И потекла река времени вспять…

– Дедушка, а это ты про себя рассказывал? Эти сказки?

– Эти сказки в моей голове. И последняя не совсем сказка. Вижу её во снах постоянно. Там же подсказки слышу. Когда худо стало, про грибы во сне увидел, вроде как мой дед мне сказал, как ими позвать человека. Попробовал, не знал, что получится. А потом почувствовал, что кто-то идет по грибы. Вот ты и пришла. Совсем стар я стал, видно, помру скоро. Пришло время дар передать. Нельзя с ним уходить в мир иной. Передача сказки прекратиться, завет предков не будет исполнен. Некому мне передать было, а ты пришла, вижу, душа чистая, светлая, сразу почувствовал, что сможешь принять дар, сможешь вместить. Теперь сказка в тебе живет. В нужное время вспомнишь каждое слово. Осталось научить тебя кличу да и предостеречь. За этим даром охотятся. Когда клич крикнешь, пространство меняться начнет, время вспять потечет, увидишь это воочию, как реку стеклянную. Если заранее проторишь в уме дорожку, по ней пойдешь. Если клич будет внезапным, куда занесет и кем будешь, того не будешь знать и себя прежнюю помнить. Если клич не получится, то станешь заметной из-за выплеска силы. Начнут искать. Клич нельзя раскрывать чужим. Сила в нем страшная. Если достанется недобрым людям, то весь род людской погубить могут, или поработить. А время придет, как у меня, сила сама тебе подскажет, кому дар передать, сама притянет к тебе правильного человека, поймешь безошибочно, что это он.

– Ну что, готова? Пойдем, покличем? Чей клич выберешь, той силой и будешь работать. Я знаю несколько, тебе под силу будет один. Выбирай.

Старик вышел из землянки и встал посередине ровной круглой площадки. Он раскрыл руки и заклекотал вороном. Клекот зычно разнесся по округе. Ей показалось, что день сменился сумерками, потемнело в глазах, верхушки деревьев в отдалении стали раскачиваться и гнуться, словно от сильного ветра. По земле пошла дрожь. Все предметы вокруг потеряли твердость очертаний, стали зыбиться, небо превратилось в стеклянную реку и стало медленно втягиваться в огромную воронку, в центре которой стояло то, что уже не было стариком: это был громадный черный ворон. Она опустила взгляд на свои ноги и увидела, что вместо её босых ног в землю упираются крупные птичьи ноги в перьях. Более подробно всё разглядеть ей мешал массивный клюв. И тут её ноги подкосились, и она потеряла сознание и разум.

Когда очнулась, все вокруг было прежним.

«Второй раз я не выдержу. Я либо умру, либо сойду с ума», – сказала она себе.

– Что ты видела?

– Я видела себя вороном. Я была вороном, у меня был клюв.

– Ну что ж, сила выбрала за тебя. Ворон так ворон. Смотри на меня. Вытяни шею, представь, что ты ворон. У тебя перья, птичьи ноги, клюв. Клекотни. У тебя нет зубов, только язык и клюв. Повторяй всё за мной.

И опять перед ней стоял огромных размеров ворон, он разевал клюв, она видела извивающийся черный язычок, ворон косил на неё круглым глазом и не каркал, а страшно клекотал. Она вытянула шею и попыталась пошевелить языком: «кар, кар», – нет, не получалось. Тут ворон издал громкий клекот прямо ей в лицо, и она почувствовала, как у неё вырос клюв. Она попробовала еще раз и издала клекот. Он получился гортанный: «каааар». Она набрала больше воздуху и выпятила грудь: «каааар», – и услышала, как какое-то крупное животное в страхе ломанулось через чащу подальше от этого места. «Кааааар», – и стали стираться грани и небо закручиваться в большую стеклянную спираль.

– На сегодня хватит, – сказал старик, опять приняв своё обличье.

Войти в свой прежний облик оказалось не так-то просто. Первым у неё пропал клюв, хотя ощущение отсутствия зубов её преследовало несколько часов, но вот перья, а особенно птичьи ноги, ну никак не хотели уходить.

– На, съешь шоколадку, полегчает, – старик протянул ей коричневый квадратик чего-то на первый взгляд несъедобного. Она до этого из сладкого пробовала только сахар.

– Что это такое, дедушка?

– Шоколад, сладкий и горький одновременно. У парашютиста нашел в сумке. Разбился не так давно, рядышком. Ночью на сук на дереве налетел. В форме странной, не нашей. Похоронил по-христиански. Припасы с ним были, оставил себе. Мертвому, поди, не понадобятся.

Приближались морозы. Лес становился прозрачнее, листва опадала. Полетели гуси на юг. По утрам всё покрывалось толстым слоем инея. Редко выпадали теплые денечки. Сказки закончились. Ей легко стало даваться превращение в ворона: стоило только вытянуть шею, представить, как у неё отрастает клюв, как она тут же превращалась в ворона. Была, правда, одна штука, что ей помогала. Она делала круглыми глаза, таращила какое-то время, вращая ими по часовой стрелке, и сразу начинал отрастать клюв.

Старик её предупредил, что клич надо готовить заранее. Продумать будущность, куда её перенесет воронка времени, в какой возраст, в какое время и кем она хотела бы быть. Чем подробнее, тем лучше, а то могут быть неожиданности. Особенно осторожной надо быть с людьми. Они тоже попадают под воздействие. Вернее, клич стягивает энергию присутствующих в один котел. За счет этой энергии и происходит метаморфоза энергии времени в воронку. Чем больше людей, тем сильнее воронка. При вовлечении большого скопления людей даже страшно подумать о последствиях.

– Но может быть и такое, что ты сможешь обнаружить, что не все люди попадают под воздействие клича. Есть исключения, есть такие люди, которые стоят, не меняясь. В виде светового столба. Если вдруг такое случится, если увидишь такое, то надо немедленно прервать клич и бежать со всех сил, скрываться и тут же искать возможности сделать новый клич. Уйти в другое место, стать другой, тогда не найдут. Кто эти люди, почему клич на них не действует, неизвестно. Они другой природы. Они опасны. Они нас ищут. Лучше нам их избегать.

Старик не знал ответа. Тот малец из последней печальной сказки и был он. Когда память ему вернулась, он обнаружил себя стариком с кожей, изрытой глубокими шрамами от ожогов, проработавшим более двадцати лет в глухом сибирском городке бухгалтером конторы. Остатки памяти тела бухгалтера быстро исчезали под напором новой памяти. Он увидел во сне, как дед рассказывает ему сказку. Он вспомнил все. Все сказки. Поскольку он совершил внезапный переход еще маленьким, то многого он не знал. А спросить было не у кого. Он не представлял, где искать свою семью, полагая, что их также разнесло по весям, всех в новом обличье и с новой памятью.

Осень закончилась внезапно, как и началась. Задули холодные ветра, выпал первый снег. Она простыла. Неделю провалялась на печи с температурой. Когда выздоровела, опять собралась в лес по первому снежку.

– Ты куда? – накинулась на неё мать.

– Пойду, валежника наберу, дров мало.

Тропинку замело снегом, но дорогу она хорошо знала и быстро помчалась к землянке. Прибежав на место, она обнаружила землянку пустой и холодной. Старик исчез, будто и не жил там вовсе.

Мама через полгода умерла от простуды и от навалившегося горя: на отца пришла похоронка прямо на лесную делянку. Мать в горе, возвращаясь из леса, попыталась перейти замерзшую речку и провалилась в полынью, которую так занесло снегом, что и не догадаться. Пока выбралась, пока мокрая дошла до дома, простудилась. Сгорела за две недели. Младших забрали в детдом. Такая же участь грозила и ей. Она не хотела никуда ехать, разлука с младшими и потеря родителей опустошили её жизнь. Она решила сделать клич: продумала, чего хочет, как учил её дед, пришла вечером в сельсовет, где был председатель да пара односельчан, и превратилась в ворона. Очнулась она в районном городке. Ей восемнадцать лет и она работает посудомойкой в привокзальной столовой. Поскольку это был её первый перенос, опыта вообразить себя другой не было, и она перенеслась в своем прежнем обличье, только чуть старше возрастом на пару лет. Однажды она увидела председателя своей деревни: тот сидел за столом, разгоряченный от стакана водки, и никуда не торопился. Она чуть было не наткнулась на него и спряталась в подсобке, выглядывая в щель, – боялась, что он её узнает, если увидит, ждала, когда уйдет, надо было убирать посуду в зале.

Боясь разоблачения, она решилась на второй клич. Тут она уже продумывала и внешность, и возраст, и место работы. Ей больше не хотелось работать в столовой. За полгода она насмотрелась на чистеньких секретарш, продавщиц и учительниц, иногда забегавших перекусить в столовой. Ей тоже захотелось чистой работы, ухоженных рук и прически. Клич она сделала прямо в столовой, вечером, когда остались заведующая, бухгалтер и пара командировочных, обсуждавших что-то друг с другом за бутылкой водки.

Она издала клич и обнаружила себя едущей в поезде в купе с новеньким паспортом на руках, с новой фамилией и именем. В сумочке у неё нашлось командировочное удостоверение экспедитора областного промторга. Она была при прическе, в строгом синем костюме и в китайском пальто. Через полгода она вышла замуж за старшего экспедитора. Человек он был по всем статьям положительный. Не пил, не курил. Врачи запретили. Прошел войну. Был изранен, имел инвалидность. При этом человеком был очень обходительным и трогательно за ней ухаживал. Дарил букетики ландышей и коробки с монпасье. Она не помнила о том, что у неё недавно было другое прошлое. И не подозревала о том, что знает о кличе. Спустя пять лет, мужу дали повышение и они переехали в Москву, жили сначала в большой коммуналке, пока муж не присмотрел домик в Подмосковье. У него была служебная машина, до работы было добираться быстро. А она не работала и вела домашнее хозяйство. Детей у них не было. Так они и прожили в мире и согласии двадцать лет. Через месяц после выхода на пенсию, не успели отметить его юбилей, у мужа зашевелился осколок возле сердца, который хоть иногда его и беспокоил, но как-то обходилось. Врачи уговорили его на операцию. После уже ей сказали, что сердце не выдержало. Так она осталась одна. Друзья и подруги постепенно кто умер, кто уехал, кто просто пропал. Началась перестройка. Денег едва хватало на оплату коммунальных, дом стоял на учете городского ЖКХ, на еду уже не оставалось. Добрые люди ей подсказали, что можно выхлопотать себе пенсию мужа, инвалида войны. И так начались её мытарства по сбору документов. Столкнулась она и с черствостью, и с насмешкой, и с пренебрежением. И вот сегодня этот спонтанный неподготовленный выход клича, да еще в самом ужасном, растрёпанном состоянии, поднявшим всю муть из глубин подсознания. Хорошо, хоть этот мужик попался, остановил, не дал довести до греха. И сразу вспомнилось всё: и детство, и старик, и переходы, и сказки – слово в слово. Живая картинка перед глазами, живое переживание, – бери да сказывай. Да только теперь она поняла, что в канве той сказки дар передается. С ним нельзя уйти, надо передать новому избраннику. Да некому вот передать, а груз всё тяжелее и тяжелее. Старость пришла, не может она больше клич контролировать. Раз так вышел спонтанно, видимо, дар старика просится на свободу. Сейчас немного успокоилась, вот и страх, что будут искать, прошел.

***

– Бабушка, бабушка, очнитесь. Вы задремали. Я вам чайку горячего заварила с ватрушкой.

На неё смотрели светло-серые глаза ангела, белокурой девушки, работницы сбербанка. Это она её встретила у двери. Глаза у девушки были участливыми, голос ласковый.

– Вы совсем выбились из сил. Попейте чайку. Не торопитесь. Отдохните. Вы где живете? Я вас провожу до дома.

Сразу вспомнились слова деда: «Для передачи дара человек сам появится, его притянет сила, не ошибешься».

«Да, это она», – старуха разглядывала девушку, которая весело хлопотала возле нее и все пыталась скормить ей ватрушку.

– И правда, что-то я совсем сегодня измоталась, ноги совсем не держут. Расклеилась, как старая калоша. Что поделаешь, старость – не радость. Я тут неподалеку живу. Я не откажусь от помощи, доченька, боюсь, сама не дойду. А я тебя отблагодарю, чайком со смородиной напою, да сказку расскажу. Хочешь послушать сказку?

АНТИПОДЫ

С севера надвигалась грозовая туча, сгущаясь и на глазах чернея, она несла с собой зловещее предзнаменование беды. Узкие кривые улочки когда-то шумного городка Монсегюр были пустынны. Все, кто мог двигаться, покинули свои дома и подались в дальние края поближе к границе, пытаясь сохранить свои жалкие пожитки и жизнь, за которую в наступившие времена не давали и ломаного гроша. В открытые ворота замка медленно, преодолевая крутизну подъема, втягивалась большая колонна людей, в основном, женщин, стариков и детей. Впереди колонны на крупных лошадях ехала дюжина закованных в латы рыцарей. Все в черных доспехах, в полном вооружении. Позади колонны, замыкая её, шел отряд пеших воинов в кольчугах и броне. Как только отряд вошел в ворота замка, впервые за последние пятьдесят лет ворота закрылись. Наглухо были заколочены тяжелые засовы, снаружи ворота ощетинились коваными пиками, вставленными в специальные отверстия. Замок приготовился к осаде.

На небольшой площади замка рыцари спешились. Только один, на крупном дестриэ вороной масти, слегка задержался, сопровождая взглядом распавшуюся на ручейки, колонну людей, заполняющих внутренние помещения замка. Что-то зловещее было в его фигуре, смахивающей на огромного черного ворона благодаря черным доспехам с накинутым на плечи черным плащом и забралу, искусно выкованному толедским мастером в виде клюва ворона. Наконец, и он, опершись о пику, грузно соскочил с коня, бросив поводья оруженосцу, и снял шлем. Черные густые волосы рассыпались по плечам. По тому, как другие рыцари с почтением ожидали его дальнейших распоряжений, было видно, что он среди них главный. Высокий, жилистый, черные с легкой проседью волосы до плеч, прямой нос, небольшая остроконечная бородка и под густыми сросшимися на переносице бровями внимательные темно-серые глаза.

Рыцари вошли в небольшой зал, освещаемый коптящими факелами, и встали вокруг большого круглого стола, занимавшего половину зала. Здесь за круглым столом каждый имел равное право голоса.

– Мессир, не слишком ли опрометчиво мы запираемся в этом замке? Враг возьмет нас измором, как лисиц. Не лучше ли было бы нам пройтись по окраине Руссильона, собрать из остатков гарнизонов кулак и вновь дать бой, пусть даже нам не удастся одержать победу? Лучше отдать жизнь в бою и достойно уйти в Светлый мир к предкам, чем прятаться тут, – чеканя каждое слово, сказал русоволосый рыцарь с глубоким шрамом на правой щеке. Было видно, что слова эти дались ему с трудом, но держать их в себе он уже не мог, высказывая общую позицию других рыцарей.

– Пока мы в замке, врагу нас не взять. Из замка один выход, но и вход один. Врагу здесь не развернуться. Мы должны сохранить Книгу, в ней Истина, в ней Свет Веры грядущим потомкам, над ней не должны надругаться те, кто отошли от веры в Истинный Свет. Враг слишком многочисленен, наши гарнизоны пали. Я еще три месяца назад отослал письмо Базилевсу с просьбой о помощи и вчера я получил ответ, что к нам будет направлен отряд тяжелых ратников с летучей конницей и с ними Волхв, меняющий предначертанное. Нам надо продержаться до их прихода месяц, может быть, два, – он оглядел рыцарей, понимая, что сейчас он в меньшинстве, и даже самому это решение не по нраву и дается с большим трудом.

Еще полгода назад казалось, что они смогут переломить ситуацию, подавить бунт, если вовремя подоспеет подмога. Гарнизоны, расставленные по всему Руссильону, давно уже не получали ни денег, ни подкрепления. Он вспоминал, как это было раньше: каждый год из центра приходил новый отряд рослых, подготовленных воинов, закованных в булат и сталь, неутомимых как в пешем, так и в конном строю. А старые воины получали отставку и те, кто получил увечье, тот брал монашеский постриг, а кто был еще в силе, просто шел на вольные хлеба, с отрядом уходили домой, грезя заливными лугами, покосами да пахотой, раскидистыми дубовыми да березовыми рощами, квасом да щами.

Последний отряд стариков покинул гарнизон три года назад, а замена ему так и не пришла. Что-то непонятное стало твориться в столице. Смутные нехорошие слухи поползли, впрыснули в душу отраву о случившейся измене, о тяжелой болезни Базилевса, мол, немощным стал, не способным править, а наследник, мол, мал еще. Вот и ответ пришел не за его подписью. Ну да наше дело ратное – службу нести по охране рубежей. Да только непробиваемая стена отчуждения между насельниками и служивыми образовалась. Все дело в вере. Извратили они веру, исковеркали язык, дали волю папскому престолу. Те вроде и говорят всё правильно, да только истинный смысл искажается. У нас каждому мальцу это понятно, а ведь им не объяснишь. Замкнулись в себе, нашу исконную веру ересью объявили, инквизицию придумали, на кострах жгут тех, кто в истинной вере тверд.

Уже три года как связь с центром разладилась. Кто-то стал перехватывать нарочных. Мыслимое ли дело воспрепятствовать исполнению военного приказа. За это полагается смерть. Только концов теперь не найти. Глухой ропот недовольства разъедает лояльность местной знати, крестьян, ремесленников. И кто-то стоит за всем этим: за ропотом, за назревающим бунтом, кто-то властный, обретший силу. Собрали было отряд, и каждый гарнизон выделил почти половину своих ратников, выступили, хотели показным маршем продефилировать по самым неспокойным провинциям, и если бы не предательство и убийство из-под полы герцога Руссильона, вставшего во главе отряда, смогли бы усмирить недовольных.

Вот такие невеселые мысли. Да разве выскажешь это всё?

Рыцари стояли в хмуром молчании, опустив головы. Старые, закаленные в боях, на каждого можно положиться. Ждали решения, верили в него. Жила еще в них надежда на лучшее.

«Нас слишком мало. Двенадцать рыцарей да полсотни пеших ратников, а против нас целая армия, собранная сюзеренами обманным путем», – не сказал, про себя подумал, а вслух вместо этого произнес:

– Готовьтесь к осаде. Определите караулы на стены и к воротам. Всех, кто может держать оружие, снабдить и передать под опеку воинов. Остальным определить род занятий, кто чем может быть полезен. Провианта нам хватит на несколько месяцев, чистая вода есть во внутреннем источнике, будем ждать подмоги. С нами Истина и Свет.

Сказал, как отрезал. Теперь для них пути обратного нет. Остается надеяться на лучшее и ждать подмоги.

Черный ворон – так его звали на рыцарских турнирах. Слава о его доблести далеко разнеслась за пределы Руссильона. Не было желающих вступить с ним в прямое противоборство. Воин. Искусный фехтовальщик, не проигравший ни одного рыцарского турнира. Непобедимый. Вот уже пятнадцать лет на чужбине. Иногда сердце будто сжимается – все из-за тоски по Родине. Он гнал от себя такие мысли, они делали его слабым. И лишь во сне тоска прорывалась сквозь завесу воли, и видел он себя не воином, а маленьким мальчиком, беззаботно бредущим по амарантовым полям родного края. Вон там вдалеке их дом, там родители и слышится голос матери: «Игорек, малыш мой, где ты?»

Подмога не пришла ни через месяц, ни через два, ни через полгода. Все почтовые голуби закончились. С донесением на высочайшее имя самого Базилевса были отправлены срочные депеши с двумя посыльными, ловкими, прошедшими огонь и воду. Тайно ночью спустились по веревкам вниз, и ничего. Тишина. Как в воду канули.

Разношерстное войско, взявшее замок в плотное кольцо, пыталось несколько раз идти на штурм замка и каждый раз откатывалось назад, оставляя раненных и убитых. Со всех сторон замок был неприступен, единственный путь в замок шел через ворота. Защитники замка, профессиональные воины, с пятидесяти метров попадали из арбалета в щель забрала, не оставляя шансов приблизиться к замку.

Осунулись лица защитников крепости. Приходилось экономить еду, заканчивались припасы, а вместе с ними таяла надежда на помощь.

Черный Ворон в тяжелом раздумье сидел в своей келье, когда в дверь тихонько постучали. Зашел старец Авмросий, епископ Руссильона, с виду еще крепкий старик с белой бородой до пояса в длинной черной сутане чернеца-инока.

– Игорша, чую, однако, последние дни мы здесь остаемся. Знамение мне было давече: голубь белый в окно влетел, а над двором черный коршун парил, всё высматривал. Настала пора и нам в свой мир, светлый, идти. Не отпустят нас с миром вороги, озлобились на нас, на Веру истинную. Никого не пожалеют: ни мальцов, ни жен, ни стариков. Надо решить, как нам Светлую Книгу сберечь. Не зря рать немыслимая собралась под стенами замка, окружили весмь, мышь не проскочит. Ищут Книгу, не даёт она им покоя. Не можем мы допустить, чтобы попала она в нечистые руки, чтобы извратилось Знание Истины, чтобы надругались над ним. Это Святыня Руссильона, сгинет она, сгинет и дух россов в этих местах.

Печально и строго смотрели на Черного Ворона глаза «совершенного», истинного радетеля Веры, хранителя Книги, сокровища всех россов, переданной в дар Старейшиной Собора Волхвов для сохранения Света Истины в душах воинов, несущих службу на окраинах великой Империи.

Вызвал Черный Ворон трех ратников, испытанных в бою не раз, надежных, как скалы, самых опытных, что пройдут через игольное ушко и останутся незамеченными, и изрек им такой наказ:

– Ценой собственной жизни донесите Книгу Света Истины до родных краев и передайте её первому встреченному вами Волхву, он распорядится о дальнейшем. Кто дойдет, пусть расскажет, что долг свой мы выполнили до конца, а утром последующего дня лежит нам дорога в Светлый мир предков, в Святую Рось.

Утром следующего дня все жители замка собрались на соборной площади. Черный Ворон в плаще, без лат, поднялся на помост и поднял руку, призывая общее внимание:

– Братья и сестры по вере, во славу Всевышнего, прославляющего Свет Истины, услышьте слова моей благодарности все, кто разделял со мной ратные тяготы. Я обращаюсь равно и к братьям-рыцарям и к доблестным ратникам, равно к зрелым мужам, сестрам, отрокам и отроковицам. Завтра наступает час, когда мы покинем стены замка и примем последний бой во славу Света Истины, во славу Святой Роси. С собой зову только тех, кто силен духом. Кто слаб, оставайтесь здесь на милость победителя. Кто решает остаться, пусть прямо сейчас покинет площадь, кто пойдет со мной до конца, возьмите в руки оружие по силам и доспехи. Мы – россы, пусть знают все, весь мир, что в наших душах горит и никогда не померкнет Свет Истины.

Ни один человек не покинул площадь. Все стояли со спокойными лицами. Ни колебания, ни страха не промелькнуло ни в чьих глазах. Черный Ворон медленно обвел взглядом каждого: глаза воинов, женщин, детей, стариков. Все смотрели на него прямо, не пряча глаз. В этих взглядах была сила, непокоренный дух свободных людей, познавших Истину и готовых за неё отдать свою жизнь.

Все в молчании разошлись по своим кельям, готовясь к завтрашнему дню. Доставали чистые одежды, мужчины брились, женщины туго затягивали косы, забирали в платки, чтобы не мешали. Дети, охваченные настроением взрослых, оставили свои детские игры и с любопытством толпились у оружейного склада.

Ворота оружейного склада были распахнуты, люди приходили по очереди и подбирали оружие и доспехи под себя, даже женщины и дети вооружались ножами, арбалетами, кистенями и волкобоями. Только «совершенные», несколько седых старцев, молитвенников гарнизона, не брали в руки оружие, их время битв прошло.

И вот наступил этот день. После общей молитвы был дан сигнал сбора. Перед воротами выстроилась колонна вооруженных людей. Впереди рыцари, возглавляемые Черным Вороном, по краю колонны и в замыкающих опытные воины, внутри старики, женщины и дети в больших не по росту доспехах. У кого в руках нож, у кого арбалет, а кто и просто с топором. Лица у всех суровые, сосредоточенные.

Черный Ворон опустил забрало и взмахнул рукой, подавая знак открыть ворота. Затрубили рога, рыцари опустили копья и пустили коней быстрым шагом. За ними вниз по дороге с нарастающим криком, размахивая оружием, бежали люди, нарушая строй, закипая яростью и бесстрашием.

Внизу, насколько хватало глаз, стояло большое войско, выстроенное в боевой порядок. Сметя небольшой арьергард, рыцари, не теряя строя, пустили коней вскачь навстречу войску. Черный Ворон, бросив копье с нанизанными на него двумя вражескими ратниками, достал меч и поднял его над головой. Невиданная доселе ярость и жажда последней битвы обуяла его. Из его груди вырвался боевой клич, больше похожий на гортанный клекот. Он уже не видел, как остановилась, остекленела и потекла вспять река времени, вспучивая пространство и закручиваясь в огромную воронку, закружившуюся в бешеном вихре смертоносного танца, круша и ломая всё, что попадало в её разверстую ненасытную пасть.

Войско вздрогнуло и в ужасе кинулось бежать кто куда, да только это было напрасно. Рухнули вековые стены замка, рассыпались в пыль, как будто и не были сделаны из того же камня, крепкие дома городка. Долог и беспощаден был танец Смерти – тут уж она всласть повеселилась – канули в небытие защитники крепости, бесследно исчезло войско, будто и не стояла здесь в чистом поле мгновение назад многочисленная рать, остался лишь изуродованный до неузнаваемости ландшафт, искромсанные искореженные деревья да кустарники, перегороженные желтые реки, иссушенные ручьи.