Полная версия
Частный доктор
Лешка направился было к морю, но передумал – песок набьется в туфли, носки… не терпел он этого. Остановился у ограды, оперся на нее подбородком.
«Прав Левон. Пей, кури, трахайся… впрочем, в неисполнении последнего завета меня никто упрекнуть не может». Лешка скривил рот в подобии улыбки, что смотрелось скорее оскалом.
Куда он летит загнанной, в мыле и пене, лошадью? Для кого миллионная квартира в Рамат-Авиве? Постоянно растущая, как зубы у крысы, компания?
А крысиные клыки, между прочим, если она, крыса, не будет их безостановочно стачивать, в своем безудержном росте пробьют ей же мозг. Это надо помнить. Законы биологии…
Банальные вопросы из мексиканских сериалов. Только это не сериал, а его реальная жизнь. А банальные вопросы, как правило, требуют тяжелых ответов. Они, наверное, для того и названы банальными, как лазейка от ответа. А раз приклеен ярлык, то можно с полным правом просто пожать плечами и сказать: «Это же банально, старина!» И весь сказ…
Прав Левон, прав, хотя и завидует отчаянно, но сказал от сердца. На самом деле все просто – давай посмотрим правде в глаза: гонится он за Сережкой. Всегда гнался, пытался доказать, что не хуже, и сейчас продолжает уже по инерции, всё всем доказано, и им с Сергеем, и всё всем понятно, и Сережка сейчас зависит только от него… В прямом смысле этого слова, между прочим…
Лешка вздрогнул и резко дернул головой по сторонам: легкий тычок кулака в плечо, коронное Сережино приветствие, – был он или показалось?!
Нет, пусто, никого. Показалось.
Лешка вздохнул, грустно или, наоборот, облегченно – сам не знал.
Сережка запросто мог и в Эйлате объявиться. Всегда был непредсказуем, легок на подъем, всегда готов учинить очередной прикол, с горящими, завидущими глазами, а уж сейчас тем паче, как два пальца об асфальт…
Лешино лицо осветилось той особенной улыбкой, которую рождают лишь радостные воспоминания, – одно воспоминание рождало другое, как зубчики одной шестеренки запускают весь часовой механизм.
7
«Господи, декабрь здесь, как май у нас!» – первая мысль на исторической родине.
Такси довезло до дверей назначенной ему Министерством абсорбции гостиницы в столице Юга. Он, новый репатриант, напоминает взъерошенного воробья – голова крутится по сторонам, готов клюнуть врага. Смешон он, наверное, со стороны – в меховой шапке, длинном пальто под южным небом.
Радио в номере – полное отчаяние! Ухо не улавливает ни одной ассоциации, ни одного слова – набор гортанных звуков. Боже, я этот язык никогда не осилю!
Министерство абсорбции. Обшарпанное здание. Ветер носит смерчиками песок, крутит бесчисленное множество оранжевых пластиковых пакетов. Как грязно! Куда меня занесло?! И как разобраться с лифтом, где вместо цифр непонятные символы на кнопках? Спасибо улыбчивым прохожим – помогли. А в самом министерстве потрясла искренняя, и от этого еще более неожиданная радость чиновниц министерства: с возвращением домой тебя, Алексей Романов, «оле хадаш»10!
– Домой? Я вернулся домой?! Я вернулся домой!
И внезапно для самого себя, раскинув руки в стороны и глубоко вздохнув, он раз и навсегда, бесповоротно и окончательно принял Страну.
Принял ее такой, какая она есть: всегда шумная, иногда бестолковая, подчас неприбранная, но никогда-никогда – чужая!
Экзамен на подтверждение врачебного диплома? Ерунда-то какая! После Первого Меда, да после «Бакулевки», да после «Склифа» – это нам как два пальца об асфальт… Письменный? По американской системе «вопрос – ответ»? Ну-ка, взглянем на вопросы… Стоп-стоп! Это что за… это мы не… это нам не…
Даже сейчас, в Эйлате, со всеми сданными экзаменами за плечами, сердце екнуло и залило вены холодом, как тогда, двадцать пять лет назад, когда он ясно осознал, что медицину-то он знает не очень…
И это внезапно осознали все или почти все (кроме самых недалеких) бывшие врачи, вновь ставшие студентами с одним и тем же озабоченным выражением лица – где учить, что учить? Все кучкуются, перешептываются, информация – на вес золота!
Курсы подготовки к экзамену на подтверждение диплома. Врачей все больше и больше. Открылись шлюзы – поток репатриантов затопил Израиль. Ходят слухи о новых правилах пересдачи, пересмотра, ужесточении и т. д. «Где на всех зубов найти? Значит, безработица!» – как справедливо пел Высоцкий.
Леша кожей чувствовал оправданность слухов, на экзамен надо было идти сейчас – каждый последующий обещал быть много жестче предыдущего.
В решении своем он укрепился на первом же занятии на медицинских курсах. В зале сидели не менее двухсот потенциальных конкурентов. Их всех необходимо было опередить.
– Конкурентов считаешь? – жилистый, спортивный блондин с ранними залысинами, которые, как ни странно, лишь добавляли к его харизме. Как и голубые, полные отчаянной жизни глаза. Поджарый, пластичный, ни дать ни взять русская борзая. Он протянул руку. Протянул легко и открыто, без камня за пазухой.
– Лазари. Сергей.
Ответное крепкое, мужское рукопожатие.
– Романов. Алексей. – И неожиданно для себя добавил: – Только вряд ли еще увидимся. Я лично иду учиться сам.
Глаза Лазари округлились и стали совершенно детскими.
– Как – сам? По каким источникам? Английский знаешь?
– Как родной, – усмехнулся Лешка.
Лазари подскочил, и его взгляд приобрел бронебойную пронзительность:
– Слушай! – проникновенно зашептал он. – Давай вместе учиться? Давай, а? У меня с женой квартира классная. Обед, ужин – макароны, всё обеспечим! Только давай учиться вместе! Ты один?
– Один, – ответил Леша, мысленно удивляясь, почему не посылает незнакомого наглеца на три буквы.
– Вот! – Лазари радостно хлопнул себя по бедрам. – Будешь на домашнем довольствии… Ты откуда?
– Москва…
– Класс! – подмигнул Лазари. – А я – питерский! Видишь? Судьба! Общий язык!
– Ага… – съязвил Леша. – Скажи «подъезд».
– Парадная, – невинно откликнулся Лазари.
И Леша, вместо того чтобы откланяться под вежливым предлогом, поддавшись этому наглому, ходячему обаянию (а кто бы устоял?), улыбнулся и услышал сам себя со стороны:
– Ладно, попробуем! Чем рискуем? Максимум разругаемся через пару часов.
Оба встали и не оглядываясь вышли навсегда из лекционного зала.
– Слышь, Леха, – озабоченно поинтересовался Лазари, – а по каким источникам будем учиться?
– Слышь, Серый, – в тон ответил Романов, – а вот это твоя задача – узнать, по каким. Моя задача – нас учить, окей?
Глаза Лазари озорно сверкнули неслышной голубой молнией:
– Сто пудов! Это я обеспечу.
Стрелки часов памяти отмерили первые десять минут из пятнадцати сочных лет, застыли на мгновенье и разом перескочили на полгода вперед.
8
– Начало положено, – уныло сказал Леша, когда свирепая радость от сдачи экзамена сменилась на следующее утро похмельем. – Теперь надо этот, как его… «эйтмохут» искать.
Новое пока слово. Не обкатанное. Нет аналогов ни в прежнем словаре, ни в прежней жизни. Стажировка? Нет, слабо. Ординатура? Теплее, но тоже не отражает сложности процесса. Точно соответствует только американское название – «резидентура», правда, русское звучание придает этому слову отчетливый, но абсолютно неверный шпионский оттенок. Нет здесь страстей в стиле плаща и кинжала, а только тяжелая рабская пахота. Ибо с получением диплома врача муки становления только начинаются. Диплом общего врача означает одно – ты есть никто и звать тебя никак. Хочешь стать специалистом – начинай пяти-, а то и семилетнюю учебу. Работай как каторжный и учись как проклятый. Зубри наизусть тысячи страниц английского текста по хирургии, внутренним болезням, физиологии. Сдавай тяжеленные экзамены шлав «алеф» и шлав «бет»11 – экзамены первой и второй ступени на пути к вожделенному званию специалиста. И терпи, стиснув зубы, презрительное к себе отношение. Ибо пока ты через это не прошел, помни: ты пустое место в медицинском мире, и как звать тебя?.. Правильно! Никак…
Стрелки часов еще на месяц вперед
– Странно, – пожал плечами Лазари. Шел первый день резидентуры. – Я говорю всем «шалом», а в ответ – тишина.
– Некому отвечать, – фыркнул Леша. – Не видно нас. Не существуем мы для них. Они «синьоры»12 а мы тени для черной работы. Но это, Серый, временно. Отвечаю.
Стрелки вперед еще на два года.
Шлав «алеф», говоря русским языком – экзамен первой, начальной ступени к званию специалиста, – висел на носу. Получили месячный учебный отпуск, и хватит!
Леша не давал продыху. Тексты в книжных кирпичах – наизусть! Чтоб от зубов отлетало! Пощады нет: вопрос – четкий ответ. На русском, на иврит перевел! Отчеканил мне, как устав!
Нет? Не выходит? Пошли по новой! И еще! И еще! Левой, левой… Не отставать!!
Сережа пыхтел, заводил к небу мученические глаза, хмыкал, строил угрюмые рожи – ничего Лешу не брало. Ленин сказал учиться – значит, учиться! Пятнадцать часов в день с перерывом на пятнадцать минут каждые полтора часа и одним перерывом на обед (в пятнадцать часов не входит!). В пять утра – подъем, холодный душ, смертельно опасный кофе, и в половине шестого сели, как дети в школе!
– Романыч! Романыч!!! – взмолился Лазари как-то вечером, на второй неделе боевой учебы. – Слышь? Давай сегодня на час раньше закончим, по пивку тяпнем?
– С дуба рухнул? – отрезал суровый Романыч и сглотнул набежавшую слюну. – Забыл про пиво, будто амнезией накрыло, понял?
– Понял, Романыч, понял! – согласно закивал Сережа. – Давай тогда на полчаса раньше закруглимся?
Он сочно зачмокал губами:
– «Лёфф-Блонд»! Холодное, запотевшее! В остуженных заранее стаканах. Полчаса ведь не вопрос, один раз, а?
И точно, скотина, изобразил шипение пивной пены в стакане.
– Нахал ты, Лазари! – взвыл Леша. – Черт с тобой! На полчаса, не больше…
Но уже падал отброшенный мощным Сережиным скачком стул. Уже быстро распахнулась и со стеклянным звоном захлопнулась дверца холодильника на кухне.
– О! – радостно гаркнул Лазари, возникая в дверях кабинета.
В руках он сжимал бутылку замороженной водки «Кеглевич» – роскошь по тем нищим дням, когда «Абсолют» высился недосягаемым Эверестом, – и две заиндевевшие стопки.
– Ты с ума упал, Лазари! – растерялся от неожиданности Романов. – Какая, к чертям, водка?
– Так ведь пива нет! – просиял лучезарно Сережа.
Было три часа дня.
В котором часу они подкатили к заправке на полпути к Тель-Авиву, никто из них потом вспомнить не мог; за первым «Кеглевичем» без перерыва пошел второй – но ночь уже уверенно вошла в свои права. Оба потом сошлись на том, что на улице было темно.
Леша вылез в люк раздолбанного Сережкиного «ситроена», по числу пройденных им до Лазари хозяйских рук приближающегося к Будде, уселся на крыше и сорванным голосом орал уличному движению: «Лыжню! Лыжню!»
Уличное движение делало круглые глаза и поспешно разбегалось кто куда.
Следующая картинка, застрявшая в памяти: занюханная кафешка в районе Центральной автобусной станции – излюбленный задний фон телерепортажей на тему нищеты и бесчеловечности израильского капитализма.
Две большие порции хумуса13 с фалафелем14 и две большие кружки бочкового пива.
– Сорок шекелей, – буркнул хозяин.
– Не буду платить, пока не принесут счет, как-к па-ал-ложено, – вдруг вскинулся Леша.
Хозяин поднял на него грустные, философские, одним словом – еврейские глаза, вздохнул и на первом же лежавшем на прогорклом прилавке клочке бумаги написал коряво карандашом: «40 шек.». И со словами: «Счет, сэр!» – торжественно вручил его Леше.
Сережа булькнул пивом и покатился со смеху.
Хозяин улыбнулся и налил им две большие стопки водки – за счет заведения.
Потом смутно помнился пробег по крышам длинного ряда припаркованных машин (платная стоянка?). Испуганно и нервно включались одна за другой сигнализации, мигали аварийки. Чья-то ругань вслед их бешеному бегу, под одобрительные крики прохожих… и – всё. Провал. Черная дыра.
Леша усилием воли повернул глаза в глазницах. Сережа застывшим истуканом острова Пасхи сидел в позе лотоса и смотрел на серое рассветное море.
Уловив Лешкино шевеление, посмотрел на него и подмигнул:
– Доброе утро, болезный!
– Здорово! – прохрипел Романов. – Ну чего? Два дня учебы псу под хвост? А дома твоя Галя нас порубит на фарш, лишь только мы объявимся.
– Ага… – Лазари со вкусом потянулся, с хрустом напрягая тело. – Порубит в любом случае! Поэтому – купаться! Раз уж приехали!
И, морщась от головной боли, запрыгал на одной ноге, стягивая пропитанные ночной влагой липкие джинсы.
– А плавки? – глупо заморгал Романов.
– У меня трусы – супер! – ухмыльнулся Сережа. – А ты, Романыч, как знаешь…
И, окатив редких ранних, изнуренных фитнесом дамочек тучей брызг, врезался торпедой в воду.
Лешка крякнул, сбросил штаны и с гиканьем помчался за ним, сверкая белыми подштанниками.
Какой скандал разразился по их возвращении, вспоминать совсем не хотелось…
Романов моргнул, свет улыбки мигнул короткой вспышкой и пропал. Вновь огляделся – нет, не мелькнул нигде долговязый силуэт! Сверкнул серебром циферблат часов под луной.
Пожалуй, пора…
Лешка вздохнул устало и побрел неспешно по ярко освещенной, разноцветной набережной назад к гостинице…
И замер тотчас настороженно – невдалеке мощно рыкнул мотор мотоцикла. На такой рык способен лишь один зверь на свете – «Харлей Дэвидсон». Но он больше не повторялся, растворился в ночи.
9
Леша тихо постучал в дверь номера, прислушался. Из-за двери доносилось приглушенное, неразборчивое, на два голоса бормотание.
– Это ты, дорогой? – голос Левона приблизился к двери, стал отчетливым. – Ждем-с, ждем-с! Открываю…
Леша вошел в гостеприимно распахнутую дверь. Сощурился яркому свету номера после коридорного полумрака, и… лишь опыт врача и бизнесмена удержал его от глупого выражения лица с выпученными глазами и отвисшей нижней челюстью.
Чисто выбритый, благоухающий «Шанелью» Поплаков чинно сидел в кресле – у Романова мелькнул в голове старинный оборот «в креслах», – одетый в безупречно белые полотняные штаны и попугайную шелковую «гавайку», униформу состоятельных русских на южном курорте.
Гладкие русые волосы аккуратно причесаны и влажно блестят, голубые глаза прозрачны и благостно, как ни в чем не бывало, взирают на Лешу. Левон стоял чуть сбоку, скрестив руки на груди и гордо вскинув бороду, – ни дать ни взять Пигмалион, представивший Галатею суду почтенной публики.
– Доктор Романов! – широко развел руками Поплаков и тут же их опустил, обозначив тем самым намерение обнять и посчитав это достаточным. С кресла тем не менее встал и сдавил кисть крепко и долго, пристально посмотрев Романову в глаза.
Чиновничий язык жестов. Выражение одновременно и благодарности, и просьба о неразглашении, и угроза на случай неисполнения оной.
– Я вам очень благодарен… – Поплаков замялся, подыскивая нейтральные слова. – За ваш совместный с доктором Левоном… своевременный визит.
– Алексей Николаевич! – Леша недоуменно пожал плечами. – Бога ради, врачи проведали своего пациента! Всех дел-то… право, не стоит благодарности! Как самочувствие?
– Да как вам сказать… – неопределенно качнул головой чиновник. – В принципе, всё ничего, только вот, – он поводил рукой перед грудью, – тревога какая-то.
Леша вопросительно посмотрел на Левона. Тот беспечно махнул рукой – пустяки!
– Алексей Николаевич! – Он повернулся к своему саквояжу и зашуршал там лекарственной фольгой. – Примите сейчас, пожалуйста!
Левон протянул ему маленькую таблетку.
– Бензодиазепины, доктор Романов, банальные бензодиазепины, – прокомментировал он. – Никаких секретов. Обычный валиум.
Поплаков схватил таблетку и не колеблясь проглотил ее, посмотрев при этом на Левона преданными собачьими глазами.
«Да-а! – поразился про себя Леша. – Кудесник Левон. Матерый человечище, профи, нечего говорить! Руки не трясутся… вообще трясучки нет! Взгляд совершенно ясный, не потеет… Красота! Так снять за час последствия десятидневного запоя… Легкая паника, ерунда! Аплодисменты в студию!»
– Через полчасика все пройдет, как не было, – улыбнулся Левон и протянул Поплакову руку. – Ну вот и все, Алексей Николаевич, рад был познакомиться.
Поплаков обхватил его кисть обеими руками и мощно потряс:
– А уж как я рад, доктор Левон… от всего сердца. – Он замялся: – А телефончик… если что…
– У доктора Романова есть все мои координаты, – продолжая улыбаться, тактично ответил Левон. – Поверьте, Алексей Николаевич, он меня из-под земли достанет.
«Правильно, Левончик, – мысленно одобрил Леша. – Знает собака, чье мясо ест».
– Левон прав! – широко улыбнулся Романов. – Вы же меня знаете, Алексей Николаевич, – найду всех и каждого за пять минут!
– Согласен, Алексей, – кивнул Поплаков. – До сих пор накладок у нас с вами не было.
– И не будет, господин мэр, и не будет! – подмигнул ему Леша в меру фамильярно и сменил тему: – Пойду, провожу нашего дорогого доктора…
– Только до двери, Леша, из номера – ни ногой, – шепнул суфлером Левон.
– До дверей, – не моргнув глазом, закончил фразу Леша, вытаскивая мобильник. – Поздновато… точнее, рановато уже… Всем отдохнуть пора.
Нашел номер Толстого Моти.
– Сейчас, Левончик, пристроим тебя поспать до самолета…
– Без проблем! – откликнулся Моти.
– Смотри, – тихо сказал в дверях Левон, – спиртного в номере нет, и блокер я ему дал…
– А, таки дал!
– Это в счет не входило! – быстро добавил Левон.
– Вот Инессе и скажешь! – улыбнулся ласково Леша. – Ладно, это потом, давай дальше.
– Окей, – не стал препираться Левон, хотя при упоминании Инессы болезненно поморщился. – Но все равно может еще сорваться. Побудь с ним пару часов, а потом – велик наш Бог!
– Не вопрос. – Лешка подмигнул. – Колись, что ты ему дал?
Левон недоверчиво посмотрел на него:
– Ты в самом деле думаешь, что я тебе вот так запросто выдам все свои тайны? Все, что накоплено годами работы? Отсеяно из мировой литературы?
– Нажито непосильным трудом! – в тон ему подхватил Романов. – Два магнитофона, две кожаные куртки…
По уголкам глаз обоих проскочили лучики понимающей улыбки. «Мы с тобой одной крови».
– Не, Левоныч, не думаю! – покачал головой Леша. – Дурачусь, ваше благородие…
– Алексей! – капризным тоном позвал его Поплаков. – Можно вас на секунду? Прежде чем вырублюсь, хочу вас что-то спросить.
– Секундочку, господин мэр! – выразительно закатил глаза к небу Романов и беззвучно, но экспансивно выматерился, поймав сочувственный взгляд Левона. – Уже иду!
– На месяц его должно хватить, а дальше… – пожал плечами Левон.
– А дальше – его проблемы, – отрезал Леша.
– Угу, – кивнул Левон и вышел. Лешка смотрел ему вслед.
У лифта Левон повернулся:
– Леша, ты же классный доктор! Брось это на хрен! Женись, детей заведи, живи…
– С себя начни! – отрезал Романов.
– А что я? – опешил Левон. – У меня жена… – Замялся на мгновение. – И вообще… дети, собаки… У меня все нормально!
– Вот ты и брось, нормальный ты наш! – злость Леше удалось погасить, но прозвучало все равно резко.
Левон фыркнул:
– А мне-то зачем бросать? Я доктор, я людей лечу. Своим делом занимаюсь, дорогой.
– Спокойной ночи тебе! – тихо сказал Леша, тепло улыбнулся и закрыл дверь.
Постоял лицом к закрытой двери, смотря прямо перед собой, глубоко вдохнул и длинно выдохнул:
– Иду, Алексей Николаевич, иду!
10
Все познается в сравнении.
«Банально, но факт», – подумал Леша, плетясь по ступенькам трапа за толстой молодой мамой, чья двухлетняя дочка захотела самостоятельно (и, вероятно, впервые в жизни) спуститься на землю из «самайёта».
И теперь вся пассажирская толпа покорно и терпеливо шла приставным шагом за перегородившей трап парочкой – ковыляющим златокудрым младенцем и его необъятной мамашей с выкрашенным в морковный цвет ежиком волос, в когда-то розовых лосинах, обтянувших гигантский зад до барабанной гулкости, голубой блузе парашютного размера и артериально-алого цвета кроксах.
Кроксы так же невозможно отделить от израильтян, как парнокопытность от коровы. В любой стране мира, на любом континенте, включая Антарктиду, увидев обутые в резиновое уродство ноги, можете смело обращаться к их обладателю на иврите – не ошибетесь.
Толпа перекликалась между собой, посмеивалась и совершенно искренне не обращала внимания на причину затора – в Израиле к детям и их маленьким прихотям относятся свято.
«Все познается в сравнении» – мысль, мелькнувшая у Леши, только он ступил на трап, относилась к тель-авивскому лету, которое по сравнению с эйлатским мартеном сейчас тянуло лишь на его рахитичного младшего братца.
Весь полет (правда, назвать этот получасовой переход из взлета в посадку полетом – некоторое, мягко говоря, преувеличение, но пусть уж оно будет) – в масштабах крошечного Израиля. И это, господа, единственная внутренняя авиалиния страны… Будем снисходительны!
На протяжении всего полета Леша возвращался к их беседе с Поплаковым, прокручивал ее в голове, анализировал.
11
– Присядьте, доктор! – улыбнулся Поплаков, призывно похлопав по подлокотнику указал на кресло рядом с кроватью (так хозяин хлопает по ноге, подзывая пса). – Пусть эта короткая беседа послужит лишь началом, запустит мыслительный процесс в вашей голове.
И он неуклюже и медленно описал в воздухе обеими руками нечто похожее на тяжелое вращение мельничного колеса, наглядно изобразив, в его понимании, течение мыслительного процесса.
– Алексей, это безобразие долго продолжаться не может, – внушительно заметил чиновник.
– Простите, господин Поплаков, что вы имеете в виду? – внутренне напрягся Леша.
– Я имею в виду медицинский туризм. Медицинский бизнес в Израиле.
– Не уверен, что понимаю вас правильно. – Леша кашлянул и расправил плечи. – Вы считаете нужным его прекратить? Считаете лечение за рубежом не патриотичным? Считаете…
– Господи, доктор Романов! – поморщился Поплаков и зевнул. – Не считаете же вы меня дураком, правда?
– Я…
Алексей, не перебивайте, пожалуйста! Нет, конечно! Никто не собирается эту тему прекращать, напротив! – Поплаков улыбнулся. – У меня, знаете ли, господин доктор, мозги работают вполне замечательно, несмотря на… – он неопределенным жестом обвел комнату, – …некоторые обстоятельства.
– Не сомневаюсь, Алексей Николаевич! – искренне ответил Романов.
– Вот и хорошо. Кто хозяин всего… этого «туризма»? Кто этим бизнесом-то управляет, знаете?
Леша пожал плечами:
– Хозяин? На мой взгляд, нет никакого хозяина. Дикий Запад. Кто хочет, тот им и занимается. В меру своих способностей. Любой, кто мало-мальски говорит по-русски, тот считает…
Поплаков прервал его небрежным взмахом руки:
– Оставьте, Алексей! Детали не важны. Вы в точку попали. Да только случайно. А на случай в делах полагаться нельзя. Опираться надо на знание, информацию, а она у меня есть. Я давно и аккуратно навожу справки, беседую с компетентными товарищами. Странно, но факт – бизнес этот бесхозный. И долго таким не останется. У вас есть цифры в руках, Алексей? К примеру, сколько людей в год приезжают на лечение в Израиль?
Лешка прищурился:
– Полагаю, тысяч двадцать?
– Около двадцати пяти-тридцати. Каждый год. И цифры растут. Вы представляете, о каких суммах идет речь?
Леша хмыкнул:
– Миллиард?
– И не один. В евро. Прямо у нас под ногами. Наклониться и подобрать.
Леша рассмеялся:
– Господин Поплаков! Вы представляете, что будет с человеком, который замахнется на такие деньги?
Чиновник вздохнул:
– Это зависит от человека, доктор. С человеком вашего уровня, например, ничего не будет. Потому что у такого человека просто ничего не получится.
Он мягко похлопал Лешу по руке.
– Не обижайтесь, Алексей. Я не конкретно про вас говорю. Ваша фирма растет. В последние годы растет очень бурно. Вы ведете дело правильно, без лишнего шума и ненужной огласки. Вы хороший врач и хороший бизнесмен. Но в делах такого масштаба этого недостаточно. Нельзя прибрать к рукам миллиард, особенно российского происхождения, без определенных и значительных связей. Но и этого недостаточно. Надо иметь соответствующее…
Поплаков замялся на секунду, подыскивая определение:
– …соответствующее молчаливое согласие определенного круга. Разрешение. Без которого, конечно, ничего не будет. – Он посмотрел Леше прямо в глаза и улыбнулся. – Как не будет и человека, решившего взяться за дело без него.
«Все, что будет говорить тебе Поплаков, – очень серьезно», – сказал ему в машине Лазари.
– Это мой уровень, господин доктор.
