Россия на перепутье эпох. Избранное. Том I

Так же, как и Милль, Бастиа, считал, что политическая наука имеет своей задачей отличить то, что должно входить в прерогативы государства, от того, что не должно входить в них. Чтобы правильно установить это важное различие, не следует терять из виду, что государство всегда действует посредством силы. Оно в одно и то же время определяет и услуги, какие само делает, и услуги, которых взамен оказанных требует под именем обложения налогами. Дело законной обороны в этой связи должно состоять в том, чтобы заставить государство быть справедливым. Действия его должны ограничиваться установлением порядка, безопасности и справедливости. «Всякое правительственное действие вне этих пределов есть посягательство на совесть, разум, труд – одним слово, на человеческую свободу» [23].

Бастиа предлагал освободить от посягательств власти всю область частной деятельности. Только при этом условии, считал он, можно завоевать себе свободу или свободное действие гармонических законов, уготованных Богом для развития и прогресса человечества.

Исследуя вопрос о том, не приведет ли сокращение обширных бюджетов к ослаблению власти, потере ее устойчивости, умалению авторитета, превращению власти в игрушку партий, Бастиа утверждал обратное. «…Ввести общественную власть в пределы ее единственного, но существенного, неоспоримого, благодетельного, всеми желаемого и признанного назначения, – писал Бастиа, – значит обеспечить за ней общее уважение и сочувствие» [24].

В работах многих видных либеральных экономистов середины ХIХ столетия чувствуется отголосок имевших место в европейской политической науке того времени споров вокруг категорий «свобода» и «равенство», занимавших центральное место в системе демократических ценностей. Являясь основными символами европейских буржуазных революций, эти понятия в реальной жизни вступили в острое противоборство. Впервые это противоборство проявилось в революционной Франции, оказавшейся неожиданно разделенной на два враждебных лагеря – буржуазных либералов—жирондистов, отстаивавших принципы свободы, и мелкобуржуазных демократов-якобинцев, сторонников идеи равенства. Если первые настаивали на предоставлении возможно большей доли свободы отдельным самоуправляющимся единицам и видели в этом единственный способ ликвидации в стране старых феодальных порядков, то якобинцы противопоставляли основанному на идее свободы принципу федерализма принцип централизации, доказывая, что только сильная государственная власть в состоянии справиться с центробежными элементами, раздиравшими Францию в первые революционные годы. Их мало соблазнял лозунг буржуазной свободы, написанный на знамени жирондистов. Воспитанные на доктрине Ж. Ж. Руссо, они дорожили более равенством, чем свободой.

Позднее, обобщая политический и нравственный опыт отечественной истории, известный французский обществовед и политик Алексис Токвиль (1805—1859) внес существенную ясность в вопрос о свободе и равенстве, укрепив тем самым позиции экономического либерализма в идейной борьбе с его идеологическими противниками и, особенно в борьбе приверженцами социалистических и коммунистических идей. Прославляя свободу, Токвиль, утверждал, что неумеренное стремление к равенству и материальному благополучию может нанести непоправимый вред свободе и свободному развитию, привести народы к уничтожению демократии и господству тоталитаризма.

Отмечая неудержимость демократического потока, несущегося по Европе со времени Средних веков и низвергнувшего уже аристократию и королевскую власть, Токвиль высказывал предположение, что этот поток не остановится и перед буржуазией. Народы стремятся к свободе и равенству, полное осуществление этих принципов – идеал демократии. Но, любя свободу, демократические народы лучше понимают и выше ценят прелести равенства. Поэтому они иногда согласны пожертвовать свободой для сохранения равенства.

Между тем равенство, прямо не противореча свободе, развивает в обществе наклонности, грозящие установлением деспотизма. Обособляя людей друг от друга, равенство развивает в них партикуляризм и эгоизм. Увеличивается страсть к наживе: люди равнодушно относятся к общественным интересам и, устраняясь от общественной жизни, предоставляют все новые права правительству, лишь бы оно обеспечило порядок и спокойствие. Пользуясь этим, государственная власть расширяется и проникает все глубже в жизнь общества. Личность попадает во все большую зависимость. Местное самоуправление уничтожается и заменяется административной централизацией. Устанавливается всемогущая, абсолютная тирания народного большинства.

Процесс этот идет еще скорее, если демократии приходится вести войны, которые особенно опасны для свободы, так как требуют сосредоточения всех сил государства. Талантливый полководец всегда может, при помощи армии, – захватить власть, и народ, привыкший повиноваться центральному правительству, охотно откажется от участия в правлении, лишь бы его новый господин обеспечил порядок и покровительствовал обогащению.

Таким путем, по мнению Токвиля, стремление народов к равенству на деле может привести к деспотизму. Единственное средство, которое способно предотвратить такой исход, – сама свобода: она отрывает людей от материальных интересов, соединяет и сближает их, ослабляет их эгоизм.

Заклеймив граничащий с эгоизмом «ограниченный индивидуализм», где всякая общественная добродетель заглушена, Токвиль призывал людей оставаться хозяевами над самими собой, не приносить свободу в жертву материальному благополучию.

                                            * * *

В конце XVIII – начале ХIХ столетия экономический либерализм, как неотъемлемая часть учения А. Смита, проникает в Россию и получает здесь «права гражданства». Несмотря на то, что экономическое положение России значительно отличалось от положения Англии, на материалах которой строился фундамент смитовской теории, идеи «великого шотландца» находят здесь немало восторженных приверженцев. Антиконформистский и прогрессивный характер смитовского либерализма был близок многим отечественным экономическим мыслителям и реформаторам, представителям российской науки, образования, деловых кругов.

К числу почитателей А. Смита можно отнести одного из ближайших сподвижников Александра І в реформаторский период его царствования графа В. П. Кочубея, первого российского министра внутренних дел. Уже в первом своем министерском отчете, говоря об общих правилах государственного управления промышленностью, Кочубей указывал, что необходимо «оставлять в свободе частную промышленность, иметь, сколько можно, достоверные об успехах ее сведения, доставлять ей в случаях необходимости нужные пособия; особливо удалять от нее всякое стеснение» [25].

В 1804 году в официальном органе Министерства внутренних дел – «Санкт-Петербургском журнале» было опубликовано «Изложение учения Адама Смита и сравнение оного с учением французских экономистов».

В 1802—1806 годах в Петербурге на государственный счет были опубликованы четыре тома смитовского «Богатства народов». Заказчиком перевода книги на русский язык был первый российский министр финансов граф А. И. Васильев, а переводчиком черниговский вице-губернатор Н. Р. Политковский. Учение А. Смита оказало известное влияние на Васильева. Одним из свидетельств этого стало выработанное под его руководством и принявшее в 1806 году силу закона «Горное положение», содержавшее в себе элементы принципа горной свободы [26].

В 1806—1808 годах с теорией Адама Смита русскую читающую публику познакомил столичный «Статистический журнал» [27]. На его страницах были опубликованы четыре статьи Михаила Андреевича Балугьянского (1769—1847), профессора политической экономии Санкт-Петербургского педагогического института, а впоследствии – первого ректора Петербургского университета, статс-секретаря, сенатора и тайного советника. Первые три статьи носили общее название «Национальное богатство. Изображение различных хозяйственных систем». Четвертая статья – «О разделении и обороте богатства» имела особый раздел «Об ассигнационных банках и кредитных бумагах». Как показывают разыскания В. М. Штейна, Балугьянский был не только популяризатором идей экономического либерализма, но и оригинальным экономическим мыслителем, который связывал перспективы экономического развития страны с проектом полной реформы ее общественного и правового строя [28]. Его экономические взгляды и программы не только тесно соприкасались с проектами выдающегося русского реформатора М. М. Сперанского, но и активно использовались последним, что, безусловно, свидетельствовало об их значении и высоком уровне экономического обоснования.

Известно, что в 1814 году Балугьянский через министра финансов графа Д. А. Гурьева представил императору Александру I обширную записку по вопросу об освобождении крестьян от крепостной зависимости. Многие положения и рекомендации этой записки были использованы в конце 1830-х годов при создании Министерства государственных имуществ [29].

Сто лет спустя в архиве Ленинградского отделения Академии наук СССР (фонд академика К. И. Арсеньева) В. М. Штейном были обнаружены рукописи Балугьянского, в том числе тетрадь, содержавшая изложение системы его экономических воззрений с подзаголовком «Что должна сделать Россия в государственном хозяйстве и управлении для своего истинного и величайшего благоденствия».

Как отмечает В. М. Штейн, весь план, разработанный Балугьянским, был пронизан двумя важнейшими идеями: необходимостью освобождения крестьян от крепостной зависимости и проповедью плодотворности максимального накопления капиталов для будущего России. При этом Балугьянский рассматривал Россию как страну с преобладанием сельскохозяйственного промысла. Он писал, что Россия должна быть в самой высочайшей степени земледельческим государством. Того требуют ее местоположение, ее климат, качество земной почвы и дух ее народа. Наряду с этим он не исключал и необходимости широкого развития мануфактур и торговли. По представлению Балугьянского, широкое развитие мануфактур произойдет само по себе при установлении свободной промышленности и накоплении капиталов.

Заглядывая в будущее России, Балугьянский писал, что в перспективе она должна иметь 300 млн жителей, «основать деревню на деревне, город на городе, неизмеримые равнины обратить в плодоносные поля, все дороги, реки, каналы завалить провозными товарами» [30]. Стремясь к этой цели, «правительство должно иметь единственную мысль: накопление капиталов». Большое внимание Балугьянский уделял необходимости оживления отсталых районов страны, включения их в систему географического разделения труда. В его представлении усиление внутренних связей в пределах России при развитии транспорта позволит включить в хозяйственный оборот всю огромную территорию империи. Обитатели бассейнов Печоры, Оби, Лены вступят в оживленный товарообмен с южными губерниями. В недрах их земли таятся сокровища, способные удовлетворить общественные потребности так же, как производимый южанами хлеб. Взаимный обмен между различными частями России должен вызвать «такое благоденствие, какого Германия, Великобритания и Голландия никогда и не воображали себе возможным».

Экономическое призвание страны Балугьянский видел именно в усилении внутренней, а не внешней торговли, считая ее «вечно постороннею целью России». Россия в его представлении должна стать «могущественной державой на суше, а некогда повелительницею на море». Ей достаточно повелевать Черным и Каспийским морями для организации торговли с южными иностранными государствами. При этом торговлю по Балтийскому морю Балугьянский отодвигает на второй план, выступая противником односторонней экономической ориентации на Запад: торговля с более развитыми западноевропейскими странами унижает достоинства России, делает ее колонией прочих европейских наций.

С точки зрения Балугьянского, нет необходимости проводить специальные мероприятия, поощряющие развитие промышленности. Он считал, что Россия сама по себе имеет настолько благоприятные предпосылки для промышленного развития, что никаких искусственных, стимулирующих мер принимать не стоит. По его словам, главные мануфактуры в России находятся в деревнях, лежащих на Волге и Оке. Это распространение мануфактур в глубинных районах страны казалось ему доказательством того, что в России, как и в Америке, промышленность может достигнуть цветущего состояния без специального покровительства власти, «без всяких распоряжений».

Последовательно проводя линию либерального реформаторства, Балугьянский считал важнейшим препятствием для развития мануфактурного производства применение труда приписных (крепостных) крестьян. Таким образом, полагал он, мануфактуры искусственно развиваются за счет земледелия. В этой оценке нельзя не увидеть одного из внушительных аргументов против крепостничества. Вопрос об отмене крепостного права Балугьянский считал одним из центральных для России. Подходя крайне осторожно к обоснованию мысли о ликвидации крепостной системы, он делает в своих рассуждениях акцент на необходимости предоставления непосредственному производителю полной личной свободы. Балугьянский отмечал, что «рабство простого народа» имеет отрицательное влияние на его нравственный характер, на его счастье, на накопление капиталов во всех классах граждан, а также на финансы и на общее могущество и благоденствие государства. «Посему истребление рабства, – писал Балугьянский, – составляет одно из благих намерений правительства. Доколь оно не будет истреблено, дотоль мы не можем льститься благоденствием».

Большой интерес представляла разработанная Балугьянским модель капиталистического развития отечественного сельского хозяйства. Придавая особое значение накоплению капиталов, он считал, что именно сельское хозяйство России способно дать такое накопление. Говоря о необходимости накопления капиталов в крестьянских руках, Балугьянский различал два вида земледелия – «великое» и «малое». При этом «великое земледелие» производится или самим владельцем, или посредством откупа (аренды) земли. «Малое земледелие» – система, при которой государственные поместья разделены между землевладельцами мелкими участками или частные поместья при отмене системы крепостничества отданы или проданы крестьянам в собственность.

Специфика России, по мнению Балугьянского, состояла в том, что непременно должны сочетаться малое и крупное земледелие. Капиталы, необходимые для организации крупных хозяйств, должны накапливаться у крестьян, получивших личную свободу. Этими капиталами крестьяне будут возделывать владельческие поместья. Такой способ ведения хозяйства Балугьянский называет «системой откупа» и подчеркивает, что «крестьяне сделаются откупщиками и станут производить земледелие в господских поместьях, как фабриканты и купцы свой промысел». Предоставление земли в аренду располагающим необходимым капиталом крестьянам Балугьянский считал наиболее выгодной для России системой землепользования и надежным средством приращения народного имущества.

«Если такое состояние не изображает общего благоденствия, если неизмеримое пространство Империи не может чрез то наполниться бесчисленными миллионами счастливых обителей и Россия сделаться первейшею в свете, – писал в заключение своих рассуждений о земледельческом хозяйстве России Балугьянский, – то нет иного средства достигнуть сих целей. Она останется тем, чем были бесчисленные другие государства: по временам сильною и страшною, а иногда слабою, малозначащею; идеалом возможно счастливой благоденствующей нации она не будет никогда. Такого состояния нельзя вынудить, нельзя предписать законами. Оно есть следствие рачительного наблюдения наших оснований».

Последовательный защитник принципов экономического либерализма, Балугьянский решительно восставал против всех форм государственного хозяйства. Он был сторонником ликвидации государственной собственности и передачи ее для эксплуатации в руки частных лиц. Все формы государственного хозяйства он считал не рациональными. Исключительное недоверие проявлял он и к системе государственного кредита, опасаясь того, что государство, заимствующее у частных предпринимателей средства, даст капиталам непроизводительное применение.

Подробно рассматривая проблемы кредита, Балугьянский пришел к мысли о том, что частое использование кредита государством приводит его к краю пропасти. В России эта перспектива является не столь грозной лишь потому, что здесь богатства еще не успели сконцентрироваться в руках купцов и фабрикантов, как на Западе. В этом преимущество России. Западные государства чрезмерно увлекаются коммерческой системой, основанной на предпочтении торговли, Россия же должна противопоставить этой системе свободу промышленности, которая ведет к торжеству земледелия. При этих условиях Россия станет сильнее всех западноевропейских государств, и даже по развитию промышленности будет далеко опережать их. «…При восстановлении общей свободы промышленности, – писал Балугьянский, – нельзя предположить, чтобы Россия не могла когда-либо достигнуть такого состояния, чтобы быть единственной в свете нацией и в отношении фабрик».

К числу наиболее ярких последователей либерального учения Адама Смита в России относится и Генрих (Андрей Карлович) Шторх (1766—1835), политэконом и государственный деятель, уроженец Остзейского края. Приезжавшие в Россию в начале XIX века иностранцы видели в Шторхе главу русской политической экономии и с удовольствием отмечали либерализм его суждений [31]. Шторх получил высшее образование в Гейдельбергском и Иенском университетах. Преподавал в Петербургском кадетском корпусе. Позднее читал курс политической экономии младшим братьям Александра I – великим князьям Николаю и Михаилу Павловичам. Этот курс послужил основой для наиболее значительной работы Шторха – «Курса политической экономии, или Изложения начал, обусловливающих народное благоденствие» в 6-ти томах, изданного по цензурном соображениям на французском языке в 1815 году. Эта книга принесла Шторху, уже имевшему почетное звание академика Петербургской Академии наук, европейскую известность. Она была переведена на немецкий язык, а также по рекомендации Ж. Б. Сэя переиздана в 1823 году в Париже с критическими примечаниями знаменитого французского экономиста.

Современники считали работу Шторха одним из лучших в Европе учебников политической экономии. Хорошо знакомый с экономической жизнью России, Шторх удачно иллюстрировал свои теоретические взгляды конкретными примерами. Он резко осуждал крепостное право и видел в нем главную причину отсталости страны. Книга Шторха содержала немало прямых заимствований, как из Смита, так и из работ его последователей и критиков – Гарнье, Сэя, Сисмонди, Тюрго, Бентама. Однако в ней было немало и оригинальных авторских суждений, касавшихся, в том числе и учения о ценности, которая, по его мнению, определяется полезностью, а также учения о «невещественных» благах.

Следуя за Смитом в его критике меркантилизма, Шторх в тоже время отмечал относительное историческое значение различных направлений экономической политики. По его мнению, каждой ступени хозяйственного развития соответствует наиболее выгодный род деятельности. В примитивном обществе всего выгоднее сельское хозяйство. По мере развития хозяйственного быта выгоды от сельского хозяйства медленнее прогрессируют, чем прибыли в других сферах деятельности, и сельское хозяйство начинает отставать от быстро растущих торговли и промышленности, причем торговля развивается раньше, чем обрабатывающая промышленность.

Существенный вклад вносит Шторх в понимание производительного труда, идя в этом отношении дальше Смита. Он делит блага на вещественные и невещественные. Совокупность первых составляет национальное богатство, совокупность вторых – национальную цивилизацию. И те, и другие вместе составляют национальное благосостояние. Невещественные блага Шторх делит на главные, к которым относит здоровье, знания, ремесленную ловкость, вкус, нравственность, религиозность, и вспомогательные – безопасность и досуг. По мнению Шторха, невещественные блага, так же, как и вещественные, могут накапливаться и обращаться. Отсюда он делает важный вывод о том, что труд создающих невещественные блага – учителей, врачей, чиновников и т. д. – следует считать в такой же степени производительным, как и труд земледельца, фабричного рабочего. Если по Смиту все, кто занимаются так называемыми услугами, живут на счет труда земледельцев и промышленных рабочих, то с одинаковым основанием, по мнению Шторха, можно сказать, что земледельцы и промышленные рабочие живут на счет тех, кто создает им безопасность, снабжает их знаниями, заботится об их здоровье. Различая народный доход и доход частный, Шторх относит в состав народного дохода и продукты духовного труда.

«Один предлагает свои наблюдения, свои указания; – писал Шторх, – другой свои соображения, свою опытность; третий свои руки, свои дарования, свою исполнительность. Общество нуждается в каждом из этих содействий, и каждое может существовать и действительно существует в обществе независимо от прочих.

Только в отношении к богатству народному, в совокупности полезностей, которым нация обязана труду, действия ученого, предпринимателя и работника представляются нам в тесной и глубокой связи. Это корень, ствол и ветви одного дерева» [32].

Работы Шторха высоко ценились не только его современниками, но и учеными последующих поколений. Не случайно в 1881 году один из ведущих представителей отечественной школы экономического либерализма И. В. Вернадский осуществил перевод на русский язык и издание первого тома «Курса политической экономии», снабдив его основательными комментариями. Необходимо отметить и то, что учение Шторха о невещественных благах и духовном труде в известной мере облегчило критическую оценку отечественными экономистами либерального направления марксовой теории прибавочной ценности (стоимости), дало основание отвергнуть предвзятое отношение основателя научного социализма к предпринимательской деятельности как к исключительно хищнической и эксплуататорской.

Серьезное влияние идей экономического либерализма испытали на себе и многие участники движения декабристов, интересовавшиеся экономическими вопросами. Все экономические концепции декабристов базировались на идеях Смита. Идеологи декабризма политически заострили учение «великого шотландца» о принципах невмешательства государства в экономическую деятельность и первыми в России провели четкую параллель между экономической свободой и свободой политической. Один из вождей декабризма, П. И. Пестель, например, непосредственно связывал защиту неприкосновенности личности и собственности, вытекающую из учения о невмешательстве государства в экономическую жизнь с отменой крепостничества.

Особо следует сказать о близко стоявшем к декабристам по своим воззрениям Николае Ивановиче Тургеневе (1789—1871). Ученый-экономист европейского масштаба, вынужденный провести большую часть жизни на чужбине, Тургенев вошёл в историю отечественной экономической науки, прежде всего, как автор «Опыта о теории налогов», выпущенного в 1818 году в Петербурге. В этом и других сочинениях Тургенева научный анализ экономических вопросов удачно сочетался с пропагандой передовых общественных идей. В основу его главной книги о теории налогов была положена мысль о том, что «никакая теория, как экономическая и финансовая, так и правительственная, не может принести хороших результатов, если она не основывается на свободе». Основы познания свободы дает наука. Она же приводит и к благосостоянию. «Образованность и просвещение, утверждая независимость, сделались [ныне] источником и славы и могущества, – писал Тургенев. – Самое благосостояние народа соделалось вместе и орудием, и залогом свободы». Наукой, которая «открыла тайны богатства народов» и «представляет истинные правила», является политическая экономия, один из важнейших разделов ее – учение о финансах с теорией налогов.

Основной смысл предлагаемой Тургеневым налоговой системы – возможное облегчение налоговой тяготы крестьянства и привлечение к ней привилегированных сословий. Способ взимания налогов в России должен быть коренным образом улучшен: вместо обложения заработной платы – взимание налога только с чистого дохода. Освобождение от налога должно коснуться и предметов первой необходимости, обложение которых весьма вредно с точки зрения народного благосостояния. Неисправные плательщики не должны быть наказуемы, особенно телесно, так как обложение должно касаться не физического «лица подданного», а его имущества. Лишение свободы за недоимки является совсем безрассудным средством.

Успешное решение проблем налогообложения Тургенев напрямую связывал с развитием демократических форм общественной жизни, в частности – народного представительства. При этом на протяжении всей своей книги автор не устает повторять мысль о том, что «все благое основывается на свободе, а злое – на противлении ей».

Являясь убежденным противником крепостного права, Тургенев высказывался за немедленное освобождение крестьян. В 1819 году он написал небольшое сочинение об отмене крепостного права, которое предназначалось непосредственно для императора Александра І [33]. В этой записке Тургенев настаивал на правительственной инициативе в деле ограничения крепостного права и на необходимости облегчения бремени барщины, варварской системы продажи людей поодиночке, уничтожении жестокого обращения и предоставлении крестьянам права жаловаться на помещика. Он предлагал также внести некоторые изменения в Закон 1803 года о вольных хлебопашцах, в том числе разрешить помещикам удерживать за собою право собственности на земли и при заключении с крестьянами добровольных условий, т. е. освобождать целые вотчины без земли, а крестьянам предоставлять право перехода.