Книга Иоши

– Конечно, сегодня тусим! Меня задолбало пить в одиночку.

– Обязательно. – Владик взял Мансура за плечи и, как футбольный фанат, закричал: – Пьем, пьем, пьем!

Уговаривать ребят даже не надо было. Каждый из нас любил выпить, да и был повод. К вечеру наша квартира зажила былой жизнью. Знакомые, что уже вернулись в Москву или не уезжали, пришли к нам, в том числе и Шурик. Как будто не было двух месяцев безумия, в которое я был заключен. Самое главное, что улетучилось уныние. Все делились, как провели лето: кто куда ездил, кто чем занимался. На фоне всех этих историй делиться тем, что было со мной, было стыдно, ведь моя история способна разрушить веселый настрой вечера. Я следил за всем со стороны, как зритель. Эта позиция была мне комфортней участника, оценивал, как каждый из нас изменился за последний год: Владик с Мансуром сдружились, чего раньше нельзя было представить, а Шурик превратился из мало любимого наглеца в необходимую всегда душу компании.

– Родищенск-то цел? – включился я в беседу. – Как там вообще дела?

– Да в целом ничего, – отвечал Мансур, – спокойней стал только, уже год не слышно о маньяке. – От упоминания о Родищенском палаче меня изнутри начало выворачивать. В памяти всплыли воспоминания, о которых я мечтал забыть. Из-за них и так не переносил любой вид крови и расчлененки. – Кстати, тебя не хватало, почти весь наш класс съехался на это лето, собирались – отмечали год без школы. Неплохо нас так разбросало, у каждого свой пути, прям теперь жду следующего лета, чтобы узнать, как дальше наши судьбы сложатся, хотя предчувствую, что всех нас еще сильней разбросает и забудем друг о друге. – Мансур задумался, а вместе с ним остальные приутихли в ожидании завершения мысли. – Классно было в школе.

Мне хотелось что-нибудь добавить к этому, но ничего не придумал, тем более все вернулись к беседе и, в отличие от Мансура, моего ответа не ждали.

Я подошел к своему другу поближе, чтобы пошептаться.

– А не слышно ничего про расследование? Нашли этого маньяка?

– Честно, ничего не слышно, да и людям больше неинтересно. В городе стало безопасней, так что на все это пофиг. – Мансур посмотрел на меня и заметил дрожь в моих руках, которую я сам не замечал, пока он не уставился. – Братан, я не представляю такое увидеть, что и ты. В моей жизни смерть только у стариков была, и она… обычная… неправильное выражение, но с тем, что вы увидели, не сравнится. – Он положил руку мне на плечо. – Братан, все позади. Думаю, этот гондон гниет где-то в канаве. Так что успокойся, если что, мы рядом. – Мансур убрал руку и собрался уходить. – Думаю, он не тем людям в Нижнем дорогу перешел. У нас по-другому не может быть. Ты, кстати, так ничего не рассказал, как твое лето прошло. Встретился с отцом?

– Ну, Шурик точно мне должен ящик Джека.

– Ах вот как. Шурик! – закричал Мансур на всю квартиру. – Где обещанное пойло?!

Откуда из массы тел выплыл наш друг с вопросительным лицом и развел руки в стороны.

– Где мой ящик?! – уже я закричал наравне с одноклассником.

– А-а-а, ща устрою. – Шурик достал телефон и с кем-то приступил активно переписываться. – Скоро подвезут. Братан, не обижайся. Я не собирался соскакивать. Все будет. Только подожди.

Этот маленький проныра всегда удивлял, везде были у него связи. Он мог достать для своих все, что угодно, ну или точнее для себя, везде для себя нашел бы выгоду. Не устану это про него повторять, даже после того, как сделал по жизни вывод, что все рано или поздно меняются, развиваются.

Спустя час в дверь позвонили, на пороге стоял доставщик с ящиком Джека. Мы с пацанами слегка прифигели от данной картины: все это было очень эффектно и красиво со стороны Шурика. Когда мы поставили добро в центре вечеринки, толпа взревела радостным криком, что вечеринка продолжается. Каждая компашка брала себе бутылку или две, чтобы потихоньку распивать. Мы поступили так же и отошли в сторонку. Владик первый сделал глоток победного пойла, но, как только горючее коснулось горла, скорчился тошнотворную гримасу.

– Что за гадость?! Это не Джек, а паленка какая-то.

Мансур сразу же вырвал бутылку и сделал глоток, после повторился знакомую гримасу.

– Шурик, что это?!

– А вы что думали, я настоящий Джек раздобуду? У меня таких бабок нет, зато есть знакомая, которая разливает на продажу студентам и нуждающимся. За символичную плату она сварила и запечатала ящичек.

– Гаденыш! – воскликнул Мансур. – Ты смухлевал! Об этом не договаривались. Скажи ему, Иош.

– Да хрен с ним, главное есть, что сегодня выпить.

Шурик держал в руках ту самую злополучную бутылку и указывал ей на меня, добавляя кивки головой к моим словам.

– Иоша, Иоша, – заговорил Мансур, – что ж ты сдал назад. Такой шанс упустили. Он бы от тебя не отстал и требовал бы ящик.

Честно, мне было плевать. Я просто ловил кайф от хорошего вечера, что все вернулось в норму, в повседневный поток, от которого получал чистейшее удовольствие. Этот ящик был лишь напоминанием не такого уж приятного для меня лета, вкус самогона отлично передавал, какими каникулы сложились. Плевать, главное, что долгожданный хмель бил по голове и не так, как в день встречи с отцом. На тусовке я был окружен своими людьми, которым доверял и чувствовал себя с ними в безопасности.

– Сурик, – обратился Шурик к моему однокласснику, – если тебя что-то не устраивает, можешь со мной заключить какое-нибудь пари, и все будет по-твоему.

– Ну нахер. Это как загадать желанье у джина. С тобой связываться – себя не уважать.

На замечание Мансура Шурик лишь пожал плечами, но сохранил на лице игривую улыбку.

Раздалась трель дверного звонка. Мансур, как хранитель очага, но больше желающий уже уйти из общества Шурика, пошел открывать дверь.

– Иош! – прокричал он. – К тебе!

Еще в коридоре, не дойдя до двери, я замедлил шаг. Сердце заколотилось, а дыхание сперло. В дверном проеме я четко видел отца. От этого не знал, куда деваться. У меня не было плана. Все, что мне оставалось, так это поговорить полностью на его условиях.

– Можем поговорить? – обратился он ко мне, приоткрывая при этом дверь.

Все внутри меня кричало: «Нет!», особенно выпитый алкоголь, но из-за сбитого дыхания я не смог издать ни звука, поэтому пришлось повиноваться обстоятельствам и выйти с отцом в подъезд.

– Все в порядке? – спросил у меня Мансур, на что моя голова автоматически кивнула. Она по жизни не была приучена говорить «нет», ведь я просто не умею никому отказывать.

В подъезде было прохладно, гулял сквознячок, после душной и накуренной квартиры становилось легче от свежего воздуха, голова от алкогольного опьянения прояснялась.

Отец протянул мне мой телефон с восстановленным экраном.

– Ты уронил в тот вечер, – сказал он.

Лишь повторно кивнув, я послушно забрал свой мобильник. Выдавить из себя «спасибо» не выходило, хотя и оценил жест с починкой разбитого стекла. Он не обязан это делать.

– Я должен был давно с тобой встретиться. Прости.

Я покачал головой. Мне нечего было ему сказать.

– Прости, смотрел твои фотографии в телефоне. Через них смог узнать тебя… – Он напоминал меня, когда я в чем-либо провинился, стоял, склонив голову, и бормотал оправдания под нос. – Все-таки я не принимал участия в твоей жизни. За что очень сильно виноват, но так сложилась жизнь. Так бывает. Порой для своего счастья… да и чужого, надо все перечеркнуть и начать с чистого листа. – Отец зашагал из стороны в сторону по лестничной площадке. – Я совершил много ошибок, ничего хорошего с твоей мамой у нас бы не вышло. Мы все были бы несчастливы, и в результате все бы рухнуло. Так мы хотя бы дали друг другу шанс на счастье… Решение не говорить тебе обо мне было общее. Думали, что так будет лучше, появится отчим и заменит полностью меня, чтобы бы ты не тянулся и ничего не спрашивал с меня… Жизнь сложная штука, ее дорога разбита, и каждую яму или кочку нужно учиться проходить, после чего подвеска целой не останется. Не представляю, через что ты прошел, но сочувствую тебе. Если что-то необходимо от меня, скажи, я все сделаю. Ты же зачем-то пришел ко мне?

Зачем к нему приходил? Я сам хотел получить на это ответ, а также понять, для чего весь этот разговор. Хотелось сказать, что я поймал белочку, но отрезвление опровергало эту теорию, тем более половину его слов пропустил мимо ушей. Он бормотал где-то на фоне, словно скучный лектор. Мое внимание привлекало все что угодно, но не отец: я успел поковыряться в отлупившейся краске на стене, счистить черные полосы на полу и плюнуть между перил лестничных пролетов, но так и не одарил отца своим взглядом.

– Наверное, сейчас очень сильно гружу тебя, вся эта история не к месту. Не думал, что попаду на вечеринку, думал спокойно поговорить. Наверное, лучше мне связаться с тобой позже.

Склонив голову, он развернулся к спуску на улицу.

– Все в порядке, – пробормотал я и чуть наклонился в сторону отца.

– Послушай, я не хочу одним разговором заполнить ту дыру, что оставил. Ее уже не заделать. Тем более учить тебя ничему не собираюсь. Я просто не имею на это права. Дай мне просто понять, зачем ты приходил. Чего хотел?

– Не знаю…

– Ты хотел что-то получить от меня? Или хотел отомстить?

Отомстить. Да. Я хотел отомстить, но понял, как это глупо. В сознании всплывали образы моей ровесницы с ним, от этих мыслей становилось тошно. А я пытался сфотографировать их. Включил телефон и полез в свои фотографии, но не нашел того снимка. Я точно помнил, что его сделал. Отец удалил его. Он пришел не помочь, а защитить свой зад. Это я должен был задавать вопросы.

– Сука…– все также промычал я, но в этот раз для себя, словно откровение.

– Что ты сказал? Я не расслышал. – Отец попытался взглянуть мне в глаза, но я отвернул голову в сторону.

– Сука. Ты здесь из-за снимка. Сука! – Я перешел на крик, который эхом отдавался по подъезду. – Ты зачем приперся? Чего хочешь? Боишься расскажу, какой ты?! Я знаю, где ты живешь, знаю, что у тебя семья, которой ты лжешь так же, как моей матери. Другой твой сын тоже об этом знает. А нынешняя жена знает? Ответь? Что будет с тобой, если все ей расскажу? Она выпрет тебя на улицу. Приютит ли тебя твоя шлюшка? Нет. Рано или поздно она тебя тоже выбросит. Ты нахуй никому не нужен! Моя мать не говорила о тебе, потому что от тебя толку никакого. Ты был бы только обузой.

Это был не тот ответ, что он ждал, и это было видно по его недовольному лицу. Отец ничего не ответил мне. Выслушав мою речь, просто развернулся и пошел вниз.

– Правильно, пиздуй отсюда! – прокричал ему вслед.

Из меня перла энергия, хотелось кричать, крушить, чтобы все видели мои эмоции, что я не мертв, что могу что-то чувствовать. Выпирающая ярость напоминала то, что чувствовал год назад к матери. Это состояние по-своему пьяняще привлекало. Я ловил кайф, ведь была причина проявить эмоции, которые и так редко показывал.

– А-А-А! – меня распирало, я кричал на весь подъезд, а когда услышал открывающиеся дверные замки соседей, забежал в свою квартиру. Сердце колотило, хотелось кричать еще.

В квартире продолжалась вечеринка. Она никак не изменилась за мое отсутствие, и это бесило. Везде стояли бутылки от пойла. Я проверял каждую в поисках топлива, но все было пустым. В центре хаты стоял ящик Джека, еще треть бутылей закрыты, но зато были возвращены уже начатые, недопитые бутылки. Настолько всем не зашла эта паленка. Я открыл одну из бутылок, задержал дыхание и выпил залпом. Все внутри зажглось. Сквозь пустеющее дно видел наши фотообои с густым лесом, который приближался ко мне, а я, не сопротивляясь, входил в него, летел в пустоту, пока в грудь что-то не уперлось. Я стою на лестничной площадке и свесив голову, смотрю на харчи внизу. Кто-то стоял надо мной и аккуратно хлопал по спине. Мне было плохо. Организму плохо. Хотелось сдохнуть.

– Сейчас станет легче. Все бывает.

Голос я не узнал. Повернул голову, чтобы увидеть своего «напарника», но это тоже не помогло распознать его. Он был для меня тем же темным силуэтом, что я встречал в чаще леса. Такой же пустой. Просто образец без информации. В поисках зацепок снова и снова проваливался вглубь своего забвенья. Очнулся уже на диване. Рядом сидели несколько незнакомых фигур и о чем-то говорили, но я не мог разобрать эту белиберду, все было пустым звуком, но от этого в голове только сильней раздавался гул. Народа в квартире стало меньше, а за окном проявлялся рассвет.

Я в наглую растолкал силуэты перед собой и уселся между ними. Они что-то говорили мне, а я не понимал, но махал рукой – сойдет. Эти силуэты были мне известны, мы из одного универа. На столе передо мной бутылка Джека, неполная, но мне хватило, чтобы промочить горло. Поступок неприятный, но мое нутро требовало. Лекарство снова зажгло все внутри, я почувствовал каждый свой орган, почувствовал, как все болит, а значит работает. Хотелось заплакать, но я был сух, не обезвожен, а именно сух, сух в своих эмоция. Я все сжег в себе. Или нет? Все равно. Главное – никто этого не видел.

Бутылка находилась в руке. Сквозь нее я смотрел на ладонь, на линии жизни. Неужели мне всю жизнь было суждено оставаться ничтожеством? Я был не согласен. С размаху, продолжая держать в руке, я разбил бутылку о стол. Осколки полетели в разные стороны, но часть из них впилась в руку. Боль я не почувствовал, а только отвращение от изуродованной руки.

Все вокруг загудело. Что-то говорили. Мне говорили. Или кричали. Я не понимал, ведь все было шумом в голове, на который я плевал.

– Пошли все вон! – закричал я. Шум прекратился, но, когда снова возник, я повторил еще громче. – Я сказал: пошли все вон!

Больше со мной не спорили, все встали и ушли. Не успел я сесть обратно, как уже никого не было. Долгожданная тишина, хоть фоном музыка и играла, но спокойствие уже обволакивало меня. Точка. На этом смело можно было завершать день, который обещал закончиться хорошо. Я пытался закрыть глаза и уснуть, но ничего не выходило. Приходилось мучительно следить за тем, как солнце медленно встает и режет мне глаза. Пробежала мысль лечь в свою кровать. Когда вставал с дивана, удивился уже перебинтованной руке – значит, все-таки отключался. Что я натворил? Встать оказалось невыполнимой миссией. Стоило приподняться, как тело потянуло обратно. Наконец я почувствовал усталость не только в теле, но и в душе. Глаза сами прикрылись, но вместо темноты из комнаты попал на опушку леса. Снова те же силуэты в капюшонах. Я обходил каждого и всматривался, в попытках хотя бы кого-то узнать, но никого не мог разглядеть. В глазах двоилось или троилось, не получалось даже сосчитать, сколько их.

– Да кто вы такие?! – прокричал я и упал на траву.

Хотелось плакать, но не выходило. Даже в месте, выдуманном моим больным разумом. С рывка я толкнул ближайшую из фигур в белом плаще, и с нее наконец упал капюшон, раскрыв личность под ней. Мое тело без каких-либо команд завыло изнутри, гомон доносился из легких даже с закрытым ртом.

– Игорь! – Меня трясло. – Игорек, очнись.

Лес сменился знакомой комнатой, а темный силуэт преобразовался во Владика, который приводил меня в чувство. Солнца уже не было за окном, лишь различались отголоски заката.

– Братан, тебе, походу, кошмар приснился. Орать стал на всю хату.

Я сразу же поднял руку, но, к моему сожалению, она оказалась перебинтована. Моя выходка была реальностью.

– Все в порядке? – спросил Владик.

– Да-а-а, – протянул я, пытаясь прийти в себя, проснуться. – Надо прекращать так пить.

– Это точно, мы вчера испугались за тебя. Мансур сказал, вчера к тебе приходил какой-то мужик. Ты после разговора с ним так сорвался.

– Пошел он нахер, больше я его не увижу.

Я с трудом уселся на диван. Голову качало из стороны в сторону, а все внутренности просились наружу. В складках дивана приметил свой телефон, к счастью, он еще не разрядился, но меня волновало несколько пропущенных звонков от мамы. Меня ожидал неприятный разговор с обвинениями, что не беспокоюсь о своей матери. Также между сообщениями о пропущенных вызовах висело сообщения от неизвестного абонента, перед глазами сразу же всплыл образ силуэта, что раскрыл во сне: «Прости, я всего этого не хотел, но, если понадоблюсь, звони».

Глава 7

Шрамы. Наглядное напоминание об ошибках прошлого. Любой рубец хранит историю. Когда сближаемся с человеком, мы с меньшим стеснением спрашиваем, откуда та или иная отметина, и вероятней всего он расскажет о ней. Все эти истории в основном о сожалениях, ошибках, но чаще всего о глупости. Мои шрамы на руке именно о глупости. Взрослея, я чаще отдавал себя на волю эмоциям, особенно когда был пьян, а ведь все можно было переварить, спокойно сесть и обдумать, сделать выводы, но нет, мне было необходимо показать всем свои чувства. Дурак. Долго сожалел об этом, как я себя показал перед гостями, наверное, это была одна из причин, почему люди не сближались со мной. Самое хреновое то, что для себя так и не сделал выводы: хорошо это или плохо. Мне до сих пор плевать на шрамы на ладони, они все равно малозаметны, а если кто и замечал, то отвечал им: «Да так, по молодости, ничего интересного, да и не помню уже». Помню, но рассказывать о своем стыде не хочу, тем более сам вечно вижу эти рубцы. Мои мысли сами цепляются за воспоминания, которые и так причиняют боль, поэтому говорить об этом вдвойне неприятно.

В результате совершил еще не одну ошибку, но остепенился, успокоился, хотя и очень дорогой ценой. Теперь мне сложней даются эмоции. Я столько бежал от них, а теперь не могу их нормально выразить. Единственное, что выходит нормально, так это злость на самого себя из-за своей беспомощности. Это замкнутый круг.

Со временем, но с большим трудом мы с отцом нашли общий язык, между нами образовался диалог. До фантазируемых разговоров отца с сыном не доросли, но мне хватало и этого для внутреннего умиротворения. Матери так и не рассказал, что нашел его, она бы точно этому не обрадовалась, поэтому уберег ее от лишней боли. И так достаточно ей той, что причинил.

После моего ночного потока отцу про пустоту внутри меня от смерти мамы он ответил, что обязательно позвонит ближе к вечеру. Я не торопил его. Понимал, что у него своих проблем хватает. Отвлекаться на мое нытье просто некогда. Также меня «обрадовала» сообщением сестра, которая обещала заехать за кое-какими вещами, боялась, что я все продам.

Света приехала с утра. Я только встал и заварил себе кофе перед очередной работой над статьей.

– Тебе заварить? – спросил я из вежливости. – Пока чайник горячий.

– Не надо, – ответила она, проходя в дом без приглашения, – я ненадолго. Заберу все, что нужно, и уеду.

Сестра вытаскивала из шкафов свою старую одежду, скидывала все в центре комнаты на ковер, чтобы сразу забрать, но на гардеробе не остановилась. Следом аккуратно уложила старые фотоальбомы, в которых еще хранились фотографии наших общих дедушки и бабушки, для матери это был реликт воспоминаний о ее детстве и молодости, о давно уже потерянных во времени родственниках. Для меня же это был просто альбом с фотокарточками прошлого века, истории которых уже не сильно имели значение, ведь большинство людей со снимков мне незнакомы. Также Света рядом поставила несколько горшков с растениями. Я в них не разбирался, но минимальных знаний хватило понять, что это какие-то редкие экземпляры. Из серванта вытащила стопку бумаг, уложенных по разноцветным папкам.

– Тут все ее документы, по-хорошему надо разобрать, что еще нужно, а что нет. Я сейчас заберу только свое свидетельство о рождении. Хрен его знает, может, еще понадобиться.

Я лишь кивал. На глаз вещей оказалось немного, хотя сестра носилась по дому, как чокнутая белка по кормушке. Все, что она сложила, имело значение для нее. Я не спорил с ней, все равно не собирался разбирать эти завалы.

– Поможешь мне отнести все это в машину? – спросила она.

Я не отказался, мне даже хотелось помочь сестре, чтобы хлама в доме приуменьшилось.

Она заранее все распределила, куда что положить в машину, и дирижировала мной для правильной укладки остального в багажник. Сперва показалось, что все не влезет, но Света четко рассчитала. Все было идеально утрамбовано в хэтчбек.

– А цветы давай поставим на коврики сзади. Там с ними ничего не должно случиться.

– Это что вообще за марка машины? У тебя же раньше мазда была.

– Китаец какой-то. Я даже не старалась запомнить. А мазду мы продали, каждый месяц поломка. Дешевле было новую купить, чем махаться с ней. Вот и итог.

– Как вообще дела-то? – спросил я, беря самый огромный горшок, который для меня оказался тяжеловат, но, чтобы не упасть в глазах сестры, решил все-таки дотащить. –А то как приехал, повода не было поговорить. Как там будущие мои племяшки?

– Никак. Ни черта не выходит. Врачи не очень позитивные прогнозы выдают. У меня просто-напросто не получится. Уже начинаем рассматривать усыновление ребенка, но как-то страшно брать чужого в дом.

Мы расставили на ковриках цветы, сзади вместилось не все, пару горшком поставили спереди под ногами у пассажира.

– Соболезную, я наслышан от мамы, как для тебя это важно. Думаю, вы справитесь и найдете выход. Я даже завидую, что ты нашла своего человека, с которым проходишь огонь и воду. Мне б такого надежного человека рядом.

Света улыбнулась мне и тяжело покивала головой. Мы стояли перед цветами в машине и смотрели на них, никто не спешил уходить.

– Прости за машину, – произнес я. – Я неправильно тогда повел себя. А за эти годы так и не было возможности извиниться. Прости меня. Мне правда стыдно за свое поведение.

Она лишь махнула рукой в мою сторону.

– Успокойся. Я тоже чудила в детстве. Особенно в переходном возрасте. – Она еле заметно улыбнулась в мою сторону. – Было модно волосы красить, а я хотела подражать другим девчонками, в итоге не разобралась, как правильно отбеливать их перекисью, прибежала к маме вся облезлая, пожженная от перекиси, меня тогда подстригли коротко и кое-как покрасили, чтобы по-человечески выглядела. А с парнями… ух, там совсем ужас. Мать из-за моих исчезновений ночами не спала, такие мне после трандуля прилетали, тебе даже и не снилось. Поверь. Ты у нее лапочкой был. А пьяной домой приходила… У-у-у!

Сестра уже хотела прощаться, но из-за всей этой простоты общения, теплоты мне захотелось ее обнять. Она не ожидала такого порыва. Да и я сам удивился этой спонтанности. За эти пару предложений между нами она стала мне родней, чем когда-либо. Ведь всегда были огрызки фраз, презрение к друг другу. Нам было тошно находиться рядом. Но вся эта неприязнь улетучилась, прошла. Может, я повзрослел, или она, а может и оба. Мы лишились матери, мы лишились соперничества за ее внимание. Нам больше не имело смысла враждовать. Мы остались одни у друг друга.

– Может, все-таки выпьешь кофе? – переспросил я. – Могу и чаю заварить.

– Знаешь, а давай. Только без сахара.

Мы вернулись в дом. Чайник на плите уже успел подстыть, все-таки мы долго носились с вещами, и также остыла моя кружка с кофе. После электрического чайника в квартире не сразу привык к чайнику со свистком, да и пользоваться газовой плитой уже разучился. Мне с трудом давалось зажечь отсыревшую спичку и донести ее до газовой горелки, но раз за разом навык нарабатывался, и у меня получалось это провернуть быстрее и без лишних нервов.

– Прости, у меня к чаю только печенье.

– Ничего страшного. Вообще у мамы хранились финики и тому подобное… курага где-то наверху была. Ты же не выкидывал ничего из шкафов?

– Нет. Сейчас поищу.

Я начал открывать верхние шкафы, на которые указала сестра. Куча различного ненужного сервиза вперемешку с разнообразной засушенной травой или листьями. Все, что смог из этого узнать, так это липу, ведь сам в детстве собирал ее для чая.

– Посмотри в соседнем, может там. Да! – с азартом закричала Света. – В металлических банках! Точно!

Передо мной стояли старые банки из-под заварочного чая, разрисованные снаружи под русскую живопись. Внутри действительно лежали сухофрукты. Мать была помешана на здоровом питании. Помню, как в детстве она пыталась ими меня откормить, с тех пор у меня непереносимость сухофруктов. А теперь воспоминания согревали внутри.

– Смотрю, ты уже здесь освоился, – усмехнулась сестра, – не думаешь остаться?

– Что ж вы все это у меня спрашиваете.

– Ты хорошо здесь смотришься.

– Ха, было бы это оговоркой на все. – Я, как хозяюшка, разливал воду по кружкам, пытаясь поухаживать за сестрой. – Не знаю. Мне незачем возвращаться в Москву. Там меня уже ничего не держит. Я все проебал. Зато здесь куда ни посмотри воспоминания, и большинство из них нехорошие. Поэтому и не знаю, что делать. Я застрял здесь. Хорошо или плохо это… не знаю. Ничего я не знаю, Свет. Попробую тут, конечно, осесть, но пытаться продать дом не прекращу. Лучше уж куда-нибудь совсем на новое место. Может, в Питер, может, на юг куда-нибудь. Или, если получится, в Европу. Не знаю. Я так устал от всего.