Сможешь и ты

Ассеатэ Виртаэн только что вернулась из репарационной и сидела у стола, откинувшись на спинку стула и массируя виски. Тамлин с кубком в перебинтованной руке стоял у выхода на балкон. Минна ходила взад-вперед по приемной, сжимая и разжимая кулачки, то хмурясь, то странным образом светлея.

Королевское кресло все так же лежало на полу, но им никто не интересовался.

– Даэн, его брат и щенок сейчас в изоляторе, – ответила целительница, не отнимая рук от головы. – Состояние у всех стабильное, вирус выделен и исследуется, на основе полученных у Даэна антител мы разрабатываем вакцину, но эпидемии можно не опасаться. У вируса специфический механизм передачи. Временный носитель заражает постоянного через слюну, но только в случае обострения депрессии у последнего, в момент сниженного синтеза серотонина. Постоянный носитель не контагиозен. Это все, что известно на данный момент.

– Дея оказалась права, – сказал Тамлин, не поворачивая головы. – В Мирисгаэ проник хаос, причем я сам этому поспособствовал. Вирус не столько ломал Даэну психику, сколько был проводником для сущностей иного рода. Которые искали достойного противника. И нашли. Вот же ж бездна.

Ассея недовольно взглянула на него из-под ладоней.

– Не передергивай, Таэм. Это обычный патоген, с которым я справлюсь. Как уже не раз справлялась до этого.

– Нам следует решить участь мальчика, – король повернулся к присутствующим. – Здесь и сейчас. И вы знаете, в чем дилемма. Мирисгаэ – единственное королевство Аэд элле, в котором за пятьсот лет никого не усыпили и не погрузили в кому в ожидании лучших времен. Лесное королевство не признает полутеней, одаренности здесь предназначена либо полноценная жизнь, либо милосердная смерть.

– Нет! – Минна выскочила на середину приемной. – Его нельзя убивать!

– Успокойся, – король взглянул на нее, и эльне отступила на шаг. – Я не тиран, пусть выскажется каждый. Но мы должны быть уверены, что справимся с ним, сумеем верно воспитать. Поэтому если отдаешь свой голос за жизнь – аргументируй.

– Ну, хорошо, я скажу, что думаю, – Минна воинственно отбросила за плечо растрепанные кудри. – С тех пор, как мы получили власть над жизнью, в нас не осталось никакой загадочности. Мы стали простыми биологическими кодами, которые можно взломать и перенастроить, а в случае с детьми – просто задать заранее. Не пойми меня неверно, мне нравится быть элле. Нравится то, что мы сами теперь управляем эволюцией, а не она нами. Но откуда нам знать, что мы движемся в верном направлении? Каждый раз, когда я выхожу за пределы Сферы, я думаю о том, что другие организмы скоро обойдут нас в развитии и станут новым венцом природы. Постоянный контакт с Хаосом закаляет их лучше генной инженерии. А мы, культивируя заданные параметры, из пытливых первооткрывателей превратимся в идеальный субстрат для паразитов.

Повелительница стихий перевела дух и, не в силах сдержать волнения, снова заходила по приемной.

– Я знаю о наших детях больше, чем они сами знают о себе! Учитывая алгоритмы, по которым они были созданы, я могу не только предсказать их выбор в той или иной ситуации, но и повлиять на него. Поэтому тот, кто способен выйти за рамки управления и сам принимать решения, видится мне не помехой в развитии, а преимуществом. О, с такой личностью я бы хотела работать плечом к плечу над изменением мира! С тем, кто, бездна побери, способен наплевать на условности и проложить кратчайший путь к цели сквозь камень!

– Пусть так, – ответил Тамлин, – первый голос за жизнь принимается. Но я не верю, что ты не сомневаешься в своем решении.

Минна закусила губу.

– Сомневаюсь, конечно, – шепнула она. – А вдруг дело не только в вирусе? Как ты и сказал. Хаос, я даже представить не могу, как одной рукой буду направлять этого мальчишку в развитии, а другой – сжимать рукоять кинжала. Что я буду делать, если Бездна снова проникнет в его сознание?

– Не проникнет, – Ассея отняла руки от лица. – Уж поверь мне.

– Ты так уверена? – засомневалась Миннаэта.

Целительница взглянула на короля как на единственного, кто сможет понять то, что она сейчас скажет. А потом ответила.

– Первая спасенная жизнь, Минна, меняет все. И дело не в том, что Даэн вмешался в естественное течение вещей и тем выбрал сторону в битве жизни и смерти, добра и зла. На самом деле ведь нет никакой битвы, а воины и хранители не стремятся к конкретному результату. Они просто делают свою работу. Просто встают между тем, кого должны спасти, и Непреднамеренностью. Не обещают чуда, но говорят: "Посмотрим, что из этого выйдет”. Что ж, не скрою, – Ассея улыбнулась, – мне бы очень хотелось стоять на страже нашего мира рядом с тем, кто проделал невероятный путь сквозь дворец, движимый любовью и привязанностью. Силу его убежденности в том, что мир за его спиной следует охранять любой ценой, я могу только представить. Но… – хранительница замялась.

– Договаривай, – Тамлин подошел к столу, налил себе еще вина.

Ассея подхватила со стола кубок и протянула ему. Тамлин налил и ей.

– Я хочу, чтобы Даэн жил, – твердо продолжила Ассея, – но спрашиваю себя: что этот мальчик знает о жизни? Мы даем им образование согласно роду и светлой линии, чтобы каждый знал, что ему делать. Но дети понятия не имеют, что чувствовать. Наивысшей добродетелью становится исполнение долга, но во имя чего его исполнять? Не каждый из них, достигая совершеннолетия, находит ответ на этот вопрос. Я не могу предсказать, как изменится Даэн, когда повзрослеет, но уверяю тебя, Бездна и обитающий в ней Хаос – ничто по сравнению с бездной живой души, которая вдруг осознает свое одиночество.

– По-твоему выходит, – Тамлин покачал кубок в руке, – что оставить Даэна в живых – все равно что запереть в изоляторе? Ведь никого похожего на себя он в королевстве найти не сможет. Так?

Ассея кивнула и отпила из кубка.

– Боюсь, что так. И я не знаю, найдется ли сила, способная уберечь его от разрушения мира, в котором он с его одаренностью окажется никому не нужен. Ведь если и есть что-то хуже эксплуатации, то это невостребованность.

– Он не одинок, – Эмриат заложил на манжете последнюю складку, обвел всех взглядом и рассмеялся. – Во имя бездны, перестаньте так переживать! Мальчик будет жить. Таэм не убил его там, над пропастью – не убьет и сейчас.

– Все зависит от твоего голоса, – возразил Тамлин. – Хотя, я думаю, ты уже его высказал.

– Верно, – Эмре прищурился. – Мое мнение уже известно. И основано оно на том, что Даэн далеко не единственный одаренный ребенок в Мирисгаэ. У него, если ты не знал, есть друзья – маленькие занозы в моей… Хм, причины моего беспокойства. И я не удивлюсь, если ситуация вскорости повторится. Но только уже не с ним.

– Что ты имеешь в виду? – подала голос хранительница.

– А то, дорогая Ассея, – повернулся к ней управляющий, – что благодаря политике нашего королевства, не терпящего светотеней, у нас полный дворец ребятни с теми или иными отклонениями от нормы. Если ты не заметила, мы в Мирисгаэ уже давно не задаемся вопросами в стиле "быть или не быть". Вместо этого мы машем рукой, говорим со вздохом: “Эх, была не была!” и оставляем в живых всех, кто в силах заправить в штаны чешуйчатый хвост. И не плеваться ядом в открытую.

– Эмре, – Минна яростно топнула, – говори конкретнее, хаос! Ты хочешь сохранить жизнь мальчику или нет?!

– Конечно, хочу, – фыркнул управляющий. – Даже несмотря на то, что он только что разрушил пол дворца. Самые нравственные элле, которых я встречал, обычно обременены муками совести по поводу ужасного прошлого, какого уже не исправить, но которое тяготит как камень на шее и влияет на принятие решений. Один из них как-то сказал мне, что любое действие может привести к сожалениям, но бездействие приведет к ним наверняка.

Тамлин, к удивлению всех присутствующих, надолго замолчал. Несколько раз он хотел ответить, но вместо этого вновь и вновь подносил кубок к губам.

– Пусть так, – ответил он хрипло, когда в сосуде не осталось ни капли. – Твой голос принят. А значит, мой уже ничего не решит. Совещание окончено. К вечеру на моем столе должны быть отчеты о физиологическом состоянии мальчика, график его занятий, психологические портреты друзей и…

– Погоди, – Эмриат поднял ладонь. – Согласно установившейся логике, я сейчас должен озвучить свое сомнение, а ты – развеять его.

Король промолчал, а управляющий, не дожидаясь ответа, продолжил.

– Я сомневаюсь, – Эмре скрестил руки, – что был бы жив до сих пор, и что лесное королевство в принципе все еще существовало, если бы в пропасть упал ты. Я видел, как мальчик смотрел на тебя, Таэм, и это испугало меня. Он боялся тебя больше, чем той сущности, которая сидела внутри него. Если у одаренности такой силы есть свое понятие о справедливости, не начнет ли Даэн творить правосудие и исходя из личных симпатий решать, кому следует жить, а кому умереть?

– Я бы очень хотел, Эмре, – Тамлин поднял голову, – оказаться на месте того юноши. И падать в пропасть вместо него столько раз, сколько нужно. Я был даже готов принять смерть – если бы знал, что она что-то изменит. Но ты прав. Даэн не стал бы меня спасать, он бы позволил мне умереть. Так же точно, как я, по его мнению, дал умереть его родителям. А потом он позволил бы Бездне окончательно сломить себя и уничтожить все королевство как нечто, в чем нет никакого смысла. Это во-первых.

– А во-вторых? – тихо спросил Эмриат.

– Во-вторых, – скривился король, – говорить об этом уже бессмысленно. Даэн будет жить, потому что так решили мы. Но будет жить по-своему – так, как решит он сам, нравится это нам или нет. Все, что мы можем сделать, это подать ему достойный пример того, каким должен быть элле. Но даже это не дает никаких гарантий. В воспитании детей, как и в отношениях между влюбленными, нет никаких правил и закономерностей. Есть только миллионы частных случаев.

– Боюсь даже предположить, сколько его величество выпил, раз начал упражняться в философии, – хохотнул Эмре. – Брось, Таэм. Любые чувства можно синтезировать за минуту в лаборатории, стремления – внушить за пару сеансов психотерапии. Дай нам любой живой организм и скажи, что можно забыть об этике – и мы с Ассеей и Минной камня на камне не оставим от твоих частных случаев.

– Любой живой организм… – проговорил Тамлин. – Как ты верно сказал, Эмре. Но иногда так бывает, что у этого организма нет ничего, чем можно было бы манипулировать. Ни стремлений, ни чувств, ни цели в конце пути. Куда ему идти?

– Самый яркий путь возникает спонтанно, под ногами идущего, – деловито отозвался Эмриат. – Те же, кто следует за ним и обсуждает его впоследствии, находят тысячи причин каждому шагу.

Тамлин махнул рукой и отвернулся.

– Опять своего Оккама цитируешь?

– Нет, – усмехнулся управляющий. – Всего лишь твоего отца.

В полдень главы родов Илуфер, Аоэт и Виртаэн покинули приемную короля. Эмриат задержался в дверях.

– А знаешь, что меня удивляет больше всего в тебе?

– Если я скажу, что не знаю и знать не хочу, ты все равно не угомонишься? – король возвел глаза к потолку.

– Меня удивляет, – Эмриат проигнорировал выпад Тамлина, – что ты, весь такой высоконравственный синепат, не понимаешь, почему Шаниэ так привязалась к Даэну.

– Игра случая. Совпадение. К тому же, Шан очень добрая.

– Ну, конечно, – хохотнул управляющий. – Совпадение. Как и тот факт, что добрая Шан полюбила именно этого сиротку, по удивительной игре случая сына воина и повелительницы стихии земли. Наверное, ты был прав, Таэм. Сознание – это эгоизм. Хорошего дня.

Эмриат закрыл за собой дверь. Тамлин поставил кубок на стол, направился в мастерскую, нашел в ящике верстака молекулярный клей и вернулся в приемную. Поднял королевское кресло, отряхнул бархат сидения, осмотрел место скола. Нашел за балконными шторами отбитый герб Мирисгаэ, подержал его в руках, сжимая и разжимая пальцы, вернулся к креслу и приклеил его на вершину вензеля.

После чего подхватил кубок, направился в спальню, взглянул на портрет Иффиндеи и произнес:

– Знаешь, Иффэн, что удивляет в последнее время меня?

Он опустил взгляд ниже, всмотрелся в глубину собственных глаз. И тихо ответил:

– Ничего.

Тем же утром андар'элле, что выехали несколько дней назад из Мирисгаэ, достигли горного королевства.

Эльне с волосами цвета клевера поднялась на северную башню, вынула из клетки большого ворона, заглянула ему в глаза.

Глаза птицы были черными, с алыми сполохами в глубине, как брошенные на пепел угольки.

Эльне прикрепила к лапке птицы скрученный пергамент и выпустила ее. Ворон сделал три круга над башней, хрипло каркнул и исчез среди горных пиков.

Записка на его лапке гласила:

"В лесном королевстве объявилась белая лань".

Междуглавие. О покровительстве

Моя жизнь изменилась.

С тех пор, как Нечто темное покинуло меня, двуногие стали казаться не такими уж страшными.

Детеныш, которого я укусил, зачем-то навещает меня, издает непонятные звуки и пытается погладить сквозь прутья. Я рычу и ощетиниваюсь, хотя кусать его мне совсем не хочется.

Мне нравится чувствовать, как от него исходят волны страха. Значит, я сильный и могущественный! Но вслед за страхом я чую что-то другое, от чего перехватывает дыхание и хочется припасть на передние лапы, бестолково виляя хвостом и покусывая подстилку.

Но сегодня ко мне пришел не он. А другой – тот самый, с глазами цвета замерзшей воды, в присутствии которого хочется съежиться не только мне, но и другим двуногим.

Он взял мою клетку и понес куда-то. Он нес ее так долго, что я почти задремал – но встрепенулся, когда почуял прохладу свежего воздуха.

Дневной свет, от которого я успел отвыкнуть, слепил. От необозримости пространства закружилась голова. Запахло прелыми листьями и перезрелыми яблоками, которыми любят лакомиться косули. От страшного двуногого пахло еще чем-то, резко и отталкивающе. Он вынул из складок шкуры плоский предмет и приложил к губам. Неприятный запах усилился. А он поставил клетку на траву и распахнул дверцу, через которую меня, обычно полусонного или связанного, вынимали для манипуляций.

Чуя подвох, я замер и ощетинился, не спеша покидать убежище. Кто знает, какая хитрость пришла ему на ум?.

Двуногий с льдистыми глазами оскалился и снова приложился к плоскому предмету. Внутри плеснула жидкость.

А в саду заголосили дети.

Их было так много и звучали они так громко, что я поморщился и закрыл лапой ухо.

– Вельзебуб! Вельзебуб! – выкрикивали они, и в звонком хохоте слух помимо воли различал хорошо знакомый мне голос.

Я принюхался, затем вскочил и встал в стойку – там, между деревьями, что-то происходило. Какая-то ящерица с зеленой пупырчатой жабой на спине атаковала маленьких двуногих, шипя и разевая пасть.

Вот кто-то протянул к ней прутик, ящерица хлопнула, и их стало три, каждая с жабой на спине. Зеленые пассажирки превращались в листики, в орешки, в цветочки, даже в большую стрекозу, угрожающе гремящую крыльями. И в другие предметы, названий которых я не знал. А ящерицы перенимали от жаб их внешний вид и покрывались зелеными листьями, надтреснутой скорлупой и даже чешуйками стрекозиных крылышек, моргая при этом сотнями фасеточных глаз.

Вот тот самый детеныш, что так часто приходит ко мне, присел и тронул ящерицу рукой. Та зашипела.

Ярость заклокотала в моей груди. Что она себе позволяет?! Она шипит на моего двуногого, на которого только мне позволено рычать!

Стерпеть такой наглости я не смог, вылетел из клетки, сам не помню, как добрался до своры и встал между опасной рептилией и мелюзгой.

Дети притихли. Ящерица попятилась, а потом хлопнула и оказалась у меня на загривке. Я закрутился волчком, пытаясь ее достать, чем вызвал новый взрыв хохота.

Но вдруг остановился.

Прислушался.

Повернул голову навстречу огненному шару, который медленно и тяжело выкатывался из-за деревьев.

Там вставала стена леса, хмурая и безлиственная. Она звала меня, манила в чащу, опутанную звериными тропами, обещала благодатную тишину в уютных пещерах. Предлагала вырваться на волю и бежать, покуда хватит сил, чтобы найти свою стаю и обрести в ней место..

Ветер доносил слабые лесные запахи, но я понимал значение каждого. Я знал, куда отправиться, чтобы выжить. Чуял, где находится река, в каком направлении ушли косули, как скоро опустятся сумерки и на охоту выйдут ночные хищники, насколько глубоко под землей полевки устроились на ночлег и как долго их придется выкапывать из мерзлой земли. Я был такой же частью леса, как и все они, и не раз оставлял следы поверх чужих следов, подтверждая свое существование отпечатком когтистой лапы на влажном мху.

Шерсть у меня встала дыбом, когти впились в землю, спина изогнулась.

– Эй, – сказал маленький двуногий. Он подошел ко мне и положил руку на вздыбленный загривок. – Если хочешь, иди. Там твой дом. Я все пойму.

Я догадался о смысле его послания, но не сдвинулся с места. Решимость моя поколебалась. Как же я уйду в лес, оставив его на растерзание этой ящерице? А дождь? Он ведь скоро начнется, я чую его приближение. Нужно найти пещеру, вылизать его и согреть, шерсти у него совсем мало и он замерзнет один.

Свобода показалась мне не такой уж и сладкой, когда я понял, что в мое отсутствие некому будет о нем позаботиться.

Я встряхнулся – так, что ящерица и жаба слетели с загривка. Маленькие двуногие рассмеялись и затеяли очередную возню. А я прилег в тени большого ореха, с которого вороны растаскивали плоды, строго наблюдая за тем, чтобы рептилия не переходила границ дозволенного. Решив, что вернусь в лес как-нибудь потом, когда моему двуногому больше не будет ничего угрожать.

Утверждаясь в том, что моя жизнь отныне – покровительство.

Часть вторая. О бескомпромиссности

– Ассея подмешивает анксиолитики мне в еду? Без моего ведома, но по твоему настоянию?! Какого хаоса, Эмре?

Первая зима без Иффэн.

Винные погреба почти опустошены.

– Усилиями рода Наэндир и лично твоими выжило вдвое больше мирисга'элле, чем предполагалось. Король заботится о нас. Кто-то должен позаботиться о короле.

Полупустая бутыль пролетает рядом с головой зеленоглазого элле и разбивается о стену за его спиной.

– Ты должен ненавидеть меня! Ненавидеть, а не заботиться, бездна тебя побери!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.