Свои чужие

Джина Шэй

Свои чужие

Пролог. Дима

– Ди-и-им, я хочу шампанского, – голос у Викули капризный, и мне прям приходится себе напоминать, что девочка недурна в постели, и меня вроде как она устраивает. Ну, бывает и получше, но спасибо, что не бревно.

– Мы только что пришли, Вик, мне надо поздравить именинницу, – сухо отрезаю я и ищу взглядом Нину.

Нина – подруга моего детства и прочих дней суровых, кажется, решила закатить в честь своего тридцатилетия такую бучу, что можно сдуреть от того, сколько здесь людей.

Одноклассники, однокурсники, какие-то крутые диджеи и звезды стендапа, даже не как приглашенные звезды, а просто как люди. Нет, ничего удивительного, Нина – все-таки у своего мужа молодец, она у него крутой ресторатор. Знает столько народу, что можно закачаться.

В этом плане я, вроде как и состоявшийся, но все-таки на общем фоне – всего лишь сценарист в паре сериалов на федеральных каналах. Известны ведь те, кто в главных ролях, а мне хорошо, потому что платят за каждый эпизод весьма неплохо. Я за лаврами звезды и не гнался вообще.

В общем. Народу тьма-тьмущая, можно умереть, пока ищешь одну пьяную брюнеточку, которой, разумеется “снова восемнадцать” стукнуло сегодня, а количество свечек на гигантском торте – это все происки масонов и злобных кондитеров.

Локоток Вики я зачем-то сжимаю, хотя она-то Нине нафиг не сдалась, это ж мой “плюс один” будь он неладен. Нина умела подковырнуть, а я взял, повелся и притащил Вику. Зачем?

Вижу столик, на котором сложены подарки – то ли бутафория для привлечения внимания, то ли по-настоящему кому-то пришло в голову складывать подарки на отдельный стол – черт знает. Но, наверное, именинница должна быть где-то там.

Маршрут построен.

Я сжимаю руку Вики крепче, как ледокол иду к тому столику.

А потом натыкаюсь на неё.

Ничего удивительного, с Ниной мы дружим оба, но в первые пять секунд дыхание из моей груди вышибает.

Да и она замирает на месте, смотрит на меня, недоверчиво щуря свои светло-ореховые глаза.

По-прежнему красивая, как весна, и даже чуточку лучше. Но платье дурацкое, кто ей вообще позволил его надеть?

– Привет, – вырывается из моего рта, и это неизбежно, я почему-то всегда норовлю заговорить с ней первым.

– Здравствуй, Варламов, – сухо кивает мне Полина, скрещивая руки на груди.

– Ты Нину не видела? – спрашиваю я, пытаюсь унять бухающее в груди сердце.

Полина молча дергает подбородком вправо, почти в ту же сторону куда я и двигался, только с легкой корректировкой.

Маршрут перестроен.

И все же двигаться с места я не спешу. Она – мой чертов маятник, вводящий меня почти в транс. И отвести от неё глаза ужасно сложно.

– Давно не виделись, – улыбаюсь ей упрямо, потому что хочу все-таки поговорить.

Губы у Полины презрительно вздрагивают, она смотрит чуть правее меня, и до меня доходит, что вообще-то Вика все еще рядом. И почему-то мне за это тут же становится стыдно.

Черт, почему при ней я превращаюсь в это непонятное заикающееся создание. Хотя ладно, я знаю ответ…

– Полина, я нашел свободный столик на веранде…

Прививка от размягчения мозга мне выдается реальностью. Скучный, унылый типок в очках и блеклом серебристом костюмчика подруливает слева и по-хозяйски касается плеча Полины.

Убери руки от моей жены…

Слава богу, я это удерживаю на языке.

Потому что это уже в прошлом.

И все же как хочется вырвать этому унылому эти его наглые руки, что прикасаются абсолютно недозволенной для него женщине.

Не к Ней. Не к той, что я когда-то называл своей весной…

Когда-то…

Полина тем временем поворачивается к своему кавалеру, прихватывает его за локоть и кивает, разрешая себя увести. И вот тут уже мне становится досадно. Дождевому червяку она и то уделила бы больше внимания, чем мне.

– Кто это был? – ревниво спрашивает Вика, провожая Полину взглядом.

– Да так. Бывшая, – сквозь зубы выдыхаю я, просто сжимая и разжимая кулаки и пытаясь сбросить пар.

– Ты так на неё смотрел… – тянет Викуля с претензией и вот тут уже у меня что-то внутри взрывается, переключая в режим берсерка.

Ну, или просто меня бесит вся эта идиотская ситуация, и мне надо на ком-то сорваться, а достанется Вике.

– Дорогая, ты не напомнишь, кем ты мне приходишься? – жестко интересуюсь я.

– Твоей д-девушкой? – Викуля запинается, тут же теряя в самоуверенности. Ну, все-таки помнит себе цену, неужели?

– Неа, – я резко качаю головой, – Ты мне – девочка для сброса напряжения, Викуля. И, не просто так, ведь я тебе помог получить роль. Ты же помнишь это? Ты мне не девушка. Не лезь в мою личную жизнь и не думай о себе слишком много. Не твое дело, на кого я посмотрел.

Хлоп!

Пощечина обжигает мою правую щеку.

Ну, не так уж неожиданно на самом деле.

Я и заслужил, так-то. Я так старался, чтоб было бы странно все-таки не получить.

Вика смотрит на меня разъяренным взглядом, за секунду из милой дурочки превращаясь в лайт-версию мегеры.

Я выдыхаю через нос, сую свободную от коробки с подарком, руку в карман.

– Где выход показать? – ледяным тоном интересуюсь я.

– Сама найду, – злобно огрызается Вика, встряхивает пережженными белыми волосами и резко развернувшись, шагает прочь. Не жалко на самом деле.

Викуля – одна из многих дешевок, заменить её будет довольно просто. Но как же все-таки забавно, когда дешевки пытаются что-то из себя строить…

Ну, Викуля упорхнула, хорошо, мне даже дышится свободнее.

Нахожу Нину, вручаю ей подарок, осыпаю ворохом всех положенных для именинницы комплиментов, включая “вот не была бы ты замужем, вот тогда бы я…”

Мы же оба понимаем, что я вру, у Нины красноречиво поблескивают глаза. Знает она, с кем бы я замутил “если бы она не была занята”. Я готов поставить, что Нина пригласила Полину, имея в уме какие-то своднические мыслишки. И…

Ну нет, Нина, нет. И дело даже не в том, что я не хочу. Дело в том, что мне попросту нельзя этого делать. Нельзя снова падать в эту пропасть.

Но кто вообще виноват, что Москва ужасающе тесна, и невозможно сделать так, чтобы я перестал сталкиваться со своей бывшей женой?

У судьбы паршивое чувство юмора, это ведь случается уже не в первый раз.

Мы сталкиваемся на симфонических и рок-концертах, сталкиваемся на праздниках общих друзей, сталкиваемся в любимых ресторанах и на театральных постановках. Будто две планеты, которые неминуемо притягивает друг к дружке. И нет, это не судьба, ни разу. Не могу я быть судьбой для Полли, увы. И хотел бы, но не могу. По объективным причинам.

И все же, дело плохо.

Я это понимаю, когда нахожу себя у бара на веранде кафе.

На веранде!

Когда уже с пять минут смотрю, как о чем-то без лишней спешки беседует парочка за три столика от меня. Полина сидит ко мне спиной, она меня не видит, и это хорошо, потому что я не хочу скандала.

И все-таки бесит…

Как же бесит меня этот чертов хмырь, что так беззастенчиво лапает мою Полинку.

Так, стоп. Не мою.

Не мою, я сказал!

Я с ней развелся. Сам. Между прочим – почти пять лет назад. Достаточно времени, чтобы уже перебеситься и успокоиться.

Вот только ни черта я не спокоен.

А разве можно быть спокойным, когда наблюдаешь, как женщина, которую ты пять лет называл своей, которой ты жил и дышал, тянется к уху своего кавалера, чтобы что-то ему интимно шепнуть?

Черт, разорвал бы его на части. Голыми руками, ну, может, еще бы зубами себе помогал. Крови унылого хмыреныша хочется с каждой секундой все сильнее.

В крови шумит тот виски, который я выпил совершенно зря, он точно лишний в моем организме.

Унылый поднимается из-за столика – кажется, моя ненависть не дает ему спокойно сидеть.

И ведь стремный же тип, абсолютно скучный, даже издалека и в профиль видно.

И вот этим она заменила меня!

Унылый куда-то уходит, а ноги и виски в моей крови уже несут меня к освободившемуся столику.

Разум орет благим матом, требует развернуться и пойти к черту, но ноги упорнее и решительнее.

И я вроде и сам понимаю, что озабоченный идиот, что вообще с этой зацикленностью надо к психиатру, а я не имею права лезть в жизнь Полины, и не мое дело, с кем она пришла на эту вечеринку, но…

– Что за мешок ты надела, Полли? Ты секс только во сне видишь?

Надо было комплимент сделать, а я…

Кретин же? Ну, да. Редкостный. Мне тут же хочется самому себе за этот выверт врезать.

А Полина смотрит на меня, щурит свои до одури красивые глаза, а я обмираю, по-прежнему, черт меня раздери, как тот юный идиот в универе, который не знал как к ней подойти.

И платье на Полине, кстати, действительно совершенно дурацкое. Какой-то мешковатый покрой, блеклая ткань цвета “серебристый металлик”, несуразный вырез… При том, насколько моя дорогая бывшая жена красивая по жизни, вот это – ерунда какая-то, которая добавляет ей лет десять.

Вернемся к вопросу: кто позволил ей выйти из дома в этом мешке?

– Варламов, шел бы лесом со своими претензиями, – сдержанно кривит губы Полина. – Не твое это дело.

– Ну, да, не мое. Только ты же мне аппетит портишь своей унылой тряпкой. И это я сейчас говорю даже не про платье, а про то несуразное создание, которое ты, кажется, держишь за мужчину.

Это, возможно, говорю не я, в основном эту речь толкают виски и дикая ревность, причудливо смешавшиеся и бурлящие в моей крови.

И да, я все понимаю, но от того, что она сюда пришла с этим своим… Унылым. Мне реально тошно.

Полли не могла не ответить. Та Полли, которую знал я, языкастая и задиристая, не стерпела бы подобного наезда. И она не терпит.

Нет, она не повышает тона, не срывается на крик. Только досадливо щурит свои ореховые глаза и тон у неё презрительный.

– Димочка, иди разыщи свою тощую лярву и капризничай по поводу её платья. Она же его с проститутки сняла, есть повод заняться воспитанием.

Между нами нет воздуха, один только ледяной жестокий космос.

Между нами никогда не будет мира, одна только война, потому что мне до сих пор чудовищно сложно смириться с тем, что я её потерял. И да, я знаю, что все правильно, все так и должно быть, но я никак не могу отсохнуть в её сторону.

– Кстати, что, Димочка, у тебя нынче такая махонькая зарплатка, что ты можешь прокормить только анорексичку? Или она слепая, потому что не видит, что у тебя сейчас совершенно идиотская стрижка? Что, только такие на тебя и клюют, да? – это Полина шипит на интонациях змеи.

– А ты что, ей завидуешь, родная? – с сарказмом откликаюсь я. – Неужели так по мне соскучилась?

Скажи, да, милая. Скажи, что ты соскучилась. Потому что и я по тебе… Смертельно…

– О да, – Полина улыбается мне улыбкой почуявшей кровь акулы. – Я ужасно соскучилась. Мне же давно никто не портил жизнь. Как ты догадался, Димочка?

Это все.

После этой реплики Полина встает из-за столика, огибает меня как прокаженного и шагает к выходу с веранды, где сталкивается со своим унылым, уже возвращающимся за столик с шампанским. Забирает бокал, залпом его опустошает и вместе со своим кавалером покидает вечеринку.

Честно говоря…

Вот это меня исчерпывает до дна.

Мне хочется броситься за ней. Хочется стиснуть пальцы на её локтях, отодрать от этого унылого упыренка и забрать себе. Навсегда.

Но нельзя.

Можно остаться чертовом ресторане, глушить какие-то коктейли и напоминать себе, что я – кретин, круче которого свет не видел.

Слышать снова и снова.

Мне же давно никто не портил жизнь.

Слова, сказанные с подлинной ненавистью, от которой я подавился всем своим ядом до горького спазма в груди.

От которой под ложечкой ужасно засосало.

От которой я даже не нашелся, чем ей ответить.

И знаете, что самое паршивое?

То, что я эту ненависть действительно заслуживаю…

Глава 1. Полина

В конференц-зале душновато, и мне ужасно жмут новые лодочки. Надо было их разносить, но черт возьми, так и не привыкла не трястись над новой обувью. Вечно боюсь поцарапать, испортить и остаться перед торжественным мероприятием без подходящей пары.

И пусть с теми же лодочками у меня в гардеробной два шкафа, невозможно так просто вытравить из подкорки девочку из нищей интеллигентной семьи, которой новое покупали только на первое сентября или Новый год. И причем всегда был выбор – либо платье новое, либо туфли. Ох, детство, детство, ты ушло, и леший с тобой!

– Полина, скажите, как вам пришла в голову идея писать книги?

Довольно привычный вопрос. И я начинаю отвечать на него раньше, чем успеваю подумать. Ну, обычное явление в разговоре с такой болтушкой как я.

– Знаете, у меня никогда не возникало какой-то конкретной идеи «взять и стать знаменитой писательницей», я просто писала книги. Постоянно. Это было моей вредной привычкой с пяти лет. Только тогда писала я короче и печатными буквами. Ах да, и с картинками, обязательно, чтобы точно все поняли, о чем я пишу..

Зрители в зале посмеиваются, а я продолжаю:

– Довольно долгое время я просто писала, потому что так вышло. И были друзья, которые меня читали, но до меня вообще идея стать писателем не доходила. Есть ощущение, что тогда в моей голове были только идеи для историй, другие мысли туда совершенно не помещались.

Справа хмыкает в кулак Паша, представитель издательства.

– Если подводить итоги, то я, наверное, долгое время так и продолжала бы просто писать, если бы в моей жизни не было Эли Кольцовой. Я ведь уже не в первый раз говорю, что именно Эля была моим первым читателем, видимо, поэтому у неё такие закаленные нервы.

Подружка округляет глаза, намекая, что я уже перебарщиваю, но увы, я так и не научилась не смеяться над самой собой.

– Ожидали ли вы такой успех? Думали ли вы, что станете известной писательницей?

Журналистов не много, штук пять, но и это круто на самом деле. Не так уж много в России хороших изданий, которые пишут или говорят о литературе. Зато остальная куча народу – мои читатели, явились на автограф-сессию. На самом деле потрясающие люди. Была б моя воля – обняла бы каждого лично, но имидж, блин, имидж. Почему нельзя было выбрать мне имидж обнимательного хомячка? Хотя, наверное, я б при этом смахивала на городскую сумасшедшую, но все же было бы легче, чем прикидываться этакой светской львицей.

– Знаете, когда я начинала писать книги, я была маленькой девочкой. Успех? Тогда для меня было успехом, если подружка просила у меня следующую тетрадку с моим “р-р-романом”, а мы с ней говорили именно так и обязательно с придыханием. Нет, я не ожидала большого успеха, мне казалось что если мою историю кто-то прочитает – это уже будет большая победа.

Эля, сидящая рядом со мной, самодовольно улыбается. На самом деле она имеет на это право. Мой семикрылый серафим, которая притащила меня за шкирку в издательство, когда я в себя категорически не верила. Ну кому нужны те любовные истории, скажите, кому их мало? Двадцать первый век, здесь про секс и романтику каждый первый утюг вещает.

Нет, это Элька орала на меня матом, практически выдрала у меня флешку с файлом романа, сама разослала его по всем издательствам. Я её заколебала канючить и ныть. Когда не пришли ответы по первому роману, Элька рассылала второй и третий. Ничего удивительного, что именно она уже пять лет является моим литературным агентом.

– Вопрос к Эльвире Кольцовой как к профессионалу своего дела. Вы пять лет сотрудничаете с Полиной. В чем секрет успеха Полины, как вы думаете, Эльвира?

Ну началось. Сейчас эта коза начнет “отвечать мне взаимностью”, твердить про мой заоблачный талант, про потрясающие истории, про нашу с ней космическую дружбу… Хотя ладно, последнее хотя бы правда.

В чем секрет моего успеха? Да понятия не имею. Я просто пишу книги. Я делаю это каждый день, пишу по три-четыре страницы, за два месяца набегает книга. Эля говорит, что моя работоспособность – самый главный мой талант. Вдохновение? Какое вдохновение? Когда тебя рвут на части семь историй сразу – это оно? А когда с температурой под сорок, когда час назад даже безжалостная Эля загнала тебя под одеяло, а ты находишь себя за ноутбуком, потому что не можешь уснуть с ненаписанным на сегодня лимитом слов? Оно? Вдохновение? По мне – походит на одержимость. Но… Это моя одержимость. И я её очень люблю.

Журналисты допрашивают Элю, допрашивают Наташу, моего редактора и первого представителя издательства, пропустившего мою книгу в печать. Паша – директор издательства. Кукушки мои любимые. Те самые, которые хвалят меня абсолютно искренно, и этим они бесценны. Помню первую свою пресс-конференцию, выходила с неё красная как рак от смущения. Теперь уже привыкла.

Временами я что-то вставляю в рассказы ребят, в перерывах разглядываю зал в поисках знакомых лиц. Замечаю Костю в углу, слегка ему улыбаюсь. Пришел, все-таки пришел.

Рядом с ним стоит мужчина. Высокий, зрелый, с сединой в темных волосах. Приятный. Есть что-то у него в выражении лица, что сразу меня к нему располагает. Я доверяю этому чутью, никогда оно меня не подводило.

Хотя нет – один раз все-таки подвело. С Димой. Но эту ошибку я уже исправила.

К автограф-сессиям невозможно привыкнуть. Особенно современной мне, которая ручку в руки берет, только когда подписывает очередное приложение к договору о сотрудничестве в издательстве. Автографов же обычно приходится давать этак пару сотен, и это хорошо, потому что на конвентах их обычно по полтыщи. Не то чтобы я жаловалась. Мне безумно круто от того, что столько людей приходят ко мне, чтобы я росчерком ручки превратила их экземпляр моей книги во что-то уникальное. Для них моя подпись – это почти что драгоценность. Офигительное чувство, вот правда. А пять лет назад я с круглыми глазами читала свой первый договор от издательства.

“А что, мне еще и деньги за это платить будут?”

Элька рвала на голове волосы, типа: “Почему мы не сделали этого раньше?” Но… Она знала, почему мы этого не сделали. Потому, что два черных года из тех пяти нашей с Димой семейной жизни, я не писала вообще.

Потому что талантливый писатель у нас был Дима, а я должна была обеспечивать его тылы. Глажка, готовка, уборка, да и работу никто не отменял! И вот, пять лет я эти тылы обеспечивала, два года – отказалась от писательства, а Дима пробился в киносценаристы, и на следующий же день после заключения контракта собрал чемодан и положил передо мной копию поданного в ЗАГС заявления о разводе.

Вот так вот. И первая моя книга, пошедшая в печать, была написана в год, когда я отходила после развода. Когда мрак в моей душе сгустился настолько, что хотелось, чтобы хоть в моей фантазии эту темень что-то развеяло.

Развеял.

“Чужой золотой мальчик” и развеял, и боже, как я тогда была рада, что его написала. Аж дышать легче стало. А дальше – дальше пошло, и зря я боялась, что потеряла форму, что разучилась придумывать истории, отнюдь. Их будто даже больше за моей спиной столпилось, и с той поры повелось – одну книгу пишешь, две придумываешь походу.

Костя подходит ко мне, когда от меня отходит последняя читательница. Деловой, собранный Костя. Обязательный, как и всегда. Я прекрасно знаю, что у него в издательстве много дел, но он все-равно явился, чтобы поддержать меня на конференции. Улыбается, глядя на меня. До меня правда только через минуту доходит, что неплохо бы ему и взаимностью ответить, но ладно. Лучше поздно, чем никогда, так ведь?

Тот незнакомец – с ним.

– Госпожа Бодлер, – улыбается он, ловя мою руку, касаясь губами.

Ну ладно, вообще-то не Бодлер, вообще-то Иванова, но Полина Иванова – довольно скучный псевдоним для автора любовных романов, а Полина Бодлер – весьма-весьма звучно. И мне нравится звучание псевдонима, я прикипела к нему как ко второй коже.

– Полли, это Илья Владиславович Кирсанов, очень хотел с тобой познакомиться, – замечает Костя в ответ на мой вопросительный взгляд.

И боже, да, я действительно замираю. Может ли такое быть вообще?

– Кирсанов? – переспрашиваю я, силясь удержать на лице спокойствие. – А вы случайно не…

– Случайно да, – Илья Владиславович слегка склоняет голову, а я лихорадочно размышляю, не осталось ли у меня хоть открыточки, чтобы взять автограф.

Кирсанов! Сам! Тут! Хотел со мной познакомиться!!!

Да у нас в стране никто не снимает полнометражных смотрибельных романтических мелодрам, кроме него. Все сплошь вульгарщина и скабрезные шуточки. Ах, да, и обязательно секс и голые торсы в кадре. Ничего не имею против красивых мужских торсов, но когда количество достоинств у фильма равняется количеству торсов, это довольно грустно.

Но не у Кирсанова, нет-нет-нет. У него все красиво, смешно, он… Да, блин, у меня даже слов обычно нет, когда я выползаю из кино с его фильмов. И слез. И животик я обычно тоже успеваю от смеха надорвать.

Когда у меня лютый кризис, когда я хочу упасть и не писать – я смотрю фильмы Кирсанова и ощущаю себя искупавшейся в фонтане живой воды. Его фильмы – они дарят надежду. Даже такой взрослой, далекой от романтики тете, как я.

– Господи, это вы, – пищит вслух прорвавшаяся изнутри внутренняя фанатка. – Я же обожаю ваши фильмы. Вы даже не представляете насколько. По четыре раза смотрю каждый фильм в прокате. И Элю смотреть заставляю.

– Так это вам я обязан нашими сборами? – Кирсанов улыбается не ртом, но всем своим живым доброжелательным лицом, от уголков глаз. Везет его жене, вот правда. Сейчас я понимаю, почему у них трое детей. Я бы пятерых этому потрясающему мужику родила, но он моногамен, что действительно удивительно в двадцать первом веке. Но за пятнадцать лет ни одной интрижки, ни одного ребёнка, вдруг заявившегося со словами: “Я ваш сын”. Хотя журналисты с каждым годом копают все упорнее, стремясь отрыть эту сенсацию.

– Признаться, госпожа Бодлер, я ведь тоже ваш поклонник, – дружелюбно произносит Кирсанов. – И моя жена очень просила взять у вас автограф. Она читала абсолютно все ваши книги.

– С удовольствием обменяю свой автограф на ваш. – Честно говоря, я до сих пор не привыкну к статусу “медийной личности”, и к тому, что я, оказывается, могу общаться с такими мужиками на равных. Но я могу, на самом деле могу смеяться, обсуждать какие-то бытовые мелочи, касающиеся пишущегося нового романа, могу на равных обмениваться с Кирсановым томиком свежеотпечатанной книжки, с моим автографом “Для замечательной Надежды” и принимать билет на предпоказ свежего фильма.

А-а-а-а!!!

Мне будет завтра на что сходить! Я между прочим сама пыталась их достать, но мне не хватило «медийного размаха» личности, там же сразу все билеты свои разбирают.

Еще и с автографом. Боже! На стенку повешу. Под стекло. Дипломчик какой-нибудь выкину, их дофига у меня, а билет с подписью Кирсанова – один.

– Вы будто знали? – я пытаюсь быть внимательной, а то сейчас все сильнее ощущаю, что уж больно похожа на восторженную глуповатую блондинку.

– Я проводил разведку, – тоном профессионального суперагента сообщает мне Илья Владиславович, а потом красноречиво косится на Костю. М-м-м-м, обожаю этого мужчину. Иногда он умеет преподносить действительно крышесносные сюрпризы.

– Полли, вообще-то Илья Владиславович здесь не просто так, – будто невзначай замечает Костя.

– Ах да, – Кирсанов спохватывается, будто у него совершенно вылетело из головы что-то важное. – Полина, мне же можно вас так называть?

– Да, разумеется. – Я настораживаю ушки, потому что это мне действительно в новинку.

– Полина, я хочу снять фильм по вашей “Фее-крестной”, – без обиняков произносит Кирсанов, – что вы об этом думаете?

А я…

А я, кажется, все-таки буду выходить с этой конференции красная, как вареный рак.

А-а-а-а!!!

Остановите землю, принесите лед! Много льда!! Мне подвезли исполнение самой безбашенной мечты моей жизни!

Он бы еще спросил: “Что вы думаете о том, что я подарю вам Луну”.

– Я согласна! – выдыхаю я и вцепляюсь в руку мудрой Эльки. Уж она-то знает, что я сейчас почти готова упасть в обморок от счастья! В неё-то я уже не один раз об этом всем мечтала.

– Эй, а разве приличная женщина не должна сначала подумать? – смеется за моим плечом Паша.

– Принеси мне шампанского, изверг. Я – не приличная. Я – согласная прямо сейчас, – тоном шальной императрицы отзываюсь я.

А дальше – дальше болтовня. По делу, разумеется, по делу.

Меня будет экранизировать Кирсанов!

Меня!

Кирсанов!!!

Господи, как хорошо, а.

Что может испортить этот миг моего писательского неподдельного счастья?

Ответ на этот вопрос я получаю довольно быстро…

Глава 2. Полина

Хорошее утро может начинаться как угодно. Его ничто не испортит, даже то, что любимый кофе взял и закончился. Мне вообще некогда его варить! Я вообще-то проспала и почти опаздываю. Так что плевать мне на кофе, таксист, вон, под окном уже стоит, а я ношусь по квартире и ищу любимые духи.