Незаконнорожденный. Книга 2. В мире птицы мохо

– Рано еще, – смеялись они, – куда спешить? Еще успеем.

А, вернее всего, ни одна красавица не сумела пока тронуть их сердца.

Однажды братья отправились на ночной лов. Лодка у них была небольшая, как раз вчетвером с веслами управиться. Только хотели они сеть забросить, как услышали чистые девичьи голоса, поющие песню, а вскоре к их лодке приблизилась другая большая лодка, с которой и доносились девичьи сладкозвучные голоса, поющие песню. Заслушались братья, а когда большая лодка поравнялась с ними, переглянулись и, воспользовавшись паузой в девичьей песне, запели сами. Не обижены были и они голосами. Очень красиво звучали в ночи совместные юношеские и девичьи голоса, выводящие сложную для исполнения, но очень красивую песню. Много лодок рыбаков было в море в это время, и все, находившиеся на них, бросили работу и подплыли ближе, внимая ей. Но вот закончилась песня. Все вокруг одобрительно закричали, а с корабля девичий голос громко спросил, кто это так красиво с ними пел. Ответил старший брат, что пели они, братья. И что они были бы не прочь познакомиться с девушками, имеющими такие прекрасные голоса. Засмеялись в ответ девичьи голоса и прокричали, чтобы приплывали братья завтра сюда в это же время. Ударили весла большой лодки по воде, и вскоре она растаяла в темноте. А братья остались продолжать ловить рыбу. Вот только впервые за прошедшие годы не дождались утром покупатели улова братьев, потому что не они поймали рыбу сетью, а любовь поймала их в свои сети. Незаметно для себя с первого же раза влюбились братья в прекрасные голоса незнакомок, которых они еще не видели и даже не знали, сколько их.

Назавтра ночью снова были братья на том же месте, и снова сливающиеся голоса звучали над водой. Так продолжалось изо дня в день в течение полной луны. Только тогда решились братья, и в один прекрасный момент, когда песня закончилась и большая лодка начала отплывать, ударили веслами и, мигом оказавшись сзади нее, привязали свою лодку к ней и тихонько поднялись наверх. Корма лодки была отгорожена матерчатыми занавесками, на которых плясали тени девушек, отбрасываемые горевшими внутри огороженного пространства светильниками. Отогнув занавесь, братья увидели четырех прекрасных девушек, одетых в роскошные одежды, сидевших на скамеечках и, смеясь, разговаривающих друг с другом. Увидели они братьев, но не испугались, а только замолчали и с любопытством разглядывали их. Ни силой, ни красотой не обижены были братья. Встретился каждый из них взглядом с девушкой. Четверо парней было и четыре девушки, четыре пары взглядов пронзили друг друга. Поклонились юноши, тихонько закрыли занавеску, спустились в свою лодку, отвязали ее и, ни слова не говоря, отправились домой. Перед мысленным взором каждого из них стоял образ одной из девушек.

Назавтра, когда молодые люди снова поднялись в большую лодку, девушки тихо предложили молодым людям приходить вечером в сад у самого большого дворца города. Вот тогда юноши и узнали, что судьба свела их с девушками, опекуном которых был сам правитель. Родители их, правители соседнего острова, погибли в море, и он, взяв над девушками опеку, присоединил их остров к своим владениям. Молодость не знает ни страха, ни расстояния. Как бы далеко ни были братья, вечерами неизменно приходили они в сад, где ожидали их прекрасные возлюбленные. С тех пор четверо влюбленных пар почти каждый день встречались в саду и долго гуляли при луне.

Естественно, об этих встречах узнал опекун девушек, жестокий и немилосердный по характеру. Какие-то простые рыбаки, пусть и удачливые, не пара его подопечным. Целью его было выдать их замуж таким образом, чтобы обогатиться на этом и присоединить еще земли к своим владениям. И приказал он отправить подопечных в башню на одном из островов в море. А вот причинять вред братьям он опасался – за них вступились бы все жители острова, и чтобы никто из братьев не нашел дорогу к острову с башней, наложил он на остров заклятье.

Братья же решили похитить девушек. Они ведь знали, где находится остров, вот только никак не могли до него добраться. Как только их лодка отплывала от берега, течения и ветер, вызванные заклятьем, относили ее в сторону, и братья теряли ориентировку в море, не находя желанный остров. Никак не могли они преодолеть заклятье, а любовь их становилась все сильней и сильней, сжигая сердца. И тогда взмолились братья божеству всех влюбленных, поведав ему о своей печали, и молитва их была такой силы, что дрогнуло обычно холодное сердце бога. Послало оно знамение братьям: четыре звезды сорвались с неба и упали в воды моря.

Вы спрашиваете, кто оно, божество всех влюбленных? А вспомните свою молодость. Когда и где вы любили гулять со своей возлюбленной? И практически все вы ответите: ночью, под луной. Темнота скрывает стыдливый румянец на лицах, придает смелости обоим, а луна позволяет найти нужные завязки на одеждах, быстрее снять лишние из них и добраться до прелестей предмета обожания…

Конечно же, луна – главное божество влюбленных! Так было всегда и, я думаю, всегда так и будет, пока существует человек.

И тогда вырвали братья свои пылающие любовью сердца и высоко подняли их над головой. А сердца, разгораясь все ярче и ярче, устремились ввысь. Четыре влюбленных сердца братьев на небе повисли в виде креста прямо над островом, где заточены были их любимые. Никакие чары правителя не могли теперь помешать влюбленным братьям добраться до острова. Пылавшие над ним их сердца указывали верный путь. Они доплыли до острова, где на берегу их уже ждали девушки, тайком скрывшиеся от стражи, взяли их в лодку и отплыли в море.

Но опекун девушек с помощью колдовства узнал об их побеге, посадил в четыре лодки воинов и лучших гребцов и лично отправился в погоню. Он настиг лодку с беглецами, и его лодки окружили ее. Много было врагов, а всего четверо братьев. И тогда снова вознеслась молитва братьев божеству влюбленных, но теперь к их голосам присоединились голоса их возлюбленных. И тогда спустилась сверху лунная дорожка-река, и уплыли по ней на небо братья с девушками. А вслед за этим дрогнула земля, вскипело море и поглотило остров, на котором жестокий правитель удерживал своих подопечных, а лодки его превратились в острова на море, на которых имеются горные пики по числу воинов и гребцов, находившихся тогда в лодках. А на одном из островов находится самая большая и высокая скала. Это и есть обращенный в камень сам жестокосердный правитель.

А четверо влюбленных пар приплыли в чертоги божества возлюбленных, где и теперь пируют за его столом. Если внимательно вглядеться в очертания ночного светила, можно различить на нем их фигуры. А пылающие сердца братьев так и остались висеть в небе, указывая верный путь морякам, находящимся в море, к земле, где каждого из них ждут их возлюбленные. А пятая звезда, по центру – это фонарь их лодки, ориентируясь на свет которого прибежали к лодке своих возлюбленных девушки, и который божество любви также поместило на небо.

Замолчал капитан. Никто не произносил ни слова. Слышен был только легкий плеск о борта лодки набегающих волн. Вскоре все, кроме дежурных моряков, устроились спать на ее дне, подложив снизу кожаные мешки. И только Орагур и Олиона долго еще, ни слова не говоря, сидели рядом на носу лодки, и россыпи звезд отражались в их чистых глазах и водах безбрежного моря.

20.

Сарниус как раненый зверь метался взад-вперед по покоям. Даже Шар-Карен был, по крайней мере внешне, спокойнее его.

– Все будет хорошо, – успокаивал сотник номарха, – вот увидите, миркутянин сделает все, как и обещал.

На некоторое время Сарниус успокаивался, но чем ближе была полночь, тем сильнее он начинал нервничать и снова и снова наматывал круги, раздраженно поглядывая на бутылку превосходного вина, присланного энси. Его подмывало сделать хотя бы один основательный глоток, чтобы успокоиться. Но надо было оставаться абсолютно трезвым для пыполнения предстоящего дела. Приходилось терпеть, терпеть через силу. Но вот пришло оговоренное время. Пора было выполнять основную часть плана.

– Ты идешь со мной, – внезапно скомандовал номарх.

Сотник, не ожидавший подобного оборота, надеявшийся остаться в стороне от самого неприятного и опасного предстоящего действия, от неожиданности подпрыгнул на табурете.

– Миркутянин ничего не говорил обо мне, – заюлил он.

– Хочешь остаться в стороне? – подскочив к нему, схватив за грудки и подтянув к себе, побелевшими губами сдавленно спросил Сарниус, – не выйдет! Ты примешь на себя часть предстоящей ноши, чтобы я был уверен, что ты не сбежишь в самый неподходящий момент. Ну!

Он швырнул сотника к двери и двинулся было за ним к выходу. Затем вернулся и все-таки сделал несколько больших глотков из заветной бутылки. И совершенно не почувствовал вкус напитка, как будто в бутылке была простая вода. Швырнув бутылку на пол и выругавшись, он направился вслед за Шар-Кареном.

Длинными безлюдными коридорами, стараясь производить как можно меньше шума, готовые в любой момент пустить в ход спрятанные кинжалы, друг за другом направились они в крыло дворца, где располагались покои энси.

Шестеро «бессмертных», составляющих первый сторожевой пост стражи энси, располагающийся в конце широкого коридора у входа в крыло здания, где находились его покои, негромко разговаривали между собой. Предыдущий день прошел как обычно. Ларса, в которую они прибыли, сопровождая энси, как город им явно понравилась. В ней не было бестолковой столичной суеты, сопутствующей не только столице страны, но и всякому большому городу. Правда, она переросла уже рамки маленького провинциального городка, которым была еще недавно, но пока еще только утверждалась как главный город нома, не успев вобрать отрицательные черты такого изменения. Бурно застраиваясь в последнее время, она выглядела как игрушка с новыми домами современной архитектуры, достаточно широкими улицами, на которых не было присущей всякому другому городу грязи. Ни один дом здесь не мог быть построен, если он не проходил согласование в магистратуре и пока его строительство не утверждал сам правитель нома Кирионис. Тот же, желая сделать город особенным, не похожим на другие города страны, приветствовал строительство домов только по интересным оригинальным проектам. В городе имелись и парки с площадками для выступлений циркачей и лицедеев, и достаточное количество постоялых дворов и трактиров. На площадях устроены были фонтаны, стояли скульптурные композиции. Хитрый Кирионис разбил город на сектора и во главе каждого поставил богатого и влиятельного горожанина, посулив хорошую награду тому из них, чей сектор будет лучше украшен к определенному сроку. И начальники секторов лезли из кожи вон, чтобы именно их часть города была самой красивой.

С прибытием в город энси и его многочисленной свиты ритм жизни в городе значительно возрос. С ним прибыли вельможи двора, советники, и, главное для горожанок, множество блестящих гвардейских офицеров. В богатых домах начали устраивать балы, надеясь, что их юная женская половина не будет обделена вниманием гвардейцев, и – как знать – может быть и появятся у горожан новые родственники.

Вот и вчера «бессмертные» всей группой были на одном из таких балов, где их глаза разбегались при виде множества юных прелестниц, ожидающих приглашения на танец. Было жаль уходить оттуда, но служба есть служба. Теперь они, облокотившись о стены и широкий подоконник, с удовольствием вспоминали перипетии вчерашнего бала, обсуждая девушек, с которыми прошли туры танцев.

Гвардейцы настолько увлеклись воспоминаниями, что появившуюся в охраняемом ими коридоре одинокую фигуру обнаружили тогда, когда до нее оставалось всего несколько шагов.

Высокая фигура в темной длинной до пола одежде с капюшоном, накинутым на голову и закрывающим лицо, как будто прямо из воздуха возникла в коридоре, неслышно приближаясь

к посту. Чем-то угрожающим и тревожным веяло от нее. Разговоры сразу умолкли, и гвардейцы, взявшись за рукояти мечей, повернулись к незнакомцу.

– Кто ты и куда направляешься? – спросил старший караула.

Не доходя полдесятка шагов до гвардейцев, фигура остановилась. Старший караула сделал шаг навстречу. Руки фигуры приподнялись, и вдруг превратились в шипящих длинных змей, набросившихся на него. Одна схватила старшего караула за руку, другая длинными смертоносными зубами впилась прямо в горло, причиняя невыносимую боль. Он судорожно попытался схватить змею, но руки прошли сквозь ее тело, как будто его не было, однако самый настоящий яд вливался с призрачных зубов в его тело. Горло перехватили спазмы удушения, пена рекой хлынула изо рта, и старший караула замертво рухнул на пол. Гвардейцы на мгновение замерли, расширенными глазами глядя на необычное зрелище, разворачивающееся у них на глазах. В тот же момент змеи выпустили свою жертву и метнулись к ним, впившись еще в двух гвардейцев и опрокинув их на землю. Трое оставшихся караульных замерли, не имея возможности защищаться, так как капюшон фигуры откинулся назад и взгляд четырех рубиновых немигающих глаз пригвоздил их к месту, парализовав движения. Этот взгляд словно тысячей иголок пронзал головы, а затем их мозг вскипел и взорвался, разнеся головы на мелкие куски и забрызгав мозговым веществом стены и пол.

Финальная часть проходила уже при свидетелях – Сарниус и Шар-Карен подоспели как раз вовремя, чтобы увидеть, как Великий Магистр расправляется с оставшимися «бессмертными». Зрелище было не для слабонервных. Даже Шар-Карен, уж на что был привычен к сражениям и виду крови, и тот постарался как можно быстрее покинуть место бойни.

– А не можешь ты сам так же уничтожить энси? – спросил Сарниус.

– Нет, – голос из-под капюшона был по-прежнему бесстрастен, – его спальня амулетами защищена от действия колдовства. Я уже говорил тебе. Ты сделаешь там все сам. Но если ты будешь всегда пьян, как сможешь ты удержать власть?

Номарх кинул на Великого Магистра злобный взгляд и отвернулся. Вино совершенно не подействовало на него, хотя его запах и был уловлен миркутянином.

Следом за караульными первого сторожевого поста в небесные чертоги Нин-Нгирсу вскоре отправились и все остальные гвардейцы на пути заговорщиков к спальне. После чего фигура Великого Магистра растаяла в черном вихре.

Оттащив от двери в опочивальню энси загородивших дверь убитых гвардейцев, Сарниус тихо приоткрыл дверь. В комнате царил полумрак, лишь пляшущие на дровах камина огоньки давали немного света. Посередине большой комнаты под балдахином на широкой кровати спал энси. Старческий сон чуток. Легкий стук, сопровождающий открытие двери, разбудил его. Он приподнялся на локте, откинул одну из занавесей и, вглядевшись, увидел входящих Сарниуса и Шар-Карена.

– Что-то случилось? Почему вы здесь? – встревожено спросил энси.

Шар-Карен, не ожидавший такого поворота, в панике сделал шаг назад, готовый бежать из спальни. Сарниус же, заранее решивший идти до конца, быстро взял себя в руки.

– Случилось, правитель, – быстро сказал он, – поэтому, невзирая на позднее время, я осмелился пройти к вам. Стража, узнав суть того, с чем я пришел, пропустила меня.

Энси сел на край кровати, свесив ноги вниз. Номарх приблизился к нему вплотную, взялся за подушку, как бы желая поправить ее, и резким движением прижал ее к лицу энси, опрокинув его на спину. А затем навалился сверху, не давая ему вырваться и, самое главное, стараясь не дать ему кричать. Энси забился, вцепился в одежду номарха, стараясь вырваться, ему почти удалось повернуть голову набок.

– Держи за ноги, – со страшным лицом прохрипел Сарниус, оборачиваясь к Шар-Карену, остолбеневшему у двери.

Тот пришел в себя, бросился к кровати и обхватил энси за ноги. Через короткое время тот перестал биться и затих. Все было кончено. Сарниус, стараясь не смотреть на посиневшее лицо энси, уложил его тело в кровать и накрыл одеялом.

– Печать, – тяжело дыша, как после трудной работы, еле выговаривая слова, – говорил Сарниус, обследуя комнату, – здесь где-то должна быть государственная печать. Надо найти ее. Только с ее оттиском изданные бумаги становятся приказами энси. Проклятье, ее нигде нет!

Он перерыл тумбочки, стоявшие у кровати, шифоньер, комод, ища в них потайные места, где энси должен был спрятать на ночь государственную печать. Ее нигде не было. Наконец, он лег на пол и проверил под кроватью, а затем под подушками, на которых лежала голова мертвого энси. Шар-Карен, бледный даже в неярком освещении спальни, стоял у входа. Его била крупная дрожь.

– Скоро смена караула, – с трудом выговаривая слова, сказал он, – пора уходить.

Номарх еще раз выругался, и двое убийц покинули превратившуюся в мертвецкую опочивальню.

– Держи наготове не только свою сотню, но и всех тех, с кем мы выходили к болотам, – по дороге давал номарх наставления сотнику.

– Свою сотню я приготовлю, а как быть с остальными? Они же мне не подчиняются, – с трудом ворочая языком, отвечал тот.

– Утром все получат приказ. Ты будешь назначен исполняющим обязанности начальника «бессмертных». Когда я стану регентом, из исполняющего обязанности ты станешь полновесным начальником. Понял? А теперь по первому же сигналу твоя сотня должна быть здесь и занять ключевые посты для охраны покоев энси, сменив нынешнюю стражу. Им я не доверяю. Продумай систему караулов. Это надо будет сделать быстро. И еще одно. Отбери десяток преданных гвардейцев. Они всегда должны быть со мной, куда бы я не передвигался. И что бы я не приказал сделать, это должно быть сделано сразу же. Им придется тут же устранять всех, препятствующих моему становлению, как энси.

Шар-Карен убежал в казармы к гвардейцам, а Сарниус возвратился в свои комнаты и принялся нервно ходить из угла в угол, ожидая дальнейшее развитие событий.

Вскоре приближающийся по коридору звук бегущих ног известил его, что тело энси обнаружено сменой караула. И действительно, вбежавший в комнату к Сарниусу гвардеец сбивчиво доложил о смерти энси и о том, что высшие сановники, имеющиеся во дворце, по просьбе секретаря правителя срочно собираются в покоях правителя.

Отправив посыльного к Шар-Карену, номарх вышел следом за ним и направился в южное крыло дворца. Покои Сарниуса располагались в северном крыле и были одними из самых дальних по отношению к покоям энси, однако он шел, почти бежал, настолько быстро, что опередил нескольких сановников, чьи комнаты были ближе к покоям правителя, чем его.

Коридор, ведущий к опочивальне энси, был набит «бессмертными», рассматривающими трупы караульных, которые оставались пока еще тоже на месте. Номарха узнали и пропустили в спальню. Сам энси по-прежнему лежал на кровати с синим лицом и выпученными открытыми глазами, в которых отражался свет многочисленных факелов. Его секретарь как-то странно взглянул на номарха и отвернулся.

– Какой ужас! – воскликнул Сарниус, оглядывая спальню, – в коридоре убитая стража, и правитель мертв. Как это случилось?

– Не известно, – ответил ему кто-то из сановников, – похоже, что энси задушили в кровати.

– Надо немедленно найти убийц и покарать их! Я лично немедленно займусь этим! А государственная печать цела?

Вместо ответа секретарь подошел к столику, стоявшему в центре комнаты, открыл стоявшую на нем шкатулку и достал из нее небольшую продолговатую фигурную вещицу – государственную печать.

Сарниус готов был съесть сам себя от нахлынувшей ярости – это же надо! Он был уверен, что печать, символ власти энси, обязательно будет спрятана, поэтому устроил форменный обыск в спальне, не догадавшись, что она тут, рядом, стоит протянуть руку, что никто и не думал прятать ее. И теперь секретарь держал ее в руках, и, похоже, не собирался расставаться с ней.

В это время в спальню вбежал Шар-Карен и остановился у двери. Сарниус тут же начал отдавать ему команды – первым делом оцепить дворец, закрыть все выходы из города, объявить в армии в военное положение, а в городе комендантский час. Все караулы внутри дворца заменить гвардейцами его сотни. Для выполнения этого сотник временно назначается начальником «бессмертных».

Когда все это, заранее тысячу раз продуманное, излагалось так, как будто только что придуманное, у присутствующих сановников не оказалось никаких возражений. Сарниус относился к высшим чиновникам страны и в случае чрезвычайной ситуации мог принять на себя некоторые функции, выходящие за рамки его повседневных не слишком обременительных обязанностей. Тем более, что все, что он сейчас наговорил, действительно надо было выполнить. Правда, здесь была одна тонкость, на которую никто впопыхах не обратил внимания. Это – замена гвардейцев стражи на «бессмертных» сотника Шар-Карена. В принципе, нынешняя стража проморгала убийство энси, и ее замена не была чем-то предосудительным ни для кого из находившихся в спальне. Ни для кого, кроме секретаря правителя.

Имхотеп, казалось, всю жизнь был секретарем энси. В данный момент ему было немногим менее полусотни зим. Выходец из далекого Египта, он еще в детстве вместе с родителями, небогатыми торговцами, ищущими счастья в чужих землях, попал в Лагаш. У него было вытянутое некрасивое лицо. Волосы он, по египетскому обычаю, сбривал начисто. Он был высокого роста и от этого сутулился, отчего недруги и недоброжелатели, каковых было очень мало, но в их среде был и Сарниус, называли его горбоносцем, хотя горба у него и в помине не было. Из-под больших бровей, сходящихся на переносице, смотрели умные черные глаза. Он обладал феноменальной памятью. Помнил все цифры, касающиеся как обеспечения войск, так и касающиеся сбора дани, продовольственного обеспечения, финансов и еще много-много всего подобного. С полуслова понимал суть вещей. Будучи при энси, никогда не навязывал ему решений, хотя вполне мог бы делать это. В общем, этот человек был образцом преданного и исключительно умного секретаря, коими дорожат, и каких, к сожалению, почти нет у власть держащих.

Сарниус, отдавая распоряжения, внезапно поймал быстрый взгляд Имхотепа на себя и затем на Шар-Карена, и все понял. Он понял, что секретарь правителя обо всем догадался. Что он знает, что именно Сарниус и Шар-Карен убили энси, а теперь Сарниус, по сути дела, готовит захват власти. И понять это секретарю помогли. Помогли два идиота, Сарниус и Шар-Карен! Сарниус, располагаясь в отдалении, поднятый с постели, никак не мог в середине ночи прибежать в полной парадной форме! Со всеми завязанными бантами и перевязями! И точно таким же явился «поднятый с постели» Шар-Карен! Надо было срочно принять меры и первым же удавить слишком догадливого Имхотепа. Конечно, жаль терять такого секретаря, но жизнь настоятельно диктовала сделать это.

Внезапно Имхотепа сотряс приступ кашля. Он пытался закрыть рот рукой, в которой зажата была государственная печать, но ничего не помогало. Он покраснел, задыхаясь, махнул рукой и, кашляя и пытаясь справиться с приступом, с трудом вышел из спальни, закрыв за собой дверь.

Сарниус, поманив за собой Шар-Карена в угол, в двух словах объяснил ему, что секретарь энси обо всем догадался, и что надо немедленно устранить его. Сотник выскочил за дверь. Имхотепа за ней не было.

Вскоре повсюду затопали ноги меняющегося караула – «бессмертные» сотни Шар-Карена занимали посты. А их десяток, специально отобранный бывшим сотником, а ныне начальником всех «бессмертных», был готов выполнить любое распоряжение Сарниуса, намеряющегося нацепить корону нового властителя. И первое же распоряжение не заставило себя ждать. Найти секретаря энси, выбить из него печать, а его самого убить – было приказано им.

Но выполнить это приказание не представилось возможным. Секретаря не оказалось во дворце. Взбешенный Сарниус дал тайный приказ отыскать его живого или мертвого, и, если надо, перевернуть весь город. Все было напрасно. Секретарь бесследно исчез из-под носа убийц энси, унеся с собой государственную печать, без которой Сарниус никак не мог считаться полноценным правителем.

Кроме этого, чтобы в зародыше задушить слухи, Сарниус приказал под любым благовидным предлогом немедленно отправить из города всех гвардейцев, несших сегодня караульную службу, дело об убийстве энси вести не афишируя его, под грифом «совершенно секретно», а о том, что случилось в спальне и как выглядел труп энси, всем, видевшим его тело, приказано было забыть и не открывать рот ни под каким предлогом.

Когда высшие сановники, собравшиеся у правителя, пришли в себя и попробовали принять управление страной, их уже никто не слушал. На все ключевые посты уже были поставлены преданные Сарниусу люди, а контролируемые им «бессмертные» обеспечивали порядок в городе.

Когда рассвело, Сарниусу доложили, что из города выехало с полдесятка больших колесниц, в которых находился правитель нома Кирионис.

– Проклятье, – выругался номарх, – почему его не задержали?

– Команды задерживать его не было.

Тут же Сарниус дал команду никого из сановников больше не выпускать из города, а за колесницами послать погоню и вернуть их обратно.