GROND II: Вся Королевская Рать

За барьером также стоит мёртвая тишина, так что далеко не сразу осознаёшь один простой факт – у тебя больше нет слуха, Гронд ревёт так сильно и ровно, что оглушает любого в первую же секунду. Лишившись слуха, можно наблюдать приближение основной стены, видеть, как линия побережья исчезает во тьме, как взлетают ввысь расколовшиеся на мелкие осколки утёсы, как длинным языком срывает в небо пирс, как поднимаются над водой корабли, отправляясь в бесконечный полёт. Гронд просто выкорчёвывает островок, срывая верхний слой породы, словно грейдером, погибающий участок суши корчится в предсмертных судорогах землетрясений. Уже взлетел на воздух небольшой городок, абсолютно бесшумно раскалывается гора под ногами, озарённая молниями клубящаяся тьма повсюду, мир прекращает своё существование, земля и небо исчезают за гранью прошлого. Ещё мгновение, и ты взмываешь вверх, двигаясь по широчайшей дуге к эпицентру, с каждой секундой набирая скорость, вливаясь в бесконечное число других частиц, чтобы кружиться над Землей вечность или более того…

– Оль, подъём, трибунал проспишь!

– Приснится же такое…

Гронд до неё ещё не добрался, она по-прежнему в полутёмной кают-компании, сонно протирает глаза.

– Фёдор прибыл две минуты тому назад, остальные скоро подойдут. Ставлю рубль на то, что ещё до следующего полудня мы снимемся с якоря. Если ты там что-то планируешь, то сейчас самое время.

– Значит, пора. Разрешите привести себя в порядок?

– Бегом!

Вернувшись к себе, девушка сбрасывает привычный повседневный комбинезон, а затем аккуратно извлекает из рундука герметичный пакет с парадной формой. Она получила этот комплект совсем недавно, уже после возвращения с Марса, и случая надеть его до сих пор не представлялось. Всё как полагается: чёрные как смоль туфли, узкий галстук, белая рубашка, китель, фуражка и даже настоящий кортик.

– Елена?

Полупрозрачная фигура врача возникает посреди крошечной каюты, рефлекторно пригнувшись в низком люке.

– Могу сказать, что ты тот редкий случай, когда девушке действительно идёт данный фасон, без шуток.

– Спасибо, а то мне сейчас плохо станет от всего этого официоза. Поможете со штукатуркой?

– Ладно, тряхну стариной. Доставай кисти и краски, посмотрим, что тут можно сделать…

Под чутким руководством корабельного медика сеанс наложения косметики напоминает хирургическую операцию средней сложности. Поработать пришлось изрядно, но результат превосходит все ожидания.

– Я, конечно, знаю, что на всём флоте не найдётся девчонки красивее меня, но сегодня я даже саму себя удивила, – Ольга с восхищением рассматривает своё отражение в объёмном зеркале. – Как бы Настенька от зависти на своих локонах не удавилась!

– Вот что мне в тебе всегда нравилось, так это твой неподдельный гуманизм, Оленька. Ладно, душевная ты наша, там уже все собрались, пора. Фуражку не забудь!

Поставив тарелку с тортом на голову, старший матрос спускается в кают-компанию, где её уже ждёт весь экипаж.

– С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ!!!

– Спасибо, товарищи, спасибо!

Торт на столе, свечи наготове.

– Ильич, давай немного отойдём от протокола и отключим на время пожарную тревогу.

– Только ради тебя, именинница ты наша. Зажигай!

Свечи вспыхивают короткими синими огоньками, в их переливчатом сиянии Ольга всматривается в лица окружающих космонавтов. Её друзья, её экипаж, её дом. Четырнадцать лет.

– Подарок от всего сердца. Поздравляем с повышением!

Климов кладёт на стол погоны старшины. Её погоны.

– Спасибо, – произносит старшина, задув свечи.

ГЛАВА 2: САХАЛИН-28

– …Я всегда готова по приказу встать на защиту Родины и как офицер флота клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами. Если же по злому умыслу я нарушу эту святую присягу, то пусть меня постигнет суровая кара закона, всеобщая ненависть и презрение товарищей!

Ольга целует алое знамя Большевика – свершилось, она приведена к присяге первым днём четырнадцатого года своей жизни. Рано утром по московскому времени она, Настя и оба брата Кузнецовы – все младшие большевики – приведены к присяге. До того момента, даже побывав на весьма неслабой войне, по документам они проходили как гражданский персонал, и вот теперь с гражданским недоразумением официально покончено, и в списочный состав Вспомогательного Флота входят четыре новых младших офицера.

Пожалуй, именно Ольгу данное обстоятельство радует больше всех. Во-первых, призыв на военную службу уравнял её в звании с Кузнецами, она наконец-то перестала быть самой младшей по рангу на крейсере. Во-вторых, официальное зачисление на военную службу окончательно покончило с её полулегальным статусом. Почти год службы на Большевике она пользуется поддельными документами на имя некой Ольги Ивановой, и вот теперь с фальшивками можно попрощаться. Обсудив этот вопрос с Владимиром Ильичом, Климов принял решение, что в условиях разрастающейся неразберихи никому не будет особого дела до реальной Ольги Вороновой, и выписал ей новые официальные документы, поскольку имеет на то право по древней капитанской привилегии. Всё как полагается: паспорт Союза, свидетельство о рождении, военный билет с официальным номером в реестре флота и все остальные необходимые бумаги. Правда, часть данных в них всё же пришлось изменить: согласно новым документам, Ольга Воронова не только никогда не работала на корпорацию Сверхновая, но даже не посещала подконтрольные ей территории.

– Ну что ж, товарищи, поздравляю с зачислением на флот. Этот счастливый момент бывает только раз в жизни, и вы его только что прожили. За вас, молодёжь!

Старшие офицеры разом салютуют фляжками, тем самым завершив ритуал.

– Разрешите вопрос, товарищ капитан?

– Конечно, Анастасия, разрешаю.

– Думаю, что задам свой вопрос от лица всех: в чём будет заключаться служба нашего экипажа в составе Вспомогательного Флота? Нас призвали из-за Гронда, очевидно, но какие конкретно задания нас ждут?

Ольга переглядывается с оператором радара, а затем снова переводит взгляд на Климова. Настя права, этот вопрос она постоянно задаёт сама себе в последнее время: вот их призвали, и что дальше? Войны с утра, кажется, не объявляли.

– В двух словах, – Климов затягивается очередным беломором. – Передислокация.

Большевики спокойно принимают неожиданный ответ, не показав особого удивления.

– Вы правы, если думаете, что чёткого задания у нас нет, равно как и плана действия. Нет его не только у нас – плана сейчас нет ни у кого вообще, и наше флотское начальство лихорадочно пытается выработать определённую стратегию, которая определит, кому что хватать и куда бежать. Не имея чёткого плана, они готовятся, именно готовятся произвести частичную передислокацию определённых промышленных мощностей с Земли на близлежащие территории. Когда и если соответствующие распоряжения будут отданы, то на первых порах передислокацией займутся вспомогательные корабли, то есть мы с вами. Пока же нам предстоит определённая подготовка, Большевик на некоторое время станет флагманским кораблём.

– Флагманским кораблём? – старший механик вопросительно тянет руку. – Это над каким таким соединением мы станем флагманом?

– Соединения, которое перейдёт под наше командование, в данный момент не существует, нам его ещё предстоит создать. Сами сделаем, сами и будет потом командовать. Корабли ждут нас вот здесь.

Яркий свет уступает место полумраку, в центре кают-компании появляется объёмное изображение неизвестного объекта: огромное колесо из стальных тросов с пристёгнутыми к нему кораблями старых типов, ангарами и несколькими жилыми сферами.

– Резервная база вспомогательного флота Сахалин двадцать восемь.

– Святые угодники, ну почему же из всех Сахалинов нам дали именно двадцать восьмой? Я бы с большей охотой взял любой из предшествующих двадцати семи… – бормочет Дед, протирая фирменные очки и подслеповато глядя на капитана.

– А что не так с двадцать восьмым? – Домчеев пододвигает голограмму к себе, внимательно разглядывая десятки списанных колымаг.

– Да проворовались они там все…

– Дед, не сейчас. Короче – на двадцать восьмом мы сможем получить несколько кораблей. Те ещё рыдваны, конечно, но, приложив наши умелые руки, мы сумеем поставить на малый ход хоть несколько из них, пригодных для посадки и взлёта с Земли.

– А экипажи там найдутся?

– Обойдёмся своими силами. Экипажей нет, где их сейчас найдёшь в таком количестве, и так уже призвали всех, кого сумели найти и вручить повестку. Транспорты будут на автомате, с Большевиком в качестве командного пункта. Для простого взлёта и посадки их старых мозгов должно хватить. Прибываем на двадцать восьмой, чиним столько колымаг, сколько сможем, затем выдвигаемся к Земле.

– Срок?

– Официально нам дали неделю, но с учётом особенностей объекта я выпросил в штабе десять суток. И не ждите особой помощи от местных властей, там вообще сейчас только двое на вахте.

– Фёдор, ну положим, мы приведём в действие несколько тамошних посудин и пригоним их к Земле, – капитан третьего ранга Петерс подкрепляет свои слова краткой полётной схемой. – Если начнётся эта твоя передислокация, то что именно мы будем забирать на орбиту и куда вести дальше?

– Тут Лена лучше объяснит.

– Спасибо. Если придёт приказ, то забирать мы будем, скажем так, сельское хозяйство. Средства производства продовольствия, лекарств и других органических материалов. Постараемся вывезти как можно больше и как можно меньше при этом отсвечивать в эфир.

«Да какой же там объём перевозок будет?» – растерянно думает Ольга, пытаясь представить, сколько всего придётся забрать.

– Может быть, тогда термин «эвакуация» больше подойдёт для данного мероприятия? – Токарев озвучивает очевидное.

– Я вполне согласна, товарищ, но вот из штаба пришла настоятельная рекомендация по возможности не использовать данное слово. Эвакуация подразумевает бегство, в лучшем случае отступление. А мы никуда не отступаем и ни от кого не бежим, и Гронд тут совершенно ни при чём. Мы именно что перевозим на орбиту часть мощностей по производству продуктов питания плюс необходимое сырьё. И, разумеется, всё негласно, не вызывая паники.

Капдва Северов ставит неизбежный вопрос:

– Что, всё уже так плохо?

– Хуже, чем вы думаете. Смотрите…

Голограммы сменяются фотографиями со спутников, навигационными картами, чертежами и, что самое главное, многочисленными рыночными сводками.

– Вот ЮжноТихоокеанский Пищевой Кластер, каким он был до рождения Гронда. Здесь производили девять целых и два десятых процента от всего мирового рынка продовольствия. А теперь вот что от него осталось после Гронда: из четырёхсот тридцати пяти заводов и ферм удалось спасти двадцать два объекта. Полпроцента. Я думаю, что последствия все уже ощутили на своих кошельках.

Ещё бы тут не ощутить, старшина с тоской вспоминает обо всех потерянных из-за Гронда деньгах. Вот уж действительно выбросила на ветер, точнее не скажешь. И притом она отлично понимает, что ещё очень легко отделалась.

Одномоментная потеря девяти целых и двух десятых процента от мирового производства продовольствия стала настоящей катастрофой, по последствиям превзойдя многие войны. Мир и так долгие годы стоял на грани голода, а Гронд просто подошёл сзади и слегка подтолкнул. Цены на продукты питания подскочили ещё в ночь на двадцать девятое октября и с тех пор не собирались останавливаться, подрастая с каждым уничтоженным заводом. Уже следующим утром очень многие из тех, кто ещё вчера мог позволить себе купить хоть немного еды, обнаружили, что сегодня они такой возможности лишились. Ценники лезли вверх ещё неделю, а затем на значительных территориях провиант и вовсе исчез из магазинов, и купить его было невозможно ни за какие деньги, ибо нечего стало покупать. Скудные запасы к тому моменту уже исчерпаны, а новых производственных мощностей взамен уничтоженных взять было неоткуда.

В космосе не сразу ощутили разгорающийся на Земле голод, но принимать самые активные меры для обеспечения собственной безопасности надо было безотлагательно. Связи на флоте, в разведке и в теневых финансовых кругах в те дни оказались очень полезными для экипажа Большевика, поскольку обеспечили их нужной информацией раньше большинства гражданских. Одновременно с ремонтом корабля большевики занимались своими финансами в попытке спасти хоть что-то заработанное на необъявленной войне от бездонной и прожорливой пасти инфляции. Набиравший обороты дефицит продовольствия стремительно обесценивал бумажные и электронные деньги, потому имевшуюся на руках наличность надо было оперативно перевести в товары, и здесь очень пригодилось знакомство с товарищем Фрунзе. Специалисты его организации подготовили перечень самых необходимых товаров, цена на которые будет только возрастать, и помогли с их приобретением, не без своей доли, разумеется. Владимир Ильич, взявший на себя функции главного бухгалтера крейсера и экипажа, одобрил эти покупки, составив персональные рекомендации для каждого большевика.

Ольга попыталась своими силами приобрести ещё одну квартиру или какую-нибудь другую недвижимость в любом из лунных городов Союза, но потерпела неудачу: рост цен оставил её далеко позади. Тогда она отдала распоряжение выселить неплатёжеспособных квартирантов из своего прежнего жилья и начала использовать освободившуюся квартиру как торговый склад, отправляя туда на хранение приобретённые продукты, лекарства, сырьё и многое другое, на что хватило денег, рассчитывая выгодно перепродать потом.

К моменту стыковки на Большом Лебовски Ольге удалось таким образом обналичить примерно треть заработанного на войне, и Ильич считал, что ей ещё повезло. Потратив оставшиеся деньги в оружейной лавке и в кондитерской, она осталась с одним-единственным золотым сталинским рублём в кармане, полностью оценив преимущества призыва на флот – на военной службе деньги не нужны.

Елена продолжает подводить предварительный итог пришествия Сына Грома, как ещё окрестили Гронд:

– За более чем два месяца, прошедших с начала этого экстраординарного стихийного бедствия, мы только и узнали, что имеем дело с тем, что, по нашим представлениям, существовать не может – с вечным двигателем. Откуда взялась эта штука и, самое главное, как от неё избавиться, никому не известно. А значит, никто не даст гарантии, что завтра или послезавтра из подворотни не выскочит ещё один Гронд, а может быть, и два, и три, почему бы и нет? Если одной такой штуки хватило, чтоб изрядно поломать с таким трудом выстроенную систему обеспечения продовольствием, то что смогут натворить несколько? Новости все смотрят: даже развитые страны уже по уши в талонах на продукты, а в остальном мире по толпам голодающих работают со штурмовых беспилотников.

Корабельный врач подкрепляет свои слова краткой выборкой особо характерных новостей дня.

– Итак, всё плохо и непременно станет ещё хуже, если вдруг нарисуется ещё один такой же ураган. Потому надо загодя вывести часть наших «колхозов» из-под возможного удара, чем мы и займёмся. И помните: пока заводы будут проходить передислокацию, работать они не будут. Так что вкалывать будем по-стахановски, на то мы и большевики…

***

– Расстыковка.

– Есть расстыковка, самый малый вперёд!

Спустя семьдесят минут после того, как младшие большевики принесли присягу, крейсер выходит в очередной боевой поход. Большой Лебовски остаётся позади. Выйдя на большую дорогу, капитан приказывает раскочегарить котлы: к двадцать восьмому Сахалину надлежит прибыть без задержек. Семидесятикратная перегрузка становится для Ольги хорошим напоминанием о её новом военном статусе, а то за два месяца без боёв она немного расслабилась. Но старые навыки никуда не делись, девушка быстро приходит в норму и, закончив с текущими проверками электроцепей и несущего корпуса на деформацию, вызывает на связь старшего механика:

– Товарищ Бурлаков, можно вас на пару слов?

– Слушаю тебя, красавица.

– Что вы имели в виду, когда говорили, что мы получили неудачный Сахалин? Я про резервные базы хранения ничего не знаю и не понимаю, чем эта хуже других.

Со слов старшего механика, картина вырисовывается следующая: на резервные базы отправляют старые корабли, дальнейшее использование которых перестаёт быть рентабельным по тем или иным причинам, чаще всего из-за устаревших двигателей с низким КПД. Однако машины эти обычно ещё на ходу, и вместо отправки на металлолом их держат про запас, на случай возможной мобилизации, когда понадобится всё, что есть под рукой. Как раз для такого случая, как сейчас.

– Но чем же именно двадцать восьмой номер заслужил вашу неприязнь?

– Во-первых, на номера с двадцать пятого по тридцать первый отправляют грузовики, использовавшиеся для полётов в Духовку и обратно, значит, эти корабли будут в самом худшем состоянии из всех: особенности службы. Во-вторых, как я уже говорил, прежнее тамошнее начальство крепко проворовалось. Корабли с резервных баз забирают крайне редко, и, пользуясь этим обстоятельством, начальник сектора вместе с подчинёнными начал потихоньку распродавать вверенное имущество разным мутным личностям, снимая с кораблей всё, что могло представлять ценность, вплоть до реакторных установок и несущего корпуса. Когда на их коммерцию наконец обратили внимание, расхитители социалистической собственности в лучших традициях устроили на базе небольшую катастрофу, чтобы скрыть следы воровства. Не помогло, и расхитителей крепко взяли за половые органы, суд над ними был около полутора лет тому назад, ты тогда ещё в тюрьме сидела.

– В итоге сроки-то всем причастным отвесили, а вот что теперь делать с двадцать восьмым Сахалином, непонятно: большая часть судов на нём разукомплектована и непригодна к использованию. Причём нельзя точно установить, что именно пропало и требует замены, поскольку в подстроенной расхитителями аварии были уничтожены все учётные записи. Туда назначили кого-то исполнять обязанности сторожа, но до ремонта дело так и не дошло, и весь двадцать восьмой уже собирались отправить на разборку, как вдруг Гронд нарисовался. И теперь устраивать ревизию и наводить железный порядок в гарнизоне придётся именно нам.

Ольга ещё раз просматривает перечень судов на балансе базы:

– То есть мы вообще не знаем, какие из имеющихся там кораблей на ходу и пригодны для нашей операции?

– Именно. На остальных Сахалинах хоть это известно. Вот почему Фёдору дали десять дней на всё про всё, на других базах расконсервация должна занять не более трёх суток. Такие дела. Ну а пока летим, полистай по своей части техническую документацию, если, конечно, корабельную электронику не спёрли вместе со всем остальным.

«Ну, я-то могу не беспокоиться, на такое старьё только музейщики позарятся», – приходит к выводу Ольга, наскоро просмотрев список. Большинство из кораблей на двадцать восьмом ещё довоенной постройки, начала и середины пятидесятых годов, один даже сорок третьего, и их электронные мозги до крайности примитивны. Про корабельные компьютеры таких давних серий она знает только в общих чертах, поскольку Арина Родионовна не стремилась заполнять её память данными по устаревшим и вышедшим из употребления машинам. Теперь надо в экстренном порядке навёрстывать упущенное, и Ольга, закачав себе в память изрядное количество старых учебников, принимается грызть гранит науки.

– Что скажешь, фройляйн?

– Ну, всё не так уж и плохо, как кажется на первый взгляд. Перекинуться с ними в картишки у тебя, Владимир Ильич, вряд ли получится, но загрузить протокол «взлёт-посадка» сможем, если найдём, куда загружать. Как там дела у товарищей?

– Как и ты, читают старые конспекты. Так, кажись, приехали.

***

– Бывают же в жизни совпадения, – пальцы девушки скользят по выпуклым медным буквам, проступающим на переборке под слоем граффити. – Никогда бы не подумала, что увижу этот корабль, а вот пришлось.

– Правда? Я вот на седьмом номере прокатился, супруга на двадцать четвёртом, а вам-то почему знаком девятнадцатый? В его пассажиры вы не годитесь по возрасту.

– Хороший друг на нём практику проходил. Давно это было…

Обитаемый отсек и большая часть складов на резервной базе Сахалин-28 собраны на основе корпуса давно списанного транспортного корабля, когда-то ходившего на линии Земля – Венера. Тот самый Гулаг-19, про который Ольга наслышана ещё в детстве. Старый тюремный транспорт обрёл новую жизнь в облике космической станции, а его бывший матрос теперь сам носит арестантский скафандр. Старшина невесело усмехнулась своеобразному кругу жизни.

– Итак, я снова насчёт запчастей со сгоревшего ангара. Вы ведь не выбросили остатки? Вам было приказано складировать их. Знаете, что там?

Марек разводит татуированными руками:

– Откуда? Нормальных запчастей там почти нет, их не было уже тогда, когда мы заступили на вахту, как говорится, всё уже украдено до нас. А то, что не было выброшено за борт после взрыва в ангарах, я скинул в один из нижних трюмов, кажется, в третий, за ненадобностью. Инвентаризацию не проводил, не было возможности. Там всё здорово оплавилось, я знаю только общую массу обломков – двадцать пять тысяч триста двенадцать кило. Проводов было много, если вы именно их ищете. Ну как, рискнёте?

– В детстве у меня не было возможности пошарить по помойкам как следует, надо же когда-то начинать.

– И то верно. В третий и четвёртый трюмы можно попасть через шестую техническую шахту, так что вам предстоит прогулка за бортом, нам пришлось заделать большую часть сквозных проходов, потери тепла и воздуха выходили слишком большими.

– И правильно, энергию надо беречь, – бросает Ольга, протискиваясь в напоминающий торпедный аппарат шлюз, через который на борт Гулага грузили капсулы с заключёнными.

– Владимир Ильич, я прогуляюсь на свалку, говорят, там можно проводами разжиться. Мне бы тут не помешал хотя бы один ремонтник, а то Марек ничего толком не знает.

– Бригадир всё видит, бригадир говорит, что сама справишься. Нет у меня свободных рук, все роботы заняты вперёд не менее чем на тридцать часов. Так что свалка в твоём единоличном распоряжении.

– Я назову её своим именем, – Воронова опускает светофильтр, сдвигает в сторону внешний люк, и в трубу бьёт ослепительный поток солнечного света – на этой стороне Сахалина сейчас день. Девушка выбирается из трубы и начинает движение к горловине шестой технической шахты, цепляясь напёрстками за обгоревший корпус транспорта. Перед ней не привычная гладкая стена борта корабля, а словно монолит вулканической породы: почерневшая, обожжённая, усеянная множеством мельчайших отверстий и трещинок броня. Эти отметки прошлой службы говорят о послужном списке лучше любого названия, порта или регистрационного номера – довести корабль до такого чудовищного состояния можно только регулярными посадками и взлётами со второй планеты солнечной системы. У девятнадцатого Гулага таких миссий было великое множество, и каждая из них оставила свой автограф на его корпусе новыми повреждениями.

Сверхплотная, ядовитая, раскалённая атмосферная броня Венеры встречает корабли землян словно потоком напалма, разведённого напополам с серной кислотой, миллиметр за миллиметром выжигая многослойные композитные корпуса. После нескольких взлётов и посадок корпус прогорал до опасного уровня, и тогда его наскоро латали, заливая сверху слоем жидкого огнеупорного изолятора, словно заделывая печь глиной. Затвердев, вязкая грязно-серая масса образовывала новый тепловой барьер, могущий продержаться ещё пару циклов, до тех пор, пока весь не исходил на карбомидные лохмотья, тогда процедура повторялась. И если девятнадцатому Гулагу ещё повезло: отлетав своё, быть, как положено, списанным и переделанным в простейшую космическую станцию, то другим кораблям на Сахалине-28, прошедшим не меньший срок службы, ещё предстояло летать, и совершенно зря, по мнению большевиков.

Деда не зря терзали смутные сомнения относительно двадцать восьмого номера. На момент отправки в резерв транспорты и так были изношены до предела, затем последовали долгие годы простоя и воровства оборудования, таким это замечательное наследство и досталось большевикам. А полученный приказ не только обязывает их привести старые посудины в действие, но и возлагает всю ответственность за управление эскадрой во время пресловутой «передислокации». Хорошо ещё, что управлять транспортами они будут в дистанционном режиме и возить пассажиров не предполагается.

– Марек, я у горловины шахты.

Сахалин-28 является военным объектом, и даже подступы к свалке здесь защищены, так что каждый шаг приходится сверять с интендантом.

– Защита отключена, заходи, гостем будешь. Двенадцать метров прямо, второй поворот налево, и ты у резервного люка. Там стандартная задвижка, внутри должен быть свет.