Время собирать камни

Мы перешли на другую сторону.

И продолжили своё восхождение, только уже вниз по склону, туда, где виднелась вдали безмятежная гладь какого-то неизвестного нам ещё лепрозория наших душ. Рассадника гедонизма, его колыбели и прародителя. В том бесстрашном смысле не просто получения удовольствия от чего-либо, а растворения в нём. Где тебя как личности уже не существует, ты сливаешься со всей этой первозданной красотой, которая пронизывает тебя насквозь, струится из глаз, ушей и твоего рта невыразимым предчувствием надвигающегося катарсиса. Ты, не задумываясь, ныряешь с головой в только для тебя приготовленную смесь из первобытных инстинктов, бессмертных прообразов и вселенской любви. И с замиранием сердца выпускаешь последние оставшиеся в твоих лёгких пузырьки воздуха.

– Фрилав! – послышался мне отчаянный возглас одной из наших спутниц, –когда уже будет фрилав?

– Что, прости? – переспросил я, – Какой ещё фрилав?

– Причём тут фрилав? – вспылила та. – Привал, говорю, когда будет? Привал!

Будто я ей в душу наплевал.

– Уже скоро, – своим тихим голосом потушил разгорающийся огонь наш гид, – до озера, что виднеется внизу, спустимся, и на его берегу заночуем. Потерпите немного, други мои.

Молчаливым согласием своим сопроводили мы слова Акеллы, пристально вглядываясь в обещанную нам обетованную землю. В то время как густой туман, или, может, это были облака, спускавшиеся следом с гор, отрезали нам путь к отступлению. Казалось, они пожирали пространство, оставленное нами позади, пытаясь догнать и слопать нас тоже. Но мы были настроены решительно, к тому же, крутизна склона подталкивала к постоянному ускорению. Единственно мы не учли, что в этих местах водятся хищники пострашнее и поковарней. За буквально немного до нужного места нас настигла темнота ночи, поглотив собой и туман, и вид на озеро, и нас всех. Как в чреве огромного зверя, пробивали мы себе оставшуюся дорогу лучами карманных фонарей, перепрыгивая заболоченные подступы к сухой земле. Где можно было бы наконец-то разбить палатки и упасть, без всяких заискиваний. Просто упасть и уснуть. Слишком уж много было пережито и осознано за этот нескончаемо долгий день.

Время собирать камни.

Проснулся я с первыми петухами. А точнее, под звонкие вопли какого-то петушары, разгоняющего своими воплями безмятежный сон отдыхающих.

Из-за наглухо застёгнутой палатки и натянутого до макушки спальника я не мог разобрать посыла этой ранней птахи. Будто моя голова была погружена под воду, и я мог слышать лишь общий фон и тон его речи. Но этого оказалось достаточно, чтобы разбудить во мне желание выключить этот несанкционированный будильник. Медленно, но верно я размотал свой кокон из спальника, куртки и покрывала, расстегнул палатку и уже было приготовился занести свой карающий меч, как вдруг бескомпромиссно осознал, чем были вызваны разбудившие меня вопли.

– Это же просто потрясающе! Посмотри, какое великолепие!–Теперь отчётливо слышал я слова Вячеслава, который бегал вокруг нашего палаточного лагеря и никак не мог насытиться открывшимся перед его взором пейзажем. Я и сам остолбенел и некоторое время даже боялся пошевелиться. Чтобы, не дай бог, всё это не исчезло, не оказалось сном или миражом. Такой идеальной красоты природы мне никогда в жизни не доводилось видеть вживую. Это было настолько масштабно, эпично и одновременно легковесно и просто, что оставалось лишь пополнить ряды петушар, примкнув к соло Вячеслава. Таким незатейливым способом, спустя время, наш теперь уже дуэт с ним разросся сначала до квартета, а, немного погодя, дорос и до полноценного хора. Равнодушными открывшаяся с пришествием утра картина не оставила никого. Слишком уж грандиозный был замысел у творца, что изваял всё это, никак не вмещавшееся в умы обычных обывателей. Мы как могли утрамбовывали снизошедшее великолепие в наше сознание, расширяя его тем самым, разнашивая. Оно явно оказалось нам крайне мало в тот момент.

Правда, этот процесс совсем не причинял боли или дискомфорта, а, наоборот, лишь эйфорией и безбрежной радостью переполнял наши души. Отчего держать эмоции в себе было совершено невозможно. Наш хор не смолкал ни на минуту, пока весь заполнявший внутренние пустоты воздух не вышел наружу. Теперь стало уже попроще, с освобождением резервуаров от отработанного материала. Теперь красота и гармония плавно, без давления могли разливаться по нашим телам. Что они, собственно, и сделали, принося с собой умиротворение и покой. Постепенно наш хор совсем затих, лишь где-то ещё под деревом еле слышно попискивал Лёха, а с другого конца поляны доносилось фырканье Никиты, отдавшегося на растерзание отжиманиям. Нам не осталось ничего. Такой неуловимый момент, мгновение простых потерь, жившее само по себе без лежащих поперёк вечности надменных фраз, без нити повествования и скрытого смысла. Лишь умиротворение и покой. Ворваться в которые осмелился лишь один неизвестный нам доселе персонаж, так стремительно и своенравно появившийся из голубовато- золотистой дымки утреннего тумана. Это был Монах – отшельник на стареньком велосипеде марки ЗИС в футболке под развевающейся от ветра накидкой с надписью «Бэтмен–амбассадор капитализма». То, что это был именно монах и именно отшельник, мы, конечно, узнали не сразу, а только после закадрового голоса Акеллы, сопровождавшего его неожиданное появление. Которое, кстати, ничуть не помешало нам насладиться моментом слияния с вечностью, а даже наоборот, как-то усилив его, наглядно проиллюстрировав, что ли.

Длинная медная борода, покрывавшая лицо этого монаха, явно утаивала его истинный возраст. А то, что я издалека принял за накидку, оказалось старым халатом трудовика. Когда он подъехал к нам и слез со своего железного коня, я заметил наготу его босых ног. «Как же это он не замёрз без обуви?»–думал я про себя, одновременно пытаясь понять, увидел ли ещё кто-нибудь эту его отличительную особенность. Хотя не обратить на это внимание было однозначно невозможно. А с другой стороны – ведь нет ничего невозможного. И даже то, что мокрая от росы трава не могла щекотать мне пятки, пока я приближался к опешившей от моего появления публике, скорее неоспоримый факт, нежели беспочвенный вымысел.

– Давно ли вы делали что-то просто так?

Скрежет времени под ногти всё больней, всесильный властелин и розовый пластилин, эпитафия и дезоморфин. Вопросы без ответа, жизнь на паузе. Перемотка или репит? Когда горло уже хрипит. С задних рядов не слышно, но к выходу ближе. Можно было хоть раз потратиться. Зависть белится, а стыд красится. Был бы смысл – мы могли бы справиться. А теперь пойди, поймай! Куда уж теперь! Было всё проще шестьдесят одно слово назад, ты уж поверь, если считать предлоги. Но так хочется предлоги не считать… Так давно ли вы делали что-то просто так!?

– А вообще Слова – убийцы диалога, развратники смысла, если вы не знали.

В связи с чем у меня другой вопрос. Вы видели когда-нибудь золотую антилопу, гоняющуюся за призрачным счастьем? По дороге без ям, без лежачих поперёк вечности надменных фраз, без нити повествования, в конце концов. Но ведь это не значит, что её не существует, если вы не видели. Знак равенства может быть лишь параллельными прямыми, упавшими от усталости. Я и сам уже, наверняка, сдался бы на милость посредственности, если бы не одно быстрорастворимое быль «но»! Я видел. Когда ангелы играли мимо нот, тихонько подкрался и попал в такт. Пусть случайно, но попал же! Пахлава ради похвалы. А ты знаешь, что там все равны, как если б шёл дождь проливной четвёртый год подряд, ну или если бы не помнил, какой у тебя ряд. Какое под солнцем место. Не могу я теперь без бессмысленных кровопотерь. Без души подтёков на лице, ржавый воздух глотая любви чистейшей вместо. Потом навзрыд. Да хрен вы угадали! Не вижу смысла портить дорогой прикид. Он пригодится, чтобы в нём мечты мои похоронили. А я в чём Мамка родила на зависть утренним богам под тихий шёпот синевы свои слова все вам отдам!

Ходите только туда, куда можете дойти босиком, друзья мои. Ведь бездна – она Одна на всех. Без разочарования в простых ответах, с тусклым лампы поблёкшим светом. С, зачем-то, неосознанно вычисленным дискриминантом. В ватных штанах и замшевых туфлях на босу ногу. Так всегда бывает, когда путаешь путь и дорогу. Спрятавшись в делах своих особенно важных на исходе дней, таких же бессмысленно отважных. Просто так и не скажешь, чему равен катет пирамиды Маслоу. Молчишь? Молчишь на языке родном, а в спину уже кто-то неистово кричит Hello! Ну, а теперь за нас тайком внесли аванс, под звуки марша кто-то выше, кто-то старше, два фото (профиль и анфас), бельё, по жилам кровь и реверанс. Никто не в силах, только лишь в мечтах пока впотьмах блуждает одиноко даль. Одна на всех –без крыши и без дна…

– Забавно, да? И пусть ощущение любви двигает вашими губами, подобно ветру, шевелящему спелые колосья в середине июля. Сейчас же июль?

Вездесущий и богоизбранный, с открытой пастью стремящийся к вечной власти, такой почтенный и незамысловатый народ: «Ловите, скорее ловите! Он сбежал, он вырвался, выскользнул из цепких лап, ничтожный тип, бездушный раб этот урод. Он видел, что не должен, что никому и никогда. Где он теперь? Ищите! Ибо да воздастся ищущим, будь ты праведным работягой или обычным нищим, а может, даже вершителем судеб, ложью изо рта брызжущим».

Пот со лба – стыки плёнки, потерянный счастья миг, неосторожно предсказанный, не награждённый ты им, а наказанный. Ищем дальше материи тонкие с дрожью в руках: опять стыки плёнки.

Хлеба и зрелищ в отместку на песни души чрезмерно уж звонкие. Вино в её раны вливая, ты верил, что этот урод – ну точно не ты, на месте двухтысячелетней вражды пепелищ мечты свои томно сжигая.

Не бывает праведным гнев, и агнцев не сулит перемен алая кровь. Есть только одна аксиома для всех: ей славное имя навеки – Любовь!

– Мы внебрачные дети новой эры, и Нам не осталось ничего.

Неуловимые моменты, мгновения простых потерь живут сами по себе. Если не мне, то самому себе поверь. А, впрочем, ладно. Пустое это: выпей яд и сдёрни крест! В руках цветы, в лицо борей и сердце, сердце щемит анапест. Уж хоть бы поскорей слеза, за ней струя, потом ручей, моря, и я совсем ничей. И ты со мной, покуда летней стужей будет зимний зной, покуда мысли талоюводой и мы в безлунной тишине ночной. Лови его, но только, только не поймай. Всю жизнь лови, всю жизнь и пой. Твой May!