Всё могут короли. Одним росчерком пера. Пять слов на букву "л"

28 – брак по доверенности, или свадьба по доверенности, – это свадьба, один или оба участников которой лично не участвуют в церемонии, обычно будучи представленными другими людьми (из Википедии)

29 – в переводе – «сладкая»

23

Через три дня поутру состоялось венчание бывшего короля Аонгуса с баронессой МакФлетт, которую по доверенности представляла первая статс-дама короля Оенгуса. Кроме пастора и двух брачующихся в церкви присутствовал только король Оенгус. «Пришёл, чтобы удостовериться в совершении брака, а то вдруг передумаю!», – неприязненно подумал о нём Аонгус.

Церемония никого не тронула за живое. Пастор спешил побыстрее закончить церемонию, так как в этот же день вечером должно было состоятся ещё одно венчание – короля Оенгуса и принцессы Имоджен, и он боялся не успеть подготовить к нему церковь и подготовиться сам. Король Оенгус выслушал клятвы, дождался записи в регистрационной книге и ушёл, даже не попрощавшись с Аонгусом. Аонгусу было всё равно, он даже не слушал, что говорил священник, только произносил «Да», когда в его речи возникала пауза, а взгляд пристально останавливался на Аонгусе. Тем более всё равно было первой статс-даме.

После венчания слуги перенесли Аонгуса в карету, его кресло закрепили на крыше экипажа, и он тотчас отправился в путь. Сколько миль ему придётся ехать и какое время это займёт – часов или дней, Аонгус сразу не спросил, а потом гордость не позволила интересоваться.

Чтобы не думать об Имоджен, Аонгус заставлял себя думать о баронессе МакФлетт, своей новоиспечённой супруге. Какая она? Высокая или низкая? Полная или худышка? Почему не вышла замуж? Такая некрасивая? Или у неё ужасный характер? Неужели не нашлось ни одного претендента хотя бы на титул барона? Или за её одинокой судьбой скрывается какая-то романтическая история роковой любви? А что имел в виду король Оенгус, когда сказал о её возрасте? «Преклонный» – это сколько? Шестьдесят? Пятьдесят? Сорок?

У Аонгуса уже был опыт общения и с молоденькими девушками, и с женщинами постарше. Фактически его первой женщиной, во всяком случае, той, которая сделала из него мужчину, была именно такая женщина. Тоже баронесса, кстати. Баронесса Дамиана30 Скарлатти. Ему было тринадцать, ей под сорок. Он тогда впервые «побарахтался» в сене с одной бойкой девчонкой. Как же её звали? Нет, не вспомнить уже. Девчонка строила Аонгусу глазки, выпячивала грудь, соблазнительно облизывала губы розовым язычком, и не думала сопротивляться, когда Аонгус затащил её в сарай и полез руками под юбку. Их неловкое совокупление не оставило в душе Аонгуса никакого чувства, кроме физического облегчения. Девственницей девчонка уже не была, но и опытной жрицей любви тоже.

Отцу, видимо, доложили о половом созревании сына, и девчонка исчезла в неизвестном направлении, а вместо неё появилась она – Дамиана… Пожалуй, ему ещё не было тогда тринадцати лет. Где-то около того. Потому что в тринадцать умерла королева Оайриг. Вряд ли отец был бы столь внимателен к нему после её смерти.

Так вот, Дамиана. Она появилась в его спальне, и все дальнейшие ночи были наполнены любовью. Он и представить себе не мог, сколь многообразны способы получения удовольствия. Сначала Дамиана доставляла удовольствие ему. Потом исподволь стала учить его доставлять удовольствие себе.

Он оказался способным учеником. И благодарным. Но вот стать его другом она не пожелала. Даже разговаривать не хотела. Исчезла также внезапно, как и появилась, в тот момент, когда он больше всего в ней нуждался. Умерла мама – королева Оайриг. Отец был убит горем, делиться которым с сыном не пожелал. Аонгус остался один и кинулся к Дамиане. Нет, она его не оттолкнула, ещё несколько ночей он прорыдал в её тёплых объятиях, но и часть его горя на себя не взяла. Вот тогда он понял, прочувствовал, разницу между любовью и занятиями любовью. Между любимой, которая и друг, и мать твоих детей, и жена, и любовница. И просто любовницей.

Теперь у него есть жена. И пусть ей не суждено никогда стать любимой, здесь Аонгус не обманывался – полюбить так, как он полюбил Имоджен, ему больше не удастся. Становиться баронессе матерью его детей совсем не обязательно и даже будет лучше, если детей не будет. Станет ли она ему другом, зависит от желания обоих. А вот в том, что он сможет воспитать из неё страстную любовницу, Аонгус не сомневался.

Такие мысли способствовали поднятию духа Аонгуса. Время до остановки на обед прошло незаметно. Но вот после харчевни настроение его начало падать и падать. И дело было не во вкусе еды, его он просто не заметил. А в том, что он почувствовал себя физически разбитым. Он отбил себе задницу жёстким сиденьем кареты во время дорожной тряски. Ломило поясницу, а ноги отекли и ныли. Слуги не позволили ему хотя бы час отдохнуть на постели в комнатке при харчевне. Молча запихнули его в карету, и она покатила дальше. Дорога стала восприниматься Аонгусом как пытка.

К страданиям физическим добавились моральные. Приближалось время венчания Имоджен, и Аонгус уже не мог изгнать её из своих мыслей, как ни старался. Он поневоле стал думать о том, что было бы, не случись войны с варварами? Он уже забыл, что сердце его пело об Адене. Ему казалось, что он давно полюбил Имоджен, ещё тогда, когда впервые разговаривал с ней-Тэмом. Он перебирал воспоминания об их встречах и разговорах, как драгоценные бриллианты. Нет, скорее, изумруды, которые зелёными искорками вспыхивают в её карих глазах, когда у неё хорошее настроение…

У тебя хорошее настроение, Имоджен? Так же ты полна сожалениями о несостоявшемся счастье, как я? Или наоборот, ты полна надеждами на счастье, но не со мной? Не со мной…

30 – в переводе – «приручающая, подчиняющая»

24

Имоджен проплакала всю ночь накануне свадьбы, и никакие зеленые искорки в её глазах не вспыхивали. Глаза вымылись слезами и потеряли свой естественный карий цвет, стали полупрозрачными. Имоджен понимала, что негоже невесте так удручающе выглядеть. Никто её замуж за короля Оенгуса не гнал, она сама так решила. И не о чем плакать! Плакать – значит проявлять к будущему мужу неуважение, которое он никоим образом не заслужил. Наоборот, кто как не он – король Оенгус, был добр к ней, внимателен, благороден? Но слёзы не слушались, всё катились и катились.

К вечеру Имоджен кое-как удалось справиться с собой. Или просто слёзы кончились. И хорошо, что в церкви почти никого не было, а король Оенгус был рядом. Он провёл её по проходу церкви к алтарю, где чернел силуэт пастора. Он же легонько сжимал её руку, когда ей надо было сказать «Да». Иначе она стояла бы столбом, поскольку ничего не слышала из-за звона в голове.

Мимо сознания Имоджен прошла и вечерняя трапеза, которая последовала после венчания. Немного полегчало ей только в теплой ванне, где она долго нежилась перед первой супружеской ночью. А пока сушились её длинные русые волосы, она даже задремала.

Но всё когда-нибудь заканчивается. И вот Имоджен подняли, расчесали, накинули на плечи накидку и подвели к дверям спальни. Дальше дверей служанки не пошли. Имоджен самой пришлось преодолевать расстояние от дверей к супружескому ложу. Сделать это в кромешной тьме было не просто. Имоджен так боялась шлёпнуться на пол, обо что-нибудь споткнувшись (хорошо ещё, что она успела увидеть, где находится кровать, в тот короткий мог, когда перед ней открыли дверь), что испытала огромное облегчение, добравшись без приключений. Сбросила с себя накидку, нырнула под одеяло и затаила дыхание. Но ничего не происходило. Минуту. Две. Может, короля ещё нет в постели? Мало ли что могло его задержать? Имоджен осторожно протянула руку. Нет, он здесь, вот же его рука. Тогда почему он ничего не предпринимает? Ведь это ему, как мужу, как, в конце концов, опытному в постели мужчине положено вести за собой жену, девственницу, между прочим, в мир чувственных удовольствий, знакомить с супружескими обязанностями! Или… Или инициативу должна проявить она? Как он выразился – «у Вас будет возможность выразить благодарность на брачном ложе»…

Господи, страшно-то как! Но она справится! Обязательно справится! Вот если бы на месте короля Оенгуса был Аонгус, она бы ни секундочки не колебалась. Прижалась бы к нему всем телом, крепко обняла руками, как он когда-то обнимал её, давно, в лагере. И поцеловала бы. В губы, а не в волосы, как он её целовал при прощании в палатке…

Имоджен глубоко вздохнула, представила, что рядом лежит Аонгус, повернулась на бок, обняла рукой за плечи и потянулась к его губам…

Супруг не стал сопротивляться, не остался лежать бревном. Захватил в плен губы Имоджен, одним неуловимым движением закинул её на себя, провёл руками по её телу от волос до аккуратной девичьей попки, как будто их тела – это две полоски бумаги, которые надо склеить. Две половинки единого целого, и он проверяет, не осталось ли где зазора. И все мысли у Имоджен улетучились. Она уже не размышляла – Оенгус или Аонгус, правильно она поняла или не правильно, стыдно – не стыдно, страшно – не страшно, так – не так…

25

Когда карета, наконец, остановилась, был поздний вечер, почти ночь. Аонгус был счастлив, как никогда в жизни. Но он ошибался. Оказывается, можно быть ещё счастливее. Как только его усадили на кресло и покатили к входной двери, карета развернулась и уехала, и Аонгус понял, что он прибыл к конечной точки своей поездки. Домой. Месту, которое должно стать для него домом. И вот тогда он стал ещё счастливее.

Кроме слуг Аонгуса никто не встретил, и это было странно. Но ему, по большому счёту, было всё равно, поскольку всё, что происходило дальше, было одним сплошным удовольствием. Его вкусно накормили (после обеда в харчевне, карета остановилась только один раз, чтобы дать ему возможность сходить в туалет, а вместо ужина был перекус на ходу холодной перепёлкой, предусмотрительно приобретённой всё в той же харчевне). Потом раздели, и он целую вечность отмокал в ванной. Затем его перенесли на кровать, осторожно размяли тело и оставили в покое.

Он уже уплывал в объятия Морфея, когда мелькнула полоска света от открывшейся на миг двери, и в спальню кто-то вошёл. Послышались лёгкие шаги. Шуршанье ткани, упавшей на пол. Супруга мышкой нырнула под одеяло. (А кто это мог быть ещё, кроме баронессы? Он, кстати, так и не удосужился узнать, как её зовут. Ну, ничего, в постели это вряд ли пригодится. Оставим знакомство на утро.)

Дальше ничего не происходило. Женщина тихо лежала, даже дыхания не было слышно. «Стесняется», – понял Аонгус. Его ещё в дороге посетила идея, почему баронесса до сих пор не вышла замуж, и почему с лёгкостью согласилась выйти за него. Она тоже калека! Судя по лёгким шагам, её увечье не связано с ногами, как у него. А, судя по тому, что так и не решилась выйти к нему сразу, а оттянула встречу до темноты спальни, Аонгус понял, что повреждено лицо. Пожар, или что-то в этом роде. Какое-то тёплое чувство родства душ охватило Аонгуса. В сердце забрезжила надежда, что его жизнь не окончательно потеряна. И, если не с трудами короля, не со страстной любовью, то с тихими семейными радостями, он, всё-таки, урвёт у судьбы кусочек счастья.

Как только женщина шевельнулась, Аонгус заключил её в объятья, прижал к себе, пытаясь вложить в этот жест всю меру своей благодарности за открывшиеся перспективы, приник к губам. Женщина ответила после секундного колебания. Она, действительно, была девственницей. Немного неловкой, и тем ещё более трогательной. Аонгус постарался быть осторожным и нежным. Он вёл её за собой, останавливался, сдерживал себя, своё желание. Ему это было не трудно. И дело было даже не в его опытности, а в том, что баронесса была такой же маленькой и хрупкой, как Имоджен. И Аонгусу было легко представить, что он сейчас в постели с любимой, которая дарит ему свою чистоту и непорочность.

Простите меня, баронесса МакФлетт! Завтра мы с Вами увидим друг друга, и я клянусь, что с этого момента Вы станете для меня единственной женщиной на свете. А этой ночью позвольте мне обмануться, позвольте думать, что я сжимаю в объятиях любимую. Не обижайтесь на моё прощание с любовью!

26

– Имоджен?!

– Аонгус?!

Возгласы раздались одновременно. Они и проснулись одновременно. Глаза в глаза. Карие в голубые. Голубые в карие с зелёными искорками. Порывисто сели. Имоджен тут же упала обратно на подушку, прикрывая одеялом открывшуюся грудь. Больше ничего ни сказать, ни сделать не успели – вошли слуги. Женщины накинули на Имоджен накидку и увели из спальни. Мужчины молча начали одевать Аонгуса. Простынь, окроплённую непорочной кровью Имоджен, аккуратно свернули и унесли.

Имоджен пребывала в шоке. Вчера вечером она вышла замуж на Оенгуса. Ночь, первую ночь на супружеском ложе, провела с Аонгусом. К первому она испытывала чувства благодарности и уважения. Второго любила. Чудесная ночь никак не вписывалась в рамки реальности. Имоджен была на грани сна и яви. И сон казался реальнее яви…

В душе Аонгуса клокотало негодование. Вчера, оказывается, он весь день трясся в карете, чтобы вернуться обратно в замок короля Оенгуса! Они с Имоджен находились в его западном крыле, теперь, при свете утра он узнавал окрестности, которые мозолили ему глаза в течение последних четырёх месяцев. Это была ловушка, которую подстроить мог только один человек – король! Но зачем??? Его, Аонгуса, он уже обобрал, как липку. Отобрал земли и корону, лишил имени, превратил в ничто. Но Имоджен?! Она ведь тоже в результате брака отдала ему своё королевство. И готова была отдать свою невинность. Но, видимо, ему она была не нужна. Ни невинность, ни сама Имоджен. Он устроил так, что её прелюбодеяние стало очевидным, со множеством свидетелей. Дальше – только суд. Милостивый приговор – монастырь. Обычный приговор – казнь.

Но он не сдастся так легко, как с отречением от короны! Он будет бороться за честь, достоинство и саму жизнь Имоджен! В суде или на дуэли с королём Оенгусом. Чем он, калека, может ещё помочь? Если только… Предложить Имоджен сбежать, переодевшись мальчиком?

Имоджен выслушала соображения Аонгуса. От побега категорически отказалась (ах, если бы Аонгус предложил сбежать вместе, она бы ни секундочки не колебалась, а так – это был путь в никуда). А в остальном сильно засомневалась. Ну не могла она представить короля Оенгуса, который был столь добр к ней в течение полугода, дьяволом во плоти! Да и поведение его слуг, обращающихся с ними с почтением, обильная утренняя трапеза за столом, накрытым для них двоих,

приглашение на аудиенцию к королю Оенгусу, а не препровождение в темницу под стражей, всё говорило о каких-то других намерениях короля. Но, каких? – это было выше понимания Имоджен.

Король Оенгус сидел за столом, когда в его кабинет вкатили кресло с Аонгусом, так что тому не надо было делать над собой усилие, чтобы встать и произнести то, что должно говориться глаза в глаза:

– Ваше величество! Потрудитесь объяснить события последних суток! Или примите вызов на дуэль!

Нечто подобное Оенгус и ожидал. Как же скучно жить так долго на свете, что всё становится столь предсказуемым! Оенгус придвинул бумаги, разложенные на столе, поближе к Аонгусу и сказал:

– Ознакомься и реши сам свою судьбу. Только помни, что от твоего решения зависит судьба не только этой девочки, но и очень-очень многих.

Аонгус уже потянулся к бумагам, когда неожиданно раздался голос Имоджен:

– Ваше величество! Прежде я хотела бы высказаться! Я безмерно благодарна Вам за всю ту заботу и доброту, с которой Вы относились ко мне в последнее время. Как подарок судьбы я восприняла Ваше предложение руки и сердца и была намерена стать Вам преданной супругой. Но Вы сами отказались от меня. И чтобы ни решил сейчас король Аонгус, теперь моё место только подле него. Я приму любое его решение.

– Имоджен, что ты говоришь? – ужаснулся Аонгус, – Я уже давно не король. Я – бастард, я – калека, я – никто! У меня нет ни кола, ни двора. При других обстоятельствах я бы почёл честью, если бы такая девушка, как ты, согласилась выйти за меня замуж. Но сейчас стать твоей опорой и защитой я не в состоянии. Я отдам за тебя жизнь без колебаний, но вряд ли это поможет тебе!

Имоджен не могла больше молчать о своей любви. Возможно, сегодня последний день в их жизни, когда они видят друг друга. И пусть жениться на ней для Аонгуса было честью, это ничегошеньки не говорило о чувствах, которые он к ней испытывает. Он не признался ей в любви, так, значит, она признается первой!

– Кем бы ты ни был, я готова быть вместе с тобой. В качестве жены, любовницы, сиделки, служанки. Мне всё равно! Я люблю тебя и буду рядом хоть тенью, если ты не позволишь быть кем-то ещё!

Во время перепалки двух влюблённых, благородных до глупости детей, Оенгус встал и отошёл к окну. Нечто вроде сожаления шевельнулось в его душе. Нет, не от принятого когда-то в отношении Аонгуса решения. А сожаления о том, что не случилась в его жизни любовь. Любовь, заставляющая говорить и делать глупости, не сообразные с разумом и логикой. В своей нацеленности на власть, он упустил что-то очень важное в жизни. Не заметил. Прошёл мимо…

– Хватит сантиментов! – обернувшись сказал король Оенгус, скрывая за строгостью тона взбаламученную душу, – Приступайте к делу!

Аонгус уткнулся в бумаги, и король внимательно следил, как по мере их прочтения, бледное, измученное лицо внука покрывалось красными пятнами. «Хороший воин31», – невольно отметил про себя Оенгус, как будто тому ещё надо было набирать очки в глазах деда.

Аонгус перебирал бумаги и не находил ничего в них нового для себя. Всё то же – письмо королевы Оайриг, подтверждающее его незаконное происхождение, доверенность баронессы МакФлетт на брак с ним, его отречение от власти. Что от него хочет король Оенгус, заставляя их перечитывать? Чтобы он ещё глубже почувствовал своё унизительное положение?

Аонгус уже начал закипать, когда его взгляд зацепился за записи, сделанные в церковной книге. Первое, на что он невольно обратил внимание, это то, что они сделаны на разных листах, а не подряд друг за другом. Сначала запись о его бракосочетании с баронессой МакФлетт, а на следующей – короля Оенгуса с Имоджен. Он вернулся к записям и прочитал их снова слово в слово. При внимательном прочтении выявилась ещё одна странность – если из книги убрать доверенность на брак, то хитро составленная запись о его бракосочетании гласила, что он женился на … статс-даме короля Оенгуса! Но и эта странность не была главной. Главное, что в перечне титулов Имоджен, в том числе, было записано – «баронесса МакФлетт». У Аонгуса от волнения застучало сердце, и задрожали руки. Получалось, что оба венчания были с одной невестой – Имоджен. Это если, конечно, не убирать доверенность на брак. Его брак был первым и, значит, брак короля Оенгуса с Имоджен не действителен!

Аонгус в смятении поднял голову от стола и взглянул на короля Оенгуса. Тот заметил его взгляд, подошёл ближе, отодвинул бумаги, оставив только две. Аонгус опять углубился в чтение, и кровь ударила ему в голову. Он, забывшись, вскочил на ноги, пошатнулся от пронзившей его тело боли, и упал бы, если бы король Оенгус вовремя не поддержал его. На какое-то мгновение Аонгусу даже показалось, что его обняли и прижали к себе с любовью. Но разбираться в возникших чувствах было некогда, потому что оба документа, лежащих перед ним, были отречениями от власти – его в Инверслиде в пользу короля Оенгуса и … короля Оенгуса в Бордерсе в пользу короля Аонгуса.

Аонгус уже ничего не понимал. Ещё меньше понимала Имоджен. Она с тревогой следила за молчаливой дуэлью взглядов Аонгуса и Оенгуса. Что-то происходило. Что-то важное. Важное для всех. Она это чувствовала.

– Уничтожь лишнее! – хрипло произнёс король Оенгус, твёрдо глядя в глаза внука.

Одним неосторожным шагом, одним росчерком пера можно совершить непоправимую ошибку, которая перечеркнёт всё в твоей жизни – твоё предназначение, твою любовь. Мало кто потом способен подняться, начать всё сначала. Ещё меньше тех счастливчиков, кому выпадает шанс исправить содеянное. Аонгус понял это, только когда потерял всё, когда ему, как щенку, король Оенгус показал, что именно он потерял. И Аонгус не собирался упускать свой счастливый шанс.

Как колоду карт Таро32 тасовал Аонгус бумаги. Вот письмо королевы Оайриг к отцу – стоило его уничтожить, и ни один человек в мире не сможет усомниться в его праве на престол. Вот два отречения от власти – уничтожь одно, и двумя королевствами будет править король Оенгус. Уничтожь другое – король Аонгус. Уничтожь оба – останутся два короля. Что, уж, говорить о свистопляске с браками королевских особ, отраженных в церковной книге!

Аонгус без колебаний вырвал листок с записью о венчании короля Оенгуса и Имоджен – с Богом он объяснится в своё время, а перед людьми король не обязан отчитываться. Решительно отложил в сторону оба отречения от власти. Не без колебаний добавил к отложенным документам письмо королевы Оайриг. Но что-то мешало ему бросить «лишнее», как выразился король Оенгус, в огонь камина.

– Почему?!? – прошептал Аонгус, не понимая действия этого непостижимого человека, устроившего фантасмагорический спектакль, в котором смешалось всё – власть, любовь, таинство.

Король Оенгус молча развернул перед Аонгусом ещё один документ – последнее письмо королевы Оайриг к отцу. Аонгус прочитал его и не смог сдержать слёз. Она, всё-таки, любила его! Любила! Просто не могла это выразить. Не умела. Мама… Но зато смогла растопить сердце короля Оенгуса. Заставила полюбить своего сына, его внука. Одарила счастьем обоих!

31 – существует историческая байка о том, каких воинов набирал в своё войско Александр Македонский (а вслед за ним и Юлий Цезарь). Он, якобы, бил их по лицу и смотрел на реакцию. Если воин бледнел, значит, боялся. Если краснел, то это говорило о его ярости, приливе адреналина, желании дать отпор, которые в бою выливались в неистовое желание атаковать противника.

32 – колода карт, используемая с середины XV века в различных частях Европы для карточных игр. С конца XVIII века карты таро стали использоваться и для гадания. Оккультная методика, позволяющая путём манипуляции с картами Таро получить ответы на соответствующим образом сформулированные вопросы, связанные с прошлым, настоящим, будущим, скрытыми причинами событий (из Википедии)

Послесловие

Объединение Инверслида, Чекменхэя и Бордерса послужило началом создания единого королевства Нордленд.

Чуть позже к союзу трёх королевств присоединился Кинрос, присягнувший на верность королю Аонгусу ещё во время и на время войны с варварами. Война, теперь уже междоусобная, за власть в королевстве никак не утихала и довела Кинрос до края. Тут-то враждующие стороны и вспомнили о короле Аонгусе.

Король Оенгус не сразу, но со временем, убедивший короля Аонгуса принять его отречение от власти и взять на себя заботу о Бордерсе, дабы не смущать умы своих бывших подданных, отправился руководить твёрдой рукой Чекменхэем, но уже в качестве наместника, а не короля.

Здоровье его стремительно ухудшалось, но, тем не менее, последние годы его жизни стали для него самыми счастливыми. Он нашёл в своём сердце место не только для внука и внучки – Имоджен, но и для новой любви. Матушка Аонгуса, приехавшая однажды с сыном и невесткой в Чекменхэй, осталась там навсегда. Лана32 покорила сурового Оенгуса своей добротой, терпеливостью и красотой, не убитой возрастом и невзгодами. А ещё тем, что понимала его без слов. Это не было тем бессловесным подчинением, с которым в страхе жила с Оенгусом его первая жена – мать Оайриг и Ноэса. С Ланой Оенгусу было комфортно и молчать, и разговаривать.

Разговор, который сблизил двух битых жизнью людей, был об Аонгусе. О том, при каких обстоятельствах он появился на свет. Лана никому об этом не рассказывала, даже Аонгусу, единственному, горячо любимому сыну. Но с Оенгусом решила поделиться. Он, как отец Оайриг, должен был знать всё.

Лана не стала скрывать, что они со Стифеном были в отношениях ещё до его женитьбы на Оайриг. Она понимала, что их любовь не закончится браком, но поделать с собой ничего не могла. Так она любила Стифена.

Его брак с Оайриг стал для Ланы ударом. Не сам брак, а то, что Стифен полюбил. Полюбил другую. Лана посчитала богохульством жить в монастыре, продолжая любить земного человека больше, чем небесного жениха, а потому удалилась в горную деревушку с намерением провести остаток своей жизни в молитвах о счастье и здоровье любимого. Там её и нашёл Стифен через два года после своей свадьбы.

Лана ни секунды не колебалась перед тем, как согласиться на просьбу любимого. Если для того, чтобы он был счастлив, она должна родить ему дитя, то не об этом ли она молилась? И ни разу не пожалела о своём решении.