Всё может только любовь!

Треугольник на Евклидовом пространстве с помеченными сторонами, углами и вершинами; сумма о + Р + у должна быть равна 180 градусам.

Фома Аквинский выдвинул версию парадокса всемогущества, спрашивая, мог ли БОГ создать треугольник с внутренними углами, которые не составляли в целом 180 градусов. Так Аквинский выразился в «Сумме против язычников»:

Так как принципы определённых наук, таких как логика, геометрия и арифметика, взяты только от формальных принципов вещей, от которых зависит сущность вещи, из этого следует, что БОГ не может сделать что-то вопреки этим принципам. Например, так, что род не состоял бы из видов, или что линии, проведённые из центра окружности были бы не равны, или что треугольник не имел трёх углов, равных двум прямым.

Это может быть сделано на сфере, но не на плоской поверхности. Отметим, что более поздние исследования неевклидовой геометрии не решают этот вопрос, поскольку также можно было спросить: «Может ли всемогущее существо, действуя в рамках аксиом геометрии Римана, создать треугольник, сумма углов которого не больше 180 градусов?». В любом случае вопрос сводится к тому, действительно ли всемогущее существо имеет способность уклониться от последствий, чтобы создать что-то, логически противоречащее системе аксиом.

В одном из стихотворений в прозе Ивана Тургенева говорится, что всякая молитва сводится к следующему: «Великий Боже, сделай так, чтобы дважды два не было четыре!».

В некотором смысле, классическое утверждение парадокса – камень настолько тяжёлый, что создатель не сможет поднять его – основано в аристотелевском учении. В конце концов, если рассматривать положение камня относительно солнца, вокруг которого вращаются планеты, можно было бы считать, что камень постоянно передвигается. Современная физика показывает, что выбор выражения о подъёме камней должен коснуться ускорения, но это само по себе не лишает законной силы фундаментальное понятие обобщённого парадокса всемогущества. Однако можно легко изменить классическое утверждение следующим образом: «Всемогущее существо создаёт вселенную, которая следует законам аристотелевской физики. Вместе с этой вселенной, всемогущее существо может создать камень настолько тяжёлый, что существо не может поднять его?».

«Причина» Итана Аллена обращается к темам первородного греха, теодицеи и нескольким другим в классическом стиле Эпохи Просвещения. В главе 3-й, части 4-й, он отмечает, что «непосредственно всемогущество» не могло освободить жизнь животных от смертности, так как изменение и смерть определяют признаки такой жизни. Он спорит, «одно не может быть без другого, больше чем могут быть плотные горы без долин, или что я мог существовать и не существовать в то же самое время, или что БОГ должен произвести любое другое противоречие в природе». Обращённый своими друзьями в Деизм, Аллен принял понятие Божественного существа, хотя всюду в «Причине» он утверждает, что даже Божественное существо должно быть ограничено логикой.

Ричард Докинз в своей книге «Бог как иллюзия» отмечает, что всемогущество и всеведение БОГА также вступают друг с другом в противоречие. Либо БОГ знает, что он сделает завтра, л ибо он имеет свободу (возможность) сделать, что угодно. По этому поводу Карен Оуэнс написала куплет:

Как бы всезнающий Бог,Прозревший грядущее, смогБыть ещё и всевластным и передуматьТо, о чём завтра был должен подумать?

В популярной культуре

В эпизоде американского мультсериала «Симпсоны», озаглавленном «Weekend at Burnsie's», Гомер Симпсон спрашивает Неда Фландерса: «Способен ли Иисус разогреть буррито настолько, что не сможет его съесть?», и тот осознаёт парадоксальность вопроса.

Один из шутливых «фактов о Чаке Норрисе» гласит: «Чак Норрис может создать такой тяжёлый камень, что он сам его не поднимет. Но затем он всё равно это сделает, чтобы показать, кто тут Чак Норрис».

Английский физик-теоретик и популяризатор науки Стивен Хокинг в своей книге «Краткая история времени» вводит парадокс всемогущества в пределах более общего обсуждения того, какую роль БОЖЕСТВО-СОЗДАТЕЛЬ могло бы играть относительно естественных законов. В более поздней книге «Чёрные дыры и молодые вселенные» Хокинг полушутливо отмечает, что последняя строка книги – «тогда мы бы знали мнение БОГА» – вероятно, удвоила её продажи.

В американском телесериале «Звёздный путь: Следующее поколение» персонаж, известный как «Кью», утверждает, что он всесилен, и несколько эпизодов исследуют парадоксальные последствия этого в типично юмористическом стиле.

Американский комик, актёр и писатель Джордж Карлин имел обыкновение упоминать в своих сатирических монологах «тяжёлый каменный» вопрос как тот, что озорные мальчишки по соседству задают их священнику.

В различных серийных комиксах, в частности Marvel Comics, многие герои считаются всемогущими, но некоторые кажутся более сильными, чем другие. Такие персонажи как Корвак (Korvac) являются всемогущими, но ниже таких личностей как Галактус, который также всесилен. Галактуса, в свою очередь, считают «менее всесильным», чем существо по имени Вечность (Eternity).

В американском мультсериале «Футурама» в серии «Равные Богу» (20-я серия 3-го сезона) Бендер задаёт БОГУ вопрос, знает ли ОН, что ОН сделает в будущем, и что будет, если ОН в последний момент передумает.

– Так значит, ты знаешь всё, что я буду делать?

– Да.

– А если я в последний момент передумаю?

– Этого я не узнаю.

– Хорошо…

Пётр Бормор, «Игры демиургов»:

– Если я не могу поднять камень, который сам же и сотворил…

– Брось ты этот камень, – отмахнулся Мазукта. – Ну-ка давай вспомни определение всемогущества!

– Ну-у… это когда…

– Определения не начинаются со слов «ну, это когда», – строго заметил Мазукта.

– Хорошо. Всемогущество – это способность творить всё, что угодно. Так?

– Вот именно, – кивнул Мазукта. – Ключевое слово – «угодно». Угодно тебе сотворить камень – творишь камень. Не угодно его поднимать – не поднимаешь. Это и есть настоящее всемогущество.

Братья Стругацкие в «Повести о дружбе и недружбе» предлагают ситуацию «всемогущей вычислительной машине»: может ли она придумать правильно поставленный вопрос, на который сама не сможет ответить? Они же, в повести «Понедельник начинается в субботу»:

– Амвросий Амбруазович, – сказал Ойра-Ойра. – А может универсальный потребитель создать камень, который даже при самом сильном желании не сумеет поднять?

Выбегалло задумался, но только на секунду.

– Это не есть матпотребность, – ответил он. – Это есть каприз. Не для того я создавал своих дублей, чтобы они, значить, капризничали.

Эзотерика, нью-эйдж

Из книги Ли Кэрролла «Крайон. Путешествие домой. Майкл Томас и семь ангелов»: «Очевидно, даже ангелы кое-чего не умеют, – подумал Майкл. Затем у него возник вопрос. – Если уж ангелы чего-то не умеют, возможно, есть вещи, на которые не способен сам БОГ?»

В голове сразу же прозвучал ответ. Это был голос (ангела) Фиолетовой!

– Да. БОГ не способен лгать. БОГ не способен ненавидеть. БОГ не способен на беспристрастные решения, ибо всегда исходит из ЛЮБВИ. Именно в этом суть ваших уроков на Земле: вы – мерило беспристрастности для БОГА.

Приложение 3

Наука поверила, что любовь не умирает

Научную базу под существование вечной любви подвели американские профессора.

Наука поверила, что любовь не умирает. Во время общения с любимым головной мозг человека усиленно вырабатывает особый гормон удовольствия жизнью – допамин.

Ранее в научном мире существовала гипотеза, согласно которой чувства между влюблёнными значительно слабели с течением времени, уже после 15 месяцев.

Американцы из института Стоуни-Брук (Нью-Йорк) исследовали мозг нескольких супругов, которые прожили в браке более 20 лет. В итоге они установили, что уровень допамина одинаков и у старожилов любви, и у только что полюбивших.

«Наше открытие доказывает, что обыденный взгляд на угасание чувства любви – явное заблуждение, – заявил руководитель работ профессор Артур Арон. – Человеческий мозг не может ошибиться – вечное чувство любви существует доподлинно», – отметил он, сообщает газета Sundy Times.

Приложение 4

«Теория любви» – ответ на проблему человеческого существования

Любая теория любви должна начинаться с теории человека, человеческого существования. Хотя мы обнаруживаем любовь, вернее эквивалент любви, уже у животных, их привязанности являются, в основном, частью их инстинктивной природы; у человека же действуют лишь остатки этих инстинктов. Что действительно существенно в существовании человека так это то, что он вышел из животного царства, из сферы инстинктивной адаптации, переступил пределы природы. И всё же однажды оторвавшись от неё, он не может вернуться к ней; однажды он был изгнан из рая – состояния первоначального единства с природой – и ангел с огненным мечом преградит ему путь, если б он захотел вернуться. Человек может идти только вперёд, развивать свой разум, находя новую гармонию, человеческую гармонию вместо дочеловеческой, которая безвозвратно утеряна. Когда человек родится – как весь человеческий род, так и отдельный индивидуум – он оказывается перенесённым из ситуации, которая была определённой. Как определённы инстинкты, в ситуацию, которая неопределённа, неясна, открыта. Ясность существует только относительно прошлого – а относительно будущего ясно только, что когда-нибудь да наступит смерть.

Человек одарён разумом, он есть сознающая себя жизнь, он осознаёт себя, своего ближнего, своё прошлое и возможности своего будущего. Это осознание себя, как отдельного существа, осознание краткости собственной жизни, того, что не по своей воле рождён и вопреки своей воле умрёт, что он может умереть раньше, чем те, кого он любит, или они раньше его, и осознание собственного одиночества и отделённости, собственной беспомощности перед силами природы и общества – всё это делает его отчуждённое, разобщённое с другими существование невыносимой тюрьмой. Он стал бы безумным, если бы не мог освободиться из этой тюрьмы, покинуть её, объединившись в той или иной форме с людьми, с окружающим миром.

Переживание отделённости рождает тревогу, оно является источником всякой тревоги. Быть отделённым значит быть отторгнутым, не имея никакой возможности употребить свои человеческие силы. Быть отделённым это значит быть беспомощным, неспособным активно владеть миром – вещами и людьми, это значит, что мир может наступать на меня, а я при этом неспособен противостоять ему. Таким образом, отделённость – это источник напряжённой тревоги. Кроме того, она рождает стыд и чувство вины. Это переживание вины и стыда в связи с отделённостью выражено в библейском рассказе об Адаме и Еве. После того, как Адам и Ева вкусили от «древа познания добра и зла», после того как они ослушались (нет добра и зла, пока нет свободы ослушания), после того, как они стали людьми, высвободившись из первоначальной животной гармонии с природой, т. е. после их рождения в качестве человеческих существ, – они увидели, что «они нагие, и устыдились». Должны ли мы предположить, что миф, такой древний и простой как этот, несёт в себе стыдливую мораль, свойственную девятнадцатому веку, и что самая главная вещь, которую эта история желает нам сообщить, состоит в том, что они пришли в смущение, увидев, что их половые органы открыты посторонним взглядам? Едва ли это так. Понимая эту историю в викторианском духе, мы утратим главную её мысль, которая, как нам кажется, состоит в следующем: после того, как мужчина и женщина начали осознавать самих себя и друг друга, они осознали свою отдельность и своё различие из-за принадлежности к разным полам. Но как только они поняли свою отделённость, они стали чужими друг другу, потому что они ещё не научились любить друг друга (что вполне понятно хотя бы из того, что Адам защищал себя, обвиняя Еву, вместо того, чтобы пытаться защитить её). Осознание человеческой отдельности без воссоединения в любви это источник стыда и в то же время это источник вины и тревоги. Таким образом, глубочайшую потребность человека составляет потребность преодолеть свою отделённость, покинуть тюрьму своего одиночества. Полная неудача в достижении этой цели означает безумие, потому что панический ужас перед полной изоляцией может быть преодолён только таким радикальным отходом от всего окружающего мира, чтобы исчезло чувство отдельности, чтобы внешний мир, от которого человек отделён, сам перестал существовать.

Во все времена во всех культурах перед человеком стоит один и тот же вопрос: как преодолеть отделённость, как достичь единства, как выйти за пределы своей собственной индивидуальной жизни и обрести единение. Этот вопрос оставался тем же для примитивного человека, жившего в пещерах, для кочевника, заботившегося о своих стадах, для крестьянина в Египте, для финикийского купца, для римского солдата, для средневекового монаха, для японского самурая, для современного клерка и фабричного рабочего. Вопрос остаётся тем же самым, потому что той же самой остаётся его основа: человеческая ситуация, условия человеческого существования. Ответы различны. На этот вопрос можно ответить поклонением животным, людскими жертвами, милитаристским захватом, погружением в роскошь, аскетическим отречением, одержимостью работой, художественным творчеством, ЛЮБОВЬЮ к БОГУ и Любовью к человеку. Хотя существует много ответов – набор которых и является человеческой историей – они тем не менее не бесчисленны. Напротив, если не брать в расчёт малые различия, которые касаются скорее отдельных частностей, чем сути дела, то придётся признать, что существует только ограниченное число ответов, которые были даны и могли быть даны человеком в различных культурах, в которых он жил. История религии и философии это история этих ответов, их разнообразия, как и их ограниченности.

Ответ в определённой степени зависит от уровня индивидуальности, достигнутой человеком. У младенца «я» уже развито, но ещё очень слабо, он не чувствует отделённости, пока мать рядом. От чувства отделённости его оберегает физическое присутствие матери, её груди, её тела. Только начиная с той поры, когда в ребёнке развивается чувство своей отделённости и индивидуальности, ему становится недостаточно уже присутствия матери, и начинает возрастать потребность иными путями преодолеть отделённость.

Сходным образом человеческий род в своём младенчестве ещё чувствовал единство с природой. Земля, животные, деревья – всё ещё составляли мир человека. Он отождествлял себя с животными, и это выражалось в ношении звериных масок, поклонении тотему животного и животным-богам. Но чем больше человеческий

род порывал с этими первоначальными узами, чем более он отделялся от природного мира, тем более напряжённой становилась потребность находить новые пути преодоления отделённости.

Один путь достижения этой цели составляет все виды оргиастических состояний. Они могут иметь форму транса, в который человек вводит себя сам или с помощью наркотиков. Многие ритуалы примитивных племён представляют живую картину такого типа решения проблемы. В трансовом состоянии экзальтации исчезает внешний мир, а вместе с ним и чувство отделённости от него. Ввиду того, что эти ритуалы практиковались сообща, сюда добавлялось переживание слиянности с группой, которое делало это решение ещё более эффективным. Близко связано и часто смешивается с этим оргиастическим решением проблемы сексуальное переживание. Половое удовлетворение может вызвать состояние, подобное производимому действием определённых наркотиков. Обряды коллективных сексуальных оргий были частью многих примитивных ритуалов. Кажется, что после оргиастического переживания человек может на некоторое время расстаться со страданием, которое во многом проистекает из его отделённости. Постепенно тревожное напряжение опять нарастает и снова спадает благодаря повторному исполнению ритуала.

Пока эти оргиастические состояния входят в общую практику племени, они не порождают чувства тревоги и вины. Поступать так – правильно и даже добродетельно, потому что это путь, которым идут все, одобренный и поощряемый шаманами и жрецами; следовательно, нет причины чувствовать вину или стыд. Дело совершенно меняется, когда то же самое решение избирается индивидом в культуре, которая рассталась с этой общей практикой. Формами, которые индивид выбирает в неоргиастической культуре, являются алкоголизм и наркомания. В противоположность тем, кто участвует в социально одобренном действии, такие индивиды страдают от чувства виновности и угрызений совести. Хотя они пытаются бежать от отделённости, находя прибежище в алкоголе и наркотиках, они чувствуют ещё большее одиночество после того, как оргиастические переживания заканчиваются, и тогда растёт необходимость возвращаться в своё прибежище как можно чаще и интенсивнее. Мало чем отличается от этого прибежища сексуально-оргиастическое решение проблемы. В определённом смысле, это естественная и нормальная форма преодоления отделённости и частичный ответ на проблему изоляции. Но для многих индивидов, чья отделённость не преодолима иными способами, источник полового удовлетворения обретает ту функцию, которая делает его не слишком отличимым от алкоголизма и наркомании. Оно становится отчаянной попыткой избежать тревоги, порождаемой отделённостью, и в результате ведёт к ещё большему увеличению чувства отделённости, поскольку половой акт без любви никогда не может перекинуть мост над пропастью, разделяющей два человеческих существа. Разве что на краткий миг.

Все формы оргиастического союза характеризуются тремя чертами: они сильны и даже бурны; они захватывают всего человека целиком – и ум, и тело; они преходящи и периодичны. Прямую противоположность им составляет форма единения, которая наиболее часто избиралась людьми в качестве решения как в прошлом, так и в настоящем: единение, основанное на приспособлении к группе, её обычаям, практике и верованиям. Здесь мы опять же обнаруживаем значительное различие.

В примитивном обществе группа мала, она состоит из тех, кто связан меж собой узами крови и земли. С развитием культуры группа увеличивается: она становится сообществом граждан полиса, сообществом граждан большого государства, сообществом членов церкви. Даже бедный римлянин испытывал чувство гордости, потому что он мог сказать civis romanus sum. Рим и империя были его семьёй, его домом, его миром. Единение с группой является ещё и ныне в современном западном обществе преобладающим способом преодоления отделённости. Это единство, в котором индивид в значительной степени утрачивает себя, цель его в том, чтобы слиться со стадом. Если я похож на кого-то ещё, если я не имею отличающих меня чувств или мыслей, если я в привычках, одежде, идеях приспособлен к образцам группы, я спасён, спасён от ужасающего чувства одиночества. Чтобы стимулировать приспособляемость, диктаторские системы используют угрозы и насилие, демократические страны – внушение и пропаганду. Правда, между двумя системами существует одно большое различие. В демократических странах неприспособленность возможна и, фактически, отсутствует не полностью; в тоталитарных системах только некоторые редкие герои и мученики могут отказаться от послушания. Но вопреки этой разнице демократические общества демонстрируют поразительный уровень приспособленчества. Причина здесь в том, что должен же существовать ответ на запрос в единении, и если нет другого или лучшего ответа, тогда господствующим становится единение стадного приспособленчества. Только тот вполне может понять, как силён страх оказаться непохожим, отличающимся, страх отойти на несколько шагов от стада, кто понимает глубину потребности в единстве. Иногда этот страх не приспособиться рационализируется как страх перед практическими опасностями, которые угрожают не конформисту. Но на самом деле люди хотят приспособиться в гораздо большей степени, чем они вынуждены приспосабливаться. По крайней мере, в западных демократиях.

Большинство людей даже не осознают своей потребности в приспособлении. Они живут с иллюзией, что они следуют своим собственным идеям и наклонностям, что они оригинальны, что они приходят к своим убеждениям в результате собственных раздумий – и что это просто так получается, что их идеи схожи с идеями большинства. Согласие всех служит доказательством правильности «их» идей. Поскольку всё же существует потребность чувствовать некоторую индивидуальность, то такая потребность удовлетворяется при помощи незначительных отличий: инициалы на сумке или свитере, вывеска с названием банковского кассира, принадлежность к демократической или, напротив, к республиканской партии, к клубу ЭЛКС, а не к клубу Шрайнере, становятся выражением индивидуальных отличий. Рекламируемый лозунг «это другое» (it is different) показывает эту патетическую потребность в отличии, тогда как в действительности оно здесь малосущественно.

Эта всё возрастающая тенденция к уничтожению различий тесно связана с пониманием и переживанием равенства, как оно развилось в наиболее передовых индустриальных обществах. Равенство означало, в религиозном контексте, что все мы дети БОГА, что все мы обладаем одной и той же человеко-божеской субстанцией, что все мы едины. Оно означало также, что должны уважаться все различия между индивидами, что хотя и верно, что все мы составляем единство, но так же верно, что каждый из нас является уникальной сущностью, космосом в себе. Такое утверждение уникальности индивида выражено, например, в положении Талмуда: «Кто сохранит одну жизнь, это всё равно, как если бы он спас весь мир; кто уничтожит одну жизнь – это всё равно, как если бы он уничтожил весь мир». Равенство, как условие развития индивидуальности, имело значение также в философии западного Просвещения. Оно означало (будучи наиболее ясно сформулировано Кантом), что никакой человек не может быть средством для целей другого человека. Все люди равны, поскольку все они цели и только цели, и ни в коем случае не средства друг для друга. Следуя идеям Просвещения, социалистические мыслители разных школ определяли равенство как отмену эксплуатации, использования человека человеком, независимо от того, жестоко это использование или «человечно».

В современном капиталистическом мире понятие равенства изменилось. Под равенством понимают равенство автоматов: людей, которые лишены индивидуальности. Равенство сегодня означает «тождество» в большей степени, чем «единство». Это тождество абстракций, людей, которые работают на одних и тех же работах, имеют похожие развлечения; читают одни и те же газеты, имеют одни и те же чувства и идеи. В этом положении приходится с некоторым скептицизмом смотреть на иные достижения, обычно восхваляемые, как некие знаки нашего прогресса, как например, равенство женщин. Нет необходимости говорить, что я не выступаю против равенства женщин; но положительный аспект этого стремления к равенству не должен никого вводить в заблуждение. Это часть общего стремления к уничтожению различий. Равенство покупается дорогой ценой: женщина становится равной, потому что сна больше не отличается от мужчины. Утверждение философии Просвещения I'ame no pas de sexe – душа не имеет пола – стала общей практикой. Полярная противоположность полов исчезает, и с ней – эротическая любовь, основанная на этой полярности. Мужчина и женщина стали похожими, а не равными, как противоположные полюса. Современное общество проповедует идеал неиндивидуализированной любви, потому что нуждается в похожих друг на друга человеческих атомах, чтобы сделать их функцией в массовом агрегате, действующей исправно, без трений; чтоб все повиновались одним и тем же приказам, и при этом каждый был бы убеждён, что он следует своим собственным желаниям. Как современная массовая продукция требует стандартизации изделий, так и социальный процесс требует стандартизации людей, и их стандартизация называется «равенством».

Единение посредством приспособления не бывает сильным и бурным. Оно осуществляется тихо, диктуется шаблоном и именно по этой причине часто оказывается недостаточным для усмирения тревоги одиночества. Случаи алкоголизма, наркомании, эротомании и самоубийств в современном западном обществе являются симптомами этой относительной неудачи в приспособлении. Более того, этот выход из проблемы затрагивает, в основном, ум, а не тело, и потому он не идёт ни в какое сравнение с оргиастическим решением проблемы. Стадный конформизм обладает только одним достоинством: он стабилен, а не периодичен. Индивид осваивает образец приспособления в возрасте трёх-пяти лет, и в последствие уже никогда не утрачивает контакта со стадом. Даже похороны воспринимаются человеком как своё последнее значительное социальное дело, совершаются в строгом соответствии с образцом.

В добавление к приспособлению, как пути спасения от тревоги, порождаемой одиночеством, следует учитывать другой фактор современной жизни: роль шаблона работы и шаблона развлечений. Человек становится, как говорят, «от девяти до пяти», частью армии рабочих или бюрократической армии клерков и управляющих. У него мало инициативы, его задачи предписаны организацией данной работы, и существует мало различия даже между теми, кто на верху лестницы, и теми, кто внизу. Все они выполняют задачи, предписанные структурой организации, с предписанной скоростью и в предписанной манере. Даже их чувства предписаны: бодрость, терпимость, надёжность, чувство собственного достоинства и способность без трений вступать в контакт с другими людьми. Развлечения тоже сходным образом заданы, хотя и не так жёстко. Книги выбираются книжными клубами, фильмы и зрелища – хозяевами театров и кинотеатров, которые оплачивают рекламу. Отдых тоже унифицирован: в воскресенье автомобильная прогулка, сбор у телевизора, партия в карты, дружеская вечеринка. От рождения до смерти, от субботы до субботы, с утра до вечера – все проявления жизни заданы заранее и подчинены шаблону. Как может человек, захваченный в эту сеть шаблона, не забыть, что он человек, уникальный индивид, тот единственный, кому дан его единственный шанс прожить жизнь, с надеждами и разочарованиями, с печалью и страхом, со стремлением любить и ужасом перед уничтожением и одиночеством?