Коронная дата Великой Победы. 75-дневная Вахта Памяти в честь 75-летия знаменательной даты

Случается, страх свой на той войне вспоминаю. Никогда не забуду, как под городом Тарту прямо на нашу батарею шли фашистские танки. Шли в лоб. Это нечто другое, чем, скажем, бомбёжка. Километр с небольшим оставалось до них. Вроде бы приличное расстояние, только когда у тебя на глазах стремительно увеличиваются стальные махины, понимаешь, какое это крохотное расстояние – тысяча метров. Сколько лет прошло с той поры, а и сейчас во сне, бывает, вижу: фашисты наступают, а мы зарыты в землю и никто не стреляет. И в поту просыпаюсь. С каждым годом возвращаться в свою фронтовую молодость всё грустнее и тяжелее. Сколько моих фронтовых побратимов уже ушли из жизни…

…Во время войны нам выдавали на самом деле не 100 фронтовых граммов, как об этом все пишут, а 42 грамма спирта, которые мы пополам разводили водой и получалось как бы сто водки. Но что такое здоровому мужику рюмка. И мы всем отделением устраивали очередь, наподобие того, как в трудовых коллективах функционировала так называемая «чёрная» касса. Сегодня весь спирт выпивал один, завтра другой, и так всё отделение проходило через очередь. На поверке, когда вызывали в стельку пьяного солдата, отделенный выкрикивал: «Очередь!» Это командирами воспринималось нормально. Расследовались лишь случаи, когда очередников оказывалось два и больше, то есть, как и в криминале, групповуха преследовалась.

…Я тебе так скажу: проходными ролями в кино никогда не пробавлялся – не было необходимости. Всецело поглощённый работой в цирке, я отвлекался на съёмки лишь в тех случаях, когда мне нравился материал. Конечно, не обходилось без издержек, но в большинстве случаев своей работой в кино я доволен. А снимался у многих режиссёров – Гайдай, Кулиджанов, Бондарчук, Ролан Быков, Тарковский, Герман.

– Нет ли у вас чувства неудовлетворённости тем, что в каких-то ролях не удалось сняться?

– Как сказать. Поначалу, например, я сожалел, что отказался сняться у Столпера в роли Серпилина. А увидел Папанова – Серпилина и понял: я бы так не смог. Была возможность сыграть роль Юры Деточкина в «Берегись автомобиля», ведь это я рассказал Рязанову и Брагинскому такую историю. Не получилось. Не думаю, что без моего участия фильм пострадал. Я даже не в претензии на то, что авторы фильма нигде не обозначили того момента, что идея-то моя. Нет, тщеславие у меня развито слабо. И, может быть, поэтому прихожу к не очень для себя утешительному выводу: на роль Лопатина мне не следовало бы соглашаться…

Помнится, когда я такое услышал из уст Юрия Владимировича, чуть было не потерял дар речи. Ведь фильм «20 дней без войны» по К. Симонову тогда с оглушительным успехом прошёл по экранам страны. Игра Никулина и Гурченко критикой была признана великолепной. И вдруг такое необычное признание главного героя…

– Понимаешь, в чём тут дело, – продолжал Никулин, – Герман работает «под хронику», его картины предельно проникнуты духом того времени, о котором идёт речь, и это достойно всяческих похвал. Но нас-то с Людой Гурченко, с нашей элементарной узнаваемостью, люди никак не соотносят с той порой. Это просто невозможно. Тут хоть наизнанку вывернись, но всё равно у зрителя останется пусть и крохотное, но недоверие. Надо было Герману найти на главные роли артистов с периферии, и тогда бы его «документализм» сработал по полной программе…

Можете себе представить, читатель, какую журналистскую стойку я тогда взял. Сенсация плыла в руки! Однако Никулин быстро остудил мой профессиональный порыв. Герман, сказал, человек хороший и профессионал сильный. Со временем он сам поймёт, что допустил ошибку. А я, поскольку соблазнился ролью, не имею права задним числом казаться умнее, чем есть на самом деле. И вообще, может быть, я ошибаюсь…

Как и всякий мудрый человек, Никулин почти всегда сомневался, не рубил сплеча, был терпеливым и снисходительным.

Всем известно, что Юрий Владимирович любил макароны с котлетами и анекдоты. Рассказывал последние виртуозно и мастерски. Среди моих знакомых таким умением могут похвастаться разве что Аркадий Арканов и Леонид Якубович. Но оба они всегда преклонялись перед мастерством Никулина. Причём главное достоинство Никулина-рассказчика состояло в том, что он всегда вспоминал нужную байку в нужное время. А ещё умел сказать точно в цель и свою собственную юморную находку. Вот никулинские словесные меткости, что называется, не в бровь – в глаз, записанные мной в разные годы:

«Мужику надо пить вино, чтобы сохранить свой железный мужской организм. Если пить только воду – железный мужской организм заржавеет».

«Я за всю жизнь свою лишь раз снялся в заграничном фильме – “Андрей Рублёв”. Лет двадцать его только за рубежом и показывали».

«Чаплин – автор цитат всех комедий всех времён и народов».

«Раневская была посредственной актрисой. Утверждают, что, когда она уходила со съёмок, о ней никто даже не сплетничал».

«Сейчас все помешались на евроремонте. И я придумал: “Евроремонт тульских самоваров”».

«В жизни старость только раз бывает. Как и восемнадцать лет».

«На мой юбилей цирковые заказали торт в семьдесят пять свечей. Я им сказал: зря вы, ребята, так старались. Мне уже столько лет, что игра не стоит свеч»…

Когда я стал редактором журнала «Вестник противовоздушной обороны», то предложил Никулину вести рубрику анекдотов. Почти не раздумывая, он отклонил моё предложение. Необыкновенно совестливый и щепетильный человек, Никулин стал доказывать, что из этических соображений не может пойти на сотрудничество, поскольку в то время вёл подобную рубрику в «Огоньке» Виталия Коротича.

– Ну, ты сам подумай, зачем мне на два фронта работать. Не ровён час, ещё скажут, что я деньгу заколачиваю.

Стал я убеждать артиста, что такие подозрения никому даже в голову не смогут прийти.

– А потом, Юрий Владимирович, кто ж вас осудит за то, что хоть как-то скрасите службу воинов – своих однополчан.

– Пожалуй, ты прав. И Толе Вобликову будет приятно, – согласился Никулин и почти три года добросовестно давал байки для журнального юмористического раздела, носившего название «Мы с Никулиным вдвоём…». Более того, сам предложил для победителей нашего конкурса эрудитов в качестве призов – билеты в свой цирк, и несколько счастливцев такие билеты получили.

За долгие годы нашего знакомства Никулин всего лишь раз отказал в моей просьбе. Точнее даже, просьба исходила не от меня, а от командования Войсками ПВО, которое решило поздравить артиста в день его семидесятипятилетия.

– Извини, – сказал с виноватой миной на лице, – но ничем не могу помочь. Если бы старшим на этом мероприятии был Лужков, я бы с ним переговорил, мы давно приятельствуем. Но тут Черномырдин хозяин, а с ним я не на короткой ноге. Да и неудобно как-то. Скажут: Никулин сам за себя хлопочет.

Когда мы презентовали в Доме кинематографистов женский выпуск «Вестника ПВО», Юрий Владимирович сильно занемог. Зная об этом, я даже не стал его вторично просить посетить наше торжество. Каково же было моё удивление, когда Никулин, бережно поддерживаемый женой, появился в дверях Дома кино. В перерыве Татьяна Николаевна рассказала:

– Я не хотела его пускать. Не послушал меня. Наглотался лекарств, велел подать парадный пиджак с орденами и медалями и заставил собраться. Надо, говорит, ребят поддержать, да и Вобликову обещал, что приду.

Выходил на сцену, поздравлял сотрудников журнала и всех воинов ПВО. Несколько анекдотов рассказал. Слушая его, я аж прослезился. Ну кто бы ещё из артистов с куда меньшей славой повёл себя так по-человечески замечательно и трогательно! После банкета, где Юрий Владимирович, приняв рюмку, уехал, я рассказал обо всей истории с болезнью Никулина главнокомандующему нашими Войсками ПВО генерал-полковнику Виктору Алексеевичу Прудникову. Тот попросил у меня рабочий телефон артиста и на следующий день выразил Юрию Владимировичу благодарность от себя лично и от всех воинов ПВО.

…Напротив парадного входа в новый цирк на Цветном бульваре стоит бронзовая скульптура: Никулин в клоунском костюме выходит из авто № 91–63 ЮАР. Именно в такой машине снималась знаменитая тройка Трус, Балбес, Бывалый из кинофильма «Кавказская пленница». Редкий случай в столице, когда бы памятник так точно соответствовал своему предназначению. Дело даже не в том, что, конечно же, великий артист и клоун заслуженно увековечен в бронзе. Просто, если бы не он, нового цирка никто бы не стал строить. А Никулин с Ириной Бугримовой записался на приём к председателю Совета Министров СССР и «пробил» нужную сумму в валюте.

Шуйдин и Никулин, как уже говорилось, более тридцати лет проработали вместе, достигнув редкого взаимопонимания. Их совместное пребывание на фронте, с тем расчётом, что год боёв засчитывался за три, исчислялось четвертью века. Никулину, кроме Великой Отечественной войны, досталась ещё и финская. Шуйдин в одном из боёв получил такое тяжёлое ранение, что даже видавшие виды фронтовые врачи не рассчитывали, что он останется в живых. А он выжил. И ещё воевал, и ещё горел в танке. Не все, наверное, знают, что бессменный партнёр Никулина был почти слепой и по арене цирка передвигался едва ли не на ощупь. Какое же надо было иметь мужество этим несгибаемым людям, чтобы не просто найти своё место в жизни, но ещё и приносить смехом людям радость!

День 6-й

И в самые трудные дни Сталин не терялся

Та страшная война длилась 1418 дней. Наше Отечество не знало столь тяжёлого испытания за всю свою тысячелетнюю историю. Но самыми свинцовыми были начальные дни войны. Скажем даже так: первые десять дней весь советский народ буквально находился в психологическом ступоре. Да, многие предполагали и почти не сомневались, что «война с немцем» обязательно начнётся, но никто в самом жутком сне не представлял всей её невообразимо-космической трагичности. Включая и вождя Сталина. Который, благодаря титаническим усилиям сонма так называемых либеральных историков и публицистов, вообще первые дни войны якобы находился в некоей прострации и не мог принимать взвешенных решений. Если бы я принялся только перечислять авторов, утверждающих о тотальной растерянности вождя в тот период войны, получился бы многометровый список. Да что там говорить, если даже великий, гениальный полководец всех времён и народов Г.К. Жуков в своих воспоминаниях написал: «Под утро 22 июня нарком С.К. Тимошенко, Н.Ф. Ватутин и я находились в кабинете наркома обороны. В 3 часа 07 минут мне позвонил по ВЧ командующий Черноморским флотом адмирал Ф.С. Октябрьский и сообщил: Система ВНОС флота докладывает о подходе со стороны моря большого количества неизвестных самолётов. В 3.30 минут начальник штаба Западного округ генерал В.Е. Климовских доложил о налёте немецкой авиации на города Белоруссии. Минуты через три начальник штаба Киевского округа генерал М.А. Пуркаев доложил о налёте авиации на города Украины. Нарком приказал мне звонить И.В. Сталину. Звоню. К телефону никто не подходит. Звоню непрерывно. Наконец слышу сонный голос дежурного генерала управления охраны. “Кто говорит?” – “Начальник Генерального штаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным”. – “Что? Сейчас? – изумился начальник охраны. – Товарищ Сталин спит”. – “Будите немедля, немцы бомбят наши города!” Минуты через три к аппарату подошёл И.В. Сталин. Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия».

Так вот, дорогие друзья, в этой длинной цитате из воспоминаний, повторяю, гениального полководца точны только географические наименования и фамилии людей. Всё остальное – трагическая неправда, с лёгкой руки военачальника и его «дырявой» памяти ставшая основанием для всех дальнейших искажений и откровенных инсинуаций в описании начала войны. Ибо! Ещё в 18 часов 27 минут 21 июня 1941 года В. Молотов доставил в Кремль совершенно точную информацию о точном времени гитлеровского нападения. Согласно журналу учёта посетителей сталинского кабинета в Кремле, произошла их чрезвычайная встреча. Тут же была подготовлена «сверхсекретная директива» без номера, которую выработали приглашённые через полчаса государственные руководители: председатель Комитета обороны Ворошилов, нарком НКВД Берия, первый заместитель СНК Вознесенский, секретарь ЦК ВКП(б) Маленков, нарком обороны ВМФ Кузнецов, нарком обороны Тимошенко, секретарь Комитета обороны Сафонов. В 20 часов 50 минут к ним подключился начальник Генштаба Жуков, первый зам. наркома обороны Будённый (эти сведения из его дневника!). А в 21 час 55 минут прибыл и начальник Главного политического управления РККА Мехлис. Ещё позже Маленков подготовил «Секретное постановление Политбюро» об организации Южного фронта и Второй линии обороны. Есть ли у кого сомнения на тот счёт, что «такая бумага» прошла мимо Сталина? Таким образом, с вечера 21 июня всё высшее руководство страны воспринимает войну свершившимся фактом! У всех присутствует, естественно, нервозность, но паники не наблюдается. Особенно у Сталина.

После 12 часов ночи Иосиф Виссарионович действительно отправился на дачу, но уже в два часа ночи его разбудил Молотов и сообщил: посол Германии Шуленбург хочет передать меморандум об объявлении войны. «Я еду в Кремль, – сказал Сталин, – а ты прими посла лишь после того, как военные точно доложат, что агрессия началась». Немецкая хитрость с «объявлением войны де-юре» не прошла. Сталин не позволил Гитлеру выглядеть рыцарем, бросающим перчатку перед нанесением удара. Но прежде, чем поведать о дальнейших делах «растерянного» Сталина в Кремле, откуда он не выезжал всё воскресенье, зададимся вопросом: почему же прошла главная хитрость Гитлера с началом войны и почему Сталин упорно сопротивлялся сведениям о её точном начале до вечера 21 июня?

А он и не сопротивлялся вовсе. Вождь их анализировал и полагал, что под любым предлогом сможет оттянуть начало войны дипломатическими методами хотя бы на два-три месяца. Даже несмотря на то, что вооружённые стычки с немцами на границе происходили по нескольку раз и каждый день! Но всё равно надеялся! Только с середины весны 1941 года и по 21 июня на стол Сталину легло 84 (!) предостережения о начале войны. Всего с начала года таких сообщений насчитывалось около двух сотен. Среди них наблюдались 32 разночтения. То есть указывались различные даты начала вторжения. Сталин знал и то, что сам Гитлер, грубо говоря, тоже «менжуется» с отмашкой. (Так одна из дат нападения предполагалась в середине мая, чтобы русские не смогли сжигать зелёные хлеба за собой.)

Из дневника И. Геббельса: «16 мая 1941 г. Пятница. На Востоке должно начаться 22 мая. Но это в какой-то мере зависит от погоды». То есть читатель, должно быть, понимает: сам Гитлер точно не знал, когда будет наступать. Откуда же это мог знать Сталин? Вот ещё более убийственное признание Геббельса: «18 июня 1941 г. Среда. Мы настолько захлестнули мир потоком слухов, что уже и я сам с трудом ориентируюсь. Наш наиновейший трюк: мы планируем созыв большой мирной конференции с участием России». Всё это Сталин понимает: идёт сложнейшая международно-политическая игра. Он только вряд ли до конца отдаёт себе отчёт в том, что имеет дело с шулерами-параноиками. Потому что мало-мальски соображающий политик никогда бы не начал войну на два огромных фронта, с элементарным дефицитом топлива. А бесноватый Гитлер её начал очертя голову…

Вернёмся к секретному постановлению Политбюро. Четвёртый его пункт гласил: «Поручить нач. Генштаба т. Жукову общее руководство Юго-Западным и Южным фронтами, с выездом на место».

Почему столь несуразное распоряжение вождя? Кстати, через десять дней он ушлёт на фронт и министра обороны. Ведь тот и другой военачальники при всех обстоятельствах должны всегда находиться на своих местах. Просто к тому времени Сталин знал, что в недрах военного ведомства вызревал очередной заговор, поэтому и принял меры, как говорят люди из спецслужб, «отрыва субъектов от властных рычагов».

Это отличный повод для упрёка в параноидальной подозрительности «усатого», в его стремлении собственные просчёты свалить на других и всё прочее в таком духе. Только как быть со следующими фактами? 18 (!) июня командующий самым важным стратегическим направлением – Западным Особым военным округом генерал армии Д.Г. Павлов получил директиву Генерального штаба о приведении всех приграничных округов в полную (!) боевую готовность. Его шаги: в 18.00 приказывает снять с самолётов оружие и боеприпасы. Вся авиация округа оказалась разоружённой! Этого генералу показалось мало, и он отправляет в подчинённые части ещё такое распоряжение: «Приказ от 20 июня о приведении частей в полную боевую готовность и запрещении отпусков – отменить». А сам отправляется в театр. На второй (!) день войны Сталин лично дважды пытается связаться с Павловым. Оба раза вождю отвечали: «Дмитрий Григорьевич находится в войсках». Начальник штаба фронта генерал-майор Климовских ни на один вопрос Сталина внятно не ответил. «Разыщите Павлова, – возмутился Иосиф Виссарионович, – и передайте ему: место командующего фронтом на командном пункте фронта». Затем позвонил в Генштаб и сказал: «У вас нет связи с войсками». В это поверить невозможно, но именно так оно и было! Военный историк П. Хмелинский установил: «В отношении связи военные не просто что-то не успели. Все факты указывают, что её вообще не готовили ни к чему, а проще говоря – просто о ней забыли. Подземных узлов связи не было ни одного, даже у Генштаба, и в первые дни войны Сталин и Жуков связывались с фронтами через Центральный телеграф на улице Горького! В резерве Главного Командования частей связи не было совсем. Пренебрежение связью было полным, всепроникающим». Конечно, можно и данном просчёте обвинить Сталина. Но смысл?

Увы, но военные, как тот же генерал Павлов, всегда скрыто оппонировали Сталину, несмотря на то, что для них вождь ничего не жалел. У него были все основания верить в мощь Красной Армии, в создание которой были вложены не только громаднейшие средства, но, можно сказать, и душа народа. Однако именно в первые дни войны военные этого высокого доверия народа и вождя не оправдали. Характерно в этом смысле воспоминание К.К. Рокоссовского (уж, казалось бы, ему-то сам Бог велел быть обиженным!): «В районе Клеваны мы собрали много горе-воинов. К нашему стыду, все они, в том числе и офицеры, спороли знаки различия. Обратившись к сидящим, а было их не менее сотни человек, я приказал офицерам подойти ко мне. Никто не двинулся. Повысив голос, я повторил приказ во второй и третий раз. Снова в ответ молчание и неподвижность. Тогда подойдя к пожилому “окруженцу”, велел ему встать. Затем, назвав командиром, спросил, в каком он звании. Слово “полковник” он выдавил из себя настолько равнодушно и вместе с тем с таким наглым вызовом, что его вид и тон буквально взорвали меня». Вот под командованием (вернее, без командования) таких полковников Красная Армия и сдавала советские города пачками. Да, был определённый фактор внезапности нападения, да, сложная сталинская политика, глубинный смысл которой мы так до сих пор и не постигли, в какой-то степени дезориентировала военных на местах. Но ведь ещё Наполеон на сей счёт оставил великий наказ: «Армия должна каждый день, каждую ночь и каждый час быть готовой к оказанию сопротивления, на какое она способна». И потом наркома ВМФ Н.Г. Кузнецова тоже «прессовали» по всем направлениям, но флот-то давал организованный отпор врагу всюду и с первых часов войны. Пограничники не на жизнь – на смерть сражались за каждую пядь родной земли. А вот сухопутчики, откровенно говоря, оказались не на высоте. Особенно подкачали Сталина его любимые «соколы». 322 фашистских самолёта уничтожили на земле 1489 советских. Правда, было сделано всё-таки 6 тысяч вылетов и сбито около 200 самолётов противника. Лётчики Кокорев, Бутелин, Иванов, Данилов, Рябцев, Гудимов, Игнатьев, Макляков в первые же часы войны совершили воздушные тараны. Потому что по приказу командования у них на бортах было снято оружие!

Здесь автор должен подчеркнуть один определяющий момент: он не сталинист. Более того, я считаю, что культ личности нанёс страшный урон Отечеству. Он даже невообразимо огромен, тот урон. Вместе с тем я целиком поддерживаю мнение выдающегося современного философа Александра Казина: «Что же касается Сталина, то отделять его от Победы – почти такая же нелепость, как отделять от победы над Наполеоном императора Александра I: отечественные войны вопреки главнокомандующим не выигрывают. Конечно, в отличие от законного царя Сталин был самозваным “красным императором”, по своему идейному происхождению таким же кровавым демоном революции, как Ленин и Троцкий, – однако именно ему гений отечественной истории доверил создать то государство и ту армию, которым мы все (и христиане, и безбожники, и коммунисты) обязаны своим существованием. Кстати, и полёт Юрия Гагарина в космос оказался возможным благодаря той самой сталинской политике».

То есть мы все сейчас, в данную минуту, должны набраться терпения, выдержки, толерантности и ещё чего угодно, но понять одну простую, но безальтернативную вещь: Сталин не был ни убийцей русского народа, ни его спасителем. Его просто судьба вывела на вершину власти в тех конкретных исторических условиях. И он действовал сообразно понятиям и масштабам того времени. Причём очень чётко и решительно действовал. Мы даже задним числом не сможем его «подправить». Хотя, разумеется, мы теперь все умные и разумные, когда от начала войны нас отделяет почти 80 лет. А для Сталина она была, как впоследствии оказалось, главным делом всей его жизни, жизни всего человечества, которое он спасал так, как понимал. По-иному он не понимал. И поэтому, чувствуя свою особую ответственность за происходящие события, ошибки и просчёты собственные осознавая, он ни на одну минуту, ни разу не выпускал бразды правления попавшим в страшную историческую катастрофу государством.

Вернёмся в трагическое 22 июня. Врагом атакована западная граница СССР на всём её протяжении. Кому и как об этом объявить? Всё руководство страны считает: должен выступить Сталин: «Мне нечего сказать народу. Пусть Молотов выступит». Даже самые ярые сталинисты полагают, что вождь здесь допустил ошибку. Ничего подобного! Как это для кого-то ни прозвучит кощунственно, но речь шла всё же только о формальном подтверждении начала войны. Время Сталина ещё придёт. Тем более что он единственный из всех своих соратников уже 22 июня отчётливо понимал: страшное всенародное горе растянется на годы. А что следует сказать Молотову, Иосиф Виссарионович подсказал сам и пригласил к этой работе членов Политбюро.

В первый день войны в кабинете вождя побывало 16 человек. 10 из них – дважды и более раз. Но мы сейчас не можем себе вообразить даже сотой доли того, что обсуждалось за дубовыми дверями этого кабинета. Меж тем распоряжения и высказывания Гитлера фиксировали 12 стенографисток, ежедневно «выдавая на-гора» до 500 страниц!

23 июня Сталин приехал в Кремль в 3.20 утра и находился на рабочем месте до половины восьмого. Вновь вернулся в 18.45. Принял 13 человек. (Из «Журнала посещений кабинета товарища Сталина».) В этот же день создана Ставка Главного Командования (ещё не ГКО). Но нашёлся же на нашу голову «некий профессор» В.М. Жухрай, который написал: «Сталин трое суток – 23, 24 и 25 июня 1941 года, пролежал пластом, никого не принимал, без еды». Бредятина полная!

24 июня. Несколько часов заседало Политбюро. Принято восемь важных постановлений. Ни военное командование, ни партийное руководство, ни подавляющее большинство населения ещё не представляют себе всей трагичности тотального немецкого наступления. Сталин принял 20 человек. Образован Совет по эвакуации. В разговоре со Сталиным директора Северного завода М. Попова поразило фантастическое чувство предвидения вождя: «“А где у вас броневые станы?” – “На месте”. – “Немедля эвакуируйте их на Урал и в Западную Сибирь”. Дело в том, что стан – ключевой компонент в производстве танков. Без него нельзя прокатывать лист в 12 метров длиной и 4 метра шириной».

С этого дня в восточные районы страны стали уходить 7772 вагона каждые сутки! Никто и никогда в мире не решал задачу подобной сложности. Более того, нынче Россия даже вместе с объединённой Европой не сумели бы осуществить ничего подобного. Американский журналист Сульцбергер назвал перевод промышленности СССР на восток «одной из величайших саг истории». Англичанин А. Верт – «Повестью о невероятной человеческой стойкости». Но такие примеры не вдохновляют наших историков на новые исследования. Скажу больше. На девятый день войны будет создан Государственный Комитет Обороны (ГКО). Он просуществует 1626 дней и примет 9971 постановление и решение. До сих пор у нас обнародовано лишь чуть больше полутора тысяч документов. Они не интересны историкам. Иначе бы им пришлось воленс-ноленс говорить о гениальности Сталина, создавшего такой коллективный орган управления. Аналога в истории не имеющий. Все постановления ГКО Сталин подписывал лично. 2256 из них касались непосредственно Вооружённых Сил. Над каждым вождь работал лично и обстоятельно. За время войны он 157 раз принял командующих войсками фронтов с докладами планов предстоящих операций. У Сталина были на приёмах (некоторые неоднократно!) все члены военных советов – политработники. Все известные командиры партизанских отрядов общались с вождём. Он также принял всех командующих танковыми и воздушными армиями. 1413 раз его посещали лица руководящего состава Вооружённых Сил и Геншатаба, начальники главных управлений. У вождя по нескольку раз бывали члены ГКО, Ставки, Совнаркома, наркомы всех отраслей промышленности, директора крупнейших заводов, представители общественности и зарубежные дипломаты.