Земля XXIII: Вестполис. Книга вторая

Дельфины остановили свои нападки и устремили свои взоры на старшего группы. Тот, явно не ожидавший такой прыти от новичка, словно потерял дар речи. В конце концов, он сделал равнодушный вид и пренебрежительно махнул на Альбуса плавником:

– Э, ребят, да он ПСИХ! Даже не подходите к нему, он неадекватный.

С тех пор шли дни, взрослые практически не обращали на него внимания, сверстники демонстративно игнорировали, и Альбус оставался один ровно до тех пор, пока он не познакомился с людьми. Это был кратковременный эпизод. Долгое время они охотились у берегов Афровилля, а затем внезапно стая сорвалась с места и поплыла в южные широты. Инстинкт заставлял его следовать за стаей. Долгое время они плыли через океан. Альбус устал. Было довольно жарко, тут и там они оплывали ловушки – старинные рыбацкие сети. Но здесь обитала невероятно жирная скумбрия. Внезапно что-то случилось. Альбус понял это по тому, что Глава и Мудрецы начали обеспокоенно говорить между собой.

– Кажется, впереди судно Скайсити, – говорил Глава Афолиус – здоровый и красивый дельфин, возраст которого составлял около 10—11 лет.

– Да-да, это оно, – согласились Мудрецы. Это были два дельфина, как казалось Альбусу, уже старых. Когда они подплыли ближе к судну, то слух Альбуса уловил родную речь.

– Это точно индиго, – с облегчением сказал Глава.

Когда они вынырнули на поверхность, то обнаружили, что на палубе уже собралась почти вся команда. Глава разговаривал с человеком, которого звали Алекс. И Глава предупредил его каком-то нападении. Альбус не понимал, о чем идет речь, ведь с ним такие серьезные темы никто никогда не обсуждал. Когда они поговорили, Альбус вдруг подумал о том, что судно идет прямо к мусорному пятну, где может застрять. Он вынырнул на поверхность, когда все остальные дельфины уже нырнули и крикнул:

– В тридцати минутах пути мусорное пятно!

– Спасибо тебе, Юный Друг, – дружелюбно улыбнулся ему человек.

После этого Альбус полюбил людей. Так как они сопровождали мусоролов поодаль, время от времени, тайком от остальных Альбус подплывал к нему и подолгу рассматривал их. Затем его заприметил Алекс, и они подружились. Алекс рассказывал ему, как устроен мир человека, а альбинос в ответ рассказывал о жизни дельфинов. Алекс писал научную работу и часто записывал слова Альбуса на бумагу, благодаря чему дельфин чувствовал себя полезным.

Понимания в стае он по-прежнему не находил, и, наверное, всё так бы и осталось, если бы однажды ночью, возвращаясь от судна к дремлющей на поверхности океана стае, Альбус не почувствовал неладное. Далеко впереди вода вскипала, он слышал странные всплески. Спустя минуту он рассмотрел треугольные плавники над поверхностью. Альбус поспешил к стае.

– Акулы, акулы! Акулы! – закричал он так громко, как мог, мигом перебудив всю стаю.

Перепуганный молодняк заметался туда и сюда, но опытный Глава призвал всех к спокойствию.

– Выстроиться в ряд! – скомандовал он.

Когда волна паники прошла, и все от мала до велика образовали стройный ряд, Глава заговорил:

– Нас восемь особей. Если мы будем действовать сообща, мы справимся с этими акулами. По моим подсчетам их всего четыре или пять. Альбус, ты молодец, что вовремя поднял тревогу, – посмотрел он на альбиноса.

– Если мы возьмем в зубы по губке, то наши удары будут сильнее, и они защитят наши носы, как панцирь, – робко предложил Альбус, не ожидавший похвалы от Главы.

– А это хорошая мысль! Всем вооружиться, – отдал команду Глава.

В этот вечер им повезло. Видя решительный настрой воинственных дельфинов и странные приспособления у них на носах, акулы не стали рисковать и обошли их стаю стороной, а Альбус после этого события стал полноценным членом стаи, с которым наконец-то начали общаться и старики, и сверстники. Лишь только Тор не мог ему простить тот удар губкой.

5 глава. В нищем квартале

Сегодня Теодор разрешил Джону навестить свою семью.

– Только помоешься с мылом, как придешь, – брезгливо сморщил нос молодой хозяин.

Джон был готов помыться хоть дважды, и он от души бы расцеловал Теодора, если бы закон позволял сделать это. Все-таки в Теодоре было что-то доброе. Иногда он отпускал его к семье, сознательно нарушая третье правило, запрещающее рабу покидать хозяина в дневное время суток. Иногда отдавал свои старые вещи, как разбитый светильник, например. А в день рождения всегда отдавал ему остатки торта. Иногда Джону казалось, что Теодор его любит, ну может быть, как собаку. А порой, в дни плохого настроения, хозяин гонял его с глупыми поручениями, срывался из-за мелочей, капризничал и старался испортить настроение всем вокруг. Теодор знал, что у Джона есть большая семья в нищем квартале. Как-то зимним вечером, когда штормовой ветер оборвал провода электропередач на Президентской улице, и Теодор остался в темноте с Джоном, он попросил его рассказать, как Джон жил до службы в его доме. Джон поведал ему о сестрах и братьях, о матери, о нищем квартале и людях, проживающих там. Когда маленький раб рассказывал о том, как они тянули булку хлеба на два дня, Теодор заставил рассказчика остановиться. Или Джону показалось, или голос Теодора странно дрогнул. После этого случая, Теодор начал отпускать его в город по разным поручениям.

Сегодня молодой хозяин был в хорошем расположении духа, кроме того, ему нужно было готовиться к приезду делегации Скайсити. К нему должны были прийти портные, чтобы снять мерки и предложить на выбор каталог одежды.

Перед уходом Джон заглянул на кухню, и по-быстрому накидал за пазуху надкусанный после обеда хлеб, потемневшие кусочки фруктов, удалось даже найти на тарелках кусочки сладкого печенья.

– Братьям собираешь? – когда говорила кухарка Марта, на полках позвякивали стаканы.

– Ага, – кивнул Джон.

– На, вот, возьми, – она протянула пареньку стеклянную банку с наспех собранными туда остатками жареной картошки и мяса из хозяйских тарелок, – пока Стефан не видит.

Стефан – глава охраны, постоянно отирался на кухне, но сейчас он поехал с хозяином по каким-то неотложным делам, и Джон вышел из дома чрезмерно довольный своей добычей. Вот теперь ребятишки хоть порадуются.

Когда он вышел за территорию особняка со всеми ее подстриженными газонами, кустами роз и фигурными деревьями, он очутился на красивой улице Президентской, где жили люди, принадлежащие к сильным государства сего. Дома здесь стояли, словно нарисованные. Каменные здания, окруженные коваными заборами, утопали в зелени, цветах и роскоши. Финансовое изобилие было в деталях: золоченных маковках на ограждении, удивительной красоте растущих на подоконниках тропических орхидей, в выложенных шлифованным камнем дорожках и бьющих тут и там питьевых фонтанчиках.

Джон подумал о том, что здесь чистая питьевая вода льется сутками, в то время, как бедняки довольствуются водой из ржавой колонки  – одной на целый квартал. Он поежился, вспомнив, сколько изнуряющих часов под палящим солнцем, дождем и в кусачий мороз ему приходилось проводить в очереди за водой, пока его не взяли на службу к хозяину Франку. В размышлениях и воспоминаниях он прошел улицу богачей и оказался на улице Торговцев. Здесь было тоже красиво и богато, но хозяева домов на этой улице старались не превосходить в роскоши представителей власти. Все прекрасно знали, чем это может закончиться. Все помнили расправу над Картером, владельцем винных лавок во всем городе. Сколоченное на этом деле состояние было настолько велико, что он позволил себе отстроить трехэтажный особняк и выкрасить его краской с золотой пудрой. Видимо, позолота слепила глаза министров, потому что очень быстро Картера обвинили в нарушении какого-то наспех сочиненного закона и бросили в тюрьму на другом конце города. Всё имущество его было арестовано, бизнес приватизирован и акционерами его стали министры при президенте, самому же президенту отошло 50% акций, ибо он и являлся государством в этой стране нищебродов. Незаметно для себя Джон оказался в квартале ремесленников. Таких кварталов было в Вестполисе восемь, они располагались вокруг центра города, чтобы обеспечивать хозяев жизни одеждой, обувью, мебелью, лекарствами, посудой и прочими вещами повседневного обихода. Здесь жили крепкие середнячки, у которых были мастерские, но не было возможности продавать изготовленные вещи. Их за копейки забирали торговцы, но услышать жалобы от ремесленников было практически невозможно. У них было занятие, которое позволяло им выживать, и чем больше они посвящали времени работе, тем лучше жили. Многие из них гордились своим положением и уповали на свою стабильность. Они были свободны, как и хозяева, и это была причина благодарить судьбу. Сыновья ремесленников посещали школы, обучались ремесленному и военному делу, а в будущем именно они становились костяком и офицерским составом постоянной армии Вестполиса. По окончании военной службы, которая длилась пять лет, они возвращались в отчий дом и нарабатывали опыт семейного ремесла. Любой ремесленник или торговец был в сотни раз выше по положению любого раба, кроме того, этим людям полагался «жалобный понедельник». По понедельникам двери Пенты открывались для этих сословий, и каждый свободный простолюдин мог прийти к министрам за правосудием.

Спустя двадцать минут Джон, наконец-то, попал в нищие кварталы. Ему, можно сказать, повезло. Дом матери находился почти на границе ремесленного и нищего квартала. Оставалось пройти каких-то сто метров. Если же Джон захотел бы попасть на край города, то ему не хватило бы и дня пути. Убогие домишки были накиданы вдоль улиц там и сям, как памятники на кладбище. Если ты не вырос в этих переулках, то запросто мог бы потеряться среди них уже через полчаса пути. Довольно широкая улица могла внезапно окончиться тупиком за поворотом, во дворах были нагромождены сараи и котельные, на веревках сушились выцветшие тряпки, кругом плакали дети, ругались женщины, а потом вскриками глушили сыпавшиеся на них от мужчин удары. Единственное, что объединяло их всех – это голод. Это слово было написано на лицах рабов сетками морщин, впалыми щеками, гнилыми зубами и белыми губами. Оно блестело жадными глазами в подворотнях, заставляло грабить и убивать прохожих, учило быстро убегать и быстро взрослеть. И еще одной деталью, указывавшей на ничтожество людей в этой хаотичной периферии, был металлический ошейник. Это был не просто аксессуар низшей касты, но и атрибут насильственного послушания. Если раб вел себя непокорно или просто дерзко, хозяин мог одним нажатием кнопки вызвать у негодника острую боль, вызванную электрическим разрядом. Абсолютное управление ошейниками принадлежало президенту. В центре Вестполиса находилась башня с большой мощной антенной-тарелкой, которая была соединена с каждым ошейником в городе. Оттуда Франк мог осуществлять правосудие и наказывать рабов, провинившихся за неделю. Это происходило каждую пятницу. В народе говорили «судная пятница».

Вокруг башни, кстати, находилась Пента. Пента представляла собой пятиугольное здание в центре города, оно охранялось людьми, обвешанными оружием. Там ежедневно собирались представители власти, которые разрабатывали новые законы, вносили изменения в существующие, и решали денежные дела. Попасть рабу туда было практически невозможно, но Джону однажды довелось там побывать. Это было два года назад, когда Франк приказал ему принести на заседание совета свежую накрахмаленную рубашку. Мальчик зашел в кабинет Франка, молча отдал ему рубашку и помог её застегнуть на все пуговицы. Когда он закончил, а Франк, глядя в зеркало на стене, разглаживал складки, Джон смотрел на другую стену, на которой крупными буквами был высечен кодекс раба. Мальчику нельзя было подавать вид, что он умеет читать, поэтому он немного отвернулся от стены, но краем глаза все-таки убедился, что там изложены все десять заповедей раба.

1. Молчи, пока тебя не спросят.

2. Не заставляй Хозяина ждать.

3. Не покидай Хозяина от рассвета и до заката солнца.

4. Ешь только после Хозяина.

5. Не прикасайся к книгам и грамоте.

6. Не прикасайся без позволения к собственности Хозяина.

7. Забудь обо всех людях, кроме семьи Хозяина.

8. Если другой раб нарушает Закон, расскажи об этом Хозяину.

9. Нарушая Закон, помни, что ты заслуживаешь смерти.

10. Не пытайся снять ошейник, иначе получишь смертельный разряд.

Больше всего его на тот момент удивило то, что эти заповеди, предназначенные для рабов, висят в кабинете президента. Зачем, понять он не мог.

На улице было еще светло, но тьма уже начала выползать из подвалов и квартир. То тут, то там Джону встречались проститутки. Увидев его, они задирали выше подолы, улыбались ему прокуренными зубами и показывали неприличные жесты. «Недорого, малыш!» – смеялись они, – «Корочка хлеба и я – твоя». Джону не было от этого противно или стыдно, это было нормально в том месте, где он родился, и всё же он не хотел такой любви. Грязной, доступной и прокуренной.

– Ах ты, грязная шлюха! – почти у самого дома Джон увидел, как над скрюченной в углу женщиной навис сутенер, – Я даю тебе место на главной улице, а ты не платишь мне мою долю!

– У меня все деньги уходят на детей, – рыдала она в ответ, – они хотят есть!

– Ах ты ж, мерзость, ты почему не думала об этом, когда рожала? – он занес кулак над ее головой, но так и не обрушил его ей на голову, потому что его кто-то сильно толкнул в сторону. Это был Джон.

– Щенок! – взревел мужлан, глядя на подростка, – не лезь, когда взрослые разговаривают!

– Я-то щенок, – не растерялся Джон, – а вот ты тут, кажется, незаконный бизнес устроил? Я думаю, что на улице Торговцев и в доме Президента Франка эту новость воспримут с большим интересом! Мне ведь ничего не стоит рассказать о твоих делах! И да, еще раз поднимешь руку на эту женщину, и тебе конец. Ты понял?

Джон был одет намного лучше всех остальных в нищем квартале, и сутенер быстро сообразил, что тот близок к богачам, и его слова вполне могут оказаться реальной угрозой.

– Да, понял, – речь Джона подействовала на него, как разряд ошейника. Мужлан мгновенно растворился в воздухе.

– Мама, пойдем, – он подхватил плачущую женщину, поднял ее на ноги и повел в дом.

У порога мать Джона стряхнула пыль с юбки, провела ладонями по волосам, а затем стёрла ими же слезы с лица. «Если бы она родилась свободной, она бы сейчас была красивой», Джон молча разглядывал мать. Ей было около тридцати лет, но выглядела она почти на все пятьдесят. В волосах уже серебрились тонкие ручейки, лицо с правильными чертами было измученным и потасканным, грудь устало висела. Тонкие руки чуть ли не со скрипом сгибались и разгибались, так казалось Джону. В комнате их окружила ребятня всех категорий и мастей: грязные, в рваных лохмотьях, как голодные птенцы, окружили они мать и старшего брата. Джон вынул хлеб и фрукты, по блюдцам распределил картофель и мясные кусочки. Некоторые пришлось разделить на несколько частей. Дети накинулись на еду.

– Джонатан, спасибо, сынок. Спасибо тебе. Спасибо, – лопотала мать, глядя, как маленькие оборванцы быстро поглощают кусок за куском, – если бы не ты, я не знаю, как мы выживали бы.

– Мам, ладно тебе! – парень испытывал неудобство, ведь мать благодарила его так, словно это был не его долг, а какое-то оказанное свыше благодеяние. – Скоро Серж повзрослеет, тебе будет легче. Какие новости есть?

– Ох, Джони, ты представляешь, наша соседка сверху, Лиз, продала своего новорожденного в медицинское ведомство. Она сказала, что его все равно ей нечем кормить. Чтобы было молоко, надо есть, а еды у нее не бывает по несколько дней. И вообще, она не хочет, чтобы он страдал всю жизнь, – мать всплеснула руками, – порежут теперь малыша на органы.

Джона передернуло. Рынок органов был легализован всего пару лет назад, и теперь то, что раньше усердно скрывалось, вылезло наружу отвратительными струпьями. Все было давно узаконено: проституция, торговля органами, наркотики и алкоголь. Нищие кварталы превратились в смердящую клоаку, откуда ж, однако, Вестполис черпал неимоверные трудовые ресурсы, выживая за счет рабов.

– И еще, Джони, я знаю, ты торопишься к Хозяину, но Ёж просил тебя зайти к нему, как сможешь, – обеспокоенно сказала Джону мать.

– Хорошо, – кивнул ей сын и нахмурился.

Ёж никогда не звал его без дела. Вероятно, случилось что-то серьезное.

Еж открыл ему дверь как всегда не выспавшийся и взлохмаченный. Немытые черные волосы иголками торчали в стороны. Лицо и руки были покрыты угольной пылью, отчего выглядел он страшновато. Однако в чистом состоянии Ёж наверняка был бы красив. У него были строгие и прямые черты лица, а серые глаза светились умом. Он всегда спал с утра до обеда, затем выходил на охоту, а ночью уже работал в угольной шахте. Неприметный Еж знал наизусть каждый проулок в нищих кварталах, всех подпольных торговцев сигаретами и спиртным, игроков и ищеек, шлюх и нелегальных сутенеров, собирателей и помойных крыс, но главное – он знал каждого индиго в городе.

– Проходи, – без лишних сантиментов он хлопнул Джона по плечу, – ты как раз вовремя.

Еж говорил с ним при помощи особых волн, которые излучал мозг индиго. Кроме того, сейчас Джон ощутил странную вибрацию внутри дома и вопросительно взглянул на Ежа.

– Сейчас всё узнаешь, – жестом Еж пригласил Джона войти в комнату.

Джон еще никогда не видел столько индиго одновременно. Они говорили то по очереди, то одновременно, перебивая друг друга. Когда Джон вошел, все стихли, и пара десятков лиц обернулась к нему.

– Джон, мы сейчас только обсуждали информацию о приезде индиго из Скайсити. Но мы даже не уверены, правда это или нет, – обратился к нему Еж.

– Это правда, – кивнул головой парень, – я лично слышал это от президента Франка.

Жужжание пчелиного роя снова наполнило всё вокруг.

– Ты знаешь, что Франк угнетает народ, и в частности новую расу индиго. Мы прячемся в подпольях, до дрожи в коленях боимся обнаружить себя, ведь всем известна судьба индиго – смерть. Мы хотим остановить это безумие.

– Но каким образом? – Джону показалось, что Еж бредит.

– Мы должны наладить контакт с делегацией из Скайсити, они нам помогут, – воодушевленно со счастливой улыбкой на губах произнес Ёж.

– Ёж, ты знаешь, ведь вас даже на пушечный выстрел не подпустят к центру Вестполиса, – растерянно произнес Джон.

– Конечно, знаю, вот именно поэтому мы хотим возложить эту задачу на тебя. Ты – единственный индиго на Президентской улице, да еще и в доме самого Франка. Тебе непременно представится возможность. Пойми, мы должны всё изменить. Горстка богачей угнетает огромный город, с этим пора кончать!

– Но ошейники, Ёж.., они одним нажатием кнопки могут умертвить любого бунтаря. Пойми, это всё бесполезно! – Джону показалось, что собравшиеся в комнате люди смотрят на него с осуждением или даже с презрением, – нас просто убьют, чтобы другим было неповадно, и всё!

– Я понимаю твой страх, – после некоторого молчания произнес Ёж, – но у нас нет другого выхода.

– Я не боюсь, – раздраженно ответил Джон, – я просто реально смотрю на вещи. А вы всё верите в победу добра над злом.

– Скайсити – наша единственная надежда, – глядя в глаза Джону, сказал Ёж. – Не воспользуемся этой возможностью, – другой не будет.

– Мне пора идти, – отвел взгляд Джон, – иначе молодой Хозяин больше не отпустит меня к семье.

Когда Джон уже подошел к двери, Ёж снова обратился к нему:

– Если ошейник можно надеть на раба и включить его, то точно также можно выключить и снять. Если можно одновременно всех рабов наказать, то можно и освободить. Найди эту кнопку, Джони. Ты умный малый, понаблюдай, проанализируй факты. Нам нет пути в Пенту, а у тебя есть. Мы все на тебя надеемся.

– Я не могу попасть в Пенту, я такой же раб, как и ты, – не оборачиваясь, произнес Джон.

Затем парень вышел из дома и направился к Президентской улице. По пути его одолевали мрачные мысли. Все эти бунтарские мысли и радужные планы – просто самообман. Неужели они не понимают, что бороться с действующей властью – это всё равно, что вести бой с ветряными мельницами? Да даже если бы эти планы были реальны, то что может он, Джон? Он еще почти мальчишка, изредка ворующий книги из шкафа Хозяина. Это, пожалуй, всё, на что он способен. Да и как? Он абсолютно не представлял. За исключением редких вылазок в нищий квартал, Джон с утра до вечера находится при Теодоре. Попасть в Пенту, откуда, вероятнее всего, осуществляется контроль над рабами, ему будет так же сложно, как пройти верблюду через игольное ушко. Действительно, однажды он там был, но попал он туда исключительно по воле Хозяина. Без распоряжения Франка Джона расстреляют в тот же момент, когда он лишь пересечет ворота Пенты. Общение с делегацией Скайсити для него так же недосягаемо. Члены семьи Франка будут убедительно играть свою роль. Во время обеда за спинами Хозяев не будут стоять рабы с урчащими животами, потому что это не понравится гостям из цивилизованного общества. Скорее всего, на период пребывания делегации их всех запрут от чужих глаз подальше, и выпустят, лишь когда она покинет страну рабов. А они продолжать влачить свое безрадостное существование. Существование, а не жизнь.

6 глава. Дельфиноид

Нинель была вне себя от ярости. Она металась по комнате, как раненая тигрица. Ее светлая грива упругими волнами прыгала на плечах и спине. Серебристый плащ мелькал то в одном углу апартаментов, то в другом, переливаясь, как ртуть. Белый обтягивающий комбинезон подчеркивал изящество ее маленькой точеной фигуры. Лицо ее оставалось при этом непроницаемым, и лишь маленькая вертикальная морщинка между бровями говорила о безостановочной работе мозга, решавшего сложную проблему. Два месяца назад к берегам Вестполиса отправилась первая группа разведчиков в составе шести человек, но до вчерашнего дня от них не было получено ни одного послания. Мощный коптер отправил их на чужой континент и сразу вернулся обратно. Старший группы должен был выходить на связь каждую неделю, но приемники упорно молчали целый месяц. Лишь вчера на связь вышел один из них. Радиограмма была следующего содержания: «Четверо из группы в руках Франка, Старший погиб при попытке задержания, мне удалось скрыться. В Вестполисе идет облава на индиго, гонимые шифруются и прячутся. Примкнул к группе рабов из нищего квартала. Подготовим прием следующей группы разведчиков». Естественно, сообщение было зашифровано. Большая часть группы, которую Дэниэл готовил столько времени, сейчас находилась в лапах у Франка. Наверняка он уже в курсе всех планов Нордполиса, и эффекта неожиданности нападения теперь точно не будет. И уж точно, он усилит меры внутренней безопасности.

– Позовите ко мне Дэниэла, – как можно более спокойным голосом произнесла Нинель в маленькую рацию и положила ее на стол.

Через пять минут Дэниэл стоял перед ней. Не предложив ему сесть, Нинель потрясла бумагой с радиограммой перед лицом мужчины и сунула её ему в руки.

– Как ты мне это объяснишь? – сверкнула она холодным взглядом.

Дэниэл развернул бумагу, медленно, вчитываясь в каждое слово, проштудировал сообщение, и еще некоторое время смотрел сквозь лист немигающим взглядом.

– Ну, что же ты мне на это скажешь? – нетерпеливо выдернула Нинель бумагу из его рук, – а ведь это группа, которую ты готовил больше полугода! Они сразу же попались в ловушку, как какие-то несмышленыши! После всего это у меня возникли сомнения в твоем профессионализме, Дэниэл. Они просто сорвали нам все планы, ты понимаешь?

– Я понимаю твое негодование, Нинель, – начал было Дэниэл, но девушка не дала ему закончить.

– Негодование? Да я просто в бешенстве! До сих пор я прислушивалась к твоим советам, как к более опытному и умудренному жизнью человеку, но сейчас я понимаю, что это было зря! Может быть, я зря доверяла тебе, потому что сейчас твои действия только вредят нашему общему делу?! Таким образом, я делаю вывод, что ты либо недостаточно профессионален, либо намеренно вредишь Нордполису. А может быть, ты продолжаешь отстаивать интересы Скайсити?

– Не неси бред, Нинель. Я принес в жертву Нордполису и моему другу Карлу многое: друзей и семью. И раз он настолько доверял тебе, что назначил своей преемницей, то и тебе я служу так же верно, как и ему. Обнаружение нашей группы могло произойти по многим причинам. Может быть, действительно, я что-то упустил. Может быть, ошиблись на месте они. А может быть, в Вестполисе были осведомлены о прибытии группы? Ты не думала о том, что кто-то мог передать информацию о готовящейся диверсии?

Нинель нахмурилась:

– О готовящейся операции знали единицы.

– Я думаю, знали многие. Члены группы могли поведать об этом своим близким, друзьям. Информация могла просочиться откуда угодно. – Дэниэл заговорил более уверенно.