Огонёк

Светлана Викторовна посмеялась.

– Дружок, не обижайся, но ты просто-напросто не поняла, в чем прелесть. В оперный театр ходят не конец истории узнать, а слушать звуки: голоса, оркестр, солирующие инструменты. Я не предупредила, к опере должно быть натренировано ухо, и нет ничего удивительного в том, что тебе сегодня не понравилось. Почти уверена, если ты пойдешь на «Кармен» во второй, третий, четвертый раз, то с гораздо бо́льшим удовольствием будешь слушать уже знакомые тебе арии. Тебе сегодня какие-нибудь запомнились?

Фая вспыхнула и ничего не ответила.

– Ну а ты, Катюша, узнала что-нибудь из наших домашних пластинок? – обратилась Светлана Викторовна к дочери.

– Да, – махнула та головой. – «Хабанеру», «Куплеты Эскамильо» и еще другие, только не знаю, как они называются… Если запоют, подпою.

– Молодец! Думаю, «Хабанеру» Фая тоже сейчас вспомнит.

К тому часу прохожих на Итальянской было немного. Светлана Викторовна обернулась, и, убедившись, что их никто не услышит, игриво поглядывая на девочек, запела: «У любви, как у пташки крылья, ее никак нельзя поймать…»

– Тщетны были бы все усилия, но крыльев ей нам не связать… – подхватила ее Катя.

Они путали и забывали слова, меняя их кое-где на ля-ля-ля, и, разумеется, часто не попадали в ноты, но все же Фая припоминала уже казавшуюся знакомой мелодию, и, наблюдая за поющими мамой с дочкой, почувствовала, как нередко случалось в их компании, что-то вроде ревности. Теперь и ей хотелось натренировать свое ухо, полюбить оперу и знать не меньше, чем они – и композиторов, и музыку, и тексты известных арий. Следующие несколько дней она то и дело напевала про себя одну-единственную запомнившуюся строчку «у любви, как у пташки, крылья…» и, наконец, решилась попросить: «Светлана Викторовна, давайте еще раз на „Кармен“ сходим? Я видела в афише, ее в четверг снова дают».

Та улыбнулась, но ничего не ответила, а утром четверга вручила ей два билета: «Дружок, наш подарок – тебе и Елене Демьяновне. Сходите вдвоем с бабушкой, а мы пока ужин дома приготовим».

Закрывая вечером за ними дверь, Катя, немного смущаясь, посоветовала: «Если вдруг надоест слушать, как поют, просто начни наблюдать за музыкантами в оркестровой яме. Не заметишь, как время пролетит!»

Фая, справедливо полагая, что Елена Демьяновна вряд ли знала «Хабанеру», во время представления искоса посматривала на нее и каждый раз приятно удивлялась: давно бабушка не выглядела такой счастливой. Фае тоже на этот раз все нравилось, особенно то, что теперь она узнавала и пташку с крыльями, и Тореадора, а значит, могла относить себя к числу «просвещенных» зрителей, сидевших рядом с ней под огромной хрустальной люстрой в партере именитого театра великого и самого красивого города России.

В гардеробе, помогая надеть бабушке плащ, Фая в очередной раз с подкатившей к горлу обидой подумала, как ей хотелось бы снова жить в Петербурге. Хотя бы для того, чтобы чаще ходить в театр.

Я рассказываю вам об этом не потому, что Фаина связала свою дальнейшую жизнь и карьеру с музыкой. Нет, она не стала ни композитором, ни певицей, ни музыкальным критиком и даже не относила себя к большим знатокам оперы, предпочитая скромное «любитель». Однако спустя много лет, отвечая на часто задаваемые ей в интервью вопросы, суть которых сводилась к желанию узнать, что оказало существенное влияние на формирование ее характера и личности, она в числе прочего непременно упоминала любовь к классической музыке и театру, а потому никогда не забывала тот теплый светлый вечер на Итальянской, когда Светлана Викторовна напевала ей «Хабанеру», желая убедить послушать «Кармен» еще раз.

* * *

Возвращению в Бурятию Фая не радовалась и до самой осени хандрила, растревоженная вопросами, прежде ее не беспокоившими: за что судьба отняла родителей, почему закинула жить в такую даль и удастся ли теперь когда-нибудь из нее выбраться?

От грустных мыслей в начале учебного года помог отвлечься Леша Бурулев, новенький из параллельного класса. Первый раз она обратила на него внимание, увидев, как тот любезно держал дверь, пропуская девочек вперед. Так в школе больше никто не делал. Присматриваясь к нему на переменах, Фая заметила, что Лешу считали своим парнем даже самые видные, крутые ребята из одиннадцатых классов. Еще шептались, что он знает много важных людей в «квартала́х» – называемой так юго-восточной части города, где в середине девяностых было особенно неспокойно. Сапфировы и Венедиктовы жили в сорок втором квартале, Леша – в восемнадцатом. Фраза «знает авторитетных людей» имела там в то время весьма определенное значение.

Однажды утром Фая опоздала к звонку и, забегая повесить пальто в гардеробной, столкнулась с Лешей один на один. Тот завязывал шарф и, очевидно, не собирался идти на урок.

– Опаздываешь, красавица? – заговорил он непринужденно, словно с давней подружкой.

В первый раз кто-то из мальчиков обратился к ней словом «красавица», и хотя она догадывалась, что некоторые одноклассники считали ее красивой, но вот так, не стесняясь и очень по-взрослому, ей никто никогда не говорил. Фая замерла, по шее от ушей к скулам побежали мурашки.

– Ты сам разве не опаздываешь?

– Я решил прогулять. Хочешь со мной?

Она десятки раз проговаривала про себя кокетливые диалоги, представляя день их знакомства, но в тот момент до того растерялась, что выпалила первую пришедшую на ум любимую фразу тети Светы, жены дяди Володи: «С какой такой стати?!»

Парень не такого ответа ожидал, но в лице не изменился и, улыбаясь, продолжал глядеть Фае в глаза. Если бы он упрекнул ее за дерзость, она нашла бы, что сказать – извинилась или снова нахамила бы с горячки, – но, совершенно не зная, как реагировать на его лукавую, чуть снисходительную улыбку, почувствовала, что начинает краснеть, быстро прошмыгнула мимо и побежала в класс.

Снова и снова Фая прокручивала в голове их короткий разговор, мысленно воспроизводя голос Алеши, – так она решила его называть. Парень немного картавил, но даже этот дефект речи вызывал в ней умиление и раздавался в ушах приятным щекотанием. И пусть ей все еще было стыдно за свою грубость, ходить в школу с этого дня стало значительно интереснее. Она каждый день проверяла расписание и на переменах искала повод пройти рядом с кабинетом, где у него шли занятия. В столовой исподтишка наблюдала за ним, и, как только понимала, что он заканчивает обедать, быстрее справлялась со своей тарелкой, чтобы «случайно» столкнуться у выхода. Очень часто они оказывались совсем рядом и всякий раз друг другу улыбались. Алеша даже пару раз ей подмигнул, но первым больше не заговаривал. Через какое-то время томительные ожидания и безрезультатные игры в переглядки стали для нее по-настоящему мучительными, не терпелось что-то предпринять и снова оказаться с ним наедине.

Из всех общих знакомых свести их могла только Аюна Дашиева, знакомая Фае по конькобежной секции. Довериться ей стоило по двум причинам. Бесхитростная, без комплексов, пацанка, «отвечающая за свои слова», не слыла любительницей допытываться и распускать сплетни. Кроме того, она хорошо знала компанию Алешиных друзей, собиравшуюся по пятницам и субботам в «Костюмерке». Так в кварталах называли помещение костюмерной бывшей театральной студии, здание которой последние несколько лет пустовало. Только в танцевальном зале молодые парни проводили занятия по боксу, для своих. Тренер разрешал местной молодежи заходить в Костюмерку с черного входа и устраивать там вечеринки. Фае уже давно хотелось стать завсегдатаем этого легендарного места, но никто ее туда не приглашал.

После одной из тренировок она подловила момент, когда кроме нее и Аюны в раздевалке никого не осталось, и как бы между делом заметила, что немного знает Лешу Бурулева.

– Буруля, что ли? – Аюна хитро заулыбалась. – Сговорились, что ли? Он тоже недавно про тебя интересовался.

Фая с нетерпением ждала подробностей, но стеснялась их выспрашивать, а Аюна как ни в чем не бывало сосредоточенно протирала коньки. Заметив ее несчастный взгляд, усмехнулась и без обиняков спросила:

– Бегаешь за ним, что ли?

Фая лихорадочно соображала, что ответить: если скажет «нет», то скорее всего покраснеет, чем сразу же выдаст свое вранье, однако признаться смелости не находила, поэтому просто молчала, и чем дольше она молчала, тем яснее обеим становился ответ.

– Да ты расслабься! – добродушно махнула рукой Аюна. – Ну влюбилась. Чего особенного-то? Леха правда классный.

– И тебе он тоже нравится?

– Мне? Нет, конешн… Я с Баиром дружу.

– У него есть подруга? – задала самый волнующий вопрос Фая, уловив, что с Аюной можно говорить начистоту, без намеков и подводящих фраз.

– Сейчас нет. Встречался с Туяной Дондоковой, но они расстались. Крыса кривоногая.

Аюна, не пояснив, почему крыса, и не рассказав, что именно Алеша спрашивал о Фае, продолжила укладывать вещи в сумку.

– Хочешь, зайду за тобой в субботу? – спросила она уже у двери. – Вместе в Костюмерку пойдем. Там и пообщаетесь.

* * *

Костюмерка оказалась значительно большего размера, чем Фая себе представляла. Вдоль стен были расставлены длинные скамейки, по бокам огромные колонки. В правом углу напротив входа – исписанная ручкой парта, занятая двухкассетником с усилителем, старый диван для курток и кресло для диджея. Вместо люстры диско-шар, бродящий сиреневыми лучами в завесе сигаретного дыма. Собралось человек сорок-пятьдесят, возможно, больше. Фае казалось, что все они друг друга знали, и в то же время никакого особенного внимания на нее, как на новенькую, никто не обращал. Поначалу она смущалась, не понимая, как себя вести, что делать и о чем говорить, но вскоре смекнула, что робостью здесь никого не очаруешь и, чтобы стать своей, нужно быть смелее. Не отказываясь от пива и сигарет, вызывать к себе интерес, поддерживать разговоры и вливаться в компанию получалось легче. Чего ей не доставало, так это знания звучавших здесь песен: Фая имела весьма смутные представления о Курте Кобейне и Викторе Цое, а в Костюмерке рокеры пользовались почетом. Тем не менее это была ее первая в жизни «взрослая тусовка», и эйфория от мысли, что она теперь тоже взрослая девушка, отдавала приятным обжигающим холодком в желудке.

Алеша тоже был здесь, но заговорил с Фаей не сразу. Лишь поглядывал на нее время от времени и не отводил взгляд, если она когда-нибудь осмеливалась посмотреть ему в глаза. В такие моменты все внутри нее сжималось от волнения, но самообладание не подводило и никто не мог догадываться о ее переживаниях. Только Алеша каким-то образом все понимал. Ближе к полночи, когда гора курток на диване в углу стала уменьшаться, он подошел к Фае, приобнял ее и с той же манящей, властной интонацией, что и тогда в гардеробной, прошептал на ухо: «Я тебя провожу, не уходи». Она снова почувствовала, как закоченели от мурашек скулы и мочки ушей, но на этот раз не нагрубила от неожиданности, а загадочно улыбнулась и легким кокетливым движением коснулась указательным пальцем кончика его носа.

По дороге Алеша некрепко сжимал Фаину руку в своей. Она очень нервничала, думая, что ему, должно быть, неприятно чувствовать в своей мягкой теплой ладони ее холодные пальцы.

– Замерзла? – заботливо спросил он.

– Нет, не переживай. У меня часто такие руки, даже если мне совсем тепло. Давление низкое.

– Говорят, у кого холодные руки, у того горячее сердце, – произнес Алеша. Прозвучало немного киношно, но Фае так нравилась его хриплая картавая «р», что она не придала этому значения.

– Понравилось тебе в Костюмерке, принцесса?

– Да, конечно! Очень хотелось бы еще раз к вам прийти.

– Почему только раз? Если хочешь, каждые выходные буду брать тебя с собой.

Они многозначительно помолчали.

– И музыка тоже понравилась? – уточнил Алеша.

– Ну да, и музыка тоже… Что за ехидная улыбка? – Фая напряглась, почувствовав подвох.

Парень прыснул от смеха.

– Ладно тебе, я же видел, что ты и в словах, и в мелодиях путалась. Косила только под рок-фанатку.

– Да, я такое раньше не слушала… Из рока у меня ничего нет.

– Что понравится, скажи. Дам переписать.

Больше всего Фая терялась в ситуациях, когда выяснялось, что она знала меньше собеседника и не могла поддержать разговор. Поэтому тут же пообещала себе, что скоро выучит все рок-хиты последних лет наизусть, и поменяла тему:

– Почему вам разрешают проводить там дискотеки? Даже пить и курить?

– Потому что я хорошо знаю тренера. Грамотный парень.

На вечеринке у Фаи сложилось впечатление, что многие ребята именно Алешу считают главным, и сейчас, когда он держал ее за руку, ей было чертовски приятно получить подтверждение своим догадкам и захотелось услышать об этом еще раз:

– Значит, именно благодаря тебе у всех есть Костюмерка?

– Ну да. Еще Настя-Бандитка и Батоха в теме. Видела их?

– Да, Аюна меня с ними познакомила.

– Аюна молодец, наша девочка. А с Настюхой и Батохой аккуратнее будь. Они ребята серьезные, с ними не все шутки прокатят. Многих пацанов в кварталах знают. И положенцев тоже.

– Каких еще положенцев? – удивилась Фая.

– Ты не знаешь, кто такие положенцы? Малышка. Я тебе в другой раз объясню. Расскажи лучше о себе.

Алеша потянул ее за руку, крепко обнял, обхватив со спины вокруг талии, положил подбородок ей на плечо, и так, прижавшись друг к другу, они продолжили путь. Его умелые ненавязчивые движения и ловкость, с которой он подстраивался под ее шаги, ненадолго озадачили Фаю (с кем парень научился так обниматься?), но она предпочла об этом не думать и решить более срочный вопрос: целоваться с ним сегодня или нет.

«Все происходит слишком быстро. По всем правилам неправильно позволять себя целовать на первом же свидания. Только разве оно первое? Как же тот разговор в школе, после которого Алеша при каждой встрече смотрел на меня, как на свою девушку? Он ведь так и сказал сегодня: «Будем каждые выходные вместе ходить в Костюмерку». Получается, он уже считает нас парой, а если мы – пара, то глупо не целоваться. Сегодня начать или после третьего официального свидания, какая разница?»

Они подошли к ее дому. Пятиэтажка спала, ни в одном окне свет не горел. Лампочки в подъездах и уличных фонарях давно выкрутили или разбили, двор освещала только луна. Привет хулиганам и коммунальным службам, место первого поцелуя все равно навсегда запомнится самым романтичным на планете!

Фая медленно, стараясь не издать ни малейшего звука, повернула ключ в замке, затем аккуратно, удерживая пальцем собачку, закрыла дверь и на цыпочках пошла к свою комнату.

– Доча, это ты? – громко прошептала из спальни Вера Лукьяновна.

– Да, баб Вер, все в порядке. Меня проводили. Спи. Спокойной ночи!

Ни в коем случае нельзя, чтобы бабушка или, боже упаси, дед подошли сейчас к Фае близко: это у нее в животе и на губах словно распустились ромашки, а волосы и одежда на квадратный метр шибали в нос дешевыми сигаретами.

* * *

– Какая у тебя любимая группа? – на следующей тренировке спросила Фая у Аюны.

– Я – фанатка «Агаты Кристи», – гордо заявила та. – У «Арии» несколько вещей просто обожаю. «Нирвана», «Металлика», конечно. Кинчев…

– А что Алеша слушает?

– Буруль много музыки знает. Он же на гитаре играет.

Аюна задумалась.

– Вообще, он у тебя поспокойнее темы предпочитает, философские. «ДДТ», «Чижей», «Сплинов» каких-нибудь. «Калинов мост». «Наутилусы». Ну и классика: Цой, «Машина времени», «Аквариум» – по ним все фанатеют.

– Есть у тебя их сборники? – поинтересовалась Фая.

– Не все, конечно, но кое-что есть.

– Дашь мне переписать?

– Без базара. А ты мне что?

– У нас дома только дедушкин шансон и моя попса, – смущенно призналась ей Фая. – Ты же не будешь Вику Цыганову и «Союз 16» слушать?

Девчонки расхохотались. Смахивая с уголков глаз выступившие от смеха слезы, Аюна дружелюбно сказала:

– Круга могу послушать, если есть. Но ты, конечно, лохуша! Я дам что-нибудь переписать под честное слово, но тебе надо бы самой несколько альбомов купить, чтобы обмениваться. Кассеты денег стоят, никто их просто так не раздает.

– Да понимаю я… Куплю обязательно, только не знаю, что именно. Съездишь со мной на «Восточные ворота»?

– Ага, без базара. Только не в эту субботу: после школы будет сходка в Костюмерке, передачку собираем.

– Передачку? – изумленно переспросила Фая. – В тюрьму, что ли? Кому?

– Ты чего на шепот перешла? – так же шепотом передразнила ее Аюна. – Не знаю кому. У Насти-Бандитки спроси.

– Мне разве тоже приходить?

– Конечно, приходи, если хочешь в самую тусу затесаться.

Много позднее взрослая и законопослушная Фаина Сапфирова не могла себе объяснить, откуда у нее, пятнадцатилетней девочки, прилежной ученицы из хорошей семьи, возникло желание помогать мелкой кварталовской шушере собирать передачку неизвестному бандиту. Помнила только, что, когда Аюна предложила в этом участвовать, она ни секунды не сомневалась, что ей по-настоящему повезло познакомиться с нужными, «авторитетными» людьми и что ни в коем случае нельзя это везение упускать.

– Аюн, а что нести-то?

– Обычно деньги, сигареты несут. Тушенку бурятмяспромовскую. Консервы, короче.

– Сколько денег?

Аюна неопределенно пожала плечами, дескать, «обязаловки» нет, каждый приносит сколько может.

* * *

Дома Фая пересчитала свои сбережения. Не балуя ее большими суммами, мелочь на карманные расходы Михаил Васильевич регулярно давал. Она не понимала, достаточно ли того, что ей удалось накопить, для вклада в передачку, но все же отсчитала несколько купюр на покупку одной аудиокассеты, а остальное решила отдать в общаг.

В тот день в Костюмерку пришли далеко не все, но Алеша, Аюна и ее парень Баир там были.

– Ты тоже? – удивилась присутствию Фаи Настя-Бандитка. – Ну давай, что там у тебя?

Та послушно вручила ей деньги, пачку «Родопи», которую дядя Володя когда-то давно у них забыл, шесть банок тушенки, три сайры и две морской капусты. Консервы бабушка покупала коробками, никому бы в голову не пришло их пересчитать и заметить пропажу.

– Хорошо, – скупо похвалил Бато. Более эмоционально он, как правило, не выражался.

Эта пара выглядела постарше других ребят, но, похоже, никто точно не знал, сколько им лет. Улыбались они редко, над общими шутками тоже почти никогда не смеялись, а если и бывало, то получалось у них, как у гиен. Курили где хотели, от взрослых не прятались – даже днем сидели на корточках у подъезда, длинно затягивались и выпускали кольцами дым, запрокидывая голову назад.

– Кому эта передачка? – полюбопытствовала Фая.

Бато долго посмотрел на нее, сплюнул, растягивая слюну, прошелся языком по верхним зубам, но в конце концов ответил:

– Корешам Печкаря.

Декабрь выдался морозным и приятно свежим. Светило в небе и блестело в снегу начавшее закат полуденное солнце. Алеша и Фая, веселясь, шагали по дороге, то и дело, сворачивая на обочину, где сугробы оставались нетронутыми – в такие приятно глубоко и мягко проваливаться до самого края голенища сапог.

– Ты знаешь, кто такой Печкарь? – вдруг серьезно спросила девушка.

– Ага, знаю. B сорок втором живет. Года три назад освободился. Он, кстати, положенец.

К тому времени Фая уже понимала из разговоров значение этого слова: что-то вроде смотрящего за районом, уважаемого в бандитской и около нее среде местного авторитета.

– Ты его когда-нибудь видел, Алеша?

– Даже разговаривал несколько раз. Геха меня с ним познакомил.

– За что посадили его друзей? Тех, для кого передачка.

– Магазин хозяйственный подожгли.

– Понятно… Ну и как тебе этот Печкарь? О чем ты с ним говорил? – допытывалась Фая, стараясь уразуметь, что ее Алеша мог обсуждать с такими людьми.

– Он в основном с Гехой говорил, не со мной, – замялся парень. – А вообще, Печкарь – мужик мудрый, интересно слушать. Я тебе его покажу, он часто проезжает по твоей улице. Ты сама наверняка видела. У него Камрюха праворульная, белая. Номер один два три.

* * *

«Восточные ворота», ставшие главным улан-удэнским символом стихийных рынков 90-х, были и излюбленным местом среди подростков, слонявшимся здесь зачастую просто так, «позырить», без цели или возможности что-то купить. Аюна уверенно вела Фаю по знакомым торговым рядам, пока они не подошли к большому прилавку с аудиокассетами.

– Вот здесь есть все, что нужно. Качество приличное, хоть и не студийное, – заверила Аюна. – Выбирай.

«Как же это сделать?», – думала Фая, ведь самой ей хотелось сборник Линды, но уже было стыдно ходить в Костюмерку, не зная слов песен «Кино» и «ДДТ», при этом Алеше намного очень нравились «Чайф» и «Чиж», a денег у нее хватало только на одну кассету.

Чтобы облегчить себе задачу, она решила отложить «обязательные» альбомы в сторону. Получилось девять. «Сейчас я уберу четыре, что могут подождать, потом еще какие-нибудь три не самые срочные, а потом брошу монетку». Мучаясь выбором, Фая перекладывала с места на место кассеты, пока случайно не уронила взгляд на рукав своей шубы. В этот самый момент в голове и щелкнула мысль: рукав был достаточно широким и свободным для того, чтобы незаметно спрятать в него кассету. Она посмотрела на продавщицу. Та грела руки алюминиевой кружкой с горячим чаем и переговаривалась с хозяйкой соседнего прилавка. Аюна сосредоточенно разглядывала постеры с зарубежными металлистами. Фая слышала, как бешено билось ее сердце, отдавая пульсом в горло, чувствовала, как тяжелеют ноги, становясь совсем ватными и непослушными, но понимала, что, если не выдавать волнения, никто ничего заподозрит и что исполнить задуманное на самом деле очень легко. Улучив момент, она сделала это – аккуратно, прикрывая запястьем, подвинула в рукав ближайшую из отобранных ею кассет, задумчиво пощелкала пальцами, надеясь обратить внимание на свою пустую ладонь, а затем неторопливым движением убрала ее в карман и позволила добыче упасть из рукава на дно кармана. Выждав несколько секунд, вытащила руку, взяла ею другую кассету и окликнула продавщицу: «Извините, я хотела бы купить вот эту!»

Аюна в конце концов ткнула пальцем в плакат с Кипеловым, девочки заплатили и ушли: Фая – на подкашивающихся ногах. Ее отпустило только в автобусе, когда рынок скрылся из виду, после чего она осмелилась показать подруге две кассеты.

У той округлились глаза:

– Украла, что ли?

Не хотелось положительно отвечать на такой вопрос.

Аюна захохотала:

– Малышка, а ты перспективнее, чем кажешься! Расскажи!

Фая принялась объяснять, пожалуй, и самой себе тоже, почему ей это пришло в голову и как удалось провернуть. Она уже собиралась пожалеть обо всем и корить себя за содеянное, однако Аюна так неподдельно ею восхищалась, что Фая отмахнулась от угрызений совести, и уже через пару минут обе заливисто смеялись.

– Слушай-ка, – неожиданно серьезно произнесла Аюна. – Получается… Получается, будь карман твоей шубы больше, ты бы могла стырить не одну, а две или даже три кассеты?

– Да, две или три было бы заметно.

– Так давай расспорим карман твоей шубы, сделаем его глубже и снова наведаемся к этой вороне на следующих выходных! Я буду разговаривать с ней и отвлекать, а ты дело делать! Мы, конечно, купим что-нибудь одно, для отвода глаз, чтобы подозрений не вызывать.

Фая молчала.

– Представь только, – убеждала Аюна, – сколько времени тебе еще понадобится, чтобы честно накопить на приличную коллекцию рока? А так мы за пять ходок тебя укомплектуем.

Ничего похожего на энтузиазм подруги Фая не испытывала, но идея похвастаться перед Алешей завидной коллекцией рока ее воодушевила. И потом, думала она, на прилавке так много кассет, что унеси хоть пятьдесят за один раз, продавщица не заметит пропажи. Пятьдесят за один раз они, конечно, не унесли, но к концу марта у нее в комнате красовалась подборка из тридцати двух кассет, из которых заплатила она только за шесть. Потом носить шубу стало уже слишком жарко, а ее осеннее пальто было без карманов.

* * *

– Почему ты никогда не рассказываешь мне про Бурулева? – как-то вечером ревниво спросила Катя.

Фая и в самом деле не делилась с ней подробностями своей первой любви. Сначала не была уверена, разрешат ли ей приводить Катю в Костюмерку, а потом решила, что та наверняка и не захочет туда ходить. Во всяком случае, очень многое бы там не одобрила.

– У нас все хорошо. Мы встречаемся… Я просто не знаю, как рассказывать, чтобы не звучало так, будто хвастаюсь.

– И что, ты прямо влюблена? – скептично уточнила Катя.

– Ну да… Леша хороший.

– У нас попугай тоже так про себя говорит.

Фая улыбнулась шутке. Волнистый попугайчик Венедиктовых действительно постоянно повторял одну и ту же фразу «Гоша хороший». Получалось очень напыщенно и смешно, но сравнение Алеши с попугаем ее все же задело.

– Он тебе не нравится, да?