Четыре угла

Девушка встала с кровати. Она была напугана собственными мыслями.

– У вас, – продолжил я, – истерическое расстройство личности. Да, это не болезнь. Это психопатия. Отличием психопатии от психических заболеваний является её эволютивность, связанная не с болезненным процессами, а с «эволюцией» человеческой психики в реальной жизни. Основными симптомами истерической формы личностной патологии являются: чрезмерное самолюбие, эгоизм, лживость, утрирование чувства справедливости, завышенная самооценка, хвастовство и стремление привлечь внимание и проявить впечатление.

Девушка покачала головой, понимая, что установленный мной диагноз с перечислением симптомов полностью соответствует действительности. Она и сама замечала за собой некоторые странности.

– И как вы думаете меня лечить, Герман Риц? – спросила она, смотря в пол.

– В подобных случаях назначают курс психотерапии. А так же при проявлении возбудимости, приводящей к поведенческим нарушениям, пациенту дают нейролептические препараты.

– Ох. – И она закрыла руками лицо. – Я же только что перед вами по клетке, как животное ползала…

Стыдно стало и мне. Ведь я не сказал ей больше ни слова. Я лишь покачал головой и тихо ушёл, подумав, что так будет лучше, а за спиной в то время раздавался тихий плач девушки, которая не ожидала, что проведет свою молодость за решеткой психиатрической больницы, пропивая курс странных препаратов и общаясь с не менее подозрительными личностями. Ей нужна была поддержка. Но я ушёл…»

Глава 2. Эгоизм

«Для них есть только они сами, идеализированные собственными глазами»

Герман Риц хотел бы больше думать о новых пациентах, понимая их значимость в предстоящей встрече с комнатой и таинственным пятном, растекающимся по разным её углам. Но мысли о пациенте №233 заполнили все его размышления, не давая покоя. Он думал о несправедливости. О том, как легко нынче люди бросают других в их проблемах, думая о своем удобстве и только о своих желаниях. Герман Риц осознавал важность проявления внимания пациенту, учитывая, что этим пациентом являлась женщина с не свойственной мужчинам болезнью.

Вечерело. Солнце все ближе подходило к горизонту. Сотрудников больницы становилось всё меньше. И вот, остались лишь дежурные врачи и медсёстры. Взяв из подсобного помещения, спрятанные Савелием Осначем, краски с кистью и несколько листов бумаги, Герман направился к пациенту 233. Молодой психиатр протянул руки с предметами для творчества к грустно сидящей женщине и стал выжидать, пока она отреагирует. Пациентка с непонимающим взглядом приняла принесенные предметы и стала рисовать. Она начала рисовать под присмотром Германа Рица и продолжала несколько десятков минут пока плавным движением не отложила в сторону краски с кистью. Вытянув руку вперед, она отдала листок своему лечащему врачу. Риц взглянул на него и почувствовал бег маленьких мурашек по своей спине. На листе бумаги, что вызвал такую реакцию, была нарисована дверь, та самая дверь, что, видимо, уже ждала Германа.

В эту минуту пол второго этажа стал нагреваться и обжигать ноги юного врача. Этаж заполнился теплом. Лучи закатного солнца просвечивали легкий и объемный пар, напоминающий кучевые облака.

Риц посмотрел на пол, затем на свои ноги и вдаль, туда, где снова появилась дверь. Она ждала странника, напоминая о себе.

Юный врач забрал у женщины с инволюционной депрессией краски с кистью, все рисунки и пустые листы. Откинув их в сторону, надеясь на их незаметность, он пошёл на встречу к новым приключениям, не понимая уже, рад он этому или глубоко сочувствует самому себе.

Проходя мимо нового пациента, принявшего на себе яркие признаки параноидного расстройства личности, Герман заметил, что тот не спит и здраво стоит у своей двери. Взгляд нового пациента был надменным, эгоистичным. В руках он сжимал и прокручивал кусок ткани от своей одежды, сдерживая свои мысли и слова. Он явно хотел что-то заявить, но предпочёл на этот раз промолчать, дабы насладиться зрелищем и муками врача.

В этот момент Риц понял, что новый пациент сильно напоминает ему его знакомого, что много лет назад считался ему одноклассником. Но, зная имя и фамилию «эгоиста», Риц отогнал идею прежнего знакомства с этой личностью.

Временно махнув рукой на своего пациента, эгоистично смотрящего в след юному врачу, Герман, наш милый друг, вошёл в комнату. Стул со сломанной ножкой всё так же стоял в центре комнаты, а поврежденные стены всё так же нагоняли тоску и страх, что с посещением последнего угла приобрел постоянный характер и особенно сильно проявлялся в темных помещениях и пространствах.

Черное, шевелящееся и растущее пятно, начало поглощать третий угол комнаты. Риц прикоснулся к углу и исчез из человеческого мира. В ту же секунду комната опустела, и её волею юный психиатр был заброшен в мир эгоизма.

Мир эгоизма предстал перед Германом хмурым местом, что напоминало старый, умирающий район, наполненный разваливающимися двухэтажными многоквартирными каменными домами. Весь мир был поглощён тёмными тонами, ведь тучи нависли над этим местом, преобразуя свет во тьму. В небе кружили полупрозрачные чёрные чайки, которым важнее всего в жизни было набить собственные желудки едой. Даже если едой станет бездыханное тело другой птицы. Вместо круглого солнца, лучами проходящего через полупрозрачные тела чаек, позвоночник и кишки которых были отчетливо видны, среди серой пелены холодом светила четырехконечная звезда. Свет от этой звезды падал на скалы, окружившие по периметру мир эгоизма. Они были повсюду. С каждой стороны. Разные: высокие и низкие, заостренные и уже сточенные водой и ветром, они защищали другие миры от мрака здешних мест.

Земля была полностью занята лужами и грязью, что сменялись пожухлой темно-зеленной стоптанной травой. От влаги и холода здесь плохо распускалась листва на деревьях, и они стояли почти полностью оголив стволы.

Риц заметил, что вышеупомянутые двухэтажные многоквартирные каменные дома были выстроены странным образом. Подобно кирпичикам колодца, дома выстраивались вокруг центра, внутри которого была пока ещё неизвестная пустота.

Понимая, что нет другого выхода, Герман начал пробираться к центру местности, проходя через закоулки, образованные разваливающимися домами. Тропинки были усыпаны кусками металлических изделий и оторванными металлическими трубами. Брошенные каменные ограждения, перекрывавшие путь, вели по своим правилам странника к нужному месту.

Неожиданно, Риц услышал шаги справа от себя в нескольких метрах, и, повернув голову, заметил человеческий силуэт, быстро пробирающийся к центру, к той самой неизведанной пустоте.

Герман ускорил шаг и пустился преследовать незнакомца. Быстрее и быстрее пробегая по лужам и пачкая ноги, Риц вышел к тому месту, что было эпицентром мира эгоизма.

Теперь путник стоял среди выстроенных вокруг домов, за крышами которых виднелись огромные острые скалы. Оказалось, что пустота образованного домами колодца была заполнена площадкой с детской высокой горкой и заостренной башней-козырьком. Площадку заполняло множество людей. Они прибывали сюда, выходя из-за углов и закоулков домов, враждебно поглядывая друг на друга.

Люди, что стояли у самой горки, начали взбираться по ней, толкая своих, как оказалось, соперников. Пытаясь быстрее остальных подняться на вершину, они теряли лицо достойное уважения. Каждый стремился стать царем собственной горы под названием жизнь, сталкивая всех на своём пути ради собственных желаний и пренебрегая чувствами других. Для них есть только они сами, идеализированные собственными глазами.

Добравшись до вершины горы, став её «царём», у победителя есть лишь секунды до того, как он будет свержен другими участниками бессмысленной эгоистичной гонки. И так продолжается пока растет число людей, приходящих с разных углов этого мира. Число участников игры множится. Их уже невозможно было сосчитать. Все испытывали попытку подняться, столкнуть другого, стать лучшим, стать победителем, исполнив своё желание. Горки не было видно из под вскарабкивающихся по ней бездушных эгоистичных людей. Казалось, что скоро они начнут поедать друг друга, дабы сократить свою численность. Но нет. Пришёл момент, который повторяется вновь и вновь, когда эгоизм достигает своего пика.

Из всех углов и закоулков стали появляться металлические трубы, изделия и каменные ограждения, что, пролетая над землёй, сбивали и убивали здешних людей. Куски их тел разбрасывало по всей площади, засеивая начало нового этапа.

Герман упал на землю, дабы не стать жертвой обезумевших развалин. Укрыв голову руками, он продолжал наблюдать за происходящим.

Всё, что прилетало из мира, вместе с человеческими останками разбившихся об развалины людей, потоками заполонило пространство, создавая вихрь. Мусор и части человеческих тел стали группироваться в нечто живое, огромных масштабов. Это нечто напоминало гигантское существо, из которого торчали железная арматура, куски бетона и багровые останки.

Монстр, окрепнув за счет человеческого эгоизма, стоял возле горки и наблюдал, как оставшиеся живыми люди продолжают соперничество за статус «царя горы». Но вдруг, он заметил лежащего и дышащего на земле юного странника, что руками прикрывал свою темноволосую голову.

– Встань. – Протяжно и громко, порождая эхо, сказал Монстр. – Я хочу взглянуть на тебя!

Герман повиновался. Встав на ноги и отряхнув свое тело от пыли и травы, он посмотрел на формирующиеся глаза монстра. Тот наклонился и заговорил:

– Что ты хочешь?

Герман удивился вопросу.

– Я хочу выбраться отсюда. Не зачтите за оскорбление, но этот мир слишком… не знаю, пропитан человеческим эгоизмом. Это заставляет меня чувствовать разгорающееся желание отдалиться от всех. Люди тут потерянные. Они потерялись в эгоизме и не могут найти других людей или другие свои стороны. Одногранно тут, однако.

– Ты хочешь выбраться отсюда? А если я скажу тебе, что это невозможно? Если скажу, что эгоизм всегда был и будет неотъемлемой частью человека и всего того, к чему он прикасается? Куда бы ты ни пошёл, эгоизм найдет тебя там. И виной тому будешь ты сам. Ведь ты человек.

– Не каждый человек основывает свое поведение на личных интересах, забывая про доброту, взаимопомощь и поддержку. – Герман разгорячился. Его задевала мысль о том, что сам он может быть эгоистом.

– Ты говоришь то, во что не верят твои же сородичи с твоего же мира. Да, я монстр. Да, живу и работаю тут. Но я не глухой, мне не присуще слепота, и я знаю, что люди думают об эгоизме. И знаю, как поступают. Разве, ты не из того мира, где действует даже теория рационального выбора, что применяют не только на уровне отдельного человека, но и на уровне политики? Ну давай же, Герман. Вспомни. Ты же образованный человек.

– Да, я понимаю, о чём ты говоришь. – И Герман посмотрел на землю, подняв левую бровь и опустив правую. Он не злился, он разочаровывался. – Теория есть. И по ней, каждый человек в жизни принимает решение исходя из личных интересов. И каждый стремится получить максимум из возможного. И да, пренебрегая интересами других. При этом, вы забываете про другие теории. А у нас, в мире людей, их много. И одна теория, объясняющая эгоизм, не может перекрыть остальные.

– Тогда, что ты скажешь на то, как я выгляжу?

Герман не понял вопроса монстра и переспросил.

– Как вы выглядите?

– Да. Видишь, из чего я состою? – подобно старому и ворчливому старику проговаривал Монстр. – Я состою из того, чего добивается человек своими эгоистичными поступками: из разрушений, грязи и гибели людей. Мой вид настолько мерзок, насколько мерзко ваше поведение.

– Из гибели… Почему? Как эгоизм может привести к гибели?

– Почему? Да потому что эгоизм человека может приводить к жертвам. К примеру, если коррупционер из власти забирает крупную часть денег, выделенных на строительство моста, который через короткое время после торжественного открытия падает вместе с людьми. И вот, эгоист, жадностью погубивший в себе человечность, своим поступком лишает людей жизней. И таковых примеров в вашем мире множество! – Поднялся ветер, что дул порывами изо рта монстра. – И не обязательно эти примеры искать во власти или политике. Падающий на землю старик, почувствовавший сердечную боль, сокрушившую его, не получает от проходящих мимо помощи. Все бегут от него, думая и желая думать, что он не нуждается в них. Все бегут, думая о себе. Думая о своей жизни, не пытаясь спасти умирающего старика. Неужели этих примеров тебе мало, Герман Риц, чтобы понять, как сокрушителен эгоизм в руках человека? Честно, нам – монстрам, не нужно ничего делать для того, чтобы уничтожить вас, ведь вы сами с этим справляетесь. Нам же остается только добиваться гармонии.

– Примеры твои, конечно, красочны и убедительны. Но одновременно с этим они полностью игнорируют те случаи, когда всё происходит иначе, когда люди, забывая о собственной жизни, рискуют собой ради других. И, видимо, как раз это приводит к балансу в нашем мире. Тут, в мире, где есть только эгоизм, да, нужен ты, нужен тот, кто принесет в мир баланс, избавит его от лишнего эгоизма.

Монстр замолчал. Он стоял и долго думал. И лишь голос Германа, который всё это время, потраченное монстром на раздумья, «разбудил» его.

– Герман Риц, ты веришь в то, что ты говоришь. Ты говоришь здраво и ты говоришь от лица таких же, как ты сам. Я не буду более настаивать на своем. Не буду спорить. Но я попрошу тебя лишь об одном: уйди. Уйди из этого мира и больше не возвращайся! И никогда, слышишь? Никогда! Не пытайся обмануть меня и таких же, как я. Однажды ты поймёшь, почему. А пока – уходи.

– Поверь, я бы ушёл, но я не знаю, как это сделать.

– Посмотри на горку. На всех этих людей. Тебе придётся к ним присоединиться. Стань «царём» этой горы, и путь откроется тебе. – На этих словах монстр обернулся в поток из кусков развалин и человеческих тел, что по ветру растворился вдали, подобно реке в океане.

Герман выдохнул, сжал руки и ягодицы, и направился к горке, что на вершине таила не только башню-козырек, но и титул «царя».

Принимая свою судьбу, Герман двинулся в бушующую эгоизмом человеческую игру. Горка стояла в метрах пятнадцати, но даже столь небольшое расстояние показалось юному путнику большим путешествие с огромным тяжелейшим рюкзаком на спине, прибивающим к земле. С неба падал птичий помёт. Прозрачные чайки кружили над горкой, опустошая свои черные видные человеческим взором желудки для новой партии человеческих останков. Черные как пуговицы их глаза, блестели от холодного света звезды.

Разбавляя лужи и помёт, заморосил дождь. Его мелкие капли, создавая противные ощущения, падали на лицо психиатра, заставляя его морщиться. Вода размочила землю, от чего та набухла еще больше и превратилась в нечто напоминающее коровий навоз, гладко улегшийся в тридцатисантиметровый слой. Земля хлюпала и засасывала ноги путника. Шаги его делались медленно, а следы оставались надолго, заполняемые водой. В конечном счете, земля поглотила правую ногу Рица практически до колена.

Не хватало свойственного для коровьего навоза запаха, чтобы Риц ощутил себя в коровнике. Герман принялся вытаскивать свою нижнюю конечность, всячески дергая и пропихивая ее к свободе. И вот, он достал ее, к счастью, с обувью, не оставив зловещей черной массе никакого сладкого напоминания о своем присутствии в этом мире. В сию же минуту, спиной отшатываясь от места провала, Риц оказался на твердой поверхности. На этом твердом острове стояла грязная, высокая, могучая и сложно переплетенная горка.

Герман, промокнув, испачкавшись грязью и отходами переработки жизнедеятельности птиц, преисполнившись чувством ожидаемой свободы, взялся руками за железную, мокрую, покрытую серыми каплями дождя перегородку, и начал ползти вверх. Ползти всё выше и выше, иногда соскальзывая своими грязными ботинками с выступов и мелких ступенек промокшего древесно-железного сооружения. С каждым подъемом, даже незначительным, мироощущение Германа менялось. В его ушах будто встали пробки, звуки перестали проникать в сознание, а картинка перед глазами помутнела по краям, предоставляя взору лишь гору и её вершину под козырьком.

Взгляд юного врача становился прозрачнее, все больше напоминая стекло. Опьяненный бурным кипением страстей и своим стремлением добраться до вершины, он стал забывать о других людях и даже о своей истинной цели.

Тем временем соперники прибывали. Некоторые вновь прибывшие обгоняли Германа и применяли разные способы избавиться от него.

Так, в очередной раз уворачиваясь от летящего сверху молотка, явно скинутого соперником в целях устранения конкурентов, Герман посмотрел вниз. Там, у подножья горки, по земле бегало невиданное раннее Рицом существо. Маленький коричнево-красный, покрытый грязью монстр, напоминающий жирную свинью, бегал на задних лапах и имел свисающее пузо и висящие груди. Изо рта торчало два коротких клыка, морда его была сплющена, а на голове виднелись стоячие уши с торчащими из них волосами. Жадный жирный свин, желавший легко заработать. Он обшаривал карманы погибших, издавая мерзкий писклявый смех, напоминающий скрип. Герман резко оторвал свой взор от мелкого монстра, когда мимо падал человек. Он схватил его и машинально забросил на ближайший выступ горки. Благодаря этому поступку, в глаза юного психиатра растворилась стеклянная пелена.

Герман Риц понял, что по мере продвижения по горке в мире эгоизма, глаза людей становятся стеклянными от затуманивания рассудка, потери здравого смысла, человеческого лица. Царь, тот самый игрок, победивший других, становится на вершине с полностью стеклянными глазами. Объективизм уступает субъективизму, и человек не видит происходящего – других людей, своего безумия.

Поэтому дальше Герман принимает решение, подниматься по горке, спасая падающих игроков. Он продолжил путь, обещая себе не трогать со злыми намерениями других участников этой схватки.

Путник пытался уворачиваться от своих соперников или ловить их, видя, что в обратном случае, их судьбой станет превращение в кровавую лепешку. Герман ловил игроков, поднимал или забрасывал их к какой-либо части горы. Он пытался не останавливаться, ведь из-за спасения неблагодарных эгоистов, он мог получить в лучшем случае по лицу.

Лишенный благодарности, но перенасытившийся пенками и угрозами, путник всё таки победил. Герман стал царем горы.

Победа принесла ему не радость, не гордость за себя, а лишь вид. Вид? Вид на толпу из сотен ослепленных людей, прорывающихся к вершине с жаждой достижения цели – получения мнимой власти, мнимого статуса. Герман стал осматриваться, понимая, что попал в ловушку. Казалось, монстр обманул его, ловким образам затащив в эту схватку, игру, в этот поток эгоизма. Но вдруг, развернувшись на сто восемьдесят градусов, Риц увидел тропинку, ведущую в скалы. Единственную дорогу из этого места в неизвестное нечто другое.

И поднялся ветер. Чайки закружились над площадкой пуще прежнего. Тела их показывали бурлящие от голода желудки.

Глыбы камней, железная арматура и бетонные перегородки взбушевались и начали нестись по просторам этого мира, сбивая местных людей и разбивая их хрупкие телка, как фарфор. Пролетающий вблизи Рица булыжник, сбил подкравшегося соперника, уже готовящегося столкнуть путника с высоты. Герман наклонился, обернувшись на разлетающиеся куски тела подкравшегося человека, и раскрыл свои глаза так, как не раскрывал никогда.

Когда бушующий ураган из потока тел, бетона, камней и железа стих, Монстр предстал перед Германом.

– Почему я не мог увидеть эту дорогу, забравшись, к примеру, на дом? Почему нужно было принимать в этом безумии участие? – спросил Герман у монстра.

– Потому что ее видно только с этого места. Только с этой вершины этой горы.

– Почему тогда другие не уходят?

– Они не видят дорогу, не видят свое спасение из этого мира. – Продолжил разъяснения Монстр. – Они видят только желания, борьбу и цель стать лучшим, несмотря ни на что.

– Получается, они бы могли уйти, но… не могут. А если я пойду по этой дороге, я выйду из этого мира?

– Герман, ты можешь попытаться это сделать, но я не могу гарантировать тебе возвращение в твой человеческий мир. Ведь, всё зависит от тебя и того, что тебя ждёт на пути.

На этих словах Монстр растворился в ветре. И вот, осталась горка и стоящий на её вершине Герман Риц, юный психиатр, путник и уставший душевно человек. Внизу же было несколько уцелевших людей, множество остатков и питающихся плотью мерзкие чайки.

Герман спустился вниз, не дожидаясь прихода новых игроков, и пошёл к тропинке, идущей через горы.

На пути к тропе, психиатра охватили мысли.

«Не каждый «царь жизни» является эгоистом, но каждый эгоист хотел бы стать «царем». Кажется, вся его жизнь состоит в идеализации себя и своих способностей. Каждое движение эгоиста наполнено самолюбием, самовосхищением и пренебрежением чувствами других людей. Опьяняющая мысль превосходства застекляет взор, превращая мир вокруг в механизмы удовлетворения собственных потребностей. Наверное, каждый встречался в своей жизни с такими людьми, быть может, кому-то было дано проклятие полюбить такого человека, а кто-то может и является этим самым эгоистом».

Глава 3. Самолюбие

«Самовлюбленные люди – лживые люди, научившиеся хорошо изворачиваться в жизни и использовать свои положительные качества, просто не замечая плохих. Такие дураки, не более, могли бы быть хорошей задницей сине-красного оттенка африканского бабуина. И я бы с радостью привел их в такое состояние, но не имею на то способностей, ведь оцениваю себя здраво. Именно здравость мысли, самокритика, объективность помогают сдержать чрезмерное себялюбие. Эти же компоненты совместно с социальными нормами, воспитанием и образованием придают человеку человеческое лицо, отводя подальше от первобытных простейших потребностей по типу безрассудного размножения»

Обычная тропа, пронизывающая обычные скалы. Ничего, кроме обычности, если бы не четырехконечная звезда и полумрак во все времена года и во все часы дня. Герман ощутил, что ветер, дующий в лицо, стал холодным, как каша в школьной столовой, которую повариха специально поставила под окно студеным зимним утром. Захотелось есть. Даже эта каша, которая, скорее всего, была обычной манкой, вызывала бурную реакцию в желудке психиатра. Кричащие чайки над головой в это время будто посмеивались, считая, что путник стоит на грани и готов «подняться в развитии» до их уровня.

Позабыв о голоде, о холодном ветре, тьме, пытаясь не замечать каменное окружение, напоминающее тюрьму страшных прошлых снов, Герман пошел вперед. А разве был у него выбор? Конечно был! Остаться тут и ловить чаек голыми руками для дальнейшего приготовления в лучших традициях средневековой голодной и покрытой болезнями Европы. Нет уж! Уж лучше смерть и неизвестность впереди.

Свет от четырехконечной звезды проникал в пространство между скалами плохо. Было темно, тихо и очень неуютно. Вдруг, Риц услышал шорох, топот маленьких ног и детский смех, знакомый детский смех. Он остановился, прислушался и не поверил самому себе. Но он ждал, он ждал и надеялся, стоя на месте, что приближающийся смеющийся человек – не тот, о ком он подумал. Прошло пару секунд, смех стал громче, звуки доносились откуда-то совсем не далеко, появилась тень. Тень! И из-за угла вышел мальчик, кружащийся вокруг себя и ловящий маленькими ручками восьмилетнего человечка воображаемую бабочку. Черноволосый, задорный, в коричневых до колен шортах и милой слегка измятой рубашке, мальчик не замечал Германа. Молча, будто посылая невидимые волны, мысли, он звал Рица. А Риц стоял, смотрел и не понимал, как такое может быть. Как мальчик, которого нет вот уже более десяти лет, сейчас играет перед ним и смеется? Как маленький Герман оказался тут перед взрослым Германом Рицом? Да, да, да! Этот мальчик, этот черноволосый мальчишка – наш юный психиатр, но в гораздо более юном возрасте.

«Я!» подумал Герман. И продолжал стоять, выпучивая глаза, которые, быть может, через пару секунд в таком состоянии, выпали бы из головы, подобно глазам уставшего от жизни мопса.

Придя в себя, Герман стал приглядываться к игравшемуся себе. Мальчик продолжал не замечать взрослого Рица, он продолжал играть и начал уходить. Смех стал отдаляться от ушей Германа Рица, и он принялся идти за собой. Идти туда, куда вел его он же сам в восьмилетнем возрасте.

Мальчишка шел впереди, иногда подпрыгивая и часто смеясь. Взрослый путник почти бесшумно шел сзади.

Света становилось больше, он становился теплее и ярче. Герман моргнул и не увидел больше перед собой мальчишку. На смену мальчишке появился цирковой красный шатер огромных размеров. Высокий, в диаметре больше пятнадцати метров, он ярко красными и оранжевыми красками разгонял тоску этого мира.