И потекла река времени вспять…

– Добрый вечер, девушка. Мне сказали, что вы меня разыскиваете. По какому, позвольте у вас осведомиться, поводу я вам понадобился?

Да, это был он. Я его сразу узнала. Передо мной стоял чуть выше среднего роста мужчина неопределенного возраста с короткой стрижкой. В элегантном костюме, подтянутый, с небольшой бородкой и усиками. На вид ему можно было дать с равным успехом и сорок и шестьдесят лет. Он внимательно смотрел на меня, видимо, не узнавая.

– Я журналист, меня зовут Ксения, – зачем-то соврала я, – мне бы хотелось поподробнее вас расспросить о том происшествии в конторе с бабушкой-колдуньей. Это необычный случай, хотелось бы мне в нем разобраться.

– Хорошо. Позвольте и мне вам отрекомендоваться. Юрий Николаевич. Давайте присядем на скамеечку, и я постараюсь ответить на ваши вопросы. Откуда вы знаете об этом?

– Ведь я тоже там была, но у меня такое ощущение, что я была будто в каком-то сне. Вы не могли бы рассказать о своем впечатлении от этого события, и где вы научились так реагировать? Ведь если бы не вы, я не знаю, что с нами со всеми могло бы произойти. Вы профессиональный гипнотизер?

– Что я могу сказать нового? Ведь вы же сами очевидец.

– Мне бы очень хотелось послушать ваш рассказ. Ну пожалуйста! – я с мольбой смотрела на него.

– В такой искренней просьбе нельзя отказать. Так, с чего же начать? Да, я профессионал. Но не совсем гипнотизер. Я бывший военный и по специфике своей работы мне приходилось сталкиваться с подобными феноменами, наработать навыки противодействия психической атаке, так сказать, иметь в своем арсенале противоядие. Но это все в прошлом. Сейчас я вольный стрелок и консультирую других, кому приходится сталкиваться по роду службы или работы с подобным.

– А что, такое часто случается? Я думала, что это из области фантастики или фильмов про Джеймса Бонда.

– То, с чем вам, да и мне, признаться, пришлось столкнуться, называется боевым наведением транса. Я стоял к бабуле спиной, когда услышал боевой клич. Это наработанный прием. Такому кличу специально обучают, он затрагивает нервные центры человека и парализует его волю на несколько секунд, в течение которых происходит наведение морока. Я не знаю, где бабуля приобрела этот навык, но, поверьте мне как профессионалу, в том, как и что она делала, присутствовал навык, хотя, может, и не осознанный. Может, она научилась у цыган. Слышали, может, про цыганский гипноз? В принципе, похоже, а, может, где-то еще. И кличу и наведению морока надо специально учиться у профессионалов. Иногда на оттачивание требуются месяцы, а то и годы тренировок. Но это стоит того. Поскольку клич прозвучал неожиданно, и я менее всего был готов услышать его в заштатной конторе от дряхлой старушки, он пробил и меня. Я буквально на доли секунды потерял контроль над ситуацией. Но нас учили, и вы запоминайте, может, еще когда пригодится, что в любой непонятной, пугающей, неожиданной ситуации надо посмотреть на себя со стороны. Кто-то называет это «раздвоиться с собой», кто-то рекомендует посмотреть на себя сверху или сбоку – здесь определения состояния и места, с которого вы на себя смотрите, не столь важны. Важно абстрагироваться от себя. Есть ситуация, есть ваше тело, и есть кто-то в вас, кто контролирует ситуацию, пребывая одновременно в ситуации, в наблюдателе и в наблюдаемом. Это нарабатывается. Может, не так быстро, как хотелось бы, но для этого подойдет любая другая ситуация. Достаточно в любом месте, в любое время, разъединить свое сознание на три составляющих, и вы сами поймете, как это делать. Важно попытаться, сделать первый шаг. Потом навык нарабатывается автоматически и станет вашей второй натурой. Этот навык помог сохранить жизнь многим профессионалам в их нелегкой и полной неожиданностей работе. Когда я развернулся, я уже увидел, что начались метаморфозы пространства и времени. Я попытался сбросить морок и сделал шаг к старухе. В глазах двоилось: она то превращалась в старуху, то в большую оперенную птицу с длинным клювом. «Теряю навык», – подумал я, понимая, что это воздействие морока, раз я вижу новую личину старухи. Поэтому у меня не получилось остановить её с первого раза. Рука скользнула по воздуху. Птица была больше ростом, и её голова располагалась выше. Я промахнулся, целя в птицу, а старуха тем временем от крика перешла к наведению: выход энергии был огромным, очертания предметов стали зыбкими, накатила тьма, стала распространяться вонь, ваши лица покрылись темными пятнами. В моих глазах старуха проходила множественные метаморфозы от человека к птице. Только поймав на секунду её превращение в человека, мне удалось нанести удар по затылку. Здесь находится особая зона внушения: мягкие поглаживания и сжимания позволяют успокоить, убаюкать человека, а резкий хлопок – напротив, выбить человека из определенной поведенческой колеи, в которой он себя переживает. Вместе с ударом, исчез и морок. В моем распоряжении было 12 секунд, я не стал разбираться, что за профессионал передо мной, я ухватил старушку за шею, за то самое место, и провел ей свое контрнаведение, навсегда перекрыв доступ к этой технике; раз уж она не может контролировать себя, то нечего и пытаться. Когда со старухой разобрался, наступила и ваша очередь. Человеку, пережившему наведение боевого транса с мороком, нелегко будет забыть это, да и последствия морока трудно было предугадать. Пока я мешкался, бабушка смогла далеко зайти. Еще несколько секунд и морок стал бы необратим. Вы и так все уже были в глубокой стадии транса, судя по вашим лицам и позам. Поэтому я провел вам сеанс снятия порчи – морока, и добавил установку всё забыть. Думаю, что это не самое приятное воспоминание, которое хотелось бы оставить в своей копилке памяти.

Я теперь поняла, почему из моей памяти исчезло это событие, будто не было.

– Юрий Николаевич, а почему ваши слова оказались такими весомыми для нас? Вы оказались сильнее бабушки? И, наверное, сами можете делать нечто подобное?

– Смешные вопросы вы задаете, Ксения. Я же профессионал. У меня выработана определенная этика. Я учился защите и противодействию, а не нападению. Хотя, вы в чем-то правы: я знаю принцип действия и, может быть, потренировавшись, я бы смог что-то подобное изобразить. Но мне этого совсем не надо. Это боевой клич бойца. Манипурные сражения. Раджас. Мне это сейчас совсем неинтересно. Я шагнул чуть дальше в понимании мироустройства и ясно вижу, что гораздо большим весом обладает путь гармонизации или, если хотите, лада. Он более действенен. А что касается слов, то их весомость зависит от вас. Если вы чувствуете весомость своих слов и умеете произносить их значимо, тогда они имеют значение и для окружающих, да и для мира в целом.

– А как почувствовать весомость своих слов? Я бы хотела таким кличем владеть. Всех негодяев, спекулянтов, воров ставить на место.

Я изобразила нечто вроде магических пассов, вместо клича, издав тоненький писк. Во дворе дома было многолюдно, играли дети, ходили важные мамаши с колясками, и громко кричать было неудобно.

Юрий Николаевич с улыбкой принял мою решительную эскападу.

– Подобное притягивает подобное. Будете владеть кличем, притянете ситуации, где он понадобится. И это будут не самые приятные мгновения вашей жизни. А лад, гармония, благодать притягивают в вашу жизнь уравновешенность и то, что китайцы называют «срединный путь», а древние славяне – лад, способность совершать правильное действие в правильном месте и в правильное время, и всегда быть в гармонии с самим собой. И это гораздо приятнее, поверьте мне, чем война, разборки и кровь.

По его виду читалось, что он хорошо знал, о чем говорил.

– А что касается слов, они и есть в нашей жизни тот самый рычаг, о котором говорил Архимед: «Дайте мне подходящий рычаг и точку опоры, и я сдвину мир». Только слова нужны особые. Такие, значения которых вы знаете и хорошо представляете. Каждое слово должно иметь свое изображение, полноту, выпуклость, значение. Это слово должно быть для вас актуальным и связываться с другими такими же словами в значимые предложения. Помните притчу про спартанцев? Когда Филипп Македонский, отец Александра, подошел к стенам Спарты, он направил спартанцам послание, в котором говорилось: «Я покорил всю Грецию, у меня самое лучшее в мире войско. Сдавайтесь, потому что если я захвачу Спарту силой, если я сломаю ворота, или если я пробью таранами её стены, то беспощадно уничтожу всё население от мала до велика и сравняю город с землей!» На что спартанцы отправили свой ответ: «Если». Вот это «если» и есть значимое слово, которое изменило действительность. Когда вы начинаете говорить такими словами, вы не просто говорите, не просто произносите слова, а вы сразу создаете новые миры: они возникают, а могут и разрушаться вослед вашим словам. Вы, как демиург, начинаете творить свой мир: внутренний и внешний, творить вязью значимых слов.

Эта встреча изменила мой мир до неузнаваемости. Мы не раз встречались с Юрием Николаевичем, иногда в кафе, но чаще в парке, на скамейке у пруда. Он мне рассказывал разные истории, поверить в которые иногда было очень трудно. Но на фантазера он мало смахивал, да и рассказы были полны таких подробностей, которые сложно выдумать.

Только после встречи с ним я осознала, что, как же на самом деле я ненавидела свою работу с её пафосным офисом, полным кривляющихся людей, безостановочно перетирающих истории, кто как развязнее отдохнул на выходных, про их бесконечный флирт, машины и футбол, высокие каблуки и узкие юбки.

Душа просила море, широкую юбку, сальсу и переборы гитар. Хотелось сделать себе татуировку в виде змея, кусающего себя за хвост, погрузиться в психологию, боевые искусства, прожить жизнь яркую, много знать и еще больше уметь, и стать хоть чуточку похожей на Юрия Николаевича. Хотелось смотреть на мир его глазами, реагировать на происходящее так же, как он, – с юмором, ни к чему не привязываясь. Он стал моим первым учителем, а в последствии и мужем!

Я бросила работу, поменяла квартиру, получила второе высшее, прошла огни и воды и… стала психологом!

Да, все мои мечты о море, широкой юбке, сальсе и переборе гитарных струн сбылись и не раз. И не только это, а и многое другое. Я научилась плести причудливую вязь весомых слов, превращая их в значимые для меня события, наполняя ими свою жизнь, расцвечивая её яркими красками.

КРИК ПТИЦЫ

Сгущались сумерки. В маленьком помещении Сбербанка, занимавшего цокольный этаж старенькой пятиэтажки на окраине города, плавно перетакавшего в ряд одноэтажных деревянных и кирпичных домов, от силы можно было насчитать пять-шесть человек. Время близилось к закрытию, и обычно редко кто из посетителей заглядывал в банк в это время. Уборщица тетя Дуся привычно отключала лишний, как ей казалось, свет, чем поторапливала запоздалых клиентов.

– Запирай уже дверь, – крикнула она Варе, молоденькой сотруднице, поступившей на работу в прошлом месяце, когда дверь за последним посетителем захлопнулась.

– Еще четверть часа до закрытия, – ответила Варя.

– Всё равно никто не придет, чё зря сидеть.

Варя, поддавшись напору тети Дуси, которая, надо отдать ей должное, умела настоять на своем, подошла к двери. За стеклом двери она разглядела женский силуэт: это была тщедушная старушка. Она заглядывала через стекло в помещение банка. Варя осторожно открыла дверь, чтобы случайно её не толкнуть, и спросила:

– Вы в банк, бабушка? Заходите, хотя мы скоро закрываемся.

Старушка, шаркая ногами, вошла в дверь. Лицо её было пепельного цвета, руки дрожали, одета она была старомодно, как все старые люди, но вполне добротно.

– Бабушка, вам плохо? Присядьте на стул, передохните. Я к вам через три минуты подойду.

Варя убежала за стойку, чтобы закрыть кассу. Все документы она уже до этого собрала и отчетность за день работы подготовила.

Старушка присела на стул, всё её тело ныло, сердце кололо, а рот пересох от жажды. Она никак не могла решиться на последний шаг, понимая, что не всё продумано, не понятен исход. Сегодняшний день доконал её окончательно. Гнев вызвал неожиданный выплеск силы. Но не это мучило её: этот выплеск открыл темную кладовую памяти. Как она это могла забыть? Ведь приходили же сны: повторяющиеся, реальные, яркие, как наяву. Почему она не могла догадаться, что это ей память сигнализирует о прошлом? А теперь она вспомнила всё и поняла свою ошибку: она заранее не подготовилась, не предусмотрела отхода. Вот откуда взялся этот чертов мужик? Как он её зацепил! Наверное, на голове шишка, даже потрогать больно. Может, он за ней следил? Хотя, если бы её нашли, то она давно бы уже была не здесь, а отвечала бы на вопросы. Что делать? Решение зайти в банк возникло спонтанно и было продиктовано страхом. Она боялась идти домой, думая, что там её уже ждут. «Выследили», – вертелась назойливая мысль.

В помещении было тепло и спокойно, голос девушки был приятным и доносился до слуха, как будто издалека. Старушка вытянула гудящие ноги, прикрыла глаза и провалилась в забытьё.

И вновь она видит один и тот же сон. Больше похожий на воспоминание, чем на сон. Но, проснувшись, она не находит в памяти этого воспоминания и сожалеет, что это всего лишь причуды сна.

***

Голодное время. Война. Всех мужчин забрали на фронт. Остались только калеки да Ганя с Вовой Букой – два деревенских дурачка. Лето. Она видит себя со старой корзиной в руках, бредущей по лесу в поисках грибов. Грибов совсем мало. Лето стоит засушливое и какое-то неприветливое: не лето и не осень. Устала, находилась с раннего утра. Да всё без толку. В корзине сиротливо жались друг к другу два полузасохших подосиновика. Она присела на корягу отдохнуть и заодно прикинуть, куда идти дальше. Зайти бы в Стрешний бор. Хотя его почему-то обходят стороной. Может быть, из-за завалов, образовавшихся после поза-поза-прошлогодней бури? В деревне говорят, что там чудится. Бабы однажды пошли, так такого страху натерпелись, еле ноги унесли.

И тут она заметила в зарослях жухлой травы бурую головку гриба. Белый? Да, крепенький, с толстой ножкой. Оглянувшись вокруг, она заметила еще один, а дальше еще. Срывая гриб за грибом, она не заметила, как очутилась в бору. Грибы словно вели её через завалы: ни разу не пришлось перелазить через бурелом, корзина вскоре наполнилась. «Ничего, выберусь. Места знакомые. Вон приметная гора с мачтовой сосной на вершине. Днем не так страшно», – подумала она, наклоняясь за очередным грибом, и тут что-то привлекло её внимание. Она выпрямилась во весь рост и попыталась внимательно присмотреться. В десяти шагах от неё виднелась крытая древесной корой крыша землянки. Кора была старая, вся покрыта мхом. Она осторожно, стараясь ступать как можно тише, подошла ближе и увидела маленькую скособоченную дверь. Дверь была приоткрыта.

– Есть кто-нибудь? – окликнула она на всякий случай, поставив корзину на землю и приготовившись бежать при первых признаках опасности.

– Есть, – из землянки послышался слабый надтреснутый мужской голос.

– Не бойся меня, девочка, я тебе зла не причиню. Занемог я, хворь со мной приключилась. Ходить не могу, ногу поранил. Ты бы не могла мне водицы принести испить? Там за корягой бочага, там и чумашик берестяной есть.

Просьба о помощи отогнала остатки страха. Да и любой человек, что стар, что мал, живущий в затерянной в тайге деревне, где люди бескорыстно помогали нуждающемуся, всегда был готов откликнуться на зов помощи.

Она набрала полный чумашик чистой родниковой воды и понесла её в землянку. Та оказалась довольно просторной, в углу даже было некое подобие глинобитной печи. Нары, стол, широкая скамейка у оконца, маленькая приставная скамейка. По стенам развешены травы, коренья. На печке закопченный чайник, кастрюлька. В землянке было сыро, видно, давно была не топлена. На нарах на сене лежал человек – совсем старый, даже дряхлый, как ей вначале показалось. Белый, как лунь, с большой бородой. Одна нога была перетянута чем-то вроде когда-то белых обмоток.

Старик с трудом сел. Он был совсем слабым.

– Кто-то капкан поставил на тропинке, да так замаскировал, что я и не приметил. На волка. Хотя какие волки в лесу, лет десять как последних повыбили. Ногу перешибло. Еле дополз до землянки. Думал, помру. Но ничего, вчера слегка оклемался, а сегодня с утра вроде чуть получше стало.

– Вам бы доктора, дедушка.

– Да кто ко мне в лес пойдет? Да и мне не дойти. Далеко. Ничего, уже чуть получше. Мне бы трав заварить.

– Сейчас я печку истоплю да чай сделаю, и суп из грибов сварю.

Варя, как всякая деревенская девочка, с раннего детства была полноправной помощницей по хозяйству. Она могла и дрова нарубить, и печь истопить. А что до еды, так эта обязанность на ней была с семи лет: мать с отцом в тайге, на ней младшие, их накормить, напоить, обстирать да в доме тепло поддерживать. Скотину они не держали. Обходились таежным промыслом. Она горько вздохнула. Где там отец сейчас? Забрали всех подчистую на фронт.

Вскоре в землянке стало тепло от печи, забулькал чайник, грибным духом повеяло от кастрюльки. Дед повеселел.

– Ну, теперь не помру. Вот эти травки кинь в чайник, со мной попьешь, крепче станешь. Усталость как рукой снимет. Сколько же тебе лет минуло, дитятко? Так ловко со всем управляешься.

– На Ильин день тринадцать минуло. Большая уже. А вы что, в лесу живете?

– Летом только. Пока морозы не придут. Потом либо в деревню, либо в город перебираюсь. Своего-то жилья нет, да и родственников порастерял. Собрался было уже в этот раз в город, припасов чуток прикупить, да тут капкан этот. Не пустила судьба, видимо, пришла пора что-то изменить. Вот лежал да всё гадал.

– Если бы не грибы, я бы сюда ни в жисть не зашла. Люди обходят стороной этот лес – тут, говорят, чудится. Я уже было домой собралась, а тут грибы пошли, как будто кто тропинку выстелил.

Дед усмехнулся в бороду, поглядел на неё внимательнее.

– Смотрю, ты бойкая, смышленая. Страху нет совсем. Другие, вон, сторонятся чужаков.

– Вам помощь нужна. Без меня пропадете. Пока грибы есть, буду в лес ходить, вас проведывать, пока не поправитесь. А поправитесь, сами себе хозяин будете.

– Вот хорошо. А я тоже в долгу не останусь. Может, сгожусь чем. Хочешь, я тебе сказку расскажу? Небольшую, но поучительную. Поймешь смысл, станет сказка твоя, другой мир тебе откроет. Не уразумеешь, просто потешишься.

Старик подбил сено, уложил ногу поудобнее, достал костяной гребень и расчесал бороду. Большая белая борода и добрые в лучиках мелких морщин выцветшие светлые глаза делали его похожим на доброго старичка-лесовичка. С ним было совсем не страшно, скорее, наоборот. Рядом с ним было спокойно и беззаботно.

Девочка прижалась к теплому боку печки и приготовилась слушать.

– Давно это было. Когда наши деды еще индриков пасли.

– А кто такие индрики?

– А это вроде слонов, только лохматые и большие. Большие телеги в них запрягали. Родились в одной семье два брата. Один черноголовый, а у другого волосики были белые, словно пух. Чёренький, едва подрос, за лук да седло ухватился, и не надо было ему других игрушек. Вечно отец его на прилуке седла с собой возил да из маленького лука стрелять учил. А другой полюбился Волхву храмовому. Тот с ним о чем-то разговаривал да чертил какие-то непонятные знаки на земле, а малой-то кивал в ответ, будто понимал. Матери не до них было. Семья была большая: всех накорми, напои да одежду сделай. Долго ли, скоро ли, да минуло им осьмнадцать годков…

Речь деда была плавной, спокойной. Будто полноводный ручей звучал в теснине, убаюкивал, завораживал.

– Ты глаза-то прикрой и то, что тебе сказываю, как картинку смотри. Будто ты сама там, в сказке.

И открылась перед глазами большая равнина, нарядные дома, все в узорочье резном, на лошадях стройная шеренга воинов, закованных в блестящее железо, с длинными пиками. Огромные лохматые чудища, странно трубя поднятыми вверх хоботами, тянули повозки на огромных колесах. А вокруг бескрайние поля пшеницы, женщины в цветастых нарядах поют протяжные песни, вяжут снопы. И вот юноша: по плечам белые длинные локоны, стянутые на голове искусно сплетенной тесьмой, в белой длинной рубахе с вышитым воротом, рядом высокий седой старик. В руке деревянный посох. Оба стоят на крутой излучине реки.

– И крикнул Вольга вороном раз и два, пока не вышел клекот вороний, да столь искусный, что и простому ворону невмочь, и прошла дрожь по округе, по лугам и лесам. И зыбкими стали очертания мира, и текучими стали камни, и деревья поменяли облик. Время вздыбилось и потекло вспять».

Голос старика иногда прорывался сквозь дремоту, иногда исчезал, и тогда девочка слышала шум воды, крики чаек, парящих над излучиной большой реки. Чувствовала дурманящий запах свежескошенного сена. Малины и земляники. Сон был необычайно ярким, приятным.

И вдруг сквозь сон она услышала:

– Очнись. Ты отдохнула. Пора в путь.

Она открыла глаза.

– Ой, дедушка, я и вправду задремала.

Солнце зашло на вторую половину дня.

– Пока дойдешь, грибов корзину опять дособираешь. По грибам и выйдешь, они тебе тропинку быструю до дому покажут. По ней и приходи вдругорядь, пока совсем не оклемаюсь. А от меня тебе будут сказки, а от леса припасы.

Мать только руками взмахнула, увидев столько грибов. И сами наелись, и мальцов накормили досыта, даже часть сушить повесили. Так и кормила целый месяц свою семью, иногда даже соседям перепадало. И приносила не только грибы, но однажды белка показала огромное дупло, полное кедровых орехов. Около родника были заросли моховки, а когда она поспела, еле полную корзину ягод до дома донесла.

Каждый день она навещала деда, ухаживала за ним, как могла, и вскоре дела его пошли на поправку. Он вырезал себе костыль и стал прихрамывая выходить из землянки, греться на солнышке. А она с нетерпением ждала сказок. Правда, они совсем не походили на те, что ей доводилось читать в старой затрепанной книжке без обложки, которую откуда-то принес отец.

И каждый день дед ей рассказывал по одной сказке, в которой обязательно говорилось о сильных людях, покоривших стихии воздуха, воды, земли и времени. В момент рассказа она закрывала глаза и обычно засыпала, и во сне становилась героем сказки: то воином, то Волхвом, то воительницей в блестящей кольчуге, то ведуньей трав и зелий. Воплощения были настолько реальными, что, проснувшись, ей казалось, что она всё еще сохраняет облик того, в чем обличье была во сне. Сказки менялись, менялось время, эпоха, каждая новая сказка была все ближе и ближе к нашему времени. Хорошо помнится последняя сказка, хотя сказкой её уже было трудно назвать, это была уже правда жизни.

«Жила большая семья на краю деревни. Отец да мать, дед да бабка, пара смышленых пареньков, две девицы на выданье да одно дитё, малое еще, не разумное. И хозяйство своё было, и покос, и земли пахотные. Жили на хуторе, на отшибе деревни. Слыли знахарями. И животных лечили, да и людей ведали. Знали, когда какое семя сажать надо, когда урожай собирать. Погоду могли предсказать, а иногда в засуху и дождь вызвать. Три деревни к ним за помощью обращались. Да случился однажды в одной из деревень мор страшный. Какой-то бродяга, холера ему в бок, черную холеру откуда-то притащил. Докторов-то для всех деревень не было. И понеслось. Не щадило ни малых, ни старых. Почитай, полдеревни одной да четверть другой, да и третью слегка зацепило. Пока люди не очухались да в леса не кинулись. Но, прежде чем в леса то уйти, пронеслось молвой, что, мол, это они мор-то навели. Ведьмаки. Надо их сжечь и зараза пройдет. И вот однажды ночью проснулись они от гари. Кинулись к дверям – заперто снаружи. Кинулись к окнам – а оттуда голоса: выйдете, посекём на смерть, гореть вам заживо. И вот собрал дед всех в молельне, дым-то еще туда не дошел. Хотя треск раздавался уже страшный. Встали за ним все по старшинству: отец, два сына, за ними бабка с матерью да две девицы. Мальца на руки подхватили. И крикнул дед вороном, подхватил отец кречетом, сыновья откликнулись беркутами, горлицами заклокотали девицы, бабка с матерью закурлыкали птицами перелетными, закуковал малец кукушкой весенней, даром что несмышлёныш. И потекла река времени вспять, и зыбким стало всё, что было твердым на ощупь, в огромную воронку всосало небо и звезды, и не стало деревни вместе с хутором, как будто и не было никогда, и людей. Теперь там пустырь. Не селятся люди. Исчезла холера, ушла, как и пришла. Разом. Разнесло семью по времени и пространству. Забыли, кто они есть, кем были. Новая жизнь, новое место, новая память».

Странная это была сказка, последняя. Печальная очень.

– Дедушка, а куда их всех разнесло? Они потом нашли друг друга?

– Нет, не суждено им потом было найти друг друга. Не договорились заранее. Не создали один путь, единую судьбу. Времени было в обрез. Каждый попал в свою линию жизни, даже если и где-то пересеклись бы, не узнали бы друг друга. Это как заново родиться, с новым именем и в новом месте. Память прорывается только во снах, а проснешься – не знаешь, правда то или нет. Помнишь только сказку.