Фиалковое сердце Питбуля

Черные брюки-карго, оверсайз худи, Манькины кроссовки – у меня из черной обуви только шпильки и сапоги, а в них после репетиции особо не потанцуешь без вероятности на утро проснуться с гудящими ногами… Я смотрю на все это монотонное «великолепие», стоя перед кроватью в трусах и спортивном бюстике-топике – тоже черных, чтобы соответствовать требованиям дресс-кода по полной, – и всерьез размышляю о том, что спарюсь раньше, чем оттанцую хотя бы час, а, сняв худи и оставшись в топике, буду чувствовать себя, мягко говоря, очень некомфортно. Клуб совсем не зал балетной школы, где новые люди в труппе появляются крайне редко и все давно привыкли друг к другу настолько, что девчонки иногда могли прогуляться за забытой на станке кофтой в одном белье. Можно, конечно, надеть какую-нибудь футболку или рубашку, но у меня в гардеробе ничего такого из черного нет – все больше белое или цветное, – а единственная майка, попадающая в цвет, как и кроссовки, Манькина. И она на меня не налезет при всем моем желании. Я даже всерьез подумала, что можно сбегать до ближайшего магазина и купить там недостающий элемент одежды, но со всеми этими сборами, походами в душ, приведением себя в порядок и быстрым перекусом, чтобы не идти развлекаться на пустой желудок, время не подумало остановиться и неумолимо бежало вперёд, приближаясь к отметке, после которой уже останется вызывать такси. К десяти девчонки соберутся и подождут минут пять для проформы, а потом просто пойдут веселиться. Вот только я их там вряд ли быстро найду, да и честно говоря одной в первый раз в неизвестный клуб… Страшновато. Первоначальный вариант – доехать на автобусе, – отмёлся ещё час назад, когда я переворачивала коробки в кладовке в поисках кроссовок, а теперь вопрос вообще встал ребром – не идти совсем или идти, но как-нибудь так, чтобы и потанцевать, и не раздеваться. Хоть монетку кидай. И ведь ничего другого и более умного не сделала. Сбегала за сумочкой, достала из нее кошелек, а из него свою счастливую монетку, найденную в парке – ту самую, на которой с одной стороны красовалось «Да», а на другой «Нет, – и, спросив идти или остаться дома, подбросила ее над кроватью, чтобы она никуда не укатилась. Мягко шлепнувшись на рукав худи, монетка перечеркнула все мои сомнения своим «Да», и я, убрав ее обратно и вызвав такси, стала торопливо одеваться.

Первое, что меня поразило и только подтвердило статус модного клуба – очередь. Длинная, я бы сказала очень длинная. Выпрыгнув из такси и повертев головой, высматривая в толпе знакомые лица, мне показалось, что мы вообще никуда не попадём. Народа – тьма тьмущая! И вереница машин с шашечками на борту подвозила все новых и новых желающих потусоваться в «Feelings».

– Симонова! Эвка! Эвка! Мы здесь!

Услышав окрик, я снова завращала головой и поскакала к машущей мне рукой Кате, вцепившейся второй в поручень лестницы.

– А ну расступились! Она с нами! – прорычала она на недовольных, рывком втянула меня в самую гущу толчеи и пихнула в спину, – Давай иди уже. Анька через своего Родика договорилась, чтобы нам столик застолбили.

– Кого? – спросила я, но Катя только отмахнулась и заработала локтями, превращаясь в маленький и очень злой ледокол, стремительно продвигающийся в сторону трёх бугаев-охранников, рядом с которыми уже стояли наши балетные.

И вот тут меня прибило второй раз. Манька, конечно, говорила, что охрана в клубе крайне серьезная и вежливая, но чтобы настолько!

– Добрый вечер. Будьте добры ваш паспорт, – улыбнулся мне амбал и чуть ли не с нежностью воспитателя садичной группы попросил стоящих позади нас не напирать.

Быстро сверил фотографию в документах с моим лицом, опять же попросил поднять руки, чтобы пройтись металлоискателем вдоль тела, и направил к администратору, пожелав приятного вечера. Я хлопнула ресницами, убирая паспорт в сумочку и, как оказалось, сделала это зря. Внутри клуба девушка-администратор попросила показать его ещё раз, а потом чуть ли не с лупой осмотрела мой наряд на соответствие требованиям достаточного для бесплатного входа. «Девушки во всем исключительно черном,» – вот так звучало единственное условие. Именно всем и исключительно. Рядом со мной второй администратор без зазрения совести отправила девушку с белыми буквами логотипа «Dolce&Gabbano» на сумке покупать билет. И следом за ней отправилась другая. Из-за тонкого красного кантика воротника. Я даже разволновалась достаточно ли чёрное у меня нижнее белье, но слава богу до такой щепетильности во всем дело не дошло. На левое запястье мне надели черный браслет-пропуск, а на правое шлепнули печать, по которой в баре можно было получить бесплатный коктейль. Пройдя фейс-контроль, мы собрались всей своей балетной толпой у гардероба, сдали вещи и пошли в зал, где меня ждал-дожидался третий шок.

Весь зал и все в нем было черным. Драпировки диванчиков, скатерти и таблички номеров на столах, сами столы, стулья, бокалы, салфетки, бейджи на груди официантов, одежда на них, подносы, папки и листы меню – абсолютно все. Даже видеоряд, проецируемый на одну из стен, с очень большой натяжкой можно было назвать чёрно-белым. Скорее уж черным на темном, словно в кромешной темноте засняли едва виднеющиеся силуэты танцующих под звучащую из колонок музыку. Если бы мне сказали, что кто-то настолько заморочится, я бы не поверила. Но тотальный черный не пугал. Он завораживал до ужаса.

Быстро пролистав меню до страниц с безалкогольными напитками, я едва не потеряла дар речи от стоимости банальной «Колы». Пятьсот рублей за крохотную баночку?

«Что!? Это вообще законно? Это ж если „Кола“ столько стоит, то все остальное – вообще космос?»

Только и тут меня ждал сюрприз. Вернувшись к списку коктейлей, которые девчонки наперебой заказывали по два, а то и по три у подошедшей официантки, мои глаза полезли на лоб. За цену безалкогольной «Колы» можно было с лёгкостью заказать три «Черных отвёртки», две «Черных вдовы» или четыре «Черных коровы». Калькулятор внутри головы отказывался принимать это странное несоответствие в ценах, и я решила спросить официантку в чем ошибка? Может, нолик потерялся?

– Нет, все цены абсолютно верны. Сегодня же «Черная пятница».

– А-а-а… – протянула я, как будто от этого объяснения все вставало на свои места, и дернулась от локтя Аньки, тюкнувшеего меня в бок:

– Симонова! Ну ты совсем деревня что ли? Скидки же! – выхватила у меня папочку и ткнула пальцем в один из коктейлей. – Попробуй «Черный котел». Первый все равно бесплатно. А раз бесплатно, тогда два, да? Или лучше три? Лорка мы как сегодня?

– В отрыв! – вскинула руки Лариса, уже покачивая головой в такт музыки.

– Тогда три! – решила за меня Аня.

Официантка быстро чиркнула карандашиком мой заказ, попросила показать печать на запястье и, поставив поверх нее вторую, ушла к стойке бара.

В мои планы вообще не входило пить. «Кола» или что-нибудь одно, желательно не сильно алкогольное, чтобы и кошелек не пострадал, и на утро не было мучительно стыдно вспоминать прошедшую ночь, но я сделала осторожный глоток первого, бесплатного, «Черного котла» за удачный вечер, и стала прислушиваться к своим ощущениям. И они не были какими-то криминальными. Приятно, немного пряно и кисло, но эта кислинка на удивление хорошо вписывалась в мое настроение. Осмелев, я втянула ещё чуть-чуть коктейля, а потом, вместе со всеми пошла на танцпол, где уже танцевали под зажигательные ритмы первые пришедшие.

Музыка, вспышки стробоскопов, пара глотков «Котла» и снова музыка, музыка, музыка. Она проникала внутрь меня, разгоняла сердце все ускоряющимися ударами басов, и я танцевала, танцевала, танцевала, изредка шла к нашему столику, чтобы попить и немного передохнуть, а потом возвращалась обратно. Настроение шкалило, застыв на своем максимуме. Мы с девчонками, раскрасневшимися не меньше, а то и больше моего, отрывались на полную, почти полностью захватив небольшой пятачок в центре танцпола, в который пытались вклиниться парни с намеками на познакомиться. Только им не было места в нашем веселье. Лорка и Анька, хохоча, выталкивали неуверенно дергающегося парня, решившего привлечь к себе внимание танцем, и, вскинув руки вверх, начинали извиваться вокруг друг друга, будто они две лианы.

– Эв, – притянула меня к себе Катя, чтобы перекричать грохочущую музыку, – ты в туалет не хочешь?

– Пошли, – кивнула я, решив немного остудиться холодной водой и заодно предупредить Маньку, что сегодня мы поедем домой вместе.

Мы спустились на первый этаж, свернули в сторону туалетов, где Катя скрылась в первой свободной кабинке, отдав мне свою сумочку, а я отошла к дальней раковине и первым делом отбила сообщение Маньке, добавив к нему ворох улыбающихся смайликов. Прочитала ответ и открыла кран пропустить холодную воду, чтобы остудить ей горящие щеки, шею и руки.

– Класс! Давно так не отрывались! – выдохнула Катя, вернувшись.

– Завтра Линда нас на репетиции убьет, – рассмеялась я, представляя как хореограф удивится повальной расхлябанности женской половины труппы.

– Ой, как будто она сама никогда на танцы не бегала. Не поверю! – фыркнула Катюха. Сунула ладони под струю ледяной воды и провела ими по голым плечам. – О-о-о!!! Рай!!!

– И не говори!

Чуть подостыв и проверив макияж, мы уступили место у зеркало другим девушкам, вышли из туалета и Катюху уже через пару шагов в сторону танцпола буквально перекосило.

– Да нет же, – разочарованно произнесла она и в ответ на мой вопрос что произошло показала рукой на знакомый нам обеим тощий бело-желтый хвост, маячащий среди идущих потанцевать перед нами. – Принесло за каким-то лешим. Повеселились, блин.

– Да ладно тебе, Кать, – попыталась я ее успокоить, хотя сама прекрасно понимала, что с появлением Вовы уже не получится отрываться без оглядки. – Может, он нас не найдет. Видела сколько народа?

– Ага. Не найдет он. Как же, – Катя помотала головой и натянула на лицо вымученную улыбку, когда Вова на полпути решил обернуться, будто услышал нас, и замахал ладонью. – Не нашел, да?

– Блин!

Настроение ухнуло вниз, но я, как и Катя, попыталась улыбнуться Вове, которому уперлось придти и испортить нашу вечеринку.

– Привет! А я вас везде ищу!

– Лучше бы дома сидел, – пробурчала Катя и пошла на танцпол предупредить других девчонок, что вечер веселья можно считать оконченным.

– А чего она такая злая? – как ни в чем ни бывало спросил Вова.

– Не знаю, – пожала я плечами, а сама мысленно прошептала правильный ответ.

Ну действительно, что ему не сиделось дома? Сейчас начнется «я к вам подсяду, я с вами потанцую, ой, а что вы пьете, я попробую?» Тихий ужас с потными ладошками. И видимо в Вове сегодня проснулись навыки телепата. Он потянулся ко мне своей рукой, а я дернулась от нее назад, нечаянно наступила кому-то на ногу, извинилась и, юркнув за спину парня, решившего, что Вова специально толкнул меня, поспешила затеряться среди танцующих. Вот только прячась от одного, потеряла и девчонок. Там, где мы недавно танцевали, их не оказалось, а куда они могли пойти нас с Катей никто не предупредил. Возвращаться назад, за столик, означало снова столкнуться с Вовой и самой привести его, уже без возможности отмазаться. Ходить и искать тут? Тоже не лучшая идея. Прикрывшись колонной рядом со сценой, я встала на цыпочки и принялась высматривать в толпе знакомые лица или хотя бы одежду, но сколько бы не крутила головой, так никого и не увидела. А потом музыка оборвалась и по залу раздалось:

– Хей-хей-хей, народ! Как вам тусовка? Все ништяк?

В ответ на вопрос раздался одобрительный рев, но он так же, как и музыка, через мгновение резко стих. Я повернула голову в сторону сцены, на которой стоял парень с поднятой вверх ладонью, сжатой в кулак, и не веря собственным глазам потерла их и даже ущипнула себя за руку. Буквально в трёх метрах от меня стоял никто иной, как сам Фил – владелец клуба и немного рэпер, если цитировать статус, висящий на его странице в соцсетях. Только это «немного» самую малость не соответствовало реальному положению вещей, в котором присутствовали платиновые диски, концерты, турне и миллионы поклонников. С тем же успехом Плисецкая могла сказать, что она немного танцует, а Чайковский чуточку играет. Но все эти регалии не мешали немного рэперу сейчас смотреть в зал, улыбаться какой-то безумно счастливой улыбкой, а потом поднести микрофон к губам и произнести:

– Народ, тут такое дело… У меня сегодня ночью родился сын.

И после таких новостей я подумала, что стены клуба не выдержат и рухнут от оглушительного ора толпы. Кто-то свистел, кто-то хлопал, но большая часть людей начала скандировать имя Фила, а он пожал плечами, снова поднял руку вверх и рассмеялся:

– Народ! Народ! От души! Но чисто по братски, давайте чутка потише, а? Малого в родилке разбудите.

Взрыв хохота ударил мне по ушам, а Фил достал из заднего кармана пять конвертов, показал их, подняв над головой, и толпа снова притихла.

– Народ, короче мы тут подумали, что это дело надо отметить по-особенному. И тема вот в чем. Среди вас по любой есть те, кто клёво танцует и может даже захочет сняться в клипе. Так вот. Сегодня у вас есть реальный шанс. Здесь, – Фил снова продемонстрировал конверты, – лежат листочки с названием песни. Если есть те, кто прямо сейчас готов выйти на сцену и показать себя – вперёд. Мы посмотрим и выберем лучшего. Устроим типа батл. Победитель снимется со мной в клипе, ну и бонусом я оплачу счёт всем рискнувшим. Как вам такая тема?

Я, увидев несколько десятков человек, рванувших к сцене, решила на всякий случай отойти к стене, чтобы меня не смели, и даже практически успела до нее дойти, но в мои руки вцепились чьи-то пальцы и потащили за собой на сцену. И только оказавшись на ней разобралась, что это были Лора и Анька с горящими от восторга глазами. Они едва не визжали от восторга, чего нельзя было сказать обо мне.

– Симонова! Эвка! Мы тут всех порвём! – торопливо зашептала Аня. – Сейчас как зажжем! Эвка! Клип! Прикинь! Клип с Филом! Эвка!!! Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!!!

Я не особо уверенно пожала плечами, а Аня заскакала на месте, хлопая в ладоши, и завопила, когда к нам вернулась Лорка, урвавшая заветный конвертик:

– Ну! Ну! Лор! Ну что там!?

– Да сейчас! – Лариса разорвала один край, вытащила небольшой листочек и, прочитав единственную строчку на нем, захохотала, мотая головой. – Девчонки, это пипец!

– Что там? – спросила я, и Лора протянула мне бумажку с надписью «Rammstein – Sonne». – Вы серьезно? Может, не будем?

– Будем, Симонова! Ещё как будем! – закивала Лора. Она задумчиво постучала пальцем по губе, а потом кивнула своим мыслям, – Короче, делаем вот что…

10. Назар

Я чувствую этот щекочущий ноздри аромат едва захожу в клуб. Втягиваю его, осматривая запретный кусок пирога, который Хан так хотел урвать для себя, и как никто другой понимаю почему. Прибыль! Это место пахнет деньгами, словно банковское хранилище, перекинувшееся под обличье клуба, чтобы воришки никогда не догадались, где спрятаны тугие пачки хрустящих купюр. И здесь их много. Очень много. Только забрать себе нельзя. Можно посмотреть, даже пощупать, пуская голодные слюни и облизываясь, но потом лучше положить на место. Отец дважды повторил, что Гроссовых нельзя трогать ни при каких обстоятельствах, и его запрет – слово, против которого даже мне не стоит переть. Аукнется. Не пощадит. Есть целый город, мой город, но в нем останутся два места, о которых лучше не думать – фирма Гроссова-старшего и клуб его сына «Feelings». Лакомый кусочек. Вишенка на торте. Только ее нельзя съесть – крохотная и очень вкусная вишенка встанет поперек горла и убьёт.

– Глок, как тебе? – спрашиваю с одной единственной целью – переключиться.

– Неплохо, босс, – он крутит головой, осматриваясь, провожает взглядом пару подозрительных качков, которые шли на нас и отвернули в последнюю секунду, а потом кивает в сторону лестницы на второй этаж. – Босс.

Я перескакиваю глазами на двух девушек в черном и в одно мгновение забываю про вишенки, тортики и деньги. Эвридика. Она что-то шепчет на ухо своей подруге, а та кривится в ответ. Делаю шаг за ними и останавливаюсь, услышав за спиной насмешливое:

– Гав-гав, покатай!

– Глок, присмотри, – киваю в сторону Эвридики, а сам оборачиваюсь и улыбаюсь, увидев хохочущую девушку с пышной гривой волос. – Забыла правило? Села – дала.

– Да ладно!? – она смеётся, мотает головой. – Авалов, не поверю, что ты все ещё не нашел нормальный способ затащить девушку в постель! Хочешь, подскажу парочку?

– Обмен опытом? И давно ли он у тебя появился, Сладкова?

– Ну мне уже далеко не шестнадцать, Авалов. И я совсем не та замухрышка, который ты меня помнишь. Сам как думаешь, могу я дать тебе совет или нет?

Критично осматриваю с ног до головы одноклассницу, уже совсем не такую невзрачную, как в школе, даже наоборот, очень притягательную во всех смыслах, но покачиваю ладонью, кривясь, и смеюсь, когда она фыркает. Ровно так же, как в старших классах на мое предложение прокатить на «Харлее».

– Привет, Китти!

– Назарчик!

Обнявшись, отходим в сторонку, чтобы не мешать другим и перекинуться парой слов, но я бросаю взгляд на лестницу, хмурюсь исчезнувшей Эвридике и Глоку, прессующему кого-то в темном углу.

– Назар?

– Что? – переспрашиваю, возвращаясь к разговору.

– Какими судьбами в клубе? Жанну решил выгулять? Кстати, что-то давно я ее не видела.

– Уехала она.

– Разбежались?

– Вроде того.

Посвящать Сладкову в подробности своей личной жизни мне не хочется, и она, зная, что из меня не вытянуть ничего больше, чем я сам решу сказать, благоразумно не лезет дальше. Вроде как поинтересовалась за одну из своих моделей, на которую делала ставки, и сразу же забыла, услышав ответ. В модельном бизнесе тоже суровые правила. Вылететь из него в разы проще, чем попасть. И Сашка, как владелица, эту догму вдалбливает в головы своих красоток с первого дня. Желающих вышагивать по подиуму всегда много, но одно дело хотеть, и другое шагать. Жанночка выбрала третий вариант, как и многие другие. Пристроилась на теплое местечко. Только и тут не догадалась, что я не собираюсь терпеть измены и попрощаюсь с ней сразу же. Все предельно честно и справедливо.

– Значит, Гав-гав сегодня в гордом одиночестве?

– Не совсем, Саш.

– Ах, ну как я могла забыть, что вакантное местечко долго не пустует? – Сладкова демонстративно закатывает глаза и хохочет, пихая меня в плечо. – Назарчик, ну я же просила дать мне знать, когда появится возможность тебя охмурить. Столько лет ждала, красоту наводила, а ты снова про меня забыл?

– Оставил напоследок, – отшучиваюсь и улыбаюсь шире на обещание дождаться и потом охомутать так, что я никуда не дернусь. – Прибереги силы, я и не такие поводки обрывал.

– Не стоит недооценивать мои силы, Гав-гав. Тебе понравится вилять мне хвостиком.

– Обойдешься!

Сашка Сладкова ещё в школе не лезла за словом в карман, а сейчас и подавно. Сколько раз слышал от нее шуточки в адрес глупышек, летящих к моему «Харлею» по первому щелчку пальцев, столько же удивлялся ее «стойкости», списывая на зависть. Только там, где другие спали и видели урвать кусочек моего внимания, девочка с мультяшной кошкой на рюкзаке каждый раз презрительно фыркала и всячески коверкала мою кличку в ответ на предложение покататься с последствиями. То Гав-гав, то Пёсель, то Кобель – фантазии у Сашки всегда хватало. А у меня хватило ума не обращать внимания и не клиниться затащить ее в постель, чтобы сделать одной из трофеев на ночь – недостатка в желающих не было, и Сладкова в то время была далеко не королевой красоты, в которую превратилась к третьему курсу. К моменту окончания школы у нас с ней устаканился некий паритет – и не друзья, и не враги, – но каждая встреча с Сашкой неизменно начиналась с покусывания по старой памяти и «обмена любезностями», похожими на сегодняшние. Единственное приятное послевкусие от школы в целом, и забавляющая обоих игра, после которой мы могли разбежаться и не видеться несколько месяцев, не испытывая дискомфорта или неприязни друг к другу. От остальных школьных и институтских знакомых меня воротило с первой секунды общения.

– Со мной-то все и так понятно. А ты сама как? Все там же и так же?

– Кручусь, верчусь, как белка в колесе. Пару девочек пристроила к Лике Ласке на показ. Может помнишь Лену и Ладу? Брюнетки с выразительными глазами, – Сашка смеется, ладонями показывая размер этих самых «глаз», и я киваю, соглашаясь, чем еще больше веселю девушку. – А кто бы сомневался, Гав-гав!? Весь пол у меня в студии закапал слюнями.

– Эффектные девочки еще и в купальниках – слабость любого мужчины. Надумаешь снова устроить что-нибудь такое, обязательно позови. Возьму с собой платочков или ведро, – отвечаю ей в привычной манере, а сам бросаю быстрый взгляд в сторону лестницы и поднимаю ладонь, чтобы Сашка примолкла на несколько секунд.

По-хорошему стоило бы отойти самому или махнуть Глоку, чтобы он отошел куда-нибудь в сторону с белобрысой камбалой, тщетно трепыхающейся в его руке. Только парень, тот самый, которого я увидел на крыльце балетной школы, одним своим присутствием в клубе бесит меня больше, чем вероятность быть услышанным одноклассницей.

– Глок?

– Ручонки свои распускает, босс, – Глок встряхивает камбалообразного за шкварник, от чего он трусливо вжимает голову в плечи и что-то невнятно лопочет про свою знакомую, которую встретил в клубе, и то, что его неправильно поняли.

– Вова? – спрашиваю и после утвердительного кивка недобро улыбаюсь. – Знаешь, Вова, это ты неправильно понял мой намек. Повторю тебе один раз, чтобы ты уяснил и зарубил у себя на носу. Еще раз сунешься к своей «знакомой», мы с тобой будем разговаривать уже по-другому. Кивнул. Молодец. А теперь ноги в руки и поплыл домой. Глок, проводи его до дверей, чтобы не заблудился.

– Сделаем, босс.

Еще раз тряхнув парня для закрепления эффекта, Глок пихнул его в спину в направлении гардероба, а я, убедившись, что Вова не пытается куда-нибудь улизнуть, развернулся к едва ли не хохочущей Саше.

– Что-то не так, Сладкова?

– Нет. Все так, – протянула она, с интересом всматриваясь в мои глаза. – Гав-гав как всегда в своем репертуаре. Я бы больше удивилась, если ты попросил у него автограф.

– С какой радости?

– Ну как бы этот Вова – Владлен Марипозов. Звезда балета, если ты не знал, – уточнение, от которого мне ни горячо, ни холодно, но Сашка прыснула со смеху и замотала головой. – Авалов, ты неисправим! У тебя вообще нет ни капли уважения к другим людям?

– А за что мне его уважать? Он же не ты.

– Ой-ой-ой! – схватившись за сердце, Сашка закатила глаза. – Боже мой! Неужели этот день настал!? Сам Назар Авалов меня уважает! Господи, я теперь твоя должница? А можно я в кабинете повешу рамочку с листом, на котором ты поставишь подпись под строчкой: «Я уважаю Александру Сладкову»? Только умоляю, Назарчик, с датой и печатью, чтобы никто не сомневался в подлинности.

– Сладкова, не перегибай, – рассмеялся я. – Хватит с тебя простой констатации факта. От рамочки твоя гордость раздуется и лопнет.

– Боже мой! – запричитала Сашка с новой силой. – Авалов ещё и переживает за мое здоровье! Срочно вызови мне скорую! Я же сейчас умру от счастья, Гав-гав.

Бросив компанию, с которой приехала в клуб, Сашка увязывается за мной с вполне очевидным намерением – посмотреть на ту, кто потеснил с трона Жанну. Мне смешно от такой странной уверенности, что я не могу просто выкроить вечер, чтобы отдохнуть, но Сладкова права во всем. Я и клубы в последний раз стыковались очень давно, а Эвридика не просто потеснила, она выпихнула всех из моей головы. Провидение или случайность, не знаю, но увидь я ее, даже оставаясь с Жанной, последняя не смогла бы долго удержаться в моем доме. Фиалковые глаза пленили меня с первой секунды и тянули к себе магнитом.

Из колонок в зале танцпола бьют басы чего-то ритмичного, но никто не танцует. Все, как один, смотрят на сцену, на которой извивается в странном и явно не до конца разученом танце девушка в чем-то обтягивающем. Я мельком бросаю на нее взгляд, кривлю губы, не понимая, что могло вынудить Фила с его-то возможностями пригласить для программы настолько непрофессиональный танцовщицу. У той же Китти есть несколько девчонок, занимающихся стрип пластикой в свободное от агенства время. За плюс-минус те же деньги, а то и просто за возможность выступить на публике они бы поставили номер в разы лучше. И профессиональнее.

– Йоу, народ! Ну как вам?

В ответ раздаются редкие хлопки и безжалостные выкрики убираться и не позориться. Полностью согласен с ними, хотя и видел лишь последние секунды «триумфального» выступления.

– Девчуль, без обид, но ты пролетела. Приходи в следующий раз.

Голос из колонок смеётся и продолжает что-то вещать про следующих номинантов в конкурсе, только мне меньше всего интересно происходящее на сцене – взглядом прыгаю по головам, выискивая среди них Эвридику и не нахожу. А потом раздается счёт на немецком и по ушам бьют жёсткие гитарные рифы «Rammstein», выкрученных до предела динамиков. Я оказываюсь слишком близко к одному из них, отхожу чуть дальше, чтобы не оглохнуть и поднимаю глаза на сцену, чтобы прожечь диджея ненавистью. Только взгляд прикипает не к парню за вертушками, а к девушке справа. Рядом с ней ещё две, больше похожие на тени, синхронно повторяющие движения Эвридики. А то что справа танцует она, у меня нет никаких сомнений. Я узнаю цвет ее распущенных волос, пылающих сполохами огня в ярких вспышках светомузыки, и, словно корабль попавший в шторм, иду на этот маяк, расталкивая людей. Недовольные возгласы тонут за спиной, глохнут раньше, чем успеют прозвучать. Я не верю, что под «Rammstein» в принципе можно танцевать, но для Эвридики будто не существует слова «невозможно». Удивительно точные, грубые и рублено-рваные движения на гитарных рифах, так похожие на агонию предсмертных конвульсий, сменяются на припеве в пластичность и хрупкость чего-то из классического и балетного, контрастирующего с голосом Тилля Линдеманна и этим контрастом пробивающего сознание навылет. На щеках Эвридики алым горит румянец, крохотные бисеринки пота на лбу и шее больше похожи на россыпь бриллиантов, а в фиалковых глазах страсть и полное отсутствие страха сцены. Сейчас она танцует одна. Для себя. Для меня. И я даже не зная немецкого могу считать в движениях ее тела строки, которые она хочет мне рассказать – здесь, в этом клубе, городе и мире есть всего одно Солнце. И оно сейчас рвет тучи гитарных рифов своими руками, полосует их взмахами ног, палит, топит сполохами волос, чтобы взойти над горизонтом и занять свое место на небе. И этому ничто не помешает. Нет таких сил, которые могли бы замедлить или отменить его, ее появление. Ведь на последних аккордах Солнце с фиалковыми глазами уже подхватили две тени и подняли выше, чтобы оно смогло сорвать шквал оваций и осветить всех своей улыбкой.