Снегурочка на бис

– «Мне нравится Орфей! Придётся дать…»

Законный муж ушёл от Вероники не просто так – не смог простить ослепительной супруге клубных интрижек, амурных похождений и поздних отлучек. Порой пьяную в дым Веронику под утро привозили домой неведомые поклонники на «маздах» и «крузерах» (как она потом уверяла мужа – «оч-чень приличные люди, не подумай плохого»).

Чего стыдиться, красивая и талантливая завклубом питает слабость к крутым мужчинам с мощными машинами и к приятному отдыху в саунах с последующим фееричным сексом. Но госпожа Захарова всегда была свободна в выборе половых партнёров и ни с кем не ложится чисто за деньги. Предложение зализанного Фотиева, переданное через Илону, выглядело уж слишком наглым.

Две тысячи баксов за ночь с голубоватым говнюком? Да будь он хоть основатель «дома Сваровски», Вероника на такие штуки не ведётся.

– А тебе за вояжи он сколько платит? – в упор говорит Снегурочка.

– Вполне достаточно, – Илона бесстрастно возвращает листок на место, складывает блокнотик. – На жизнь хватает.

– А вот мне недостаточно! Извините, но я вынуждена вам отказать, вам и вашему гнойному начальнику! – чётко произносит Вероника. – Пусть он засунет эти две штуки долларов в более доступную дырку.

Выслушав отповедь артистки и ничего не ответив, Илона молча исчезает в проходе между ящиков. И в этот миг как по команде на складе-цехе гаснет свет.

***

Не успевает Вероника набрать в грудь воздуха, чтоб позвать пресс-секретаршу, потребовать вывести её отсюда, как вдруг в кромешной тьме её крепко хватают за руки и крутят их за спину. Над ухом бешено трещит скотч, разматываемый с катушки. Нападающих как минимум двое. Захарова чувствует, как ей выламывают суставы, вывихивают жилы в локтях, задирают руки до лопаток.

– Ай! – вякает Вероника от испуга и боли, и тут же поперёк лица ей с силой накладывают широкую ленту скотча, потом вторую, третью…

Остаток крика выскакивает из женщины уже через нос. Тугая клеёнчатая липкость сковывает щёки, рот, прильнула к зубам, сдавила напомаженные губы. Чьё-то чужое колено грубо втёрлось Снегурочке между ног, прямо в мокрые от пота трусики, это унизительно и противно, её валят лицом вниз на невидимые гремучие ящики и вяжут скотчем завёрнутые руки.

Мадам Захарова никогда не была трусихой и овцой – в поселковом Доме культуры слабой быть нельзя. Заглушённая кляпом Вероника вертит головой и пышным тазом, бодает пустоту, трясёт грудями и бусами, пинает каблуками пространство позади себя и даже попадает два или три раза во что-то живое. Потом где-то далеко на выходе со склада мелькает полоска света – негодяйка Илона выскользнула наружу, бросив несговорчивую артистку на растерзание маньякам.

– Илона… извините, как вас по отчеству? – Вероника узнаёт вдали голос Лешего-Докучаева. – А где наша командирша-Снегурочка? Ищем-ищем… домой пора ехать, в Герасимовку. Вы её не видели?

– По-моему, ей стало плохо, кто-то вызвал ей такси и отправил домой, – нагло лжёт Илона. – Пойдёмте, я расплачусь с труппой.

Дверь захлопывается, лучик света исчезает, оставляя связанную Снегурочку наедине с насильниками. Захарова протестующе рычит сквозь толстый пласт скотча, стягивающего рот. Вспомнив уроки женской самообороны, которые у неё в ДК вела тхэквондистка Эльга Таирова, Вероника резко откидывает голову назад раз, другой (больно выстреливают остеохондрозные шейные позвонки), зато злорадно отмечает, что попала кому-то затылком в лицо. Хватка на локтях на секунду слабнет. Закрепляя успех, Снегурочка-Захарочка наугад топает каблуками-шпильками по вражеским ногам, сзади вновь раздаётся оханье – кому-то не повезло. Тогда женщина отталкивается, откидывается от ящиков назад, тараня противника всем живым весом.

Каким-то чудом ей удаётся вырваться из захвата и она наобум бежит по тёмному цеху – со скрученными за спину руками и залепленным ртом. Во тьме её пытаются поймать за шубку, но лишь сдирают звёздочки и мишуру с плеча. Сердце Вероники дико бьётся, громко вжикают тугие карамельные колготки в паху и недомотанный скотч тоже вжикает и хрустит, хвостом болтаясь где-то сзади.

Один из врагов почти настигает Веронику, наощупь вцепляется в пушистую белую косу, но поддельная коса соскальзывает вместе с шапкой, а Вероника вслепую мчится дальше. Когда узловатая ладонь впивается ей в ляжку повыше колена, на выручку приходят скользкие капроновые колготки: они помогают пленнице стряхнуть с бедра чужую руку. Запыхавшаяся Захарова благодарит Бога, что на ней нет сказочного голубого сарафана с длинным подолом.

Оставшись без поддержки, разлетевшиеся волосы сыплются беглянке на лицо, пряди щекочут лоб, виски, уши, проникают сзади за воротник шубки. В густой, пахнущей стружкой и олифой темноте Вероника не видит даже кончика собственного носа, зато и похитители растерялись. Похоже, они не рассчитывали нарваться на активное сопротивление «артистки». Через два шага Вероника отбивает себе колено об какой-то угол, через три – стукается лбом о вставший на пути шкаф, потом по наитию, по слабому движению воздуха определяет, где идёт узкий коридор между завалами мебели и пускается наутёк.

***

Вряд ли Веронике дали бы уйти далеко, но тут сзади загрохотало – кто-то из нападающих уронил во тьме мебельные остовы и сам себе забаррикадировал путь. Погоня застопорилась, матерясь вполголоса и разгребая завалы стульев и тумбочек. Это неслыханная удача. Воспользовавшись замешательством в рядах противника, Вероника отрывается от преследователей и, руководствуясь каким-то сверхъестественным чутьём, убегает вглубь гигантской свалки «Эталона уюта», набивая шишки о выступающие мебельные каркасы.

На бегу Вероника лихорадочно дёргает вывернутыми за спину руками, но противники успели-таки надёжно скрутить её скотчем: плёнка стягивает женщине локти и запястья поверх голубых варежек, две или три ленты опоясали грудную клетку. Полупустая катушка болтается в районе ягодиц, Вероника ощущает, как картонный цилиндр трётся и стучит её по бёдрам.

Бежать к запертой двери склада не имеет смысла: там Веронику будут искать в первую очередь. Внезапно Захарова понимает, что её с головой выдают звонкие каблуки, шелест мишуры, колготок и скотча, стук пластмассовых бус, сиплое дыхание. Она толкается наугад влево и вправо – и вдруг обнаруживает ответвление-проход среди шкафов. Возможно, это тупик, но деваться некуда.

Нырнув в проход, Снегурочка медленно отступает на цыпочках, пытаясь унять сердцебиение. Красться на носочках неудобно: полные икры Вероники под вечер надсадно болят от тесноватых белых сапожек. Пот пополам с гримом заливает ей глаза, руки ноют в тугом коконе прозрачной плёнки, но останавливаться никак нельзя: похитители уже идут за жертвой по пятам, подсвечивая себе мобильными телефонами. Вся надежда только на то, что они побоятся показывать ей свои лица.

Притаившись за каким-то выступом (может, приоткрытая дверца шкафа?) Вероника приседает и безуспешно пытается сжаться до размеров котёнка.

«Чёрт, засада. Вот это попала ты, голубушка Вероника Андреевна! Прямо триллер. Сижу в чужом тёмном складе без окон, ничего не вижу, меня ловят подосланные насильники, руки связаны, рот заклеен!»

Она снова поводит плечами, пытаясь ослабить, распустить руки, стянутые за спину лентой. Бесполезно, наверное, похитители использовали специальный мебельный скотч. И что теперь делать? Абсолютно одна в незнакомом здании против двух или трёх бандитов – жуть! От переживаний Захаровой вдруг хочется в туалет. Возможно, за ней охотится та самая «мускульная сила», грузчики в комбинезонах с логотипами, подчинённые шестёрки Фотиева?

А ведь ловко придумано! Никто в «Эталоне уюта» не видел, как Илона уводит Веронику в сборочный цех. В случае чего пресс-секретарь махом открестится: «там выключился свет и больше я её не видела». Олигарх Фотиев тоже заявит, что никому не поручал делать артистке интимное предложение за две тысячи долларов, а в случае отказа – гасить на складе лампы и брать аппетитную Снегурочку силой. У Захаровой нет никаких доказательств, кроме связанных рук и рта. Единственные участники шоу – две шестёрки-грузчика, которых Вероника даже в лицо не помнит.

Своё положение Вероника оценивает как безнадёжное. Руки спутаны за спину, во рту кляп, свободны только ноги. При себе у неё ни мобильника, ни ножа, ни газового баллончика. Все личные вещи остались в несессере вместе с косметичкой, тампонами, ключами от клуба и кошельком. На артистке Захаровой лишь шумный наряд Снегурочки из мишуры, лайкры, капрона и фольги, а также сапоги, колготки, свитер и трусики. С таким арсеналом много не навоюешь. Со связанными руками ей даже сапог не снять.

Захарова робко отступает на несколько шажочков, натыкается ягодицами на какую-то конструкцию из фанеры. Древесно-стружечная плита предательски гудит. Осторожно, дура! Так тебя в два счёта поймают.

К общей досаде добавляется то, что связанные руки в варежках слишком неповоротливы, снегурочьи рукавицы не позволяют женщине нащупать скотч на запястьях. Почему она не сняла их сразу после выступления? Вероника упорно напрягает руки, прикидывая, сможет ли раскачать, расширить изнутри солидный слой плёнки, потом разочарованно вздыхает и оставляет идею разорвать путы с нахрапа. Локти стянуты накрепко, бандиты успели нахлестать на её предплечья не меньше полкатушки скотча. Просто беспомощная курица. В колготках чешется от пота и нервного напряжения, будто туда высыпали горсть мебельных опилок. Ноют мышцы спины и шейные позвонки – слишком резко дёрнула головой, когда отбивалась.

Обычно в случае затруднений Вероника начинает прикусывать и посасывать нижнюю губу – такая у неё привычка. Бывший муж Костя находил это сексуальным. Но со скотчем на пол-лица Снегурочка-Захарочка лишена даже этого удовольствия. Губы намертво расплющились, растеклись по изнанке липкого кляпа.

Злобно сопя носом, женщина снова приседает на корточки, давая отдых ногам. От её промежности под подолом шубки несёт сладковато-затхлым запахом возбуждённого женского тела (побегайте-ка весь день по концертам в тесных капроновых колготках!). Белые трусики кокетливо благоухают пряно-кислыми ферментами интимных мест, раздражёнными, слежавшимися гениталиями. Из вульвы в прокладку «Milana» щекотливо просачиваются увлажняющие соки. Кто-то из бандитов сильно натёр Веронике пах своим коленом, пока связывал, и её тело не замедлило откликнуться. Наверное, женский организм счёл это упражнение восхитительной любовной игрой.

За месяц до новогодних каникул Вероника объявила себе «сухой марафон», как поступала на протяжении последних лет. Известно, что хорошего артиста одна неделя праздников целый год кормит. Это значило – до первых чисел января у завклубом Захаровой отменяются все гулянки, интимные встречи и половые контакты.

Вместо пояса верности Вероника потуже затянула себя в трусы и нейлоновые колготки, а всю женскую энергию направила на концерты, сценарии, репетиции, выездные выступления. В итоге даже на бандитское колено между ног она среагировала как на медленный вальс с мужчиной своей мечты – мигом размякла в паху и поплыла. Ну и гадость.

***

Враги разгребли завал, погасили мобильники и теперь шепчутся неподалёку. Вероника настораживает уши. Мужчины говорят очень тихо, часть слов Вероника скорее угадывает, чем разбирает. Здесь они даже в темноте ориентируются гораздо лучше посторонней пленницы. Похоже, парочка остановилась за два или три параллельных прохода от лакомой, увешанной снежинками добычи.

– Упустили соску. Куда смотрел, сука?

– А ты? Сам-то чего не держал её?

– Я вторую катушку разматывал, а она мне ка-а-ак вдарит каблуком по стопе, вот сюда, в косточку, чуть не насквозь!

– Думал, она тебе просто так отдастся? Боевая девка-то.

– Говорили, она за бабки всем даёт (Вероника в своём укрытии чуть не давится кляпом от злости и обиды).

– Так её сперва уламывать надо, тёлки это любят. Кафе-шмафе, кино-вино. А Фотиев сказал: хочу сейчас же! Тащите Снегурочку сюда.

– Илонка сглупила, подкатила к ней в лоб со своими баксами, отпугнула соску.

– Мы тоже неправильно сделали, Сивый. Надо было не свет гасить, а мешок ей на башку накидывать и вязать.

– Задним-то числом мы все академики. Где она, как думаешь?

– Наружу ей не выйти, Илонка дверь на замок заперла. Где-то тут Снегурка ныкается.

– Как ловить будем? Включим верхний свет?

– Нет! Обождём палиться. При свете она тоже нас увидит. Хочешь, чтобы рыло твоё срисовала?

– Не-а, не хочу.

– И я не хочу. Попробуем обойти с двух сторон и взять внезапно.

– Хорошо, хоть рот ей успели залепить, Колюха. Сейчас визгу было бы на весь комплекс!…

– Мне спасибо скажи, я ей сразу пасть замотал.

– Спасибо тебе Фотиев скажет. Где её искать?

– Она связанная, цех закрыт, по-любому далеко не убежит. Отсиживается где-нибудь между рядов.

– А цех-то – тысяча двести квадратов!

– Ничего, бабёнка жирная, сочная, не иголка. В щель не закатится. Найдём.

– Только надо делать быстро, пока никого нет.

Парочка (Вероника окончательно уверилась, что её караулили двое) немного размышляет, затем один говорит:

– Скидывай обутки! Я тоже сниму. Действуем так: свет не включаем, мобильником подсвечиваем только изредка. Полагайся на слух и на запах – от неё парфюмерией здорово прёт.

– Да уж, вкусно пахнет девочка.

– Идём тихонечко на цырлах и слушаем в оба уха. Без причины не шуметь! Нащупаешь Снегурку – сразу бери за жопу и ори, я врублю свет и иду помогать.

– Пульт от люстры у тебя?

– Ага. У тебя скотч остался ещё?

– Есть. Хватит ей, пышечке нашей. И ремень есть. Может, когда брать будем, по чайнику её слегка причесать? Вырубить минут на пяток.

– Можно, только осторожно. Череп соске не пробей. Хоть сдохни, а найти её надо, не на складе же оставлять.

– Пошли, огибаем, ты от этой тележки налево, я направо. Здесь рядов двадцать. Слушай каждый шаг! Работаем осторожно, бдим внимательно, понял?

– Чего тут не понять? Не забывай, у неё всё шуршать и блестеть должно. Смотри и слушай. Новогодний костюм, какие-то чечки на ней, звёздочки, бусинки отражаются… Сапоги, колготки с лайкрой тоже отсвечивают.

– Сексуальная девчуля, мотыльки на ляжках. Я б такую сам повалял.

– Поваляешь… после Фотиева.

Наступает тишина. Вероятно, охотники действительно разулись, стали невидимыми и неслышными. Вероника пугливо сглатывает под скотчем и тоже отделяется от фанерной опоры. Ей кажется, что снежинки на голубой шубке гремят на весь цех как жестяные консервные банки. На счастье, цех изобилует набивными материалами, пенопластом и войлоком. Звуки искажаются и тонут в море синтетики.

Лифчик под бархатной шубой Захаровой прилип к соскам, трусики ребром вонзились в мокрое от возбуждения влагалище. Вероника торопливо соображает, что ей делать. Темнота ей скорее на руку. Мужики-охотники идут сюда, прочёсывать западную часть цеха. Значит, надо попытаться проскользнуть на восточную сторону, обойти их буквой «П».

Едва Захарова вытягивает ногу вперёд, как за поворотом предупреждающе мигает фонарик мобильного телефона бандита. Вспыхнул, мазнул по фанерным рядам в отдалении и потух. За эту секунду Вероника видит, что стоит возле приоткрытого шифоньера цвета «бамбук», за ним высится ещё один, дальше свалены какие-то плиты в упаковочной бумаге.

В темноте бандит сворачивает в проход к Веронике и останавливается, прислушиваясь. До него не больше пяти метров, женщина чувствует это своим обострившимся инстинктом жертвы. Если он опять зажжёт фонарик – ей конец.

– Ты тут, Снегурочка? – угрожающе шепчет грузчик. – Иди ко мне, я твой Дед Мороз.

Призыв адресован в никуда, бандит её пока не видит. Он и вправду зажигает фонарик, узкий луч падает немного в сторону от Вероники, наискосок, выхватывает раззявленные пасти комодов, поставленные на попа односпальные диваны. Ожидая в любую секунду быть обнаруженной, связанная Вероника делает шаг прямо в недра шифоньера и встаёт за ту дверку, что прикрыта плотнее. Жалкое и нелепое убежище, впрочем, выбирать не из чего. Днище чуть скрипит под массой женщины, но, похоже, охотник не слышит – его отвлёк шум на другом конце склада, где в потёмках бродит его второй коллега.

– Ау-у, маленькая? – зовёт бандит в проходе.

Вероника перестаёт дышать, зажмуривается, представив себя сгустком пустоты без цвета, вкуса и запаха. Слышно, как бандит втянул носом воздух, ловя ноздрями аромат женской косметики, мокрых трусиков, театрального грима. Захарова тоже отчётливо обоняет запах врага: мужское дыхание пахнет солёной рыбой, алкоголем и табачным дымом. Луч бежит вдоль прохода и гаснет. Едва посиневшая Вероника хочет выдохнуть, фонарик загорается снова, нашаривая что-то на полу. С ужасом Захарова видит, что неподалёку блестит оброненная ею с костюма переливчатая снежинка.

Преследователь тоже разглядел улику, подошёл ближе, мягко ступая ногами в носках. Выключил фонарь, постоял, прислушался. Снегурочка замирает внутри шкафа, упираясь в боковину спиной и связанными руками. Ей мерещится, что от неё разит как от косметического салона, что удары её сердца звучат громче выстрелов из пушки, а молочно-карамельные колготки потрескивают на ляжках между ног, будто ломкие ледышки на поверхности ручья.

Помедлив, бандит распахивает дверцу соседнего шифоньера и освещает внутренности фонариком. Никого. Подбирает улику, прячет в карман и уходит дальше – без света.

Отпустив неприятеля подальше, Вероника бессильно выползает из шкафа на цементный пол. Виски разрывает от подскочившего давления, в ушах шумит, как у подножия Ниагарского водопада. Рискуя в любой миг получить в спину вспышку света или удар кулаком по затылку, Захарова на носочках бредёт в противоположную сторону от той, куда ушёл грузчик Сивый, пропахший селёдкой. Через пять метров женщина сворачивает в проход налево и движется зигзагом в восточное крыло сборочного цеха, стараясь не находиться подолгу в одном проходе, петляя и путая следы.

На сороковом или сорок первом шагу Вероника не выдерживает, оборачивается. Ей кажется, что она видит потолок цеха, видит ломаную линию мебельных шеренг, но внизу и вокруг неё царит всё та же чернильная темнота. Пленница трётся о плечо заклеенной щекой, пробуя отодрать скотч, проклятые бусы на шее тут же сухо брякают.

Застонав на свою тупость, Снегурочка срывается с места, углубляется в цеховой лабиринт, натыкаясь на тележки с электроприводом, мешки и коробки, постоянно меняя местоположение. Это напоминает игру, где водящий ходит с колокольчиком на шее, а другие его ловят. Только если её найдут и изнасилуют, Веронике будет не смешно.

Пройдя ещё метров двадцать, Вероника вновь оборачивается. Неизвестность угнетает её сильнее, чем кляп и скрученные руки. В заклеенном рту остывает перегар коньяка и клубничной жвачки. Виски ломит. Шов карамельных колготок туго прикусил в промежности взмокшие половые губки, трогает её за увеличенный, налившийся страхом и желанием клитор. Отблеск фонарика разрывает пространство в мебельных дебрях – словно зарница перед грозой. Он одновременно и пугает и успокаивает беглянку: по крайней мере, один из бандитов от неё далеко. А где напарник?

Будто прочтя немой вопрос Снегурочки, новое пятно света прыгает между кроватями, сложенными штабелями на манер костяшек домино. Ага, вот и второй гаврик объявился. Гораздо ближе, чем хотелось бы. За краткие секунды, пока фонарик не погас, Вероника успевает миновать ещё несколько поворотов, выписывая замысловатые траектории и рассчитывая дальнейший маршрут, скользит за угол и снова замирает, обратившись в слух. Мебельные острова образуют продольные и поперечные улицы. Сбежать отсюда невозможно, можно только играть с бандитами в кошки-мышки, пока она окончательно не выдохнется.

Вероника Захарова осторожно шмыгает носом: волосы слиплись, мешают, цепляются за жирно намалёванные ресницы и золотые серьги. «Не надо слёз, уйдут на сперму», – говорил бывший муж. Есть ещё один вариант – выйти навстречу охотникам и сдаться – но его Вероника Андреевна даже не рассматривает. Коли уж господину Фотиеву приспичило трахнуть румяную Снегурочку, связанную скотчем, пусть не надеется, что она придёт к нему сама. Перетопчется, прилизанный.

***

У кого-то из бандитов играет мобильный телефон – что-то из блатной музыки, типа «Бутырки». Вероника машинально спешит прочь от источника звука, показавшегося здесь чересчур оглушительным.

– Алло, Игорь Афанасьевич… – нехотя отвечает бандит. – Да, мы в цеху. Нет, не готово. Проблемка у нас нарисовалась… Шухера нет, пока всё тихо, просто клиентка чуток соскочила. Ага… В зале прячется. Нет, бучу не поднимет, руки мы ей замотали, язычок тоже, только ножки не успели – сбежала… Да-да, цех закрыт на клюшку. Где-то тут притихла, отсиживается. Ага, Игорь Афанасьевич. Ищем.

– Что? Что говорит? – подаёт голос напарник, выдавая своё местоположение метрах в тридцати от Вероники.

– Ржёт. Мудаками обозвал. Тепловизором советует искать, – буркает говоривший по телефону. – Сказал, если что – он нас не знает.

– Грёбаная Снегурка со своими каблуками. Всё ещё из-за неё хромаю.

– Ладно тебе ныть. Ты свой сектор обшарил?

– Как бы почти всё прошёл. Мусор с неё нашёл всякий – звёздочки, конфетти…

– Ха-ха! А сиську она тебе не оставила, Колюха?

– Сам-то тоже не поймал, Сивый? А ржёшь.

– «Не поймал»! Мне чо, в каждый шкаф заглядывать? У меня аккумулятор в телефоне скоро сдохнет. Тут одних гардеробов три партии! Да прихожие, да стенки, да всякая шняга…

– Умная девка. Бойкая попалась, зараза.

– Бля, неудачно как-то всё пошло… Фотиев недоволен.

– Не в следопытов надо играться, а врубать верхний свет, искать и вязать курву за ляжки, чтоб не бегала.

Вероника Андреевна совсем не хочет, чтоб её вязали за ляжки. Достаточно того, что по наущению хозяина ей скрутили руки, залепили рот и заставляют бегать по чёрному залу как офлажкованную волчицу, спасая свою честь. Она ковыляет прочь от голосов, стараясь не приступать на каблуки, праздничные белые сапоги по края налились потом, руки набрякли за спиной в тугих лубках из скотча, зудит между ног и между лопаток.

Хочется пить, хочется две таблетки аспирина, хочется улетучиться отсюда куда угодно, лишь бы больше её не трогали. Не так-то легко балансировать на пуантах даме с избыточными формами. Когда Вероника на работе встаёт на весы в кабинете у худрука Сорогиной, стрелка судорожно взмывает к неутешительным цифрам. Вероника отшучивается:

– У тебя весы спешат, Аня!

***

В беспокойной артистической жизни с завклубом Вероникой Захаровой происходило разное. В её мятущейся натуре благополучно уживаются и ангелы и демоны.

Сегодня она может вести в ДК поэтический вечер, вышибать из зрителя слезу, исполняя романс на стихи Есенина в строгом монашеском платье, а завтра та же Вероника на автопилоте шкандыбает по Герасимовке пьяная вдрызг в заляпанной грязью мини-юбке и с туфлями подмышкой. Сегодня её увозит от ДК очередной поклонник на дорогой иномарке, она спит в отеле на батистовых простынях, благородно рыгая «Вдовой Клико», а назавтра Вероника с трясущимися руками занимает из кассы полтинник на банку дешёвого пива.

Старшее поколение в посёлке считает заведующую клубом дамой лёгкого поведения, поскольку мадам Захарова обожает фривольные образы разбойниц, пираток и злых колдуний, носит тугие лосины, необычные колготки и фирменные трусики. В личном плане у Вероники всё складывается довольно хаотично. Иногда под настроение она позволяет себе покурить травки, иногда соглашается на нетрадиционный секс (был бы человек приличный). Через постель и объятия Вероники прошли несколько партнёров, которым она разрешала себя связать и поиграть в сексуальное рабство.

Не раз и не два голая мадам Захарова исходила на крик в любовном ложе, растянутая и привязанная ремнями, схваченная пластмассовыми зажимами за губы и соски, соединённые бечёвками, пока её долго и изобретательно пытают. Надо признать, некоторые самцы ставили над Вероникой очень забавные и развратные опыты. Слава Богу, она давно не девочка и знает, каковы из себя жёсткие интимные игры, кляпы, наручники, а также каковы на вкус мужские члены и их содержимое. Но следует заметить, что кляпы в рот мадам Захаровой принято пихать исключительно по обоюдному согласию, и руки скручивать – тоже по её доброй воле.

Вероника Андреевна испытывает трепетные чувства к коньяку, мужчинам, ужимающим фантазийным колготкам и своей творческой работе. Взбалмошный ритм жизни Веронику вполне устраивает, правда, сына Егорку она навещает нечасто, хоть и живут недалеко. Совсем без матери пацан растёт. С другой стороны, в средствах сын с бабушкой не нуждаются, им и сама Вероника несёт, и бывший Костя алименты отстёгивает, поэтому мальчик сыт, обут, одет, в сентябре вон в Турцию их свозила. Ничем не хуже других неполных семей. Мамке тоже надо для себя пожить.