Биологическая опасность. Последний приказ

– Да… Меняем курс?

– Меняем, куда уж нам деваться.

– Принято. Курс?

– Курс два один один на Ярославль. Высоту и скорость не меняем.

Я вывел самолёт из зоны ожидания, направив его на Ярославль. В принципе, мы можем и сами посмотреть, что с полосой в Костроме, и спутник ждать не придётся. И будет это в разы быстрее, всего-то полчаса. Высоту я решил не менять, чтобы спокойно долететь до Костромы, а там сбросив высоту до метров семисот пятидесяти и скорость до минимально возможной, километров триста в час. Сейчас – две тысячи метров и пятьсот километров в час.

– Курс на Ярославль установлен. Подлётное время сорок пять минут.

– Хорошо. Давай продумаем план посадки.

– Смотри. У нас полполосы заблокировано. На какую будем садиться?

– На двадцать третью, на пороге сваливания. Около ста восьмидесяти километров, как ты предложил, на полной механизации. На второй круг не уходим ни при каких обстоятельствах.

– Согласен. Иного варианта у нас нет.

Десять минут полёта, которые мы с Виталей потратили на планирование посадки прошли абсолютно спокойно, когда я уже собирался вызвать Жеку в кабину для согласования с ним нашей и его части операции, как в кабину вбежал Вася.

– Фриц, какая-то дрянь на окне, это нормально?

– Конечно же не нормально! – воскликнул я. – Ну-ка пошли! Виталь.

– Понял. Управление взял. Справлюсь.

Обеспокоенно, я вышел из-за кресла и чуть ли не побежал за Васей, который что-то увидел в иллюминаторе.

Мы остановились на двадцать четвёртом ряду, и он показал мне на иллюминатор по правому борту. Он действительно был заляпан чем-то вроде отработавшего моторного масла.

И это заставило моё лицо перекоситься до неузнаваемости.

– Виталя! Глуши второй мотор! – крикнул я, забыв, что между нами почти двадцать метров. – Чёрт подери!

Я же побежал сломя голову в направлении кабины, но добраться до неё не успел – раздался оглушительный взрыв и меня оторвало от пола, неслабо так приложив сначала о потолок, а потом вообще опрокинув на пассажирские кресла.

Если бы это был боевик типа “Воздушного маршала”, то сразу после такого падения я должен вскочить на ноги… ну ладно, пару секунд по закону жанра разрешается. Но после этого я должен был сломя голову нестись в кабину, но… мы в реальности, а в реальности это было очень больно. И хотя я несколько секунд пытался вернуть контроль над своим телом и встать, сделать это удалось, только ценой нестерпимой боли в ноге и в груди. Может, я что-то и сломал, но в тот момент времени не было времени озаботиться своим здоровьем, так как надо было бежать в кабину и спасать себя и остальных.

Добежав кое-как до кабины, я сел за место и не успев посмотреть на приборы, обратился к Витале.

– Что у нас?

– Второй двигатель вышел из строя. Первый на взлётном, да. И у нас… сам посмотри.

На дисплее горело сразу пять предупреждений “R ENG FAIL”, “R ENG FIRE”, “HYDRAULIC 2 FAIL” “HYDRAULIC 3 FAIL” и “FUEL TANK LOW”…

Даже слова тут были излишни. И так было понятно что ситуацию хуже не придумать. Пожар двигателя, отказ 2 из 3-х гидравлических систем, пробитый топливный бак, видимо осколками. Хорошо ещё разгерметизации не случилось, хотя случись она, нам бы ничего не угрожало – высота была всего два километра, а нормально дышать можно до высоты в три тысячи метров, даже с небольшим превышением этого рубежа. Короче, этот самолёт нужно посадить где это будет возможно, и сделать это немедленно!

– Контрольная карта при отказе двигателя?

– Выполнена, как и при пожаре. Мы теряем топливо в правом крыльевом баке. С фюзеляжным вроде всё в порядке.

– Хорошо. Какая высота?

– Тысяча пятьсот семьдесят. Теряем высоту.

– Поищи место для посадки. – крикнул я. – Плевать где, только найди. Не найдёшь – реку широкую ищи!

– Понял.

Я пытался выдерживать горизонтальную и вертикальную скорость, но безуспешно. Самолёт или терял высоту, или скорость. А запас по ним просто никакущий. И это несмотря на то, что один из двигателей ревёт на максимальных оборотах, пытаясь вытянуть искалеченную машину, как будто что-то не давало это сделать.

А в нормальных условиях… Я даже позволил себе вспомнить тот факт, что года четыре назад МС-21 прошёл сертификацию по нормам ETOPS-120[25]. Видимо хотели привлечь покупателей в западном полушарии… Хотя какие там покупатели. Венесуэла да Аргентина. Мексика уже десять лет как в пролёте, после истории с “Суперджетом”, хотя мечтать не вредно. Пока я пытался хоть как-то стабилизировать полёт, и даже преуспел в этом крайне сомнительном мероприятии, Виталя вдруг воскликнул:

– Есть полоса! Расстояние тридцать километров. Длина полосы пятьсот метров, для местной авиации. Долетим минут за двадцать. Я проведу на посадку.

– Сгодится! Меняем курс. – я схватился за трубку телефона и крикнул. – Внимание! Аварийная посадка, рассчётное время подлёта двадцать минут.

Виталя сообщил мне курс для движения к аэродрому, и я начал аккуратно поворачивать самолёт, что оказалось крайне нетривиальной задачей – самолёт практически не слушался сайдстика и не мог оперативно реагировать на команды пилота. Задержка конечно небольшая, всего полсекунды, но порой и их мало. И с “неплохим вариантом посадки”, даром что короткая полоса, тоже есть серьёзная проблема – даже если мы сядем на минимально возможной скорости, со всей механизацией, которой похоже, что не будет, раз у нас гидравлика меньше чем в полсилы работает, и реверсом единственного рабочего двигателя, всё равно можем выскочить за полосу. Нет, мы гарантированно выскочим за полосу. А вариантов как замедлить самолёт, если честно, существует не шибко много…

Стоп. Топливо. Оно самолёту уже не слишком понадобится, так что, придётся сливать.

– Виталь! Сливаем топливо.

– Понял.

Я выполнил контрольную карту для слива топлива и через несколько секунд загорелась лампочка сброса топлива.

– Остаток десять тонн… Остаток семь тонн. – Виталя голосом проговаривал остаток топлива, который оставался в баках самолёта, видимо чтобы меня не отвлекать от управления серьёзно побитой машины.

– При остатке пятьсот килограмм перекрывай клапана.

Этого топлива, даже с запасом, хватит нам и для посадки, и если потребуется горючка на какое-то время. Конечно, авиационный керосин не залить в бензобак машины, но кое-где кажется, можно применить эту чистейшую коммерческую фракцию нефти.

Я аккуратно вёл самолёт по подсказкам Витали, и в какой-то момент он скомандовал:

– Остаток полтонны!

Я перекрыл клапан сброса топлива, и послышалась следующая команда.

– Доворот на курс три пять шесть.

– Принято.

Стоило в последний раз довернуть, чтобы выйти на посадочню прямую, самолёт вдруг затрясся и начал клевать носом.

Я интуитивно дёрнул сайдстик на себя, и самолёт послушался, практически стабилизировав горизонтальный полёт. Это не помогло – через несколько секунд самолёт ушёл в пике.

– Да что не так с этой машиной?! – воскликнул Романевский. – Неужели?

“AIRSPEED LOW!” “AIRSPEED LOW!” – самолёт начал верещать, пытаясь предупредить нас об опасности.

Скорость самолёта упала всего до двухсот километров в час.

Я не знал, что ответить. Все ресурсы самолёта были исчерпаны. Оставалась только надежда на какой-то резерв, незначительный причём.

– Высота восемьсот десять метров! Скорость двести десять.

– Принято! Шасси не трогаем, не помогут.

– Всмысле?! Ты что, хочешь лишить нас единственного шанса вернуться домой?

– До полосы мы не долетим, так что, будем садиться в поле “на брюхо”. Может быть, выживем! Вперёд смотри!

Поле было чуть левее, и для этого пришлось довернуть, причём сильно, как самолёт клюнул носом и ушёл в пике, теряя высоту.

Дёрнув сайдстик на себя, самолёт с трудом удалось вывести в вертикальный полёт, но оставшаяся высота была всего метров сто.

– Открывай клапана сброса топлива! Выпустить шасси и спойлеры. Гасим скорость до предела.

“TERRAIN!” “TERRAIN!” – раздались сигналы о малой высоте, и следом классическое “PULL UP”.

– Спойлеры не выпускаются! Закрылки… Асинхронный выпуск. Закрылки правого крыла не выходят!

Самолёт ощутимо потянуло вверх, но только левым крылом, отчего начался сильный крен.

– Убирай к чёрту! Сейчас завалимся! – крикнул я

– Понял!

– Открыть клапана сброса топлива!

– Не успеем!

– Открывай!

– Чего?!

– Открывай, говорю! – повторил я, поняв, что первую фразу проорал по-немецки.

После пикирования скорость моментом скаканула до трёхсот километров в час. Высота была всего пятьдесят метров.

– Приготовься к удару! – крикнул Виталя, выламывая свой сайдстик в попытках поднять нос самолёта и одновременно не дать ему опрокинуться на правое крыло – закрылки почему-то перестали убираться.

Через секунду раздался сигнал остановки единственного рабочего двигателя.

Мы с Виталей понимали, что нужно было погасить скорость как можно сильнее, ну и надо было продержать нос приподнятым, чтобы самих не расплющило.

Теперь оставалось только пережить столкновение.

– Лена, я люблю тебя. – сказал я куда-то в пустоту, скорее всего для самописца, если когда-нибудь будет расследование авиакатастрофы, и через долю секунды самолёт на скорости двести семьдесят километров в час коснулся кончиков деревьев.

Время как будто перестало существовать: всё потянулось так, будто кисель: то, что должно значить секунды, растянулось. Я видел всё как в замедленной съёмке, причём такой, какую я видел только у Нолана в его "Доводе".

Меня потянуло вперёд, но это был хороший знак – самолёт терял скорость. Ещё немного времени, и самолёт начал рубить деревья примерно посередине их высоты. Скорость, как мне показалось, была двести пятьдесят. Я инстинктивно вздёрнул сайдстик в надежде погасить скорость, но раздался злой мужской голос уже на русском, красноречиво объясняющий, что пилот совсем уже заврался. Этакое “последнее китайское предупреждение” для особо одарённых пилотов:

– ВОЗДУШНАЯ СКОРОСТЬ МАЛА! ВНИМАНИЕ!

Угроза сваливания. Дилемма. Если продолжить держать сайдстик в таком положении, скорость может упасть, и тогда нам всем конец – самолёт просто вмажется в землю, причём плашмя и превратится в кусок бесформенного металла. Но с другой – я не теряю скорость, но тогда я точно гибну от перегрузки при ударе и последующем разрушении самолёта. Но ещё – время. Его оставалось очень мало, но это и в плюсах: скорость погасится недостаточно, и хвост может быть, уцелеет…

Самолёт коснулся земли, но не так, как я рассчитывал – отказавшие в ненужный момент закрылки левого крыла привели к тому, что мы сначала коснулись земли не хвостом, а правым крылом, тут же начавшим разрушаться, и лишь потом о землю ударился и фюзеляж.

Грохот же при этом стоял неимоверный: сначала сильный удар о землю, потом сильный скрежет, чуть не вытряхнувший позвоночник, как будто что-то оторвалось, всё мельтешит, на приборах ничего не прочитать, потом ещё скрежет, опять сильный удар, ещё скрежет лопающегося от критического напряжения металла, и наконец, всё потемнело. Последнее, что я запомнил – лобовое стекло, мгновенно приблизившееся к моему лицу.

Говорят, что перед смертью жизнь проносится перед глазами. Этакий “защитный механизм”, чтобы мозг мог успеть обдумать жизнь и приготовиться принять смерть. И ничего подобного! Никаких эмоций, кроме сожаления, что я больше никогда не увижу Леночку, нашего малыша, который будет расти без отца. Нет, конечно Лене помогут, но отец – он и в Африке отец. Никакой отчим не заменит отца.

На этой мысли я потерял сознание…

Я начал приходить в сознание только от того, что нога взорвалась болью, а тело как будто было подвешено… Стоп, чего?

Превозмогая дикую слабость, приоткрываю глаза и понимаю, что меня несут по салону самолёта, схватив за ноги и под руки, как ту тряпичную куклу.

– П… парни? – вырвалось из меня сиплым звуком, совсем не похожим на речь.

– Помолчи, Фриц… Отлетался в общем. – сказал Жека так, как будто у меня в ушах была вата.

Сознание то уплывало куда-то, то возвращалось, и я видел нескольких спецназовцев, которые возились со мной, но я не мог понять, что они делали. Просто не мог, словно мозг и глаза были в тумане. Не в том, какой бывает после пробуждения, а незнакомый, даже от алкоголя такого не было. И вместе с этим туманом была какая-то необычайная лёгкость, как будто я способен на всё.

Я даже не понимал, сколько прошло времени, но вроде как не слишком много, как мне тогда показалось…

_____________________________

[25] ETOPS – правила полётов над океаном, предусматривающие возможность долететь до любого аэродрома, располагающегося в определённом промежутке времени полёта (120 или 180 минут). МС-21 никогда не сертифицировался по нормам ETOPS-120.

Глава 9: Спасшиеся против…

«То, что меня не убивает, делает меня сильнее.»

Фридрих Ницше

20 мая 2029 года. Посёлок Курьяново, Костромская область, Россия. 16:31 местного времени. Фельдшерско-акушерский пункт

Я пришёл в себя не плавным пробуждением, а резко, как от кошмарного сна. Проснулся я как ни странно, от того, что в правой ноге что-то неприятно так мешалось. Опускать взгляд не пришлось – нога была подвешена выше уровня тела. Именно это, а не место, где я проснулся, заинтересовало меня. А очнулся я в какой-то больнице. Рядом лежал Вася, с загипсованными ногами. Он что-то смотрел в своём телефоне, и даже не обратил внимания на то, что я пришёл в себя.

– О, народ! Фриц очухался! – воскликнул Коля, заметив, что я проснулся. Я едва смог увидеть, что его левая рука была на подвесе.

– Ага, всем тоже доброе утро. – сказал я.

– Какое утро? Вечер уже! – ответил Вася. – Ты чего разлежался тут? Замедлил продвижение отряда!

– Ты это делаешь не хуже Паши, а местами даже лучше. – заявил появившийся в дверях Жека. – С добрым утром, блин! Заставил ты нас поволноваться. Уж думали, что всё, склеил ласты.

– Что… Что случилось?

– Разбились мы, вот чего.

– П… Помню. Дальше что… было?

Я попытался встать, но Жека меня осадил.

– Тебя сильно потрепало. Несколько порезов на голове, кстати, скула теперь у тебя будет погоду предсказывать. Ещё у тебя открытый перелом ноги, кое-как подлатали в поле, а потом тут, рёбра, сотряс это константа.

– Остальные… как?

– Виталя… не выжил, двухсотый. Вася, Коля, Витя трёхсотые. В основном, ничего серьёзного, только у Васи обе ноги переломало и у Коли рука ничего не чувствует, ну ты и так видишь.

– Чёрт… И как мы дальше?

– Действуем по плану. Полежи пока.

– Так и сделаю… Подожди, ответь на вопрос: чего у меня так сознание кидало после падения?

– Кидало? Поздравляю, ты познал кайф! – пошутил Витя, также вошедший в палату. У него обе руки были загипсованы.

– Чего?

– Того! Мы тебе тройную дозу промедола[26] вкололи, вот тебя и вшторило не по-детски. Пятеро профессиональных спецназовцев не могли тебя утихомирить. А потом и заткнуть, потому что кое-кто так орал на своём немецком, что почти уверен, что ты материл нас. – ответил Жека.

Помните "Семнадцать мгновений весны"? Кэт тогда в бессознательном состоянии кричала по-русски во время родов в берлинской клинике "Шарите". Да, для неё это кончилось плохо, учитывая… да вы и так знаете. Я о чём? Я же родился и первую половину жизни прожил в немецкоязычной среде, и моё мышление полностью построено на немецком языке, и бывает, что мысли просятся наружу, и когда такое происходит, я не использую русский или английский. Просто забываю об этом.

– Ого! – удивился я. – Что, впятером на одного? Не слишком-то и честно, так что матерится имел право. – пошутил опять же я и задал вполне серьёзный вопрос. – В прошлый раз вы Сельчуку морфин давали.

– Запасы кончились, был только промедол из аптечки старше меня наверное.

– И всё равно, промедол…

– Ты под наркотой десятерых стоишь! Так что не надо.

– Надо, надо.

– Ладно… Да, твои джинсы мы порезали, выбора не было.

– Понимаю. Ничего, в рюкзаке должны старые лежать. Потом встану и надену

– Ага, разбежался. Врач тебе напару с токарем и местным Левшой такое придумали, чтобы кости соединить!

Я внимательнее посмотрел на ногу и увидел, что повязка пропиталась кровью как-то "точечно", будто мне ногу не располосовали, а всего лишь сделали несколько дырочек.

– А сколько я был… в беспамятстве?

– Да со вчерашнего обеда, как разбились. Мне твоя жена весь мозг вынесла попутно. Пришлось отдать телефон Васе, так и ему мозги вынесла. Вместе с его женой.

– Лена может… – усмехнулся я. – А как космонавты? Их же не бросили?

– Сам не знаю. У меня вон, четыре боевые единицы вне игры как минимум на месяц, ушибы я даже не считаю. Добавь то, что мы теперь без транспорта, практически без имущества…

– В смысле? Самолёт сгорел?

– Нет. Мы просто не успели забрать всё, что уцелело. Ты был на волоске от смерти.

– Из-за перелома ноги?

– Из-за него тоже. Олег сказал, что буквально миллиметром в сторону осколок, и ты бы истёк кровью ещё на месте. А что по имуществу – пришлось оставить двоих на месте крушения, охранять имущество и извлекать его.

– Понял. А наш… подотряд?

– Четыре человека, здоровых, естественно. Коля и Витя по крайней мере могут сами идти, а вот Вася… у него уже были такие застарелые переломы, врач однажды сказал, что…

– Ещё раз сломаю, могу идти стреляться! – воскликнул Вася.

– Ну зачем уж так принципиально? Просто сказали, что в бой тебе не пойти. – заявил Жека.

– Вот и я о том же!

– Через месяц опять будешь в строю. Успокойся!

От этой перепалки, пусть даже сдобренной самоиронией и юмором, у меня разболелась голова.

– Ребят, можете потише, у меня голова раскалывается!

– Можем. Ладно, иди, валяйся, отдыхай, короче, просиживай штаны, пока доктор не разрешит встать.

– Слушай, где мой автомат?

– Автомат пришлось выбросить – мы попытались выстрелить для проверки, но у него сначала погнуло, видимо при ударе, а потом вообще разорвало ствол. А вот пистолет держи. – на этих словах Жека вытащил из-под кровати мой рюкзак. – Патроны от твоего калаша я позволил себе изъять, вместе с рожками.

– Так, товарищи офицеры, время для посещений истекло, прошу на выход. – заявил появившийся в помещении врач.

– Вас понял. Коль, пошли.

– Пошли.

Жека с Колей вышли, оставив нас троих наедине с врачом, и боюсь что фамилия этого доктора – Франкенштейн.

– Доброго вечера, гляжу у нас пополнение? – доктор кивнул головой в мою сторону. – Доброе утро, Павел.

– И вам не хворать.

– Хорошо. Я уже представлялся товарищам офицерам, в то время, как кое-кто был под наркотой. Ладно, Михалычем зови. Я местный фельдшер.

– Приятно познакомиться.

– Нам-то как. В общем, не буду ходить вокруг да около – травмы у вас довольно несерьёзные для человека, который пережил авиакатастрофу, но всё же значительные.

– И… насколько я тут застрял?

– Ну, на месяц это точно.

Я посмотрел на него таким взглядом, мол "А побыстрее нельзя?".

– Ну, неделю-полторы точно тут лежать будете, надо следить за ногой, и взрослые подгузники мы имеем, так сложилось, потом потихоньку будете вставать и ходить на костылях, это недели две-три, только после этого выпишу. И да, после выписки две недели никакой нагрузки на ногу.

– Понял… а рёбра?

– Пока лежите, сростятся. А там и мозг на место встанет.

– Хорошо… музыку лучше пока убрать в сторону?

– Почему? Что-нибудь спокойное, мелодичное, ненавязчивое. Но точно не рок.

– Кажется есть похожее. – ответил я врачу и спросил у ребят. – Насчёт музыки не против?

– Не против. – хором ответили Вася с Витей.

– Хорошо.

– Вот, поправляйтесь, но просьба – сегодня-завтра от музыки воздержаться, пока головные боли не пройдут. И да, держите таблетку. – этот Михалыч протянул мне таблетку ибупрофена.

– Ага.

Я выпил таблетку, и почувствовал, что меня клонит в сон.

– Я спать. Просьба не мешать. – пошутил я.

– Принимается. – ответил Вася.

– Замечательно… – я зевнул и закрыл глаза, не для того, чтобы заснуть, а для того, чтобы переварить этот день, скорее прошедший день.

А переварить надо было очень много: и начало на первый взгляд успешной операции в Барнауле, обратившаяся коллега в Кирове, крушение самолёта чёрт знает где, смерть человека, по своей воле пошедшего в этот “отряд”…

Да, отряд. Нельзя сказать, что я соглашался куда-то пойти, но вспоминая разговор перед мародёрским рейдом на нефтебазу на пути в Гальбштадт, я окончательно понял, что я “влился” в отряд. Виталя влился, но для него это плохо кончилось. Впрочем, он знал, на что шёл, и какая-то часть моего подсознания даже рада, что это не Сельчук… Нет, не будь Витали, я бы и в одиночку полетел, не в первой. Тем более, первые часы полёта в жизни каждого полёта так и происходят – самостоятельно.

Но вот понимать, что в какой-то момент и тебя настигнет пуля, нет, это уже слишком. Опять слишком… По всей видимости, всё, что остаётся делать – спать, спать и ещё раз спать, тем более, в последний месяц начинаешь ценить сон хоть и на плохонькой, но кровати. А это, как писали в одной книжке, роскошь.

22 мая 2029 года. Посёлок Курьяново, Костромская область, Россия. 05:11 местного времени. Сельский дом

На четвёртые сутки моего пребывания в этом полузаброшенном ещё до появления регенератов посёлке я откровенно начал маяться от безделья. Одно дело, что вчера нас троих переселили в недавно заброшенный дом, расположенный напротив ФАПа, другое, что Жека вчера днём уломал сельскую главу и забрал единственную на всю деревню “Буханку”, за руль которой сел сам, и взял с собой только Эдика, так как Костя и Рома остались возле самолёта, вытаскивать всё, что уцелело после крушения.

Не представляя, что ещё можно делать, я решил послушать радиоэфир, благо рацию гражданского диапазона я из рюкзака не вытаскивал.

Разумеется, радиоэфир был не слишком богат – в лучшем раз в пятнадцать минут кто-то из местных сообщал о том, что у него всё чисто. Но в какой-то момент я услышал ну совсем уж странные переговоры.

– Местные дрыхнут. Можем заходить.

– Понял. – во втором, протяжном голосе проснулось что-то вроде хищного азарта, но этот азарт мне не нравился. – Можно…

– Нет! Наша цель – лепила. Берём лепилу, лекарства и валим всех, кто высунется…

Дальнейшее было понятно. “Лепила” – так называют врачей в криминальных кругах… Смотрел сериалы про криминал, ничего криминального. А учитывая лексикон и этот азарт, два и два сложилось, выдав вместо четырёх пять.

– Вася! – я попытался добудиться до одного из товарищей по несчастью, но ничего не добился. – Олег! – крикнул я имя, которое точно здорово, и точно в этом доме.

– Отстань, иначе димедрол вколю!

– Бандиты на подходе! – чуть не выкрикнул я.

– Чего?!

– Того. Слушал рацию и услышал чужих.

– Что говорили? – спросил меня Яша, вскакивая с пола.

– Налёт на фельдшерский. Им нужен врач и лекарства.

– Плохо. Яша, ты вооружён? – спросил Вася.

– Издеваешься? – Яша обидчиво тряхнул автоматом.

– Понятно. Беги за фельдшером, перемести его в наш дом. – скомандовал Вася.

– Связи с Жекой нет? – поинтересовался я.

– Нет. И не будет, наши рации не добивают, а Костя с Ромой могут. Вытащи пистолет и держи его наготове. А я свяжусь с парнями. – сказал Вася и связался с ними. – Костя! Рома! Приём!… Отлично! Руки в ноги и живо на наше место, ждём бандитов. Численность неизвестна. У вас полчаса на всё. Берите патроны с запасом, с нами потом поделитесь… Нет! Берите обычные.

Вася ещё пару минут что-то объяснял ребятам по рации, а я в это время вытащил пистолет и проверил, готов ли он к стрельбе.

– Не геройствуем, вас в строю всего трое. – Вася вошёл в роль командира. – Увидите как минимум трёхкратный перевес, не лезьте. Подкрепление будет самое раннее к середине боя, так что если нашлось что-то не то, уходите.

– Понятно. – ответил Петя.

– Олег. Принимай командование.

– Есть! Парни. Смотрите. – Олег подвёл всех оставшихся в строю людей к окну, возле которого я и лежал, и начал ставить задачу.

Если в пересказе, то она не была глобальной – не дать бандитам, или кем бы они не были, захватить фельдшера, оказавшегося полевым хирургом, служившим в Южной Осетии и пережившего нападение грузин на базу русских миротворцев, хотя своего звания, как и имени он так и не назвал. В какой-то мере и его можно было бы привлечь для обороны, но увы, он был слишком ценен, как и Олег вообще-то, но у последнего были лишь курсы. Он не врач, и даже не фельдшер. За санитара сгодился бы, но не более. Так что, оставалось только лежать и даже шоу было насладиться нельзя.