Фиалковое сердце Питбуля

– Пойдем-ка перекурим, Назар, да мы все же ближе к дому поедем. Можем и тебя подкинуть.

– Спасибо, я на своей, – деликатно отказываюсь, не зная каким образом доберусь до машины после такого плотного чаепития.

– Ну раз на машине, то сам, – кивнул мужчина, поднимаясь из-за стола. – На чем хоть ездишь?

– «Трекхок», «Камаро», – ответил и заулыбался на понимающее угуканье и очередную вспышку румянца на щеках Эвридики.

– «Самара», говоришь? Неплохая машина, у Григорьича сын на такой ездит. Багажник, как по мне, маловат, конечно. Нам вон картошку возить надо или ту же рассаду весной. Вам молодым не понять.

– Всему свое время, Василий Павлович, – согласился я, пропуская мужчину на балкон.

– А то! По молодости-то запросы совсем другие, – хмыкнув, отец Эвридики взял предложенную мной сигарету и, закурив ее, выпустил дым в открытую створку окна. – Пьешь?

– Нет.

– Этот что ли? Язвенник?

– Почему сразу язвенник? Могу выпить за компанию, но мне это не интересно.

– Не интересно, – хмыкнул Василий Павлович и, смотря мне в глаза, уже серьезным тоном произнес. – Вот что я тебе скажу, Назар. Я вас городских насквозь вижу. Голову девкам цветочками пудрите, а сами о другом думаете. Цветочков у нас на даче пруд пруди, а Эвка одна. Я за нее с тебя три шкуры спущу, не посмотрю, что архитектор. Если побаловать решил, лучше сразу себе венок заказывай. В мешок закину и вывезу в лес – век никто не сыщет.

– А если нет? – спросил я, не разрывая взгляд.

– Там посмотрим, и время покажет. Поди не дурной и услышал, что сказать тебе хочу. Эвку мы не для шалостей ростили.

– А я не для шалостей с ней и познакомился, Василий Павлович.

– Ну тогда и мешок глядишь не пригодится, – многозначительно улыбнулся он и глубоко затянулся, переводя взгляд на улицу. – Эх, погодка-то нынче какая…

Передав Глоку две банки с солёными огурцами и помидорами, кое-как устраиваюсь на заднем сиденье и откидываю голову на подголовник.

– Домой, босс?

– Глок, дай немного передохнуть, – выдыхаю, расстегиваю пару пуговиц на вороте рубашки, ослабляю ремень и смеюсь. – Надо было тебя с собой брать. Я столько есть не могу.

– Вкусно хоть было, босс?

– Сало с чесноком, закруточки, потом картошка жареная, – перечисляю все, что мама Эвридики умудрилась приготовить и впихнуть в меня под разговор, и снова выдыхаю. – Кормили на убой, Глок.

– Домашнее если, то чего не есть-то?

– Не спорю, но не в таких количествах.

– Да пару месяцев так поедите, привыкнете, – Глок, гоготнув, заводит двигатель и взглядом провожает чету Симоновых, вышедших из подъезда. – А в общем как?

– Батя грозился вывезти в лес и прикопать, мать закармливала, как в последний раз.

– Ну, значит, нормально.

– Нормально, Глок, но в следующий раз пойдешь со мной.

– Не вопрос, босс. Я домашнее уважаю. Домой?

– Поехали. Только не гони.

14. Эва

Если можно сгореть со стыда, то я сгорела. Хватило одной секунды, чтобы уши вспыхнули огнем от того, что Назар увидел мое белье в ванной. Не мог не увидеть. Глупая надежда, что трусики на верёвке остались незамеченными им, истаяла сразу, как в поле зрения попали мои белые плавки с розовыми рюшечками – нелепее и смешнее сложно представить, но рядом с ними сушились и другие, и лифчики, и пижама с лисичками. Я выскочила из ванной, не зная куда себя деть и как открутить время хотя бы на пять минут назад, чтобы догадаться задернуть штору или снять и спрятать белье в ту же стиралку. А все мама со своими распросами. Заговорила, заболтала, из головы и вылетело. Господи, ну вот почему они не предупредили, что приедут?

– Стрекозка, я что-то тебя совсем не узнаю. Может, мы с папой что не так спросили? Так ты пойми, нам же интересно с кем ты встречаешься.

– Мамуль, – простонала я, уже не отрицая маминого «встречаетесь» – бесполезно. Не услышала ни с первого раза, ни с сотого.

– Ой, с тобой каши сегодня не сваришь, – махнула она ладонью, обнимая меня. – Интересный мальчик этот твой Назар, не переживай. Мне он понравился, да и папе вроде тоже. Вась, как тебе?

– Посмотрим, Галь, – подмигнул мне папа и заторопил маму. – Давай, мать, время не тяни. Нам ещё до дому ехать.

– Все-все-все! Одеваюсь я уже, одеваюсь, не рычи только, – засуетилась мама. Накинула куртку, поправила волосы и, чмокнув меня и Маньку, выскочила на площадку.

И стоило только ей оказаться за дверями, папа тут же сунул мне в ладонь несколько сложенных купюр.

– Мамке только не говори, – прошептал он, – Подхалтурил тут малехо.

– Пап, забери! У меня есть, – я попыталась вернуть деньги обратно, но папа только рассмеялся:

– Эвка, не смеши. Есть у нее. Знаю я вашу стипендию. В холодильник смотреть страшно – мышам веситься не на чем. Бери, говорю, тебе они лишними не будут. Куртешку купишь новую или чего там надо. Да хоть в том же кафе посидите. Да Мань? – подмигнул Маньке, жующей толстенный бутерброд в четыре этажа, торопливо чмокнул меня в лоб и пошел догонять маму.

А я так и осталась стоять у дверей, держа в ладони деньги, о которых не стоило рассказывать маме, которая ещё на кухне ровно так же, втихушку, сунула мне «да тут премию небольшую выписали» и сказала не говорить об этом отцу. Посмотрела на довольную моську Маньки, больше похожую на вечно голодного хомяка, перевела взгляд на вешалку и ойкнула. Внизу, на полочке, где стояли сумки, поверх моей лежал видимо сползший с крючка шелковый шарф Назара. Я сперва подхватила его и дернулась в тапочках вернуть оставленную вещь, потом кинулась на кухню посмотреть в окно уехал он или нет, дальше пролетела обратно в коридор за телефоном и, вытащив его из сумки, выругалась – мобильный не подавал признаков жизни, разрядившись как обычно в самое неподходящее время.

– Эф, ты фо? – поинтересовалась Манька, зайдя за мной в комнату, куда я рванула с телефоном в одной руке и шарфом в другой.

– Сел, а Назар забыл, – протараторила я, кивнув на шарфик и телефон, и продолжила переворачивать содержимое ящика в поисках зарядного, которому ровно в этот момент стало скучно и оно решило поиграть в прятки.

– И фо?

– Отдать хочу, вот что. Мань, ты моё зарядное случайно не видела?

– На куфне лефит, – ответила она, не забывая откусить очередной кусок своего бутерброда.

Проводила меня, поскакавшую на поиски, удивлённым взглядом и все с тем же набитым ртом подсказала, что кто-то очень умный как обычно бросил свою зарядку на подоконнике. В принципе, я бы и сама об этом вспомнила. Наверное. Сперва бы правда перевернула вверх дном квартиру и, так и не найдя, пошла просить у Маньки ее, благо что одинаковые, а она с довольной моськой привела меня на кухню, отодвинула штору, за которую я положила обмотанный проводом блок и спросила:

– Это не подойдет?

Что меня вынуждало оставлять зарядку на подоконнике? Зачем было его класть именно за штору? Не знаю. Но уже везде, где только можно, стоило налепить стикеров с надписью: «Нужна зарядка? Посмотри на кухне за правой шторой!» И добавить что-нибудь обидное в конце. Чтобы уже запомнила класть вечно теряющееся зарядное в одно место. Желательно видное, а не в уголок, куда нормальные люди ни за что в жизни не станут убирать нужное каждый день.

Позвонить Назару второй раз оказалось в разы проще, и я даже не растерялась, когда он негромко рассмеялся в ответ на мое сбивчивое: «Привет, ты шарф у меня оставил».

– Как жаль, что ты так легко раскусила мой хитрый план, Эвридика, – вздохнул Назар. – Признаюсь. Оставил специально, чтобы был повод напроситься в гости или встретиться ещё раз. Но, если ты настаиваешь, могу вернуться и забрать прямо сейчас.

– Нет-нет, я совсем не против встретиться снова, просто подумала, что… – протараторила я, ойкнула, осознав что именно только что произнесла вслух, и уже одними губами прошептала. – Ой, дура…

И в ответ на повисшую тишину снова раздался негромкий смех, а на моих губах появилась улыбка:

– Ты меня специально провел, да? – спросила я.

– Самую малость, Эвридика Васильевна, – сразу же признался Назар. – Но я уже услышал, что вы ничего не имеете против ещё одной нашей встречи. Услышал и запомнил. Ну и так как полностью признаю свою вину, предлагаю вам решать где и когда она пройдет.

– Назар Георгиевич! – включаясь в эту шутливую игру, грозно произнесла я, едва сдерживаясь, чтобы не захохотать. – Вы крайне бессовестный человек.

– Каюсь, виновен, Эвридика Васильевна. Требуйте любую компенсацию. Обязуюсь загладить свою вину. Как ты на это смотришь, Эвридика.

Голос Назара в одно мгновение перестал быть шутливым и наполнился бархатной хрипотцой, в которой мое имя вновь прозвучало по-особенному. Не как раньше. От восьми букв, произнесенных так, будто звучание каждой доставляет Назару удовольствие, у меня на загривке высыпали приятные мурашки, а сердце запнулось и заколошматилось, разгоняя по венам уже знакомые пузырьки шоколадного мусса.

– Я… я подумаю, – зарделась я и растерялась, увидев в отражении стекла свои осоловело-счастливые глаза. – Давай… Давай, я подумаю и мы созвонимся завтра?

– Хорошо, Эвридика. Я буду ждать твоего звонка. Спокойной ночи, Эвридика.

– И тебе, – едва слышно прошептала я, растекаясь от очередной, уже двойной, порции хрипящего бархата, проникающего куда-то глубоко-глубоко.

– Приятных снов, Эвридика, – произнес Назар и первым нажал кнопку завершения вызова, добивая меня окончательно.

Толпы мурашек забесновались по моему телу, приподнимая дыбом прозрачные волоски на руках и скашивая и без того ослабевшие ноги. Я буквально стекла на табурет, прикрывая глаза и растворяясь в лопающихся пузырьках, наполняющих кровь чем-то непонятным, но до ужаса приятным и тягучим. Это что-то завораживало, заставляло дышать через раз и отзывалось приятным теплом внизу живота. Такое странное, немного пугающее и в то же время манящее ощущение, которое хотелось распробовать чуть больше, чтобы понять его до конца.

– Эв? – протянула Манька.

– Он сказал позвонить завтра, – заулыбалась я в ответ, не открывая глаз.

– Эвуль? С тобой все хорошо?

– Угу.

– Точно?

– Манечка, со мной все хорошо, – выдохнула я, посмотрела на подругу и повторила ещё раз. – Мань, все хорошо. Все просто замечательно!

– Ну да, – недоверчиво согласилась она и зачем-то потрогала мой лоб. – Странно.

Что именно показалось Маньке странным, она не сказала, но все время, пока переставляла посуду в раковину, косилась на меня, сидящую с глупой счастливой улыбкой, а потом просто махнула рукой. Да я сама не могла объяснить, что со мной происходило и почему в ответ на приятную бархотную хрипоту в голосе Назара все внутри начинало петь и вибрировать. Мне очень нравилось, что он произносил мое имя. Но больше – как он его произносил.

Уже перед сном, приняв душ и переодевшись в те самые нелепые трусики и пижамку с лисичками, я пошла на кухню попить воды, а на обратном пути в комнату свернула к вешалке и потрогала висящий на ней шарф Назара. Холодящее в первую секунду ощущение от шелка, сменилось приятным, очень напоминающим то самое мимолётное прикосновение пальцев к запястью, и мне не пришло ничего умнее в голову, как снять шарф и накинуть его на плечи, прикрывая глаза. Снова этот мимолётный холодок, обжигающий горящую после душа кожу, и следом, буквально через несколько мгновений, в воздухе возник немного непривычный аромат мужского парфюма, приятно щекочущий ноздри своими резкими нотами цитруса, кардамона и кориандра. В нем было что-то ещё, неуловимое, но до боли знакомое, и я поднесла край шарфа к носу, вдохнула чуть глубже, пытаясь разобрать что это. Невольно провела тканью по щеке, губам, шее… Ещё не понимая, что именно в ответ на эти прикосновения в голове путаются мысли, а низ живота начинает тянуть так, что хочется чего-то большего, чем ощущение шарфа на плечах. Чего-нибудь более тяжёлого, сильного, горячего… Обняв себя поверх шелковой ткани, я провела по ней ладонью и дернулась, испугавшись того, как полыхнуло в груди на свое собственное прикосновение. Лишь в голове, сквозь туман, прозвучало «Эвридика» голосом Назара. С той самой бархатной хрипотцой. Да! Рвано выдохнув, я помотала головой, стянула с себя шарф, но не повесила на крючок, а сложила и понесла в комнату, чтобы положить на тумбочку. Зачем? Не знаю. Мне захотелось, чтобы ночью аромат его одеколона или туалетной воды парил вокруг, обнимал меня, а может и целовал… Дурные мысли медленно кружились, танцуя, и я танцевала среди них, проваливаясь в сон, где вместо шарфа мои плечи обнимали руки… Сильные, уверенные… а потом появились они – обжигающе-нежные губы…

Я подскочила рывком, не отдавая отчёта где нахожусь и почему мое сердце колошматится как сумасшедшее. Щеки, шея, руки, да все тело горело огнем, и эпицентр его находился внизу живота. Оттуда жадные сполохи поднимались выше, опаляя грудь и пересохшие губы. Они же волнами растекались по дрожащим ногам, и я затравленно ощупывала себя, дыша загнанной лошадью, и пыталась вспомнить, что мне снилось. Или кто. Ответ крутился на краю подсознания, только он ускользал все время, а потом и вовсе испарился после трели звонка и пары раздраженных ударов в дверь.

Посмотрев на безмятежно дрыхнувшую Маньку, я накинула халат и босиком подошла к дверям.

– Кто там?

– Блядь, да вы заебали! Я вам что, будильник? – прорычал в ответ мужской голос, и я, посмотрев в глазок, узнала курьера из кофейни.

– Одну минуточку, – произнесла, торопливо завязывая пояс и драпируясь.

– Да че ж не час-то!? Мне ж, блядь, только к вам заказы возить! Конечно, а разве может быть по-другому!? Давай, сходи там ещё душ прими, чё уж! Я подожду! Мне ведь платят как раз за ожидание! – разорялся парень, а когда я открыла дверь, окинул меня злым взглядом и протянул планшет с ручкой. – Сука, как вы меня бесите! Я ваш адрес уже ненавижу! В кошмарах скоро сниться начнет!

– Извините, – виновато прошептала я, поставив роспись.

– Да не, все, блядь, нормально! Приятного, блядь, аппетита! Спасибо, что выбрали нашу кофейню! Лучше б Макдак так задрачивали! – парень снова окинул меня колючим взглядом и протянул коробку. – Слушай, не заказывай больше ничего, а. Уже поперек горла стоите!

– А вы почему мне хамите!? – вскинулась я. – Я позвоню вашему начальству!

– И чего!?

– И того! Расскажу, как вы с клиентами общаетесь!

– Да какие вы клиенты? Клиенты ждут, а не дрыхнут…

– А ваше какое дело, чем я занимаюсь? – перебила я парня. – Вам так-то деньги платят!

– Слушай, за такие деньги, которые мне платят, скажи спасибо, что я вообще приехал!

– Да? Вам мало платят!? Ладно! Я прямо сейчас позвоню и расскажу, что и как вы говорите! – решительно выкрикнула я.

– Да звони! Только не удивляйся, если в следующий раз я твой заказ пару раз уроню.

– Хамло! – выплюнула в лицо парню и грохнула дверью, твердо решив позвонить и пожаловаться на такую клиентоориентированность.

Сходила в комнату, взяла свой телефон и пока не пропал запал позвонила и расписала в красках какие курьеры работают в кофейне и как они разговаривают с клиентами.

– Приносим вам свои самые искренние извинения. Мы прямо сейчас примем меры и гарантируем, что впредь такое больше не повторится. Спасибо, что сообщили об этом неприятном инциденте. Ещё раз приносим свои извинения.

– Спасибо, – кивнула я, завершила вызов и злорадно улыбнулась. – Вот теперь посмотрим, как ты запоешь, хамло.

Мерзкое послевкусие от общения с курьером стало испаряться, стоило мне начать открывать коробку. Я даже не сомневалась, что она от Назара и первым делом достала черную карточку со строчкой: «С добрым утром, Эвридика Васильевна. Надеюсь, вы улыбнетесь». От нее на губах действительно появилась счастливая улыбка, а когда я подняла шуршащую упаковочную бумагу, внутри проснулась визжащая от восторга девочка. Два клубничный коктейля в прозрачных стаканах с рисунком, имитирующим покрытое морозным узором стекло, и, ставшие практически визитной карточкой, две пары десертов: запечённые в тесте груши и клафути с черешней. Я проткнула трубочкой крышку стакана, попробовала ещё холодный напиток и зажмурилась, откусив небольшой кусочек груши – божественное сочетание вкусов одним махом стерло из памяти грубияна-курьера и все те гадости, которые он наговорил. Подтянув к себе телефон и включив на нем громкую связь, я нажала на иконку вызова рядом с последним в списке и произнесла, улыбаясь от уха до уха:

– Доброе утро, Назар Георгиевич. Я получила ваше послание.

– Доброе, Эвридика Васильевна, – ответил он, рассмеявшись. – Надеюсь, вы хотя бы на секунду улыбнулись.

– Улыбнулась, – кивнула я.

– Тогда я не могу не порадоваться. Ведь улыбка девушки с таким именем – это невероятное сочетание.

– Как клубничный коктейль и запеченная груша?

– О нет. Вряд ли хоть какой-то десерт может сравниться с улыбкой Эвридики. Это слишком изысканное сочетание… Ты же сейчас улыбаешься, Эвридика?

– Да, – прошептала я, чувствуя как внутри вновь разгорается безумное пламя.

15. Назар

Запеченная груша и клубничный коктейль? О нет. Я снова пробую десерт в сочетании с молочным напитком, улыбаясь послевкусию прозвучавшего «Назар Георгиевич», смотрю в окно на просыпающийся город и его улицы, по которым курсируют коробки автобусов, но взгляд неизменно возвращается к верхушке колеса обозрения, виднеющегося над крышами домов.

– Назар?

Требовательный оклик отца из-за спины, но как и до разговора с Эвридикой я отрицательно мотаю головой. Клуб Гони уйдет к Хану. Это решение уже принято и никаких изменений не будет.

– Гоня тебе нужен? – спрашиваю, делая крохотный глоток напитка и разворачиваясь к отцу.

Он не отвечает. Неторопливо перебирает бумаги на моем столе, рассматривая эскизы бани для родителей Эвридики.

– Странно. Хотел бы я знать причину, по которой тебе стали интересны бани.

– Хотел бы я знать причину, по которой ты впрягаешься за Гоню.

– Интересный вариант, – отец складывает листы в ровную стопку, возвращая их ровно в то место, где они лежали, смотрит мне в глаза, буравя взглядом больше по привычке, чем требуя ответа.

Я чувствую, что Гоняев – лишь повод приехать с утра, а самое главное ещё не озвучено и никак не связано с баней или клубом, который Хан по моей указке кошмарит последние дни на полную катушку. «Le Vice» поменяет владельца, это уже вопрос времени и принципа – отец демонстративно не лезет в мои перестановки, дав на них свое молчаливое согласие. Мне этого достаточно, как и скупой оценки проекта, над которым просидел всю ночь. Между моим дипломом по архитектуре и дипломом брата по юриспруденции одобрение отца всегда звучало в сторону последнего.

– Ничего не хочешь рассказать?

– А должен?

Я подхожу к столу, опускаю на него стакан с коктейлем, рядом кладу телефон и недоеденную грушу. Молчаливый обмен взглядами, словно очередная проверка кто первым сдаст свои позиции. После минуты такого «внимания» Арсений уже вскинул бы лапки вверх и полетел делать то, что от него хотели увидеть. На эту покладистость мне периодически хотелось рассмеяться брату в лицо. Юрист с таким мягким характером – бред, но отец получил то, что хотел, и теперь Арсений мог летать по курортам и попивать коктейльчики на пляже. Офис его ждёт, пара юристов изображает активность и вроде как даже ведёт несколько мелких дел… Успешность, стабильность, размеренность и показуха… Я бы уже через месяц завыл от такой жизни.

– Двойной и без сахара? – спрашиваю, хотя и знаю о привычке и любви отца к черному кофе по утрам.

– Не расскажешь? – усмехается, но цепкий взгляд все так же продолжает сверлить мою черепную коробку.

– Нет. Хочешь услышать отчёт, тогда лучше позвони Арсению и спроси с кем он вчера переспал.

Я иду к кофемашине, ставлю на поддон кружку и выбираю максимальную крепость варки, отец молча опускается на стул, взглядом показывает на бутылку коньяка в баре:

– Немного, Назар.

– Пару капель для запаха или ложку?

– Ложку. И включи вытяжку.

Оборачиваюсь посмотреть, что именно будет курить отец, и врубаю вытяжку на две трети ее мощности – сигара. Достаточно многообещающе, если обращать внимание на детали.

В пепельницу падает идеально отрезанный гильотиной кончик сигары, вальяжно-неторопливое попыхивание сменяется двумя смакующими затяжками. Идеальное колечко дыма и приглашающий жест сесть напротив. Только я у себя дома, а не в кабинете отца. В ответ на его сигарный ритуал мне тоже есть чем ответить. Тостер начинает подсушивать хлеб, кофе машина варит уже привычное с утра эспрессо, а на столешницу опускается салфетка с приборами. Словно по нотам, я готовлю себе завтрак, игнорируя попыхивание и изучающий взгляд прищуренных глаз. У него свой ритуал, у меня свой: яйцо пашот, подсушенный хлеб, пара ломтиков поджаренного бекона и эспрессо в тонкой фарфоровой кружке. Эстетика в каждом моменте.

Переложив яйцо поверх хлеба и украсив его тремя листиками базилика, сбоку выкладываю бекон, прохожусь салфеткой по краю тарелки и, поправив кружку, поставленную ровно в центр блюдца, опускаюсь на стул, отмечая невольную улыбку отца:

– Забыл поперчить.

– Я ничего не забываю. У всего свое время, – отпиваю глоток эспрессо и тянусь к перечнице.

– В два часа приедет Черкесс с сыном. У тебя с ними встреча.

– У меня? – уточняю, аккуратно надрезая белок, чтобы желток не вылился слишком быстро и успел пропитать хлеб.

– У тебя. У меня сегодня выходной.

– После ложки коньяка? – поднимаю насмешливый взгляд на отца, только он обескураживающе широко улыбается, откидывается на спинку стула и, поигрывая сигарой, вскидывает брови:

– А почему бы и нет, Назар?

– Пусть подъедут в мой офис. Я не хочу обсуждать дела в людных местах.

– Вы встречаетесь у меня в офисе, – затяжка, клуб дыма и хитрый прищур глаз. – Я уже распорядился.

– Хорошо. Тогда не удивляйся, если мой ответ Черкессу тебе не понравится.

– Правая рука не работает в ущерб голове, Назар. Если ты им откажешь… Значит, так тому и быть.

Кивнул, словно только сейчас принял окончательное решение, и, ставя точку, после которой оно уже не подлежит изменению, вдавил сигару в пепельницу, в два глотка допивая свой кофе.

– Чего у вас с матерью не отнять, так это умение находить красоту в простых вещах, – произнес он, поднимаясь со стула. Не стал надевать пальто, а небрежно кинул его на сгиб локтя, посмотрел на мою тарелку с лёгкой полуулыбкой и после все же не удержался, бросил взгляд на листы с эскизами, спрашивая с нескрываемым интересом. – Кто заказчик, Назар?

– Ты его не знаешь, папа.

– Большие деньги, если взялся сам?

– Нет. Мое личное желание сделать этот проект.

– Тем интереснее, – нахмурил брови, но на этом решил остановиться. – В два, Назар. Хотя зачем я тебе напоминаю. Ты же ничего не забываешь.

– Приятного выходного, папа. Отзвонюсь сразу, как закончу с Черкессом.

Закончив завтрак, провалившись с головой в пролистывание на экране телефона фотографий Эвридики, выложенных в соцсетях, чтобы найти ту, которую можно поставить на входящий звонок, все же прихожу к выводу, что оторвать руки тем, кто ее фотографировал, далеко не худший вариант. Из всех просмотренных снимков только один поймал ту Эвридику, которую видел я, остальные больше походили на издевательство над самим понятием «запечатлеть красоту». Будто сознательно сделанные наспех или на самую худшую камеру, которую можно найти только в раритетных кнопочных мобильных. В эру «Инстаграма» и селфи, когда каждая девушка помешана на правильном свете и знает свою «рабочую» позу… Черт! Я матерился сквозь зубы, пока не наткнулся на фотографию с репетиции, определенно сделанную профессионалом – водяной знак в правом нижнем углу только подтвердил мою мысль. На ней Эвридика сидела на полу, чуть наклонив голову и натянув на колени свитер. Тот самый свитер, ворот которого идеально подчеркивал ее шею. Она смотрела, точнее, всматривалась, ловила каждое движение того, что происходило за кадром. Скорее всего какой-то взмах руки или положение ладони – Эвридика пробовала его уловить и повторить. И я застыл, не дыша, чтобы не спугнуть и не мешать ей это сделать. Смотря на фотографию. Не мешать. Кадр, секунда, мгновение, пойманное фотографом, но именно оно завораживало до трепета, и я несколько минут дышал через раз, в полвдоха, всматривался в линию шеи, трогал выбившиеся из пучка волосинки. Смотрел и не мог насмотреться. Невероятная красота и грация в простой фотографии. Единственная фотография, которую я, не раздумывая ни секунды, хотел скачать и распечатать. Скачать получилось с лёгкостью, а распечатать… При том разрешении, в котором она была залита, вряд ли. И это злило.

«Скинуть Гёте кусочек с водяным знаком, пусть ищет чей,» – здравая мысль, следом чуть ли не суматошное движение пальца по экрану: выделить, вырезать, отправить с коротким распоряжением.