Купите ландыши

Любопытным занятием во время болезни стало наблюдение за собой.

– Ну, и что дальше? Может, хватит? Чего ждать еще? Так разговаривала я с выматывающей до изнеможения болезнью, словно бросая ей вызов. На этот раз болезнь ушла…

– Не распускай нюни (словечко было покрепче)! Не поддавайся! Терпи! Твердила я мамины слова, помогая себе, когда становилось совсем невмоготу.

Словом и делом поддерживали сыновья, не давая раскисать под напором болезни.

События последних месяцев еще рядом, их хочется забыть. Не получается. Тревога за близких людей прочно поселилась в моем сердце. Как же они будут жить дальше, когда не станет меня?

В кутерьме событий бежит время, напоминая о себе растущим багажом болезней. В аптечке становится больше лекарств. Они уже валятся на пол, не умещаясь на полках. Может быть, стоит отказаться от них, и выбросить, как не нужный хлам? А еще понаблюдать, не станет ли лучше со здоровьем?!

– Давай обойдемся без ереси – скажет в ответ мудрый муж. И снова напомнит, что природу не обманешь, что время забирает молодость, а старость не красит лицо и фигуру.

И снова понимаешь, как уязвимы с возрастом люди и как схожи друг с другом в стремлении отодвинуть время. Кто-то произнес однажды – мы все едем в одном поезде, только в разных вагонах. Ох уж этот поезд! И эти вагоны, из которых не перескочишь на полном ходу.

За окном февраль 2021 года. Зима на изломе. Морозные дни тянутся неспешно, обволакивая леденящим холодом землю. Москву завалило снегом, таких сугробов давно не видали москвичи. Да и в наших местах снега навалом. В городе дворникам работы хоть отбавляй. Зато ребятня в восторге! Шумными ватагами катаются с горок. Санки, ледянки, ватрушки – не залежались в эту зиму на лоджиях! Сколько азарта и блеска в глазах детворы! Румяные яблоки щек, прилипший к рукавичкам снег, сбившийся шарф. Не я ли та девчонка, что умоляет отца покататься еще? Горка так себе, она совсем не похожа на те, ледяные громадины, что всем двором воздвигались на улице Вокзальной. Вместе с родителями соседские мальчишки сгребали снег, затем уплотняли его. И когда горка вырастала до немыслимых размеров, со всех сторон тащили ведра с водой. Пологий склон заливался водой, на противоположной стороне горки утрамбовывали ступеньки. На ночь горку оставляли, а с утра начинались дворовые катания. Из дома выносились фанерки, на которых лихо один за другим проносились девчонки и мальчишки нашего двора. Те, что постарше, съезжали, распрямившись в полный рост. Другие фигуряли на одной ноге присев «пистолетиком». Кто-то озорничал, подставляя подножки. Разыгравшись, падали на колени, на ходу разворачивались спиной, валились друг на дружку в «кучу-малу». Любимым занятием детей и взрослых было катание на дрынах или драндулетах. Их гнули «Кулибины» из металлического прута. Держась обеими руками за перекладину и встав ногой на одном из полозьев, оседлавшие дрын отталкивались «рабочей» ногой и мчались навстречу снежной пелене, слизывая с губ налипающие снежинки.

А как весело лепились снежные бабы из перекатываемого ватагой снега. Кто-то притаскивал из дома ведро, кому-то удавалось выпросить морковку, из веника выдирались прутья и вставлялись в бока снежной бабы, обрекшей с этого момента руки. Угольки вместо глаз, сосновые шишки вместо пуговиц; последним штрихом становился повязанный на шею шарф. Однажды снежная баба получилась похожей на гренадёршу, так называли гром-бабу, что жила неподалеку.

– Смотрите, смотрите! Это же тетка Маша из соседнего двора! – первым подметил Коля-маля.

– Надо накрасить ей щеки свеклой! – предложила Танька-кузнечик.

– И поставить фингал под глаз! – куражился Валерка-нема, предлагая синие чернила, принесенные из дома. Папироса встала на положенное ей место, еще больше подчеркивая схожесть с разбитной соседкой.

Мы хохотали все громче, до слез. Хохоча валились с ног и катались по снегу. От безудержного смеха ломило за ушами. Шумное веселье приутихло, когда во двор вышла тетка Шура, наблюдавшая за нами в окно.

– И откуда только берутся такие сорванцы?! Чего удумали? Не стыдно глумиться над взрослым человеком? Доживете до наших лет, и над вами будут смеяться, попомните.

Пристыженные, не сговариваясь, мы облагородили снежную бабу, очистив лицо и убрав изо рта папироску.

– Ладно, ничего не скажу матерям, только не озорничайте больше, – наставляла нас неравнодушная к детским шалостям соседка.

Другой забавой в зимнюю пору было катание на коньках, которые с помощью кожаных ремешков закреплялись на ботинках. В один из зимних вечеров после школы вместе с подружками я отправилась кататься на канаву. Уже стемнело, когда «с проверкой» пришла соседка тетя Катя. Лизка, ее младшая дочка, была задирой и забиякой, за что ей частенько доставалось от матери.

– Лиз, смотри, как катается Танюшка! Учись, говорю, и не спорься. Тебе то ботинки жмут, то коньки с ног сваливаются. В этот момент, загордившись похвалой и прибавив скорость, вдруг, я потеряла равновесие и со всего маху упала на спину, ударившись затылком об лед. Открыв через какое-то время глаза, почувствовала сильные шлепки по щекам. Так приводила меня в чувства не растерявшаяся соседка.

– Ниночка, как повезло, что я додумалась проведать их, – позже во всех подробностях рассказывала тетя Катя маме.

– Батюшки мои, Танюха то, лежит неподвижно… Уж я стараюсь ее растолкать, а она ну никак не поддается. И тут не знаю, как пришло на ум хлестать ее по щекам. Сильно била, пока не поняла, что она, Танька, начала оживать. Коснись, не оказалось бы меня рядом, что было бы, Ниночка, уж и не знаю.

Больше я не ходила на канаву. Но на коньках-канадках лихо рассекала через пару лет под громкую музыку из радиорепродуктора на городском стадионе.

X

В России диагностировали 11 198 новых случаев заражения коронавирусом, сообщил оперативный штаб.

Опрошенные РБК эпидемиологи не исключают прихода третьей волны эпидемии в Россию, однако точные сроки ее неизвестны. По одной из версий, очередной всплеск заболеваемости наступит в середине весны, по другой – только к осени.

РБК

Хроника событий. 25 февраля 2021 года

Состояние тревожности прочно вросло в естество. С ним приходится жить и сосуществовать в надежде на благополучный для всех нас Исход.

– Как придет, так и уйдет – приговаривала мама, давая жженый сахар, заваренную шелуху от морошки, моченую бруснику на меду или еще какие-то снадобья от простуды.

– Уходи болезнь в лес к волкам от Танечки!

Мамины растирания из скипидара и свиного внутреннего жира были самым сильным средством, моментально ставящим на ноги. Жар от них разогревал до «семи потов». Натирая спину «досуха» мама повторяла наставления бабки-повитухи, – ее бабушки, исцелявшей деревенский люд от разной хвори.

– Сейчас будет как новый пятиалтынный! – растапливая жир, подзадоривала мама загрустивших гостей. С силой она растирала на большой кровати в спальне внезапно заболевшего бронхитом студента-зятя, приехавшего со мной на Новогодние праздники.

– Фу, какой запах! Да не буду я! Не хочу! Что за пережитки? – пытался под ее напором сопротивляться зять, «с которого нечего взять». Так шуткой-прибауткой приправлялось растирание, и уже перечить было бесполезно. По ходу действа мамой давались «дельные» советы.

– Не вздумай кого натирать скипидаром при высокой температуре, разгонишь жар по телу. А вот от кашля лучшего лечения нет. Не забудь приготовить на смену сухое теплое белье. Сначала разотри спину докрасна и быстро переворачивай на холщовое (льняное) полотенце.

– Переворачивайся на спину, буду растирать грудь! – скомандовала она и быстрыми ловкими движениями снова принялась за работу.

– Ну, что, гостёк, теплее стало?! А я что я говорила?! – смешливо обращалась она к попавшему в оборот и уже послушному зятю.

– Стол накрыт. Все готово к празднику. И угораздило ж тебя разболеться в самый неподходящий момент! – сокрушалась разгоряченная теща. И было ей в кого быть. На деревне мамину тетку звали Манькой-жучихой или бодрихой.

– Почему бодрихой? – спрашивала я.

– Да потому, что сильной и неутомимой была – первой в поле, голосистой, да бойкой на деревенских сходках. Хоть и ростом не вышла. Никому не удавалось ее переспорить. И «лицом в грязь» не падала.

– А жучихой-то почему? – не унималась я.

– Глаза у не были вроде бусинок. Такие черные и блестящие; взгляд острый и проницательный, будто видела тебя насквозь. Вот приглядись к жукам и увидишь, что глаза у них колдовские и впрямь завораживающие.

Было, что унаследовать и от деда-кулака Матвея, разоренного советской властью, и от отца Ивана, сына Матвея и красавицы цыганки Глафиры, и от матери Софии, в честь которой названа моя сестренка Соня.

– Натирая, не задевай область сердца, нагрузка на него нам не нужна! Накрой грудь вторым полотенцем и под верблюжье одеяло. Теперь, как следует, разотри мужу ноги и надень шерстяные носки.

И это было еще не все.

– Дима, выпей стопочку пунша! Надо, чтобы грело еще изнутри.

Пуншем мама назвала смешанную с крепким холодным чаем и сахаром водку в строгой пропорции «два к одному» – больше чая, меньше водки.

Через час-полтора наш больной поднялся с постели, переоделся в сухое белье и вскоре сидел за Новогодним столом, забыв об ознобе и «лающем» кашле.

Вспомнив эту историю, наметила купить внутреннее сало и скипидар. И поймала себя на мысли о том, что навряд ли сейчас скипидар продается в аптеках.

Обходились же когда-то без кучи таблеток и всевозможных лекарств, которыми теперь изобилуют многочисленные аптеки и которыми забито до краев рекламное поле каналов радио и телевидения.

Парадоксальной кажется мысль о том, что раньше народ жил беднее, но здоровее. И находили же чем и как лечить. Впрочем, болезни, коварнее этой, Человечество не встречало давно.

Как-то в лесу, собирая чернику, мама предалась воспоминаниям, со смехом и слезами рассказывая о том, как измазала бабушке Наташке лицо черникой.

– Как же я теперь жалею, вспоминая ее доброе милое лицо, испачканное черникой – продолжала она, уберегая тем самым маленьких дочек от неблаговидных поступков.

– Бабушка-а-а…, повернись ко мне и глаза закрой… – елейным голоском просила озорная внучка, и долго не раздумывая, быстрыми движениями размазала чернику.

– Нинка, ты что удумала? И в кого ж ты такая уродилась?

История закончилась тем, что умывшись холодной водой из ручья, и пожурив любимую внучку, она забыла про ее шалость. А может просто не хотела вспоминать об этом?

О чудесных ключах и ключевой воде, пробивающейся из недр земли по берегам реки Луги, мне не раз приходилось слышать от мамы. Прошло время и, будучи студенткой географического факультета, я оказалась в тех местах, где прошло мамино босоногое детство. Будто невидимой рукой переплелись жизненные нити в пестром ковре наших непридуманных историй.

На практике в Железо, что близ Толмачева, я любила бродить в одиночку по лесу, наслаждаясь густым запахом смолы и пением птиц. Училась различать растения. Составляя гербарии, заучивала их названия по-латыни – viola tricolor, vicia craca, popovnic vulgaris и пр. Объедалась крупной спелой черникой, пила с ладошки ключевую воду, о которой рассказывала мама.

– Такой чистой и прозрачной воды, струящейся змейкой и сочащейся сквозь камни, я не видела больше нигде. Всякий раз, принимаясь готовить похлебку в жаркие летние дни, она сокрушалась, что вода из холодильника не такая холодная, как это нужно.

– Деревенская похлебка на ключевой воде должна сводить зубы от холода! К ней, вприкуску, горячую картошку ставили на стол в чугунке. Ничего вкуснее в летнюю жару во время сенокоса представить невозможно. В детстве я наблюдала за тем, как мама нарезала зеленый лук, укроп, свежий огурец, добавляя крупно натертую редиску, яйца и соль, заправив густой сметаной, заливала заготовку ледяной водой. На стол ставилась большая глиняная миска с дымящейся рассыпчатой картошкой, что дружно разбиралась веселой компанией под уплетаемую с аппетитом похлебку. Простая и полезная еда, ее приготовление и подача, вызывают аппетит как в детстве, когда каких только блюд не готовилось из обычной картошки. Наступит лето, я приготовлю деревенскую похлебку, поставлю на стол молодую картошку, малосольные огурчики. И по старой привычке в который раз буду рассказывать за столом о том, что вода для заправки должна быть ледяной, картошка рассыпчатой; сметана густой, чтоб ложка в ней стояла!

XI

В России за прошедший день коронавирус выявлен у 9632 человек. Таким образом, число заразившихся третьи сутки превышает девять тысяч. Общее число инфицированных достигло 4,4 миллиона, сообщается на сайте стопкоронавирус. рф.

МК RU

Билл Гейтс дал печальный прогноз по коронавирусу: «Невероятная трагедия». По мнению миллиардера, мир не вернется к нормальной жизни раньше 2022 года. «Мы можем измерить экономические потери, но как измерить потерю знаний, страдания от ограничений, которые нам пришлось ввести, чтобы не допустить еще большего количества смертей?» – сказал основатель Microsoft. Единственной хорошей новостью он назвал появление более или менее эффективных вакцин. Масштаб вакцинирования в США, по его мнению, не прекратит заболеваемость коронавирусом до конца 2021 года, но начнет снижаться, и школьники смогут учиться в обычном режиме.

РБК. 26 марта 2021 года.

Хроника событий. 21 марта 2021 года

Кажется, печать, оставляемая ковидом на заразившихся и переболевших, делает нас одинаково пораженными. Присев на диванчике в кабинете директора, Татьяна Ивановна, учитель русского языка гимназии показывала, как неестественно сжимаются пальцы правой руки.

– Не слушаются. Суставы болят. Сильно. Запахи до сих пор не чувствую. И еда кажется безвкусной.

– Да уж, все как под копирку. Я на ногу не могу встать с утра. Позвоночник болит. Суставы ломит. Поддерживаю разговор, и понимаю, что откровения нужны нам обеим – «поговорили и от души отлегло».

– А с памятью что? – с неподдельным любопытством спрашиваю я.

– Случаются провалы. Будто оторопеваю на время. Я отдельно и люди вокруг отдельно. В ушах будто вата. И голову кружит.

– Слабость не проходит. С того ни с сего пот прошибает с головы до ног. Течет струйками по волосам, смывая укладку. По привычке накручиваю утром бигуди, а на урок зачастую прихожу с мокрыми волосами, будто из душа.

– Берусь пол помыть и не могу, слабость не дает. И когда это все закончится? – сокрушается моя коллега, впрочем, не без легкой ироничной улыбки на лице.

Звенит звонок, вмиг обрывая наш разговор. И снова к ученикам. Они, не ведая о том, не дают подчиниться всерьез «наследившей» болезни.

К вечеру, приустав от нескончаемых дел, иду, не спеша, по опустевшему коридору. Подойдя к окну, смотрю вдаль, останавливаю взгляд на старом фонаре, который уже давно «замер во времени», не освещая как раньше дорожку и часть школьного опытного огорода. Теперь на его месте раскинулся детский городок. Со старым фонарем связаны воспоминания о школьных дискотеках.

– У меня нет тебя прекрасней, но ловлю я твой взгляд напрасно. Как виденье неумолимо каждый день ты проходишь мимо… – поет школьный ансамбль.

Я поднимаюсь на второй этаж с охватившим меня волнением и нарастающей дрожью от гремящих электрогитар. Незабываемое ощущение молодости!

В тот вечер на мне легкое шелковое платьице с цветочным рисунком и белые чешские туфли на высоком каблуке-трапеции с металлической пряжкой. Прохожу через зал к сгрудившимся у стены зала одноклассницам, ловлю на себе их взгляды.

– Белый танец! – объявляет Мишка, высокий белокурый красавец, лидер ансамбля, играющий на соло-гитаре. Вот кого бы я хотела пригласить на танец, но он не свободен. Его всецело занимает музыка.

– Очень ранимые, очень ранимые, наши любимые… – поет он, растягивая слова и завораживая своим обаянием восторженных девчонок. Я приглашаю на танец друга одноклассника. Он нежно обнимает меня за талию, медленно увлекая в танце. Кто-то выключает свет. Из темноты раздается голос директора, он звучит властно и строго. Моментально включается свет на грозное предупреждение о том, что танцы закончатся, если выходка со светом снова повторится. Случалось, на дискотеках Нина Арсеньевна, наш директор, выходила по каким-то делам из зала, и тогда снова выключался свет. Физруку, Герману Петровичу, отвечавшему за порядок во время танцев, казалось, не было дела до происходящего. Скорее, он даже потворствовал бесшабашному порыву юных бунтарей.

– Говорят, что не красиво, не красиво, не красиво отбивать девчонок у друзей своих. Это так, но ты с Алёшкой не счастлива, не счастлива, а судьба связала крепко нас троих – звучит «Алешкина песня». По обыкновению сквозь толпу по невидимой цепочке передается «Идет!» и свет снова озаряет танцующие пары.

Ансамбль объявляет перерыв, на время его заменяет магнитофон. Мелодично звучит «Girls». Преодолевая страх, я подхожу к Мишке и завожу разговор «ни о чем». Кажется, прошу спеть что-то еще. Он наклоняется ко мне. Я продолжаю говорить в надежде, что он пригласит меня танцевать, но этого не происходит. Он уходит с девчонкой из другого класса, она старше и смелее меня. Не дожидаясь окончания дискотеки, я ухожу. Опять эта разбитная Маруська, будет провожаться с ним и, конечно, целоваться. С этими грустными мыслями я плетусь по школьному двору. Легкий морозец охлаждает лицо, я ловлю губами снежинки. Медленно падает снег в желтом свете фонаря.

В этот вечер, придя домой, я не увидела золотых часиков на руке.

– И зачем без спроса я взяла их из маминой шкатулки? – в слезах причитала я, возвращаясь в школу. В окнах еще горел свет, ребята расходились по домам. Вместе с подружкой мы обошли зал, заглядывая в каждый угол. В поисках часов я забыла о своих недавних переживаниях. Проходя вновь через школьный двор, я с усилием вглядывалась в снег с надеждой отыскать часы. И вдруг, под фонарем заблестели они, случилось чудо! Крепко зажав часы в ладони, я мчалась домой с той радостью, что незабываема с годами. Теперь же старый фонарь напоминает мне о том вечере одновременно радостном и грустном. Я напеваю Алешкину песню, и ностальгия обволакивает душу. Где вы мои одноклассники? Такие юные и дерзкие. По-разному сложились ваши взрослые жизни. Необыкновенные истории, происходящие с нами, кажутся неправдоподобными, как и та, что приключилась во время поездки в Москву. К ней мы готовились основательно. Идея заработать деньги на билеты исходила от классного руководителя Любови Дмитриевны. Вместе с ней мы ходили на стройку профилактория, разбирали строительный мусор, очищали от цемента плитку, мыли стены и полы, дышали пылью и валились от усталости, приходя домой. Приближалась весна… Ослепительно светило солнце, искрилась капель, все громче пели птицы. Запахи весны усиливали остроту ощущений, погружая в мечты о скорой поездке. С нетерпением мы ждали каникул, на которых предстояло путешествие в Москву. На уроках литературы Римма Александровна преподавала Войну и Мир. Ее тонкое восприятие романа завораживало воображение миражами Москвы, домом Ростовых, залитых светом окнах и льющейся из них чудесной музыкой. Роман Толстого оживал красками той удивительной эпохи с роскошными балами, лошадьми и каретами, изысканными манерами кавалеров и пышными платьями светских дам. Как же хотелось воочию увидеть Москву, пройти по тем улицам, где прогуливались герои романа, представить юную Наташу Ростову, ступающую легкой походкой, ощутить себя в ее образе, восторженно воскликнув «Что за прелесть – эта Наташа!».

Ехать предстояло скорым поездом. Начинались сборы в поездку. Мама довязывала сиреневый мохеровый беретик, в обувной коробке лежали блестящие лакированные сапожки, к которым в цвет тетя Мария подобрала сумочку на золотистой цепочке. Разглядывая в который раз обновки, я едва сдерживалась в порыве надеть их и пройти по улице, которая в шутку называлась «Централочкой» жителями провинциального городка.

И вот наступил тот долгожданный день, когда шумной толпой мы садимся в поезд «Ленинград – Москва». Ночь, проведенная в поезде, была беспокойно бессонной от предвкушения встречи с Москвой. Под утро забрезжил рассвет и в окнах поезда замелькали холмы Подмосковья, дачные поселки вперемежку с могучими лесами, древние деревеньки, погруженные в утреннюю тишину. Проснувшиеся пассажиры потянулись умываться, захлопали двери туалета, запахло вареными яйцами и бутербродами с колбасой. Достав из сумочки пудреницу с твердой пудрой, тушь для ресниц и духи «Быть может» я наводила красоту, нарочито подчеркивая свою взрослость. Замедляя ход, поезд приближался к столице.

– Уважаемые пассажиры! Поезд «Ленинград – Москва» прибыл на конечную станцию. Вас встречает столица нашей Родины Город-Герой Москва!

Отпечатавшимися в памяти словами проводницы я открывала для себя Москву.

Всякий раз, приезжая к младшему сыну, а раньше в «лихие девяностые» – издательство «Просвещение», я вновь и вновь испытываю трепетное волнение при скрежете тормозящего поезда, прибывающего на Ленинградский вокзал столицы. Никита встречает меня на вокзале утром и обязательно ведет в кафе. Мы пьем кофе и не можем насмотреться друг на друга. Я разглядываю его повзрослевшего, слушаю последние новости о работе, которой он всецело поглощен.

– Ну, и куда же мы пойдем сегодня? – спрашиваю я и, не дождавшись ответа, торжественно произношу – вечером в Галерею на выставку работ художника Беньковича Константина! А сейчас?

– В Третьяковку! Когда ты была там в последний раз?!

Я сбивчиво начинаю подсчитывать года и понимаю, что прошла целая вечность.

В ту школьную поездку мы посещали музеи и выставки, были в восторге от встречи с актером Евгением Киндиновым, кумиром молодежи семидесятых, исполнившим главную роль в фильме Петра Тодоровского «Городской романс». Что же касается «культпохода» в Третьяковскую Галерею, то «зерна легли в не подготовленную почву». По завершении экскурсии, как ни старалась Любовь Дмитриевна удержать нас в залах Галереи, мы упорно твердили о том, что пора уже отправиться по магазинам. В знак протеста, сговорившись, мы вышли из здания Галереи и ждали, когда, наконец, выйдет классный руководитель. Не дождавшись, мы самостоятельно «вышли в город». Это был завершающий день пребывания в Москве, и всем как можно быстрее хотелось отправиться за покупками в ЦУМ и Елисеевский гастроном. Мне просто по зарез нужно было купить польский лак для паркета из маминого списка. Как оказалось, стремление выполнить просьбы родственников перевесило «культурную программу». Теперь я воспринимаю это как курьезную историю с известной долей юмора. Тогда же, по возвращению домой на родительском собрании классным руководителем было сказано все, что она думает о наших мещанских обывательских предпочтениях.

– Будто за этим я и везла их в Москву! – сокрушалась Любовь Дмитриевна, утешаемая родителями.

…Лак я все-таки привезла – польский матовый. Тащила тяжелую банку под испепеляющим взглядом учителя. Кто-то вез сгущенку, московскую карамель, миндальные пирожные, копченую колбасу… Все, что в провинции называлось дефицитом. Ну как же приехать из Москвы без наказов и гостинцев?

На том родительском собрании не обсуждался лишь один вопрос, старательно замалчиваемый по установке администрации школы. Поезд из Москвы прибывал поздно вечером, оставались считанные минуты для пересадки. Мы галопом неслись по вокзалу на последнюю электричку, чтобы не ночевать на вокзале. Вскочив в вагон, вдруг поняли, что среди нас нет Славки. Всех охватила паника. Когда мы убедились, что его нет и в других вагонах тоже, Любовь Дмитриевна сообщила машинисту, а тот «куда следует». Так начались поиски нашего молчуна-очкарика Славки. Прошло два-три дня, как пошел слух о том, что его задержали при переходе финской границы.

– Вот это да! – с восхищением восклицали одни. Другие искренне возмущались.

– Как его угораздило решиться на такое? Бедная Люба, ну и достанется ей!

Вскоре Славка-диссидент появился в школе, он молча сел за первую парту, отвернувшись от всех и потупив голову, молчал «будто набрал в рот воды». Интуитивно мы понимали, что тема с побегом не обсуждается, точнее, подлежит запрету, и не расспрашивали Славку о случившемся. Таким было время, парадоксально принимаемым «советской молодежью». Как ни странно, вопреки общественным правилам, в нашем классе не было комсомольских собраний с порицанием неблаговидного поступка, порочащего ленинский комсомол. Вот только красные от слез глаза классного руководителя с упреком глядели на нас. Казалось, ей хотелось выпалить в сердцах «Я ж этому вас не учила!». Любовь Дмитриевна была крепким математиком, самоотверженно «боролась» с двоечниками, подолгу оставляя их после уроков; азартно «накидывала» хитроумные задачки для обожаемых ею мальчишек. Я не берусь утверждать и только догадываюсь о том, история со Славкой стала причиной ее перехода в другую школу. Но было это после того, как Любовь Дмитриевна выпустила наш десятый класс.