Всё могут короли. Одним росчерком пера. Пять слов на букву "л"

Всё так и вышло, кроме последнего пункта. Ни открыться ему, ни признаться в любви она не успела. И Аонгус ушёл в бой, так и не узнав ничего. Снабдил её письмами, как и отец. Очень ей были нужны эти письма! Особенно, к принцессе Адене! Не собиралась Имоджен прозябать приживалкой ни у дальних родственников, ни у любимой своего возлюбленного. И она отправилась в Бордерс. Просто убедиться, что Аонгус там. Что он жив. А дальше… Дальше будет дальше.

Неделя мытарств прошла не зря. Имоджен на удачу попросила пропустить её к королю Аонгусу, представившись его оруженосцем (она осталась в облике мальчика, поскольку так было безопаснее). И стражники не прогнали её, а, значит, Аонгус был здесь. И был жив.

Письмом к королю Оенгусу, из суеверных соображений, ведь Аонгус передал его ей на случай своей смерти, Имоджен решила воспользоваться в крайнем случае. Только, уж, больно быстро он наступил, этот крайний случай. Но Имоджен уже было всё равно. Главное, чтобы её пустили в замок короля, и она увидела Аонгуса!

20 – национальный напиток Шотландии, разновидность виски. Самый дорогой тип – солодовый скотч. Производится на основе пророщенного ячменя. В процессе производства важным этапом является сушка ячменя над торфяным огнём, что придаёт ему особый привкус. Хранится в дубовых бочках, поэтому становится сухим и слегка жёстким.

21 – придворное офицерское звание начальника королевской стражи.

22 – в переводе – «шлем»

23 – в переносном смысле – мудрое решение. Однажды древнееврейский царь Соломон (965г до нашей эры) предложил двум женщинам, делящим между собой одного ребёнка, разрубить его пополам и каждой забрать по равной части. Та женщина, которая отказалась, и была настоящей матерью младенца.

14

На следующий день король Оенгус очень удивился. Небывалый случай, чтобы к нему повторно подступались с одним и тем же вопросом. Но, выслушав своего аколуфа, согласно кивнул.

Ещё больше король Оенгус удивился, когда прочёл письмо внука, в котором он вручал под его опеку свою невесту – принцессу Имоджен. Если бы в письме не было упомянуто, что принцесса предстанет перед ним в облике мальчика, Оенгус разорвал бы письмо и выгнал наглого мальчишку вон. А так король позвал придворную даму и велел привести гостя в надлежащий вид соответственно его натуре.

Придворная дама весьма удивилась странной формулировке приказа, но переспрашивать не посмела, решила, что разберётся по ходу дела.

Имоджен вообще не обратила внимания на слова короля Оенгуса. Для неё было главным, что она добилась своего. В замок попала, Аонгуса нашла и вскоре его увидит.

А король, впервые за последнее время, почувствовал в своей душе нечто, похожее на биение жизни. Ему, вдруг, стало любопытно – кого это выбрал Аонгус в свои спутницы? На первый взгляд – ничего особенного. Как говорится в народе – ни кожи, ни рожи, ни росту, ни форм. Но… Если это, действительно, принцесса королевства Чекменхэй, то, после гибели короля Рэналфа, она, как единственная наследница, уже королева. И Аонгус, мало того, что узаконит своё право быть королём, так ещё и присоединит к королевству Инверслид не малый кусок в виде её королевства! Правильно он, Оенгус, решил сделать его своим наследником! Малый-то не промах! Забавно только, что свой трон сулил ему, деду, в уплату за заботу о невесте. Сбросить бы годков десять, Оенгус, не колеблясь, воспользовался бы столь опрометчивым предложением. Ещё бы и на принцессе Имоджен женился ради третьей короны, не побрезговал бы её малопривлекательной внешностью и юным возрастом!

15

Преображение из мальчика в принцессу пришлось Оенгусу весьма по вкусу. Он с удовлетворением констатировал, что внешность у принцессы Имоджен вполне на уровне, рост значения не имеет, а формы нарастут с годами. Свои размышления король вслух не озвучивал.

Имоджен была немало смущена. Неужели король Оенгус столь прозорлив, что сумел сразу разглядеть в ней девушку? Или прочёл об этом в письме внука? А, если это Аонгус, то когда догадался, что они с Тэмом одно лицо? Почему ничего ей не сказал? Ему всё равно? Вопросы кружились и кружились в голове, король Оенгус молчал, и Имоджен вынуждена была начать первой:

– Ваше величество, – произнесла она с глубоким реверансом, – разрешите выразить Вам глубокую благодарность за Ваш теплый приём. Прошу извинить меня за неожиданное вторжение. Меня оправдывает только искреннее беспокойство о здоровье короля Аонгуса, отважного воина, возглавившего борьбу с вероломными завоевателями, и, смею надеяться, моего доброго друга. Могу я увидеть короля Аонгуса?

Вот, значит как! – подумал Оенгус. Аонгус представил принцессу в письме невестой, а она «смеет надеяться» на дружбу? Что-то здесь не так!

– Прошу прощения, принцесса! – церемонно ответил король Оенгус, – Мой внук отрекомендовал Вас как Его высочество принцессу Имоджен из королевства Чекменхэй. Представить нас друг другу лично король Аонгус на данный момент не в состоянии. Вынужден просить Вас о подтверждении Вашего титула.

– Вы, безусловно, правы в своём требовании, Ваше величество! Мы не были представлены друг другу официально. Тем более, в условиях войны, необходимы осторожность и бдительность. Мой отец, король Рэналф, перед походом передал мне королевскую печать и письмо к родственникам моей матушки на случай его печального исхода. Такого подтверждения будет достаточно? – спросила Имоджен, протягивая королю Оенгусу перстень с печаткой и сложенный листок бумаги, запечатанный сургучом.

– Более чем! – ответил король, возвращая принцессе знаки её королевского происхождения, – Примите мои искренние соболезнования по поводу гибели короля Рэналфа. Мы не были близко знакомы с Вашим отцом, но весть о его героическом сопротивлении варварам дошла и до Бордерса.

– Благодарю, Ваше величество! Мне не с кем было оплакать его кончину, но я каждый вечер молюсь за его душу. А утро начинаю с молитвы о даровании здоровья королю Аонгусу, – тактично напомнила Имоджен о цели своего визита.

– У Аонгуса сейчас находится лекарь. В ожидании пока он закончит свои процедуры, я предлагаю нам с Вами прогуляться по саду.

– Ваше величество, если Вы думаете, что вид кровавых ран может меня шокировать, то Вы ошибаетесь. В партизанском отряде я не раз помогала знахарю, спасая раненых. В том числе и королю Аонгусу при его первом ранении.

Король Оенгус ничего не ответил, лишь протянул руку, приглашая последовать за ним.

В покои, где находился раненый, они вошли, когда лекарь с помощницей закончили перевязку груди и приступили к обработке раны на голове. Даже у повидавшего на своём веку немало ран и не склонного к сантиментам Оенгуса каждый раз сжималось сердце, когда он видел развороченный череп внука. Имоджен побледнела, но в обморок, как ожидал король, не упала. Задала лекарю несколько вопросов и дальше стояла молча, наблюдая за его умелыми руками.

Ноги Аонгуса уже выглядели значительно лучше, чем в первый день осмотра, на котором присутствовал король. Но лекарь по-прежнему не мог дать утешительного прогноза по поводу того, сможет ли Аонгус ходить.

Обратно шли молча. Король искоса поглядывал на теперь уже королеву Имоджен. Сколь бы хрупкой, как китайская статуэтка, она не казалась внешне, внутри у неё был железный стержень, что невольно вызывало уважение старого короля. Имоджен же напряжённо о чём-то думала. Потом тряхнула головой и спросила:

– Ваше величество! Вы позволите мне воспользоваться Вашим гостеприимством некоторое время, пока дела короля Аонгуса не пойдут на поправку? Я бы хотела предложить свою помощь в ухаживании за Его величеством.

16

Аонгус очнулся только через два месяца. И всё это время Имоджен, практически, провела в его покоях. Помогала лекарю с перевязками, кормила раненого, молилась, держа его за руку. Только спать уходила к себе. И не по своей воле, а из соображения приличий.

У короля Оенгуса вошло в привычку перед обедом проводить время в покоях внука, а потом вместе с Имоджен отправляться в столовую. Иначе принцесса забывала обо всём на свете рядом с постелью раненого. Делал он это для того, чтобы вытянуть из Имоджен как можно больше информации. Для этого ему не приходилось хитрить или прикладывать много усилий. Стоило задать Имоджен один наводящий вопрос, как она охотно отвечала на него целой историей.

Про первое ранение Аонгуса и как она за ним ухаживала в партизанском лагере, рассказала после того, как на перевязке осторожно провела пальчиками по его уже затянувшимся шрамам на груди и руках. Этот ласковый жест заметил не только лекарь, но и находящийся рядом король Оенгус…

«… Мы с мальчишками нашли короля Аонгуса под грудой тел. Его не добили варвары. Может, не заметили, потому что он был без сознания и не стонал. Может, не обратили внимания. Их интересовали украшения и дорогая одежда, а у него ни одного кольца на пальцах не было. И королевский штандарт рядом не валялся. Щита при нём тоже не было, видимо, был порублен в щепы, доспехи развалились. Он весь был утыкан стрелами. Я узнала, что он – это он, только когда мы отмыли его от крови. Знахарь сломал стрелы, торчащие из правой руки и груди, мы зачистили срезы от слома и осторожно, по одной вытаскивали их. Раны прижгли раскалённым мечом и замазали воском. Вот эта рана, под сердцем, была очень опасной. Знахарь долго сомневался – удалять стрелу или только срезать, чтобы не торчала. Они посовещались с матушкой Эдме24, она травница – и лечила, и готовкой руководила. Съедобный или ядовитый гриб, корень какой или ягода, с ходу определяла. Всё у неё в дело шло – что на еду, что на лечебные отвары, что на яды для врагов. Так вот, решили они стрелу, всё-таки вытащить. Крови было! И потом рана долго кровоточила. Матушка её отварами своими промывала, знахарь воском залеплял, а я на дежурстве была. Аонгус в жару метался, всё повязки с ран сдёргивал. Но Бог услышал мои молитвы – раны начали затягиваться, а вскоре и жар спал…»

Однажды, когда лекаря и его помощницы рядом не было, король Оенгус поинтересовался, как Имоджен познакомилась с Аонгусом…

«… Нет, мы не в отряде познакомились. Раньше. Аонгус прислал приглашение на празднование своего семнадцатилетия. Отец хворал, а одну меня отпускать не хотел. Да и рано ещё, считал, тринадцатилетним принцессам на балы выезжать. А мне так хотелось, так хотелось! Я уговорила первую статс-даму поехать со мной, а она уже уговорила отца…»

(Про то, что между первой статс-дамой и королём Рэналфом существовали «особые отношения», как ни была погружена в себя Имоджен, она не упомянула. Зачем об этом говорить постороннему человеку? Отца за эту связь принцесса не осуждала, даже в голову такое не приходило. Король Рэналф был для неё, в первую очередь, королём, а потом уже отцом, так она ощущала. Так какому же подданному придёт в голову подвергать сомнению действия короля? Да и как отец… Мама умерла в родах. Любовь Имоджен к матери была сродни любви к Богородице, никакого конкретного человека за этим не было. А графиня Фанси25 вела себя скромно, своё место знала, к принцессе-сироте относилась с искренней заботой и вниманием. Имоджен отвечала ей благодарностью, а иногда, по- детски эгоистично, пользовалась её близостью к королю, как в случае желанной поездки на бал в Инверслид)

«…В первый день праздника король Аонгус устроил концерт. Я так красиво пела, так старалась, а он даже не посмотрел. Сидел, закрыв глаза. Так обидно было. И на следующий день на балу тоже ни на кого не смотрел. Мне стало любопытно, почему это королю скучно на собственном дне рождения? Выяснить это можно было только у его слуг, но принцессе они же этого не расскажут. И я переоделась мальчишкой. О! Тут многое выяснилось! Оказывается, у короля есть фаворитка, которую он посещает даже во время праздника, когда в замке полно гостей…»

(Слуги судачили о ведьме, околдовавшей их молодого короля, но то была тайна Аонгуса, и выдавать её другому человеку, пусть и деду, Имоджен не стала бы даже под пытками).

«…Я вечером проследила за ним, но он меня заметил и поймал. Чуть не задушил, между прочим. Кое-как вырвалась. Потом мы весело поиграли в догонялки, – захихикала Имоджен, вспоминая сарай, – а потом поговорили. Я дала клятву, что никому не скажу о его ночных вылазках, а он пообещал вглядеться в принцесс. На следующий день был пикник на природе. Жарко было – жуть! Место для пикника было выбрано неудачное – открытое, спрятаться в тень некуда. Аонгус усиленно ухаживал за принцессами, даже на лодке собственноручно катал. Но нам, бедняжкам, из-за жары было не до его ухаживаний, хотя я повеселилась от души. А он, оказывается, на меня разозлился, что не нашёл принцессу с зелёными глазами. Так я сама себя описала, будучи в образе Тэма, это я так себя называю, когда в мальчишку играю. Я, ничего такого не подозревая, опять переоделась в мальчиковую одежду, и отправилась выведывать у слуг о настроении хозяина. Тут-то он меня и подловил. Схватил за ухо и потащил в замок, сдавать «госпоже», то есть самой себе. Пришлось спасаться бегством на яблоню.

Самым замечательным получился день охоты. Я обожаю охотиться и очень метко, между прочим, стреляю. Все гости были раскрепощённые, общались запросто. Аонгус с каждой из принцесс поговорил по душам. Тут стало ясно – кому он отдаёт предпочтение. Принцессе Адене из Хейллио. Конечно, она такая красивая, уверенная в себе, не то, что я! – вздохнула горестно Имоджена, – Я себя вечером в этот день попыталась себя похвалить, но Аонгус только посмеялся надо мной. Как принцесса я его не заинтересовала, а вот как мальчишка чем-то понравилась. Он даже предложил у него остаться. И потом, когда приезжал на моё четырнадцатилетие, о Тэме спрашивал. А говорил, в основном, об Адене…»

Имоджен замолчала, погрузившись в воспоминания. А король Оенгус думал о том, какая же она, по сути, ещё девочка. Наивная, добрая, маленькая принцесса. И, в то же время, отважная, умная, взрослая. Война. Это всё война. Это она проявляет все самые лучшие качества человека и обнажает всё то низменное, что скрыто глубоко внутри. Заставляет детей быстро взрослеть. Принцесса Имоджен, играющая в мальчика. Принцесса Имоджен, скрывающаяся под мальчиковой одеждой, чтобы выжить на войне. Такая одинокая. Такая любящая. Не сказавшая ни слова о любви к Аонгусу, но прошагавшая за ним вслед почти 400 миль26 и уже второй раз вытаскивающая его из лап смерти. Будучи уверенной, что он любит другую. Явно не знающая, что Аонгус считает невестой её, а не красавицу Адену.

Король Оенгус очень мало говорил, но умел очень хорошо слушать. Принцесса Имоджен, которой в силу её положения не было кому излить душу, и сама не заметила, как многое открыла этому, по сути, совершенно чужому, незнакомому человеку. Он спросил её об игре в мальчика, а она рассказала ему о своём одиночестве, о своих взаимоотношениях с отцом…

«… Папа хотел сына, а родилась я. А мама умерла. Вокруг меня были слуги, няньки, фрейлины. Родителей только не было. Папе было всё время не до меня. Я не помню, когда я начала играть в мальчика. И почему. Может, чьи-то разговоры о желании короля иметь сына подтолкнули к этому. Я только помню, как требовала, чтобы меня одели в брюки, и дулась, когда заставляли одеть платье. Бегала, лазала по деревьям, стреляла из лука, скакала на лошади. И всё это старалась сделать лучше всех. Очень старалась. Ради отца. Чтобы он не жалел, что у него есть дочь и нет сына. Потом как-то это переросла. Полюбила наряжаться. Занялась пением и рисованием. Ударилась в чтение. Мне кажется, что отец этого даже не заметил. Иногда возвращалась к облику Тэмхаса. Так я себя назвала – Тэмхас, Тэм, близнец. Возвращалась, когда хотелось похулиганить или кого-нибудь разыграть. Как в Инверслиде, например. Видели бы Вы, как паниковала графиня Фанси, – опять захихикала Имоджен, – когда я разгуливала по замку Аонгуса в мальчиковом наряде!

На войне вот моя игра очень пригодилась. Варвары нещадно убивали мужчин, а девушек и женщин охотно брали в рабство. Пошёл слух, что их вождь намерен взять в жёны всех принцесс, которых удастся пленить, чтобы утвердить свою власть над захваченными территориями не только огнём и мечом, но и супружескими узами. Ну, а участь остальных, титулами пониже или вообще без титулов, понятно была какая. Слух оказался верным. Только вот в плен вождю удалось заполучить только двоих. Одни предпочли умереть, другим удалось скрыться. Отец сам мне велел переодеться мальчиком и отправил к дальним родственникам мамы. Пожалуй, это было в первый и в последний раз, когда я почувствовала, что он меня любит, что заботится обо мне. Сам, а не через слуг. Как отец, а не как король. Может быть, я всё это придумала, потому что так хотелось быть любимой. А, может быть, он и любил, только проявить свои чувства не умел. Или не успел… Так или иначе, но я буду хранить эти знаки его любви вечно…

А насчёт того, чтобы спрятаться у родни, я решила по-своему. Решила пробираться в Инверслид к королю Аонгусу, чтобы воевать в его войске. Но прямых дорог во время войны нет, а пока кружила, обросла ещё ребятишками. Потом крестьян встретили, прятавшихся в лесу. Так, постепенно, и сложился партизанский лагерь. И ведь никто не догадывался, что я девушка. Только матушка Эдме догадалась. Но она у нас не сразу появилась, а гораздо позже. Мы к тому времени уже вовсю занимались спасением наших воинов. Из мелких пацанов создали отряд разведчиков. Они шныряли по округе и разнюхивали, где что творится. В станах варваров подслушивали, за перемещением королевских отрядов следили. Никто на мальчишек внимания не обращал, война многих детей сиротами сделала. Крутятся под ногами в поисках пропитания, ну, и Бог с ними, лишь бы не мешали. А с подростками постарше мы искали и вытаскивали с поля боя раненых. После того, как варвары-мародёры уйдут, конечно. Как же было горько видеть, как они добивают ещё живого человека! До крика, до боли! Везло тем, кто под кучей тел находился. А кто открыто лежал, да ещё если на нём украшения какие-нибудь находили, того, без вариантов, убивали.

Матушка Эдме меня не выдала. Мне кажется, что ещё знахарь наш догадывался. Но они молчали, и я молчала…»

Мысли принцессы опять вернулись к войне, а король Оенгус думал о своём. О том, на что его натолкнул рассказ Имоджен об отце, об их взаимоотношениях. О своей дочери, Оайриг. О своих с ней взаимоотношениях…

24 – в переводе – «уважаемая»

25 – в переводе – «фантазия, желанная, склонность, прихоть»

26 – мера длины, равная 1,6км

17

Где же её последнее письмо? Это – не то. В этом она сообщает о своём согласии признать бастарда своим сыном. Как она тут выразилась? «…разрешила королю окропить своим семенем чрево другой женщины ради продолжения королевского рода Инверслида». Весьма изящное объяснение измены мужа и оправдание собственной бесплодности…

Но так он думал тогда. Когда получил это письмо. И когда был ещё жив его сын – Ноэс27. Он со злорадством сохранил это письмо, в расчёте, что когда-нибудь, когда король Стифен передаст трон своему бастарду – Аонгусу, оно послужит доказательством незаконного происхождения последнего, и власть в Инверслиде вполне может оказаться в его руках или в руках Ноэса, как его законного наследника. Но судьба распорядилась иначе…

Вот оно, её последнее письмо! И эти строчки, которые тогда его разгневали, а сейчас – больно ранят каждым словом… «для нас с братом Вы всегда были, прежде всего, королём, а не отцом. Мы с Ноэсом держались друг за друга. Мы вдвоём ощущали себя семьёй. Ни матушка, выносившая нас в своём чреве, тихая, запуганная женщина, задавленная Вашим величием, вечно о чём-то молящаяся, не смеющая ни приласкать нас, ни поговорить с нами. Ни, тем более, Вы – громовержец без единого слова, которому достаточно было только взгляда, чтобы вопрос или просьба застывали невысказанными на устах не только Ваших подданных, но и собственных детей…»

Как же он, Оенгус, разгневался, когда получил это письмо! Как посмела она, неблагодарная дочь, высказывать ему этот вздор?! Да ещё и за брата, тело которого не успело остыть в могиле! Но сейчас, когда он уже смирился с болью от потери сына, сейчас, когда и Оайриг уже давно нет среди живых, сейчас, когда и его земной путь подходит к завершению, сейчас ему хочется… Нет! Не поспорить с дочерью! И не оправдаться… Хочется разобраться…

«… Но Вам и этого оказалось мало! Вы отобрали у меня Ноэса. Вы сделали из него своё подобие – холодного, бездушного будущего правителя, убив в нём всё человеческое. И этого я не прощу Вам никогда!» Тогда ему не нужно было её прощение, эти слова вызвали в нём только презрение.

«Есть только одно, за что я Вам буду благодарна до конца моих дней – Вы не стали препятствовать моему браку со Стифеном. Посчитали его достойным руки Вашей дочери. И этим сделали меня счастливейшим человеком! В его замке я почувствовала себя дома. В его объятиях я ощутила себя любимой! С ним и нашим сыном Аонгусом я обрела семью! Он, мой дорогой и любимый супруг, научил меня любить мужчину, который, будучи королём, остался человеком. Он подарил мне радость материнства. Учит меня быть матерью, учит любить своё дитя. Вы, вероятнее всего, посчитаете меня сумасшедшей, прочитав эти строки…» (Так оно и было, он, действительно, посчитал тогда, что Оайриг сошла с ума.) «Да, пусть Аонгус не был выношен в моём чреве, но он – мой сын, мой родной сын! Только вот стать ему матерью, мне ещё учиться и учиться. Учиться проявлять свою любовь, не стесняться того, что есть внутри, но что так сложно показать наружу. Что может быть естественнее любви? Она впитывается с молоком матери, она крепнет в кругу семьи. Но если этого не было, как у меня? Как у Ноэса? Ах, если б Вы знали, как тает моё сердце, когда я прихожу ночью в покои моего дорогого мальчика и любуюсь им, спящим. Глажу его лоб, целую волосы. И как горько мне, когда при свете дня не могу переступить через Ваше суровое воспитание, чтобы просто обнять его! Желаю Вам, чтобы когда-нибудь, хотя бы отдалённо, любовь коснулась Вашего сердца. Только в любви человек обретает счастье»

Если бы тогда король прочёл до конца эти строки, он бы в гневе разорвал письмо, а так он просто бросил его в шкатулку, присоединив к первому, как ещё одно доказательство несостоятельности притязаний Аонгуса на трон Инверслида. Хотя своего прямого наследника – сына, к тому времени уже потерял. А через пять лет потерял и дочь – Оайриг. Дочь, с которой не общался после появления на свет Аонгуса. Дочь, сердце для которой не открыл на похоронах сына. На похороны которой не поехал, чтобы проститься. Простить и попросить прощения самому.

Король Оенгус часто думал – за что так сурово обошёлся с ним Бог? И, копаясь в себе, честно выскребая правду со дна души, кажется, понял. Ноэса у него забрали из-за той лжи, которую он, Оенгус, посчитал благом для своего королевства. Дело в том, что из чрева королевы первой из двойняшек на свет появилась Оайриг. Она по праву первородства должна была считаться наследником его трона. Но, когда в следующую минуту появился сын, он, ни секунды не сомневаясь, объявил его рождённым первым. Пять человек, присутствовавших при родах королевы, поплатились за это его решение жизнью.

А за что у него забрали Оайриг? Чтобы он почувствовал пустоту с её уходом? Чтобы вспомнил, где у него находится сердце? Что оно вообще у него есть? Или чтобы усмирить его гордыню? Усмирить тем, что бастард, которого он презирал, которого не признавал внуком, стал королём Инверслида, который он хотел присоединить к своему королевству? И, вскоре, с его уходом в вечный покой, наоборот, присоединит его королевство Бордерс к своему? Потому что ни у кого, кроме Аонгуса, не оказалось того сочетания качеств, которое требуется королю…

27 – в переводе – «единственный выбор»

18

– А у меня скоро день рождения, – грустно произнесла Имоджен и продолжила, отвечая на невысказанный, но легко читаемый в глазах короля Оенгуса, вопрос, – Пятнадцать.

Пятнадцать… С каким нетерпением она ждала свой пятнадцатый день рождения! Как мечтала о бале, где будет царить! Как грезила о принцах – рыцарях в сверкающих доспехах, которые окружат её своим вниманием! И среди них будет Он – один, единственный, обязательно будет, который станет для неё особенным, любимым. И Он её полюбит, обязательно полюбит! А дальше… Дальше воображение рисовало столь соблазнительные картины, что от них становилось жарко телу.

Сначала черты любимого были абстрактными картинками, иллюстрациями из прочитанных рыцарских романов, дополненных собственными фантазиями. После бала в Инверслиде приобрели вполне узнаваемые черты короля Аонгуса. Но Аонгуса больше заинтересовал Тэмхас, чем она, а его сердце явно было занято принцессой Аденой. Имоджен грустила по этому поводу, но сказать, чтоб страдала от неразделённой любви – нет, такого не было. Не было ни до войны, ни в партизанском отряде, когда она его выхаживала. Ни даже тогда, когда она кинулась вслед за ним, тяжело раненым в сражении, увозимом дедом в Бордерс.