Мой худший друг

Атмосфера душит. Веет могильным холодом. Руки выкручивает. Все слова теперь пустые. Каждое прикосновение – удар тока. Меня передергивает, будто кто-то изощренно ломает кость за костью.

– Арин…

Понимаю, что сейчас заплачет. Губы кусает, пытается казаться сильной. Протягиваю руку.

– Не трогай меня, пожалуйста. Ладно? Не надо.

Слеза по ее щеке все-таки скатывается. Арина быстро ее смахивает. Отворачивается.

– Не плачь, Арин… – сглатываю вставший в горле ком.

Что говорить? Что, блин, вообще говорят в таких ситуациях?

Другая бы давно послала. А Громова продолжает дышать тут со мной одним воздухом.

– Я домой. Такси нужно вызвать, – хрипит ломаным голосом.

– Я тебя отвезу.

– Не надо. Я не хочу тебя видеть.

– Я просто отвезу. Ночь, Арин. Никаких разговоров и прикосновений не будет. Обещал твоему отцу, что верну тебя домой…

Слабо улыбаюсь. Она смотрит на дверь. Думает. Потом кивает.

– Никто не должен знать, Тим, – звучит примерно на середине пути. – Мне не нужны сплетни и грязь.

– Хорошо.

– Выполни, пожалуйста, мою просьбу. Я не хочу сейчас расспросов дома…

– Я провожу.

Сжимаю ее ладонь, понимая, что в последний раз. Облегчил совесть? Проще не стало.

Она кивает и резко выдергивает руку из моей. В спешке выбирается из машины. Как только оказывается на улице, несется к дому и падает у самого крыльца.

Блин! Ускорившись, иду туда.

Аринка сидит на дорожке и смотрит на свое разбитое колено.

Секунда. Две. Три.

Ее взгляд взметается вверх, сталкивается с моим. И именно в этот момент ее прорывает. Она начинает рыдать. Громко, до кашля. В какой-то момент накрывает рот ладонью, потому что начинает икать.

– Зачем ты это сделал? Зачем? – глотает слезы, продолжая сидеть на земле.

Опускаюсь на корточки, чтобы ее поднять, и мне сразу прилетает пара хаотичных ударов по плечам, груди, даже по лицу, кажется.

Пропускаю все это фоном. Подхватываю Громову под колени одной рукой, второй под спину. Поднимаю. Она больше не дергается, только плачет.

Прижимаю к себе крепче. Наверное, ей так только противней, но сделать я с собой ничего не могу. Беру по максимуму, как в последний раз…

Колено кровоточит. Приложилась она неслабо.

Захожу в дом. Внутри все еще есть жизнь. Голоса, смех. Не из гостиной, из кухни все это доносится.

Не разуваясь, иду вглубь дома, к лестнице.

Аринкина мать выпрыгивает как черт из табакерки. Не вовремя.

– Вы чего так рано?

Матерюсь про себя и медленно разворачиваюсь к старшей Громовой лицом. Теперь она видит Аринку. Всю заплаканную, с разбитым коленом и без туфли. Именно в таком виде я держу ее на руках.

– Арина? – тетя Ульяна охает.

– Ногу подвернула, мам, – Аринка всхлипывает, – коленку разбила на лестнице. Тим настоял на том, что лучше домой поехать.

– Правильно настоял, – вмешивается ее отец. – Ульяна, аптечку принеси.

– Все хорошо, пап.

Бегло оцениваю обстановку. В доме в качестве гостей остались только мои предки и Катькины. Они все тоже на шум выползли. Ловлю взгляд своего отца. Вместо тысячи слов, блин.

– Ну вот как ты так? – причитает Аринина мать.

– Каблуки, мам, оступилась.

Ариша натянуто улыбается. На меня больше не смотрит. Совсем.

Глава 28

Ариша

Отрываю пластырь и наблюдаю, как из ранки сочится кровь. Стекает по колену тонкой струйкой, ударяясь о край белоснежной ванны. Мазохистка.

Кожу адски печет, но это гораздо лучше. Физическая боль сейчас спасение.

Морально я истощена. Неделя. Прошла неделя!

Семь дней, которые я провела дома. Притворилась больной. Впервые в жизни притворилась больной, чтобы не ездить в школу. Чтобы не видеть его. Не слышать…

Из глаз снова брызжут слезы. Соленые, горячие, ненавистные. Они стали уже чем-то само собой разумеющимся. Я могу долго смотреть в одну точку, а потом разреветься. Улыбаться родителям днем, а ночью выть в подушку от терзающей сердце боли. От мыслей, которые лезут в голову двадцать четыре на семь.

Яркие картинки, на которых он и она. Жестоко. Мое сознание ведет себя слишком жестоко. Усугубляет ситуацию. Я сама ее усугубляю, потому как не могу отпустить. Для этого нужно время, которое, кажется, окончательно замедлилось.

Ночью хуже всего. Потому что темно и тихо. Рай для воспоминаний. Они навязчивые.

Моя самооценка трещит по швам, я ненавижу себя за слабость. За то, что думаю о нем постоянно. За то, что хочу простить.

Правда хочу. Это зреющее решение преследует. От него невозможно скрыться.

Всего лишь поцелуй. Ведь это не так страшно, правда? Он же сознался, честно все рассказал… Честно, через неделю, когда ситуация достигла критичной отметки.

Неделю! Он водил меня за нос, целовал, обнимал – после нее.

Был с ней, а потом со мной. Разве этого мало, чтобы возненавидеть? Кажется, да.

Зарываюсь пальцами в волосы и тянусь к полу. Опускаюсь на корточки, облокачиваюсь на холодный бортик ванны.

Есть не могу и спать тоже.

Под глазами круги, частенько тошнит от голода. Такая болезненная тяжесть в желудке. Слона бы съела, но, как только смотрю на еду, почти что выворачивает. Защитная реакция психики. Она травит мой организм в попытке сохранить нервную систему и остатки здравого смысла.

Мама уверена, что это вирус, что я подхватила какую-то кишечную заразу.

И я хочу, чтоб это было именно так, чтобы сердце перестало болезненно сжиматься и кровоточить.

Сегодня праздничная линейка. Потом череда экзаменов. Выпускной.

Мама не знает, что больше нас с Азариным ничего не связывает. Спрашивает постоянно, с улыбкой. Я тоже стараюсь улыбаться, не хочу скандалов. Хорошо, что папа улетел в командировку, его всю эту ужасную неделю нет дома. Он бы точно не поверил в несуществующую инфекцию…

Глаза снова жжет от слез. Сколько я уже сижу в ванной? Полчаса? Час?

Резко выпрямляюсь и ловлю жесткую вспышку головокружения. Едва успеваю ухватиться за раковину. Упираюсь ладонями в белоснежную эмаль. Делаю глубокий вдох.

Нужно замазать синяки.

Платье на линейку готово. Лежит на кровати вместе с гольфами и пиджаком.

Выдавливаю тональную основу из тюбика и наношу на лицо пальцами. Усиленно замазываю синяки персиковым корректором. Тон на лицо поплотнее, румяна для придания себе «живого» вида.

Полчаса без переживаний, а потом снова накрывает.

Я ведь ей не поверила. Янка говорила правду, а я решила, что она всего лишь ничтожная лгунья, которая хочет нас рассорить.

Плевать на Романову. Она не раз открыто показывала свою позицию. Не молчала. На нее мне плевать.

В моей голове просто абсолютно не укладывается, как это мог сделать ОН? Если бы я не позвонила, возможно… Возможно, он бы с ней переспал. Он сам это сказал. Не смягчил дурацкую правду…

Лучше бы соврал. Не нужна мне была его дурацкая правда. Не нужна!

Швыряю пудреницу в косметичку и делаю еще один глубокий вдох.

– Ты справишься, – улыбаюсь своему отражению.

Пока переодеваюсь, в комнату поднимается мама. Предлагает позавтракать. Интересуется, как я, и даже помогает заплести косу.

На кухню я спускаюсь и даже с горем пополам вмещаю в себя йогурт и половинку злакового батончика.

– Папа приедет? – спрашиваю и щелкаю ремнем безопасности.

– Да, позвонил, сказал, что уже приземлился.

– Хорошо.

Снова улыбаюсь, даже не вымученно. Это большое облегчение, что сегодня родители тоже будут в школе.

– Мам, я хотела сказать, – закусываю губу, – насчет Тима…

– Вы поругались?

– Мы расстались.

На мамином лице проступает удивление. Она поворачивается ко мне на пару секунд, но этого хватает, чтобы понять, насколько эта новость для нее неожиданная.

– Что-то случилось?

– Ну, у нас планы на жизнь разные. Как-то не выходит… Я думаю о будущем, ну а Тим… Тим о том, в какой бы клуб сходить сегодня.

Мама понимающе кивает, ну или делает вид, что понимающе.

– Может быть, еще помиритесь, – улыбается. Видимо, хочет меня приободрить.

– Вряд ли, – вздыхаю, – это была моя идея. Расстаться. Поэтому вряд ли, – облизываю губы.

– Ладно. Но это не повод морить себя голодом. Я всю неделю наблюдаю за тем, как ты себя мучаешь.

Значит, в инфекцию даже мама не поверила…

– Сегодня я поела…

– Йогурт и батончик, – вздыхает. – Ну хоть что-то.

Машина пересекает территорию школы. В глаза мне сразу бросается кортеж из трех машин. Это Азарины. Дядя Серёжа не ездит без водителя и охраны.

Растрепанную макушку Тима я тоже замечаю. Он хмурится, что-то отвечает своей матери, и та скептически улыбается. Они переговариваются, пока дядь Серёжа расхаживает туда-сюда с телефоном. Стандартная картинка.

– Ульяна!

Азарина взмахивает рукой, заметив нас. Мы уже вылезли из машины.

Мама огибает капот и сжимает мою ладонь. Очень крепко.

– Все хорошо, не переживай, Арин. Я рядом.

Сильнее вцепляюсь в мамину руку. Когда подходим к Азариным, мой взгляд устремляется к асфальту. Я вежливо выдавливаю приветствие и таращусь на свои туфли.

Чувствую, что Тим смотрит.

Сердце снова сдавливает, а ладони становятся влажными.

– Вертолетов уже подходил, – улавливаю голос теть Алёны. – Нам сказал в актовый идти, а Тиму – в класс. Но у нас вот, – косится на мужа, который довольно жестко с кем-то говорит по телефону.

– Давай тогда Стёпу дождемся, – это уже моя мама. – А вам в класс.

Последнее, видимо мне адресовано. Киваю и делаю мелкий шаг в сторону учебного корпуса. В нос ударяет запах Азаринской туалетной воды. Кажется, зря я завтракала. Велика вероятность, что все это сейчас окажется на асфальте.

Задерживаю дыхание. Ускоряюсь. Азарин идет следом. Шаг в шаг.

– Как твоя нога? – подает голос.

Свой гадкий, мерзкий голос, от которого у меня волоски на коже дыбом встают.

– Ты бы лучше спросил, как мое сердце! – парирую и вхожу в фойе.

Тим плетется следом. Молчит. Не дотрагивается до меня, к счастью.

Но я, как и всегда, рано радуюсь. Стоит нам подойти к лестнице, как он заталкивает меня под нее. Дежавю. В первый школьный день было то же самое.

– Чего тебе? – впервые за сегодня смотрю ему в глаза.

– Я тебе звоню всю неделю. Пишу.

– Ты в черном списке.

– Да понял уже, – перебирает пальцами свои растрепанные ветром волосы.

А потом, потом его пальцы дотрагиваются до моего запястья. Вздрагиваю. Электрический разряд проходит через все тело в ту же секунду.

Стараюсь дышать. Изо всех сил стараюсь не подавать вида. Убираю руку, а он, он снова.

Теперь уже наглее сжимает мою ладонь и смотрит. Прямо в глаза смотрит.

– Не… не надо, – бормочу и сама себя не слышу. Он, наверное, и подавно.

– Прости меня, пожалуйста.

Тим говорит спокойно, но выглядит совсем не таким. Глаза бегают, пальцы на моей ладони то сжимаются, то разжимаются, а еще он притопывает носком кроссовка по паркету.

– Линейка. Вертолетов просил всех подняться в класс, Тим.

Азарин будто не слышит. Продолжает стоять напротив. Чтобы выбраться из-под лестницы, мне нужно его отодвинуть либо как-то протиснуться.

– Обещай, что сегодня поговорим.

– Ты сказал, что не будешь донимать разговорами и объяснениями.

– Я знаю, просто…

– Пожалуйста, давай пойдем в класс.

Тим еще пару секунд на меня смотрит, после чего заторможенно кивает и делает шаг в сторону.

В класс мы приходим по отдельности. Я забегаю первой. Натягиваю фальшивую улыбку, стараясь изо всех сил имитировать радость. Азарин даже не старается, заходит мрачнее тучи и кислее кефира.

В обсуждении, куда мы поедем после линейки, участия не принимает. Тупо сидит на задней парте, залипая в телефон.

Вздыхаю. Снова зачем-то бросила на него взгляд.

Может быть, он правда сожалеет?

Еще раз бегло оцениваю хмурое Тимкино лицо и прихожу к выводу, что все-таки да. Он действительно раскаивается.

Только вот мне, мне от этого легче? Пока я еще не разобралась.

Глава 29

Ариша

Наверное, вальс дается мне труднее всего. Почему? Все просто – мы в паре с Тимом.

Он снова так близко. Его горячая ладонь лежит чуть выше моей талии. Подбородок вздернут, но это не мешает ему на меня пялиться. Все так же мрачно. Со стороны может даже показаться, что надменно, но это, конечно, не так.

Слишком остро чувствую взгляд темных глаз. Щеки пылают. Сама стараюсь смотреть куда-то в район его груди. На белоснежную рубашку в вырезе темно-синего пиджака, а иногда на наши переплетенные пальцы.

Жарко. Прохладные порывы ветра не спасают. Крошечная капелька пота щекочет кожу между лопаток.

Музыка становится громче, все наши семь пар поочередно начинают ускоряться. Ноги сегодня меня совершенно не слушаются. Я перебираю ими, практически не попадая в ритм.

Нужно собраться. Почему я снова веду себя как безвольная тряпка? Подумаешь, какое горе… Неосознанно впиваюсь ногтями Тиму в плечо. Нужно взять себя в руки. Я же могу!

Расправляю плечи, чувствуя, как мои позвонки вытягиваются один за другим, и абсолютно случайно вскидываю голову. Этого хватает, чтобы наши с Азариным взгляды пересеклись. Во рту мгновенно становится сухо. Глаза мечутся по его лицу.

Он стискивает челюсти. Смотрит сверху вниз. Замечаю, как на секундочку уголки его губ заостряются в слабой улыбке.

Демонстративно отворачиваюсь.

Спокойно лежащая до этого ладонь на моей талии усиливает давление. Сразу же. Азарин реагирует предсказуемо, начинает демонстрировать физическую силу. Подтягивает к себе ближе. Еще немного, и мне вообще не придется перебирать ногами, потому что он просто поднимет меня над асфальтом.

Сглатываю. Осознание того, что мы продолжаем кружиться в вальсе и смотреть друг на друга, дурманит. Да-да. Я снова повернулась. Снова глаза в глаза. Адская пытка, садистская.

Переступаю с носка на носок и чувствую легкое головокружение. Дело в танце, который превращается в волчок, или в этой сводящей с ума близости?

Азарин прищуривается. Смотрит. Долго. Пристально. Упорно. На миг даже кажется, что мы остановились, но это не так.

Мои ноги подхватили ритм, и теперь все тело действует по заученному сценарию. Даже голову для этого включать не нужно. Да и вряд ли я сейчас смогу себе это позволить.

Думать отныне – роскошь. Особенно когда рядом он.

Ловлю себя на том, что смотрю на Азаринские губы. Идеальные, красиво очерченные, но отныне такие ненавистные. Он целовал Янку. Улыбался ей, наверное… Трогал ее.

По телу бежит дрожь. Его прикосновения чувствуются острее. Хочется сбежать или хотя бы закрыть глаза.

Тим сглатывает, я вижу, как дергается его кадык. Думаю, он заметил, как помрачнело мое лицо.

Музыка начинает стихать, а мы – замедляться.

Азарин возвращает меня в нашу выстроенную линейку. Сам отходит в ее противоположную сторону.

Остальная часть праздника проходит очень быстро. По крайней мере, мне так кажется.

Я не успеваю вручить завучу цветы, услышать поздравление дяди Серёжи, как главного мецената школы, а время уже обед.

Фотосессия длиною почти в два с половиной часа. У школы, в школе. С девочками, с мальчиками, одиночно, парно…

Вздрагиваю от легкого прикосновения и стараюсь улыбаться. Фотографии должны быть красивыми, не будут они отражать, что сегодня творится у меня на душе.

Тим подтягивает меня к себе за плечо, нагло устроив на нем свою ладонь. Зажмуриваюсь на секундочку, а потом, потом широко улыбаюсь. Будто мне здесь весело, а его прикосновения приятны.

В какой-то момент наши пальцы переплетаются. Фотограф просит пройти чуть в сторону. Делаю шаг. Еще один.

Как по минному полю передвигаюсь. Азарин рядом, как клещ в мою руку вцепился. Я не вырываюсь, не вижу смысла устраивать скандал или другую показуху. Просто делаю то, что говорит фотограф.

Почему-то паршивее всего становится на совместном семейном фото. Не тогда, когда с мамой и папой, а когда к нам присоединяются Токманы и Азарины. Понимание, что мы с Тимом повязаны на всю жизнь, убивает. Наши родители продолжат дружить, как и двадцать лет до этого. Мне придется видеть его на совместных праздниках…

– Кать, вы дальше куда?

– К Королеву, мам.

– В Жуковку?

– Угу.

Пока теть Наташа выспрашивает о наших дальнейших планах, я разглядываю школьный двор. Становится немного грустно. Печалит понимание, что школьной жизни вот-вот придет конец.

На дачу к Королеву мы приезжаем около шести вечера. Дачей, это, конечно, не является. В моем понимании точно. Это огромный двухэтажный дом, вокруг которого простирается не менее огромный участок.

Ребята рассыпаются по зоне барбекю.

На улице сегодня жарко. Практически лето. Поправляю заправленную в шорты майку и надеваю солнцезащитные очки.

Катя выходит из особняка с Данисом за ручку. Она тоже, как и я, ходила переодеваться. Только вот прихватила с собой Кайсарова, и, судя по времени, «переодевались» они минут сорок.

– Арин, будешь?

Костя Зубов протягивает мне тарелку, на которой лежит только-только снятая с гриля рыба.

– Да, спасибо, – улыбаюсь и забираю тарелочку из его рук.

Видимо, Зубов воспринимает мою вежливость за согласие с ним поболтать. Потому что тут же усаживается на другую сторону плетеного дивана, где я, собственно, и устроилась.

Удивительно даже, наш класс с параллельным чаще всего был в контрах, но на «даче» Королева собрались все без исключения.

– У вас расход?

Не сразу понимаю вопрос Зубова. Костик кидает многозначительный взгляд на Тима, который о чем-то спорит с Андреем, а потом, видимо почувствовав, что на него смотрят, поворачивается к нам.

Я замечаю все. Как Тим сжимает кулаки, как прищуривается и как его темные глаза превращаются в бездны. Ему явно не нравится то, что он видит.

Зубов, как назло, придвигается ближе и закидывает руку на спинку диванчика.

Вокруг целая куча девчонок, но он почему-то решил выбрать объектом своего пикапа именно меня. Я не хочу скандала и тем более провоцировать Азарина на мордобой, от которого он явно сейчас не откажется.

– Скорее недопонимание, – поджимаю губы и отстраняюсь. Переползаю на другой край дивана.

– Да ладно, я ж все вижу.

– Что именно?

– Вы сегодня весь день в разных углах.

– И все же тебя это не касается, – мило улыбаюсь и делаю глоток сока.

Солнце уже спряталось. Жара спала, но ветерок по-прежнему теплый. Он щекочет голые плечи, по которым разбегаются мурашки.

Заметив это, Зубов в ту же минуту накидывает на меня плед и снова материализуется рядом, хотя уходил. Я вроде как открыто показала, что не хочу общаться.

– Спасибо.

– Слушай, может, мы завтра сходим куда-нибудь?

– Что?

Удивленно смотрю Косте в глаза. Они у него светлее, чем мои. Он довольно симпатичный, высокий, занимается фехтованием. Постоянно ездит на какие-то соревнования.

– Ну там в парк, или в рестик, или… Где тебе нравится?

Он улыбается, а потом берет меня за руку. Очень неожиданно. Вздрагиваю и сразу прячу ладонь под плед.

– Зубов, мечталку захлопни.

Мои плечи мгновенно напрягаются, и мягкий плед сползает к локтям.

Когда Азарин успел к нам подойти? Почему я этого не заметила?

Он весь вечер обитает где-то неподалеку, но не подходит. В основном зависает с Королевым и каким-то парнем, которого я раньше не видела. Он явно не из нашей школы.

– Иначе что? – Зубов вытягивается во весь рост.

Теперь они стоят друг напротив друга.

– Иначе я сам тебе ее закрою, – Тим скалится, – дрянь какая-то к тебе прицепилась, – демонстративно щелкает Костика по плечу.

И этого оказывается достаточно. Всего лишь искра и две секунды.

Я даже не понимаю, как завязывается эта драка. Слово за слово, и вот они уже катаются по земле.

– Андрей! – визжу, замечая Королева.

Тот не медлит, оттаскивает Тима, кто-то из ребят то же самое делает с Костей.

Азарин буксует ногами по газону, вырывается.

– Да хорошо! – это уже Андрей орет. – Остынь.

– Отвали, Король.

– Хватит, – часто дышу и смотрю на Тима. – Прекрати.

Меня немного потряхивает. Адреналин, видимо.

Тим вытирает с губы кровь тыльной стороной ладони и хлопает друга по плечу.

– Пусти. Нормально все.

То, что все вокруг концентрируют внимание на произошедшем, конечно, неудивительно.

Азарин отталкивается от земли. Выпрямляется. По инерции ловлю его испепеляющий взгляд.

– Пошли, – резковато хватает за руку. Не спрашивает и не дает выбора. Тупо тянет за собой.

Если бы не десятки глаз, я бы, наверное, сопротивлялась. Он это прекрасно знает, поэтому и наглеет.

Так, в несколько десятков шагов, мы оказываемся за углом дома. Прилипаю спиной к прохладному фасаду из камня и выдергиваю свою руку из Азаринской ладони.

– Совсем, да? – шиплю.

– Ты хотела, чтобы все осталось как есть, – Тим нависает надо мной, упираясь рукой в стену. – Якобы у нас ничего не случалось. Для вида, – морщится.

– Я просто хотела без грязи. Им необязательно знать, что между нами происходит, потому что их это не касается. Пусть думают, как самим нравится, но распространяться о том, что у нас произошло…

– Прекрати транслировать эту заученную правильность! По морде мне съезди, наори. Только не надо, – косится за угол, – с ним…

Тим переходит на шепот. Он крепко стискивает мою ладонь в своей. Подается еще ближе. Пара сантиметров между лицами. Нужно всего лишь привстать на носочки, и я легко смогу коснуться его губ своими.

Боже, что в моей голове?

– Что с ним? – отвожу взгляд, возвращаясь к нашему диалогу.

– Провоцировать. С ним…

– Я тебя не провоцирую, – качаю головой. – Я просто живу дальше, Тим. И тебе советую.

Но он меня будто не слышит. Или не хочет. Честно говоря, у него такое взвинченное состояние, что неудивительна такая выборочная глухота.

– Я тебе всю неделю звоню. Ты молчишь! Хочу поговорить, ты сбегаешь. Как мне до тебя достучаться? Я виноват. Я осел. Я знаю. Но я не хочу, – сквозь зубы, – не хочу так.

– Я тоже так не хочу. Зря вообще сюда приехала. – Выдыхаю. – Хорошего вечера, – ныряю под его вытянутую руку.

Лучше и правда уйти. Только он не дает. Тянет обратно к себе. Бесцеремонно. Впечатываюсь спиной Тиму в грудь. Часто душу.

– Не надо.

Качаю головой и неожиданно даже для самой себя всхлипываю.

Азарин игнорирует, разворачивает к себе лицом и впивается в губы. Теряюсь. На несколько секунд точно, иначе как объяснить то, что мои пальцы скользят по его щекам, а сердце предательски замирает?

– Не надо, – отстраняюсь, плотно сжимая губы.

– Это все?

Тим часто и громко дышит.

– Между нами?

– Да, – кое-как нахожу в себе силы, чтобы ответить.

– Я тебя услышал. Пока, Громова.

Он разжимает захват. Отстраняется. Как только он это делает, становится холодно.

Все же простить оказывается куда сложнее. Если я это сделаю, то предам себя.

Тим уходит. Каждый его шаг отдается ударом в сердце. Больно. Очень. В какой-то момент я хочу побежать следом. Срываюсь с места, но слышу лишь громкий рев мотора.

Он уехал.

Растерянно озираюсь и даже пару раз ловлю на себе сочувствующие взгляды. Но все это не так страшно, как то, о чем я узнаю завтра…

Глава 30

Тим

«Я просто живу дальше, Тим. И тебе советую».

Каждая буква этой фразы шарашит по нервам отбойным молотком.

«Живу дальше, просто живу дальше…»

Злость высвобождается энергией. Ее слишком много, она охватывает тело и разум за короткий промежуток времени. Душно. В машине включен климат-контроль, но мне все равно жарко. Лоб покрывается испариной.

Крепче сжимаю руль влажными пальцами. Челюсти стискиваются до онемения.

Как известно, взрыв в твердой среде вызывает разрушение и дробление. То же самое в эту секунду происходит со всем моим внутренним миром. Самообладание трещит по швам. Сердце уже давно сбилось с привычного ритма, а отголоски учащенных ударов сдавливают виски.

Разбитая губа уже не кровоточит. Я даже боли не чувствую, потому что из меня будто душу по кускам вытряхивают. Изощренно так отрезают, по миллиметру…

Стрелка спидометра ложится. Наращивать скорость больше нет смысла. Это максимум.

Прыгаю из ряда в ряд, пытаясь прийти в себя, но не получается.

Перед глазами воспоминания, череда красивых моментов, и на каждом, каждом присутствует Громова.

Никогда не думал, что со мной это случится. Что это вообще возможно.

Сердце сжимается. Кровоточит.

Злость вперемешку с болью. Страх накрыл бетонной плитой. Страх того, что ничего уже не исправить.

Я снова сорвался. Снова с ней. Раньше такого не случалось. До появления в моей жизни Арины я не вел себя как псих. Мне было ровно. На все. На всех.