероприятиях. Например, членами и гостями 2-го Всероссийского Съезда по педагогической психологии являлись преподаватели из духовных семинарий г. Калуги, СПб, Твери, Саратова.

Расширялся и перечень журналов, публикующих труды представителей духовной психологии. В русле духовной психологии был разработан целый ряд плодотворных идей и подходов. Более того, постоянное общение на научных собраниях и заседаниях Московского психологического общества, Религиозно-философского Собрания в СПб и др., способствовал их корректировке, уточнению, критической переоценке. Все это свидетельствовало об этом направлении как о поступательно развивающемся и перспективном.

Однако, после победы Октябрьской революции духовная психология в России прекращает официально свое существование.

Таким образом, можно прийти к выводу, что психология в России к началу XX в. представляла собой интенсивно развивающуюся область научного знания, о чем свидетельствовали: завершение ее оформления в самостоятельную научную дисциплину, организационное укрепление, формирование развернутой научной структуры психологического знания, представленной разными направлениями и уровнями его развития, возрастание авторитета психологии в научном сообществе и усиление ее влияния на все аспекты культурной жизни русского общества.

Разумеется, на фоне столь позитивной картины проявлялись и серьезные трудности, являвшиеся оборотной стороной достижений и успехов психологии в России XX столетия. Интенсивное развертывание разных подходов к исследованию человека (альтернативных по своим методолого-теоретическим основаниям) выступало как проявление естественной и нормальной тенденции в развитии познания столь сложного и многогранного предмета, каким является психическая реальность. Это позволяло достаточно полно, с охватом разных сторон и аспектов, исследовать психические явления, создавало благоприятную почву для научных дискуссий. Но в то же время, в силу разноплановости и методологической несовместимости рассмотренных выше течений возникали трудности в объединении и сопоставлении накапливаемой в них психологической фактологии, что становилось серьезным препятствием для создания единой психологической теории. Это осознавалось многими известными российскими психологами начала XX в. и стимулировало их к поиску путей преодоления указанных трудностей.

Жизнь распорядилась по своему. В 1917 году в России произошла социалистическая революция. Начался новый этап в развитии российской психологии, ее новая история.

Литература

1. Бердяев H.A. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века // О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья. М., 1990. С. 43–272.

2. Бехтерев В.М. О современном развитии неврологических знаний и значении в этом развитии научных обществ // Неврол. вести., 1893, т.1. С. 1–13.

3. Бехтерев В.М. Объективная психология. СПб., 1907-1910.

4. Бехтерев В.М. Сознание и его границы, СПб., 1888.

5. Будилова Е.А. Борьба материализма и идеализма в русской психологической науке (вторая половина 19-начало 20 веков). М., 1960.

6. Будилова Е.А., Кольцова В.А. Казанская лаборатория В.М.Бехтерева (к 100-летию основания) // Вопр. психол., 1985, № 6.

7. Будилова Е.А. Социально-психологические проблемы в русской науке. М., 1983.

8. Брушлинский A.B., Кольцова В.А., Олейник Ю.Н. Очерк жизни и научной деятельности А.Ф.Лазурского // А.Ф.Лазурский. Очерк науки о человеке. (Памятники психологической мысли). М., 1995. С. 256–269.

9. Введенский А.И. Судьбы философии в России. А.И.Введенский, А.Ф.Лосев, Э.Л. Радлов, Г.Г. Шлет: Очерки истории русской философии. Свердловск. 1991, с. 26–66.

10. Вейсман А. Об экспериментальной психологии и ее пределах // Образование, 1904, № 3-4. С. 59–78.

11. Вера и Знание // Христианское чтение. М. 1888, ч.1. С. 1–35.

12. Гавриил, арх. История философии. Казань, 1840, ч.б.

13. Грот Н.Я. О задачах журнала // Вопросы философии и психологии, 1889, кн.1.

14. Грот Н.Я. От редакции // Вопросы философии и психологии, 1890, кн.4.

15. Грот Н.Я. Письмо к отцу // Николай Яковлевич Грот в очерках, воспоминаниях и письмах. СПб, 1911.

16. Ждан А.Н. История психологии (От античности до наших дней). М., МГУ, 1990.

17. Заявление, внесенное группой студентов в Совет профессоров Санкт-Петерб. университета. Оттиск, СПб., 1907.

18. Зеньковский В.В. История русской философии. т, 1, часть 1, Л., 1991 г.

19. История становления и развития экспериментально-психологических исследований в России. М. 1990.

20. Климов Е.А., Носкова О.Г. История психологии труда в России. М., МГУ, 1992.

21. Колубовский Я.Н. Философия у русских // Иберверг Ф., Гейнце М. История новой философии в сжатом очерке. СПб, 1890.

22. Кольцова В.А. К 100-летию лаборатории В.М.Бехтерева в Казани // Психол. журн., 1985, Т.6, № 2. С. 9–18.

23. Кольцова В.А., Медведев A.M. Об изучении истории психологии в системе культуры // Психологический журнал, 1992, Т. 13, № 5. С. 3–12.

24. Лазурский А.Ф. Общая и экспериментальная психология. СПб., 1912.

25. Ланге H.H. Психологические исследования. Одесса, 1893.

26. Ланге H.H. Психология экспериментальная / Энциклопедический словарь. Гранат. 7-е изд., т. ЗЗ. б/г. С. 649–658.

27. Ломов Б.Ф., Кольцова В.А., Степанова Е.И. Очерк жизни и научной деятельности Владимира Михайловича Бехтерева // В.М.Бехтерев. Объективная психология (Памятники психологической мысли) М., 1991. С. 424–444.

28. Ломов Б.Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии. М., 1984.

29. Лосский Н.О. История русской философии. М., 1991 г.

30. Несмелов В.И. Наука о человеке т. 1, 2. Казань, 1994.

31. Никольский А. Русская духовно-академическая философия как предшественница славянофильства и университетской философии в России // Вера и разум, Харьков. 1907, № 2. С. 21–35.

32. Носкова О.Г. Психологические знания о труде и трудящихся в России конца 19 – начала 20 вв. /Автореф. дисс. канд. псих. наук М., 1986.

33. Оршанский И.Г. Современное психологическое движение // Русская мысль, М., 1899, № 1, с. 3–15; № 2, с. 1–21.

34. Оршанский И.Г. Положение психологии в ряду наук // Мир Божий, 1905, № 5. С. 186–209.

35. Отчет о состоянии С-Пет. Дух. Акад. за 1894 г. // Христианское чтение, 1895, вып. П. С. 338–366.

36. Отчет о состоянии С-Пет. Дух. Акад. за 1902 г. // Христианское чтение, 1903. март. С. 488–525.

37. Петровский A.B., Ярошевский М.Г. История и теория психологии. В 2-х т. М., 1996.

38. Радлов Э.Л. Очерк истории русской философии // А.И.Введенский, А.Ф.Лосев, Э.А. Радлов, Г.Г. Шпет: Очерки истории русской философии. Свердловск. 1991. с. 96–217.

39. Росинский В. Возможна ли психология как самостолятельная наука/ Вестник знания, 1906, № 10-11. с. 210–221, № 12, с. 314–320.

40. Росинский В. Психология в России // Вестник знания, 1908, № 4. с. 562–565; № 5, с. 676–680.

41. Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. М., Т. 1. 1989.

42. Серебреников В. Самооткровение духа // Христианское чтение как источник его познания., 1897, вып. П, с. 424–439.

43. Степанова Е.И. В.М. Бехтерев и комплексное изучение человека // История становления и развития экспериментально-психологических исследований в России. М., 1990. с. 102–116.

44. Теплов Б.М. Основные идеи в психологических трудах Н.Н. Ланге // Вопросы психологии, 1958, № 6. с. 44–65.

45. Флоровский Г.В. Пути русского богословия. Париж. 1983.

46. Франк С.Л. Душа человека. Опыт введения в философскую психологию. М.1917.

47. Франк С.Л. Духовные основы общества. М. 1992.

48. Челпанов Г.И. Мозг и душа: критика материализма и очерк современного учения о душе. М., 1918.

49. Челпанов Г.И. Проблема восприятия пространства. Киев, 1896, ч.1.

50. Швырев B.C. Теоретическое и эмпирическое в научном познании, М., 1978.

51. Шишкин А. Мышление западно-европейское и мышление восточное по воззрениям В.Ф.Эрна // Вера и разум. Харьков 1917. № 6-8, с. 798–812.

52. Шпет Г.Г. Очерк развития русской философии // Вера и разум. Харьков. 1917. № 6-8, с. 217–505.

53. Эрн В.Ф. Борьба за Логос. Нечто о Логосе, русской философии и научности // Эрн В.Ф. Сочинения. М., 1991 г. с. 86–89.

54. Яковенко Б. Очерки русской философии. Берлин, 1922.

55. Ярошевский М.Г. Психология в XX столетии. М., 1974.

Глава 2. Развитие психологии в России В 20-30-е годы

§ I. Революция и психология

Коренные изменения основ общественного устройства, ставшие следствием победы Октябрьской революции 1917 г. в России, не могли не отразиться и на содержании научного мировоззрения. Рождавшаяся государственность, новые формы управления обществом охватывали своим влиянием и включали в свою сферу все стороны социальной жизни, в том числе науку.

Немногие представители интеллигенции, в том числе и ученые-психологи, безоговорочно приняли революционные изменения в России. Большинство известных психологов заняло нейтральную, если не сказать оппозиционную, позицию в отношении новой власти. При этом основной критике подвергались прежде всего способы управления обществом, в первую очередь – фактический запрет на инакомыслие, на отстаивание или даже высказывание собственной точки зрения на происходящие события. Подобная позиция не могла остаться незамеченной и вызывала раздражение в кругах политического и идеологического руководства Советского государства. Однако в первые послереволюционные годы перед ним стояли как минимум две задачи, заставлявшие мириться до поры до времени с интеллигентской оппозицией: необходимость сохранять видимость перед мировой общественностью сотрудничества с представителями разных слоев российского общества (в том числе и учеными) в деле строительства государства рабочих и крестьян и нацеленность всех усилий революционного правительства на решение первоочередной задачи – удержание власти. Однако уже к началу 20-х годов ситуация в Советской России принципиально меняется: решена проблема власти, началось формирование новой, пролетарской интеллигенции. В всязи с этим актуальной становится задача «наведения порядка» (т. е. обеспечения единства мировоззрения) в сфере культурной и научной жизни страны. И именно в этот момент репрессивный аппарат обрушивается на тех, кто на заре революционных преобразований имел неосторожность осуждать социальные нововведения или дискутировать с большевиками относительно путей и форм создания новой социальной общности. Тем более, что в июне-июле 1922 года в стране фактически было покончено с активной политической оппозицией (именно в это время состоялся суд над социалистами-революционерами, в результате которого из страны были высланы лидеры эсеров и меньшевиков). И несмотря на то, что большой политической угрозы интеллигенция не представляла, тем не менее решением вопроса о судьбе русских ученых занимались первые лица государства. В июне 1922 года официальный печатный орган газета «Правда» публикует статью под названием «Диктатура, где твой хлыст?», в которой уже ставится вопрос о необходимости «разобраться» с теми, кто имел свою точку зрения на происходящее в стране Советов. И вот 31 августа в печати появляется сообщение о высылке из страны наиболее активных «контрреволюционных элементов» из среды профессоров, врачей, агрономов, литераторов. В их числе были и известные ученые идеалистического направления, занимавшиеся психологической проблематикой: С.Л.Франк, основоположник так называемой философской психологии, известные религиозные философы Л.П.Карсавин, И.А.Ильин, Н.А.Бердяев, один из организаторов и редактор журнала «Вопросы философии и психологии», руководитель Московского Психологического общества Л.М.Лопатин, социолог П.Сорокин, один из ведущих специалистов в области изучения иррационального Б.П. Выщеславцев и другие. Выдворение из страны известных ученых, составлявших цвет русской интеллигенции, нанесло мощный удар по науке, приведя к разрыву преемственности в развитии культурных процессов.