Фиалковое сердце Питбуля

Выдох. Довольный. Я уже знаю, что найду фотографа, а там выкуплю права или исходники.

– Карина, отчёты, два кофе, и все максимально быстро. У меня нет времени.

– Одну минуту, Назар Георгиевич.

– Глок, не отсвечивай.

– Есть, босс.

Секретарша остаётся за спиной, Глок проходит за мной следом в кабинет и устраивается на диванчике, я жму кнопку, открывающую жалюзи, дальше быстрый взгляд на охранника – уже перевалил за две трети книги, с которой таскается везде и прогрессирует с каждым днём в плане скорости чтения. Затянуло. Радует, что не бросил, но эта радость испаряется и превращается в фон, стоит опуститься в свое кресло и включить компьютер. Времени действительно мало, и очень хочется убедиться, что в мое отсутствие все работает, как швейцарские часы.

– Назар Георгиевич. Ваш кофе и вся текучка на сегодня.

– Спасибо, Карина, свободна, – отпускаю секретаря и тут же останавливаю, не понимая почему в раскрытой папке лежит всего один лист. – Карина? – поднимаю его, даже смотрю на обратную сторону, но кроме «текучки» в виде выписки о состоянии счетов, ничего нет.

– Проект Пархатова закрыли, Семён Андреевич очень доволен, деньги поступили сегодня утром. Саркасов просил исключительно ваших рекомендаций по фасаду, но я подумала, что Сергей справится сам и отправила его с эскизами вашего прошлого проекта. Пуравина как обычно позвонила с утра и переиграла дубовый паркет обратно на мрамор, стоимость изменений внесенных в проект она сразу же перевела на счёт и выклянчила кого-нибудь проехаться с ней по магазинам посмотреть образцы. Я отправила Марину, – задумавшись на секунду, Карина поправила очки и улыбнулась. – Все, Назар Георгиевич. Остальные работают в штатном режиме. Ах, да! Совсем забыла. Саша из бухгалтерии просила узнать подпишете вы отпуск на три дня или ей брать за свой счёт.

– Похороны?

– Нет, Назар Георгиевич. У нее мальчик с командировки вернулся, – заулыбалась Карина.

– Сколько они не виделись?

– Полгода, Назар Георгиевич.

– Пусть пишет на две недели с сегодняшнего числа и едет домой. Хотя… Вызови ей такси, оплатим с корпоративного, и… совсем забыл… сними им на две недели номер для новобрачных в «Golden J» и попроси администратора на видное место поставить самую большую упаковку презервативов, которая у них только есть. Ещё один затопленный слезами отчёт мне ни к чему.

– Назар Георгиевич, это жестоко, – рассмеялась девушка и испарилась, цокая каблуками, после моего, теперь уже совсем не шутливого:

– Выполняй.

– Маловато будет одной, босс, – гоготнул Глок, не поднимая головы от книги. – Если полгода воздержания и на две недели в отрыв. Я б две подогнал. Как вспомню себя с армейки…

– Глок, – усмехнулся я, – давай-ка включим калькулятор и посчитаем. Четырнадцать дней, в пачке сто штук. Семь на день, так?

– Босс, полгода и семь раз в день – это вообще ни о чем. Поверьте, я знаю о чем говорю.

– Черт с тобой, – давясь от хохота, жму кнопку селектора. – Карина, добавь ещё одну упаковку. Персонально от эксперта Михаила.

– Хорошо, Назар Георгиевич, – прыснула от смеха секретарь, а Глок насупился и уставился в книгу, усиленно водя пальцем по странице.

Время до двух пролетает незаметно. Я все же лезу перепроверить проекты, отзваниваюсь Марине узнать, что они выбрали и выбрали ли мраморную плитку вообще. Пуравина не тот клиент, с которой хочется связываться, но ее муж очень просил взяться за дом. Три предыдущих архитектора слились ещё на стадии составления технического задания – фантазия Павлины Алексеевны отказывалась прислушиваться к существованию банальных законов физики и до хрипоты требовала парящие колонны в зале, подсмотренные в чем-то крайне фантастическом. То, что это в принципе не возможно, женщине было не доказать, но на помощь пришли иллюзия и обман зрения. Перелопатив проект так, чтобы все несущие колонны оказались по краям, те самые «парящие» скопировали до миллиметра по фотографиям и перенесли в трехмерную компьютерную модель, подключив режим бога, фокусника и вокзального каталы в одном лице. Катала отвлекал внимание, показывая красивые картинки, фокусник судорожно придумывал как заставить парить вполне себе весомый объект, а бог скрестил пальцы и выставил на стол первый полуметровый образец из стекла и пластика. Полностью прозрачное стекло основания плавно перетекало в пластик колонны, а он, в свою очередь, в капитель, заматованный под перистые облака. «Хочу!» Восторг и экстаз у заказчицы, кошмар для стекольщиков и сборщиков, и безумие очередных хотелок, слетевшей с тормозов фантазии. Почти два года ада и скрещенные пальцы на стадии финишной отделки. Закроем этот проект и «AvA» на неделю растворится в запое с любыми капризами за счёт Пуравина – официальное обещание Романа Львовича, озвученное и подписанное им в присутствии всех причастных. Самый сложный по всем аспектам проект, и Пуравина определилась с мрамором… Не верю. Это слишком нереальная ситуация, чтобы Пуравина, наконец, определилась.

Я даже не обратил внимания на охранников, выскочивших из своей будки и кинувшихся открывать перед нами турникет и вызывать служебный лифт.

– Добрый день Назар Георгиевич.

– Добрый день, – киваю в ответ на автомате, мысленно все ещё ища возможные подводные камни с мрамором на полу.

В принципе, даже если припрет делать пол с подогревом, все решаемо. Силовые кабеля рассчитывались и на большую нагрузку, уже по техзаданию самого Пуравина, а в пиковую они выдержат и небольшой концерт с подогревом всего и вся.

– Назар Георгиевич.

Батя встречает на выходе из лифта и не сканирует на наличие оружия и сюрпризов. Маленькое несоответствие, расхождение с привычным распорядком мигом обостряет чуйку, выводя ее подозрительность на максимум. Глок топает все так же по левую руку, Батя закрывает собой справа, но оставляет мне достаточно свободного места для маневра. Молча продолжаю идти к дверям в зал для совещаний, соседнее помещение от кабинета отца, но секретарша предупредительно открывает дверь не в него, а в кабинет.

– Назар Георгиевич, все уже готово к встрече.

– Спасибо.

Оля или Поля, в упор не могу вспомнить имя одной из двух секретарш отца. Чёртовы близняшки с абсолютной, почти стопроцентной схожестью. Одно время они хотя бы красили волосы в разные оттенки блонда, но года полтора назад будто специально решили усложнить всем входящим задачу. И лишь отец их как-то различал. Скорее всего по графику работы. Не останавливаясь, захожу в кабинет и обвожу взглядом заранее подготовленную постановку имени Георгия Авалова. У стола оставлено два кресла – Черкессу и сыну, во главе одно, а на столе, ровно напротив него, на расстоянии «взять при желании», «Perrier» и любимый мной бокал-куб – идеальная высота и толщина дна, чтобы вода в нем не нагревалась быстрее, чем нужно. Для посетителей та же вода, но другие стаканы. Фарс, выкрученный на максимум с пока непонятной мне целью, но, зная отца, педантичность которого давно стала притчей, она есть. Четкая, определенная, продуманная до мелочей.

– Глок, устраивайся. Батя, свободен. Скажи секретарю, чтобы принесла Глоку чай. Черный. С шиповником, – обхожу стол, занимаю место во главе стола, подмечая все больше новых деталей.

На полочках под столешницей справа тонкая папка с вензелем, слева ровная стопка чистой бумаги в органайзере. В ящиках точная копия письменных принадлежностей, которые стоят у меня в офисе и кабинетах дома и в квартире. Достаю, расставляю в привычном и удобном мне порядке на лаковую поверхность, после немного прикрываю жалюзи за спиной, направляя лучи света на пока пустующие кресла, дальше открываю папку и по диагонали пробегаюсь по сухой статистике цифр по Черкессу и его сектору ответственности. Последний лист – краткая характеристика его сына, Касима. Слишком сжатая, чтобы делать определенные выводы, но достаточная для того, чтобы оценить замысел отца во всей его красе. Правая рука Счетовода сегодня будет принимать решение, основываясь на результатах чужой работы, положенной в папку, и своих собственных знаниях, полученных с момента совершеннолетия. Ровно в восемнадцать я начал крутиться, решив, что и самостоятельно смогу добиться успеха. Тачки, недвижимость, свой бизнес, уже полностью легальный, и теперь «проверка на вшивость». Сможет ли Питбуль проглотить кусок, в который так рьяно вцепился, или все же поперхнется.

– Назар Георгиевич, чай для Михаила, – секретарь передает аккуратную чашечку Глоку и выжидательно смотрит на меня. – Ольга. Может, у вас есть какие-либо распоряжения?

– Мне нужен лед.

Приподнимаю свой стакан, и девушка без лишних расшаркиваний забирает его, идёт к бару и достает специальными щипчиками два металлических кубика из, скрытой в недрах объемного шкафа, морозилки. Они опускаются на дно стеклянного куба, следом в него наливается вода, все тот же неизменный «Perrier», на ту самую высоту, которую неоднократно видел отец, знает мой секретарь, на звук могу определить я.

– Спасибо, Ольга. Вы свободны.

Разворачивающееся шоу все больше отдает постановкой Авалова старшего, а до его официального начала остаётся всего лишь немногим больше пяти минут. И я не удивляюсь, когда в левом нижнем ящике стола нахожу пачку сигарет, пепельницу и зажигалку. Счетовод подготовил поле для игры, Питбуль принял ее правила, ждём оставшихся игроков.

– Назар Георгиевич, к вам посетители.

Голос секретаря из динамика селектора, Глок, пришибленный ему непонятной перестановкой и происходящей постановкой, смотрит на меня, поднимаясь со своего места на диванчике.

– Сядь, – в голосе прорезывается сталь, я не люблю игры вслепую, но еще меньше люблю суету. Жму кнопку и произношу, – Ольга, впустите.

Сам поднимаюсь из-за стола и выхожу пожать руки тем самым посетителям – Черкессу и его сыну.

– Жалил, Касим.

– Назар.

Крепкое рукопожатие полноватого мужчины с хитрым прищуром глаз и вялое, едва ли не безжизненное, его сына. Слишком бледная кожа, даже для простого северянина, а для араба и вовсе. Неестественно расширенные зрачки, суетливые глаза, старающиеся смотреть прямо, но неконтролируемо скачущие по сторонам.

– Прошу, господа, я вас слушаю, – жестом предлагаю занять кресла, Черкессу показываю на бар, намекая чувствовать себя как дома.

– Спасибо, Назар, но сперва о делах. Отметить всегда успеем.

– Твоя правда, Жалил. Я внимательно слушаю. Что за предложение у твоего сына?

– Назар, дело вот в чем, – Черкесс с улыбкой осматривает кабинет и цокает языком. – Большой человек, большой кабинет. Большому человеку решить наш вопрос легче легкого.

– Жалил, если ты собрался заходить издалека, а не говорить о деле, прибереги красивые слова для торжеств. Там они будут более уместны, – останавливаю поток лести и ненужного расхваливания и перевожу взгляд на Касима. – Если у тебя ко мне предложение, то я хочу услышать его от тебя, Касим. Я слушаю.

Переглянувшись с отцом, парень издает нервный смешок а после него начинает тараторить, сдвинувшись на самый край своего кресла.

– Буль, короче, тема такая. У меня есть кореш, у него дядька банчит травой. Может достать мет, экстази, герыч, кокс. Короче, любой кайф, какой только захочешь. Партии от сорока кило и выше. Тут бадяжим, я толковых людей знаю, удваиваем и толкаем. Процент в общак гарантирую, ну и тебе за помощь. Ну как?

– Точные объемы партий. Стоимость килограмма каждого на закупе и при продаже. Точки поставки. Места сбыта и хранения. Сколько человек в этом завязано. Кто из ментов тебя прикрывает. Сам принимаешь?

– Нет-нет, Буль, ты чего? Я только так, чисто попробовал товар, – снова хохочет, – чтобы без подстав и типа на своей шкуре. За качество отвечаю.

– За какое из? – отпиваю из своего бокала, медленно перевожу взгляд на Черкесса и спрашиваю его. – Это тот разговор и то самое предложение, которое должно было меня заинтересовать?

– Назар, я понимаю, что для тебя это в диковинку…

– Для меня в диковинку, когда два человека приходят и просят помощи, не предоставив никакой финансовой отчетности. Я не вижу и не слышу ни одной точной цифры. Если они есть, покажите.

– Эй-эй, Буль, – озираясь по сторонам Касим машет ладонью Глоку. – Чел, ты не кипишуй. Нормальные цифры. Все схвачено.

– Мой ответ нет, – ладонью осаживаю открывшего рот Черкесса. – Я в первую очередь бизнесмен и думаю о прибыли. Если бы я каждый раз полагался на такие обещания, то моя фирма давно вылетела в трубу. Черкесс, я уважаю тебя и то, чем ты занимаешься. У тебя в этом направлении свои успехи. Но ответь себе честно, ты бы принял такое предложение от незнакомого тебе человека?

– Назар, мы разговаривали с твоим отцом, он сказал, что ты решишь наш вопрос.

– Я его решил и сказал «нет». Хочешь сказать, что мой отец тебя обманул? Хочешь сказать, что Счетовод обманул тебя? – скрипнув зубами, нависаю над столом, – Или я тебя обманул и не решил твой вопрос?

Боковым зрением замечаю ладонь Глока, скрывшуюся под полой пиджака, и медленно качаю головой, только Касим взвинчивается со своего кресла, будто ему в задницу воткнули раскаленный штырь.

– Сел! – рявкаю, припечатывая ладонью столешницу и переводя взгляд на Черкесса. – Твой сын наркоман. Я не работаю с наркоманами. Я не работаю с теми, кто не отдает отчет своим поступкам и действиям. Мне нужны цифры. Как только они у тебя появятся, приходи и поговорим. С ним, – показываю на ржущего без причины Касима, – я дела вести не буду. И предупреждаю – увижу или узнаю, что он что-то барыжит в городе за моей спиной, я спрошу с тебя, Черкесс. Ровно так же, как спросил бы Счетовод.

16. Эва

– Эв, у тебя там телефон разрывается. Поменяй уже рингтон, а? Мы чуть не сдохли пока его слушали, – Анька, шлепая сланцами, заходит в душевую и взвизгивает, когда из лейки на нее льется ледяная вода. – Петрова! Сучка! Не все же моржи, как ты!

– Купи себе уже вибратор! Нервная стала от недотраха, – Регинка хохочет и уворачивается от летящей в ее сторону мочалки, а потом, в ответ, снимает свою лейку и врубает душ на полную, выкрутив на максимум холодную воду.

– А-а-а-а-а!!! Сучка! Регинка, дура!

Анька визжит, забиваясь в угол кабинки, чтобы на нее попадало меньше воды, сдергивает свою лейку с держателя и через пару секунд в душевой визжат уже все: и те, кто развязал эту войну, и те, кто попал под ледяной душ за компанию. Прыская от смеха, жду когда в обмене «любезностями» образуется мимолётный промежуток затишья и пулей выскакиваю из душевой, едва не навернувшись на скользком кафеле.

– Что там, Эв? – Надя, соседка по шкафчикам, уже заканчивающая одеваться, смотрит на меня с вопросом, а я хохочу и машу ладонью в сторону визгов, вышедших на новый уровень:

– Анька с Региной с ума сходят.

– А-а-а, – тянет она, хихикает на очередной поток Аниного мата и ультразвуковой визг, оборвавший его на полуслове, а потом кивает на мой шкафчик. – Тебе звонили.

– Ага, спасибо. Анька уже сказала.

Вытираю руки полотенцем, чтобы посмотреть, кто так «пробесил» Аню Ванессой Мэй, и удивленно таращусь на уведомление, показывающее двенадцать пропущенных звонков от Назара. Странная, необъяснимая тревога обрушивается на меня лавиной, я жму на иконку вызова, замерев с полотенцем, прижатым к груди, а в трубке звучит длинный гудок, следом еще один и еще, а потом переполошенный голос Назара, ускоряющий эту лавину до невообразимой паники:

– Эвридика ты где?

– В школе, а что? – отвечаю, не понимая чем могут быть вызваны такой странный вопрос и особенно интонация. – Что-то случилось?

– Да. Эв… ты… мочь? – большую половину слов глушит шум ветра и громкий рокот, но я уже начинаю торопливо вытираться и киваю:

– Да! Конечно!

– Буду… ять.. ут.

– Поняла!

– Эв, что-то случилось?

– Не знаю, Надь. Наверное.

Надя, отложив расчёску на полочку, смотрит на мое суматошное вытирание и сбор вещей в сумку вперемешку с одеванием, но я лишь жму плечами в ответ на тревожный взгляд и скачу в трусах и лифчике к шкафчику Ани, чтобы хоть немного подсушить свою гриву. Мне страшно от того, что что-то, непонятно что, произошло, а мысли все крутятся в голове, перебирая возможные варианты, один другого хуже, и придают скорости моим сборам.

С полупросушенными и распущенными волосами, на ходу застегивая куртку, я выскакиваю из дверей и ойкаю, когда Назар выдергивает из моих рук сумку, закидывает ее мне на спину как рюкзак, потом напяливает на голову шлем и за руку тянет к рокочущему мотоциклу.

– Что случилось?

– Все потом. Садись и держись крепче.

Паника уже не просто бьет в виски, она шкалит по максимуму, холодя кончики пальцев неизвестностью, но я сажусь на седло, не раздумывая, обхватываю Назара руками и прижимаюсь к нему всем телом, визжа от испуга, когда мотоцикл срывается с места, встав на одно колесо.

– Назар! Назар! – кричу, вцепляясь мертвой хваткой в кожанку и вжимаясь грудью в спину Назара, гонящего свой мотоцикл с сумасшедшей скоростью по улицам, лавируя между машинами, – Ма-а-а-ма-а-а-а! – свой собственный визг режет уши, а сердце ухает в пятки, когда на одном из поворотов мы наклоняемся и едва не касаемся асфальта. – Наза-а-а-а-ар!

Не знаю каким чудом мы не грохнулись и не разбились. Мне страшно думать о том, что может произойти, не справься Назар с управлением, только он ставит мотоцикл в нормальное положение и снова выкручивает газ на полную, поднимая двухколесное чудовище на дыбы, а я визжу, как резаная, и все крепче прижимаюсь к спине Назара.

«Чтобы я ещё хоть раз села на мотоцикл! Да никогда в жизни!»

Мысли, пришпоренные адреналиновой волной, заполнившей все мое тело без остатка, истерично колошматятся внутри головы. Только на краю сознания вспыхивает сумасшедший восторг от того, что мы летим по городу, разрезая его на двое рычащим мотоциклом, а я чувствую под руками спокойные и уверенные удары сердца, для которого все происходящее под контролем. Если это безумие вообще может кто-то контролировать, то только Назар. Но даже осознание этого не может заставить меня открыть глаза и разжать пальцы, кажется, намертво вцепившиеся в кожанку.

Я рвано дышу, боясь поверить в то, что мотоцикл наконец остановился. Страшно открывать глаза, чтобы посмотреть куда мы так гнали. Мне даже кажется, что эта остановка не больше, чем временная, и стоит хотя бы приоткрыть один глаз, гонка начнется снова. Только рокочущее урчание мотора обрывается, Назар что-то делает и мотоцикл немного смещается назад, а потом моих пальцев касаются его горячие ладони, накрывают их, согревая.

– Эвридика?

– Г-г-г-где м-м-м-мы?

– Здесь.

– Г-г-г-где з-з-з-здесь?

– Там, где должны были оказаться, – снова уклончиво отвечает Назар, негромко смеясь. – Я тебя немного обманул, чтобы ты смогла кое-что увидеть.

– Ч-ч-ч-что?

– Открой глаза и посмотри.

С опаской разлепляю один глаз, потом второй, продолжая стискивать куртку Назара. Осторожно поворачиваю голову налево, ведь справа нет ничего кроме расписанной граффити трансформаторной будки, а она вряд ли могла быть целью этой гонки по городу. Кованый забор, широкие открытые ворота, сквозь которые неторопливо идут люди. «Мирославский парк отдыха» – вывеска с графиком работы. Я смотрю на нее и, прочитав три раза, чтобы убедиться в том, что и так понятно, начинаю хохотать, как припадочная.

– А что случилось, что нам так срочно надо было сюда приехать? – спрашиваю, а сама немного разжимаю пальцы, чтобы ладони Назара смогли накрыть их полностью.

– Надо слезть и сходить в сам парк, чтобы посмотреть. Рассказывать не интересно, – он снова уходит от ответа, но мне хочется посидеть и перевести дух ещё немного, поэтому задаю, кажется, самый глупый вопрос:

– Это твой мотоцикл?

– Мой, – вполне очевидный ответ и приятный смех. – А вы, оказывается, трусиха, Эвридика Васильевна.

– А вы, уже второй раз меня обманываете, Назар Георгиевич, – улыбаюсь я и внезапно понимаю, что продолжаю сидеть, не выпустив, прижавшись к спине Назара, и мне это нравится, несмотря на его обман.

– Каюсь, виновен.

– Ещё бы, – усмехаюсь, мотаю головой и все же нехотя убираю руки с груди Назара. – Не отделаетесь теперь пирожными, Назар Георгиевич.

– И я этому безумно рад.

– Что? В смысле рад?

– Вы только что развязали мне руки, Эвридика Васильевна. Теперь не удивляйтесь, что я начну замаливать свои грехи на полную катушку.

Назар с лёгкостью слезает с мотоцикла, чего нельзя сказать обо мне. Я стекаю с него трясущейся каракатицей, все ещё не веря, что можно выдохнуть с облегчением. Не без помощи стягиваю шлем и снимаю сумку со спины – Назар перехватывает ее, закидывает на плечо и широко улыбается, когда прошу его не спешить и дать достать резинку, чтобы собрать волосы в хвост.

– Оставь, пожалуйста так.

От его взгляда я почему-то смущаюсь и несколько мгновений изучаю трещинки на асфальте, стесняясь поднять глаза обратно. Смотрю на свои кроссовки, потом на кроссовки Назара, удивлённо поднимаюсь взглядом по вытертым джинсам к краю кожанки с зубастой молнией. И только сейчас понимаю, что впервые вижу Назара не в костюме. Он широко улыбается, когда я, осмелев, смотрю ему в глаза, пальцами взъерошивает свои волосы, окончательно превращаясь в немного развязного парня, у которого есть мотоцикл и больше ничего не важно. Может, только эта улыбка, обескураживающе-завораживающая, и негромкое «Эвридика Васильевна» с пьянящей хрипотцой в голосе выдают в нем серьезного человека.

Назар закрепляет сумку и оба шлема поверх сиденья, притянув их эластичной сеткой, чтобы не упали, и улыбается в ответ на мой вопрос: «А не украдут?»

– Не переживай, Эвридика. За мотоциклом и вещами присмотрят. Идём?

Кто и откуда будет смотреть за вещами, если на парковке нет охраны от слова совсем, я не знаю, но Назар так уверен в своих словах, что мне ничего не остаётся делать, как кивнуть, соглашаясь, и подать ему руку, увидев протянутую ладонь. Мое ответное движение получается само собой разумеющимся на предложение, подкреплённое все той же широкой улыбкой. Я понятия не имею как так можно улыбаться, но мне всё больше нравится улыбка Назара. Что-то в ней подкупает, только я никак не могу понять что. В ней нет обмана или какой-то фальши. Обыкновенная улыбка счастливого человека, и я иду за ним ко входу в парк, держусь за руку, и все же немного краснею. Нет, не от стыда или чего-то такого. Стыд не может отзываться пузырьками шоколадного мусса, курсирующими внутри, а они там появились буквально сразу. Мне просто нравится держаться за руку, чувствовать ее тепло и что-то ещё. Непонятное, непривычное, но завораживающее этой своей непонятностью до ужаса.

– Если честно, то я сто лет не был здесь, – Назар осмотрелся по сторонам, а потом улыбнувшись шире повел меня к небольшому ларьку, где купил сладкую вату. – Это не тебе. Ты же отказалась от сладкого.

Сказать, что я опешила от такой внезапной несправедливости? Нет, не опешила. Я чуть не задохнулась, выпучив глаза, а Назар, жмурясь от удовольствия, отщипнул небольшой кусочек от огромного шара, отправил его себе в рот. Следом оторвал чуть больше и рассмеялся, когда я схватила его руку с ватой и оторвала от нее большой кусман.

– Эвридика Васильевна, ай-ай-ай, – покачал он головой, улыбаясь от уха до уха.

– Не ай-ай-ай, Назар Георгиевич, а «не хотите ли попробовать»! – захохотала я, дёргая руку, которую Назар поднял над головой. – Мало того, что вы меня обманули, так теперь ещё и ватой жадничаете поделиться!?

– Ты любишь вату?

– Представь себе, люблю!

– А разве балеринам ее можно?

– Можно!

– Тогда держи, – Назар протянул мне вату на палочке, а сам заулыбался шире. – Я, если честно, вату не очень люблю.

– Опять обман?

– Где? – удивился Назар, обернулся, всматриваясь в проходящих мимо людей и даже остановил одного, спрашивая. – Извините, а вы не видели тут обман? Мы его потеряли и не можем найти.

– Что? – опешил мужчина, а Назар с серьезным лицом повторил:

– Обман. Такой маленький с хвостиком. Не видели?

– Придурки, – отмахнулся мужчина, и я прыснула от смеха.

– Давай на обратном пути поищем? – предложил Назар, протягивая мне ладонь.

– Давай. Только что-то мне подсказывает, что мы его не найдем.

Как оказалось, сегодня в Мирославском парке было официальное открытие после реконструкции. Мы с Манькой ходили сюда пару раз года два назад, а потом как-то перестали, ведь ничего особенного здесь не было. Обыкновенный парк с прудом, где большую часть гуляющих составляли девушки с колясками и пенсионеры. Первые неспешно шли по дорожкам, негромко переговариваясь, чтобы не разбудить своих малышей, вторые больше сидели на скамейках, обсуждая новости, или рассматривали проходящих мимо. А сейчас парк изменился. В нем установили новые фонари под старину, заменили скамейки, освежили асфальтовое покрытие и высадили новые кусты вдоль дорожек. За ними можно было рассмотреть ровные площадки с беседками, где-то появились детские площадочки с качелями и песочницами, но главное изменение коснулось той части, которая два года назад выглядела заброшенной. Я даже невольно остановилась, рассматривая парк аттракционов и огромное колесо обозрения. Зажмурилась и снова открыла глаза, не веря тому, что вижу.