Свои чужие

А нет.

Я будто проснулась однажды в Диминой квартире и не уезжала из неё больше. Таскала потихоньку к нему шмотку за шмоткой, пока Варламов уже через неделю этого медленного завоевания его территории не заколебался.

Ураган «Варламов» прошелся по моей квартире, устроил в ней жуткий бардак, опустошил полки в шкафу, не забыл взять с кухни мою любимую чашку и забрал из моей спальни игрушечного кота, чей нос я всегда натирала, перед тем как сесть за работу. И все это притащил к себе, разложил по полкам и подоконникам и спросил: «Все?»

Мое завоевание закончилось именно так.

И да, я иногда наезжаю к себе в квартиру – проследить за клинерами, полить цветы, забрать какую-нибудь памятную фиговину, без которой мне вдруг погрустнело, но я все равно возвращаюсь к Диме. И если первую пару недель я еще оправдывалась, что, мол, от него в студию ездить ближе – то потом я уже перестала отрицать очевидное. Мне хорошо с Димой. А ему хорошо со мной.

С той поры я почти на законных основаниях шастала на кухню, чтобы полюбоваться, как Дима моет посуду, и по старой памяти, как “тысячу лет назад”, ныряла ладошками в карманы его домашних джинс.

И да, есть посудомойка, но ведь к посудомойке так не прижмешься. И я прекрасно знаю, что Варламов моет посуду ради того, чтобы я вот так его обнимала.

Как ни парадоксально – но всему этому отсутствие штампа в паспорте не мешает.

Мне незачем его торопить и что-то от него требовать. Он рядом – уже хорошо. Он только со мной – лучше и быть не может.

Так зачем я вообще влезла с этим напоминанием, что я Диме – бывшая жена. И Дима после этой фразы замолкает и вообще выглядит каким-то слишком задумчивым.

И я, я не хочу, чтобы он морочился, совершенно, потому что это все равно ничего не изменит, и так же понятно, что мы – вместе, друг для друга, вот это все, а уж кто там кому бывшая жена – не так и важно. Настоящее – оно ведь не в штампе в паспорте заключается, настоящее – то, что между нами происходит каждый день. И сейчас – тоже.

Сейчас – мы на заднем сидении такси, вдвоем, едем в ресторан на вечеринку, и все, что я хочу, – растянуться на креслах, улечься головой на Димины колени.

– Знаешь, смотрел фильм и понял, что скучаю по Парижу, – все-таки нарушает молчание он. – Здорово было там, скажи же?

Здорово. Нет, Дима по жизни был весьма романтичен, но в Париже, весеннем и цветущем, он словил какое-то потрясающее бешенство.

Завтрак на крыше, серенада у подножия Эйфелевой башни, прогулка по Сене…

Если честно, я ловила завистливые взгляды молоденьких девочек, потому что их юные кавалеры столь безумны не были. И боже, как это меня грело, а…

– Я скучаю по Парижу только с тобой. Без тебя там будет не интересно, – честно улыбаюсь я.

– Ну, у меня аналогичная история, – Дима смеется, будто и не думал ничего иного. Так легче. Все не нужно видеть напряжение на его лице. И тепло видеть, как он слегка улыбается, пропуская между пальцами мои обрезанные рыжие пряди. Тепло пробирается в меня, истребляя все лишние мысли.

Рыжей я стала как раз в Париже. Это было странное внезапное решение, о котором я не жалею. Я так долго была блондинкой, что вдруг сменив имидж – обрезав волосы до плеч и перекрасив их в ярко-лисий, – я даже шла тогда в гостиницу с опаской.

А вдруг Диме не понравится цвет?

Вдруг слишком ярко? Или, может быть, слишком коротко?

Да-да, знаю, имидж меняют не для мужчины, имидж меняют для себя, но все-таки именно его мнения я тогда ждала с замиранием сердца.

А Диме понравилось.

А мне понравилось, в какой форме он мне выразил восторг от моей новой прически. Нашим соседям по гостинице меньше понравилось, но это уже их проблемы были. Я совестью вообще не угрызалась.

И вот вспоминаю об этом, и становится жарко, и хочется уже вернуться домой, утащить Диму в спальню и не вылезать оттуда часика полтора. В последние несколько недель я стала какая-то совсем озабоченная. Гормоны как-то совсем разыгрались этой весной.

– Может, никуда не поедем? – с надеждой спрашиваю я, и Дима на это скептически морщится. – Нет, ну правда, кто нас там ждет вообще?

– Родная, целая куча народу нас там ждет, – невозмутимо возражает он, и я вздыхаю. Да. Не хочется обижать Кирсанова, да и вечеринка в честь первого фильма – это ж как вечеринка в честь выпускного. Можно отметить потом еще десяток праздников – а вот этот вот будет один.

У ресторана и вправду дофига народу, вся съемочная группа – которую я уже по именам знаю, и даже знаю, сколько у кого детей, а кто до сих пор не замужем – нет, ничего удивительного, вот только когда я захожу внутрь – я вижу рядом с барной стойкой Эльку и…

С одной стороны, почему бы ей тут не быть, она вроде как тоже причастна к фильму, с другой стороны – ну, это очень опосредованная связь. И это опять-таки не объясняет, почему Дима, сжимающий меня за талию, тихо выдыхает: “Кольцова”, будто она что-то испортила.

И… Белую ленточку поперек алого платья от плеча к бедру это не объясняет. Я отсюда не очень вижу, что на той ленточке написано – все-таки не зря мой окулист ругается, что я слишком много пишу по ночам, но я… Я догадываюсь, что там на ней написано…

Кажется, я кого-то убью сегодня…

Куча народу, говоришь, нас тут будет ждать, да, Димочка? Часом, не та тетенька с красной папочкой, поправляющая каштановые локоны и стоящая вон под той цветочной арочкой не ждет нас сильней прочих?

Я оглядываюсь. Подчеркнуто неторопливо, скользя взглядом по столикам, по убранному цветами залу. Никаких роз – я бы уже, наверное, расчихалась от этого. Подснежники – в маленьких стеклянных вазочках, кажется, не одну теплицу выпотрошили ради этого мероприятия.

Белые скатерти, хрусталь бокалов, свечи, черт побери, свечи – много белых, горящих огоньками свечей… Бутоньерка с подснежником в кармане пиджака попавшегося мне Ильи Вячеславовича…

Гости все сплошь в «торжественном», даже оператор Васильцев, которого я впервые за два года вижу не в его драных джинсах, а в белой рубашке и даже при галстуке…

Как-то это очень не похоже на простую вечеринку.

– Варламов… – опасно улыбаюсь я и разворачиваюсь к своему ненаглядному. – Ты ничего мне сказать не хочешь?

– Как хорошо, что ты спросила, – с глубоким чувством в голосе и с паникой в бессовестных глазах откликается Дима. – Хочу. Спросить. Ты выйдешь за меня замуж, родная?

– Нет! – со вкусом отвечаю я, потому что у меня иных слов нету. – Ты совсем берега потерял, Варламов?

– Не фамильничай, – вопреки моему отказу, Дима прижимает меня к себе еще крепче, – и это неправильный ответ. Давай еще раз. Полина, ты выйдешь за меня замуж?

– Вот еще, – я показываю ему язык. – Весь ли телецентр тут гуляет?

– Неа, только половина, – ухмыляется эта наглая физиономия, – а еще твой главный редактор, часть людей из редакции, которых отбирала Кольцова, и твоя мама приедет через двадцать минут.

Все предусмотрел, поганец.

– Я вообще хотела тихую свадьбу, – пыхчу я, – а ты тут что устроил?

– Ну, уж нет, – Дима смеется. – Я исправляю самую главную ошибку всей своей жизни и буду делать это громко. Я не стесняюсь. А вот выпускать тебя из дому без обручального кольца уже не могу.

С одной стороны – вроде как он ко мне не прислушивается, какой кошмар, да? С другой стороны, эта его безбашенная напористость всегда сводила меня с ума сильнее всего.

– Дима, какая свадьба? – тихо шиплю я уже из последних сил, желая откусить ему если не язык, то хотя бы ухо.

– Наша с тобой, родная, – нахально откликается это чудовище. – Я еще месяц назад подал заявление онлайн. Кстати, Кольцова должна была привезти твое платье. Она его две недели выбирала, я не видел, но если оно ужасное – мы Кольцову сожрем вместо свадебного торта. Договорились? Хотя я в любом случае на тебе женюсь, даже если ты не наденешь платья и завернешься в скатерть.

Элька – паразитка. Молчала. Хотя, её вкусу я доверяю, уж сколько платьев нами было куплено, да и с размером она промахнуться не могла.

– А если я не соглашусь? – вкрадчиво спрашиваю я. Но вообще я уже опешила от уровня его подготовки. И ведь… Ведь я бы не сказала, что он как-то подозрительно много отсутствовал дома. Когда вообще успел устроить это все? И наверное, если бы он сделал все «как полагается» – я бы, скорее всего, отказала бы. Просто потому что опасаюсь снова наступить на грабли. А тут… Тут меня уже настолько пробрало, что я уже с трудом сопротивляюсь этому безумию.

– А ты не согласишься? – Дима поднимает брови, а затем отстраняется, поправляет галстук, и опускается на одно колено.

Я даже знаю, что на нас смотрят, и он это знает, но это не имеет значения.

– Выходи за меня замуж, весна моя, – тепло улыбается он, сжимая мои пальцы в своих теплых ладонях. – Выходи за меня снова. Выходи за меня навсегда.

Ох, Варламов… Мой невозможный.

Какой же невозможный, но смертельно очаровательный гад, этот мой бывший и почти уже будущий муж.

– Я согласна.

Моя окончательная капитуляция будет подписана сегодня.

И я об этом совершенно не жалею.

Черти в Диминых глазах пляшут какую-то безумную лезгинку, да и в моей душе уже летят во все стороны брызги шампанского, и белые единороги танцуют канкан, размахивая во все стороны разноцветными юбками.

Я выйду за него замуж. Снова.

А как Варламов пару недель спустя будет носиться по Парижу в поисках круассанов с вишней и горчицей для своих заветных, то есть меня и нашей с ней будущей дочки – это уже совсем другая история…

______________________________

Если вам понравилась эта история – больше информации о книгах автора можно найти в официальной группе "Джина Шэй | Вера Волховец"