Наверное, он бы ответил, потому что советский человек это не афганский фанатик, ему есть что терять. Советский человек – и рыбку хочет съесть, и… но тут в проулок заехала машина, высветила нас дальним светом – и этот выругался на своем языке, рука дернулась. Делать было нечего – я выстрелил. «Оса» грохнула, душок свалился на руль. С двух метров в голову – гарантированный труп, можно не проверять…

Мужик свернул, даже не заметив. Тем лучше…

Подсвечивая фонариком в телефоне, я посмотрел кузов… в нем чисто, но на полу какие-то мешки… видать, подстелили, чтобы ехать мягче было. Посветил на руку, отодвинув ткань – так и есть, «ТТ». Еще сколько-то, видимо, в доме. Забрал пистолет, сунул за пояс, мало ли. Набрал на телефоне номер…

– Дежурный капитан Авдеев.

– Подполковник Васнецов.

– Пароль.

– Быстрое течение.

– Принято, слушаю вас, товарищ подполковник.

– В адресе… – я продиктовал свой домашний адрес, – несколько бандитов, скорее всего, вооружены, могут иметь гранаты.

– Принял, высылаю дежурную группу…

– До связи.

Где пристроиться самому? Когда я покупал квартиру, уже примерно прикидывал. Равноценны два варианта – за мусорной площадкой и за углом. Но за углом – сектор намного хуже. От мусорной площадки и до моего подъезда – сорок метров. Для «ТТ» – не расстояние.

И тут я понял, что со мной дама…

Подошел к машине… а молодец. Не кричит, не истерит, не бросается. Руку закусила и смотрит на меня…

Нехорошее сватовство получилось.

– Маша…

…

– Маша…

– Д-дда…

– Это бандиты. Сейчас милиция приедет. Поняла?

Кивнула.

– Умница. Посиди пока в машине. Из машины – ни шагу. Посиди в машине…

…

– Поняла?

– П-п-поняла.

– Умница. Я быстро…

Перебежал к мусорке… там ограждение высокое, человека с головой скрывает. Прицелился… только бы гражданских не было. Мирняк, трудящиеся… Или ситуация с захватом заложника, или похороны отца семейства, а то, не дай бог, матери или ребенка, словившего пулю…

Не приведи бог…

Ровно через десять минут в проулок свернул бронированный «КамАЗ», поняв, что тут не развернуться, водитель остановился, горохом посыпались бойцы. Сразу несколько автоматов уставились на меня, я бросил пистолет – антитеррористы на оружие натасканы как собаки, с этим лучше не шутить.

– Быстрое течение! Быстрое течение!

– Отставить! Я его опознал.

В принципе вполне возможно, я после Афгана заодно всем местным спецназам опыт передавал. Должны помнить…

…

– Где, товарищ подполковник?

– В моей квартире. Второй подъезд.

…

– Броник найдется? Я покажу…

– Дверь – направо и наружу. Там еще одна, открыта постоянно. Справа небольшая комната, там хлам всякий. Слева лестница узкая, вдвоем не пройти. Вперед и налево – лифт. Грузового типа на шестьсот килограммов. Восьмой этаж – от лестницы налево и еще раз налево…

Рослый спецназовец из «Росомахи», антитеррористического спецназа УИН, хлопнул меня по плечу:

– Все слышали? Заходим!

Только бы не нарваться…

Моим ключом открыли входную дверь, зашли. Я был в хвосте штурмовой колонны, постороннему человеку лезть в голову – последнее дело.

– Справа чисто!

– Слева чисто!

Начал открываться лифт – какая-то женщина и понять не успела, что к чему – как ее «приняли»…

– В лифте чисто!

– Держать лифт. Трое на месте, остальные наверх…

Наверх идем вдесятером. «Росомаха» – это всего двенадцать бойцов, но и этого хватает. Для штурма квартиры – без вопросов.

Проходим этаж за этажом. Почему не на лифте? Потому что неохота получить очередь в пузо при открытии двери – а такое бывает. Идем быстро.

Между седьмым и восьмым что-то мелькнуло, грохнулось…

– Граната! – заорал кто-то.

Взорвалась граната, и тут же пошла автоматная стрельба. Я отступил, укрылся у мусоропровода.

Сверху послышался визг, не крик, а именно визг.

– Пропустить! Я ее взорву! Себя взорву! Аллах Акбар!

Приехали…

Сверху спустили двоих раненых. Правила оказания первой медицинской помощи вбиты еще с Афгана: сначала перетянуть жгутами и турникетами видимые раны, затем – проверить всего бойца от и до на предмет кровотечений. Антитеррористы хорошо экипированы, но взрыв гранаты без последствий не проходит…

Зажав в зубах позаимствованный у одного из бойцов фонарь, занимаюсь ранеными на площадке шестого. Противошоковое, основное поражение – по ногам. Хорошо, что турникеты есть, причем не по одному. Перетягиваю обе ноги – врач разберется там, тут не переборщишь. Свечу в лицо…

– Норм?!

– Норм…

– Держись, рэкс, держись…

У второго – все куда хуже. Рука, бедро. Кисть на соплях болтается. Крови…

Пока тяну турникет – вверху грохают два выстрела, и тут же еще один. Пошло движение, слышу… еще очередь. Тишина.

Все?

Наверх с шумом и топотом поднимаются люди, в лицо мне светит фонарь. Кавалерия прибыла… похоже, ОМОН.

– Здесь «трехсотые», двое. Один тяжелый.

– Фельдшера!

Наверху, на площадке – разгром. Конкретный. Один лежит навзничь, бородой в потолок смотрит, лица почти нет. Тут же рядом колют противошоковое соседке… наверное. Постучали в дверь и взяли в заложники первую попавшуюся. Сапер водит своего спаниеля, ищет взрывные устройства.

– Двое их было?

– Двое…

Третьего грохнули на самой площадке. Молодой, в какой-то ветровке.

Откуда они?

Не протолкнуться…

– Дверь закрыл! Закрыл, тебе сказал!

С гражданами лучше пожестче… любопытные у нас граждане.

– Поквартирный…

– Пусть участковый дрочится…

– В квартиру можно? – спрашиваю.

– Можно.

Захожу. Замок целый – не сломали, а вскрыли. Трудно предполагать иное, правда. Иду по своей квартире… ага… ничего не тронули. Интересно, где они ждали. В большой? Или на кухне? И чего хотели? Мочкануть вряд ли – мочкануть и в подъезде могли…

В голове одно только слово – «враги». Враги в моем доме…

Ижевск, СССР. Ночь на 11 июля 2010 года

В Ижевске МВД и КГБ находятся фактически в одном здании, построенные в разное время, они тем не менее составляют единый комплекс, занимая вместе со стадионом «Динамо» целый квартал. В МВД оно занимает более новую, восьмидесятых годов постройки высотку – меня промурыжили недолго. Пришли коллеги и перевели меня в здание КГБ. Впервые шел по динамовскому полю под контролем автоматчиков…

Генерала они, конечно, поднимать не стали, а на вопросы я отвечать отказался. Так и сидел в кабинете до утра, играл со следователем в гляделки – указаний насчет меня не было, а самостоятельно колоть он не осмеливался. В девятом часу открылась дверь, и в кабинет вошел Михаил Ефимович. Следователь поднялся, молча отдал честь и вышел.

– Что тут у нас…

…

– Кофе. Кофе будешь?

– Не откажусь…

Долгая и полная опасностей жизнь научила меня не доверять никому. Практически любая советская колония за рубежом, любой советнический коллектив – это змеиный клубок со своими интересами. Люди иногда за месяц получают больше, чем за год – как тут не быть змеиному клубку. Я не говорю про такие страны, как Афганистан или Ливия – со своими племенными, клановыми, партийными распрями и склоками. От врагов можно получить пулю, от своих – статус невыездного, и все к этому полагающееся. Избежать всего этого можно, только будучи очень и очень осторожным. Не верь, не бойся, не проси, думай, что говоришь, не доверяй никому и так далее. Не доверял я и Михаилу Ефимовичу – тем более в таких подозрительных обстоятельствах. Надо еще разобраться, что это за гаврики меня в подъезде поджидали…

Кофе заваривался по-советски, то есть кипятильником. Но кофе есть кофе…

– Напугал ты нас. В Москве ЧП на контроле у Председателя.

…

– Не знаешь, откуда гости?

Я пожал плечами.

– Бандиты.

– Да нет, не бандиты. И вооружение у них не бандитское. Два «АКМС», один пистолет «ТТ». Совсем не бандитское…

– Я их даже не видел.

– Да понятное дело…

Янкель начал разливать кипяток по чашкам.

– Саш, вопрос – зачем они приходили? Танцуем от этого.

– Понятия не имею.

– Точно не имеешь?

…

– Саш, я в Афгане тоже советничал, было дело. И что такое шурави-контроль[32] знаю. Если вы что-то взяли…

– Михаил Ефимович, а где именно взяли?

– А что – есть разница?

– Просто интересно.

– Интерес никогда не бывает простым, Саша.

– Хорошо, тогда так. Допустим, мы действительно что-то взяли. Допустим.

Михаил Ефимович внимательно слушал. От обычного офицерского дубья он отличался тем, что умел думать и заставлял думать других. И конечно, высказывать свои мысли. В Советской армии всегда было так, что инициатива имела своего инициатора. Но Михаил Ефимович всегда поощрял даже некое вольнодумство.

…

– Допустим, теперь это у нас. Сколько мы взяли… ну, не важно сколько. А теперь скажите – что же мы такое могли взять, что это оправдывало бы организацию нападения на меня в СССР. Вы представляете уровень операции.

– Отчего не представлять, – Михаил Ефимович потер подбородок.

– Что такое можно взять? Деньги? Золото? Героин? Все можно восстановить.

– А почему «взял»?

– В смысле?

– Ну, почему вы должны были что-то взять? Вам могли мстить?

– И это тоже.

– Так почему «взяли»?

Я пожал плечами.

– Михаил Ефимович, вы не хуже меня знаете традиции. Военным никогда не мстят, потому что армия это армия. Если нужно отомстить армии – вырежут блокпост или сожгут колонну наливников. Никто не будет разыскивать меня, как военного, чтобы отрезать голову…

– Кстати, про отрезанные головы… – Михаил Ефимович бросил на стол пачку фотографий небольшого формата, – на, посмотри…

Я осторожно, словно вывинчивая взрыватель, подвинул к себе пачку фотографий. На первой было голое, безголовое тело на каталке морга.

– Узнаешь?

– Балу…

С…и.

– Верно.

– Как это произошло?

– Никто не знает. Все, что удалось установить, они отдыхали компанией, но ушел он с женщиной. Женщину ни до, ни после этого никто не видел. На следующий день труп нашли на левом берегу Дона.

– Левбердон…

– Бывал?

Бывал ли я… бывал.

Балу тогда только что сменил машину. В нем была толика армянской крови – там, около Ростова и в самом Ростове армян было достаточно, они оседали здесь, спасаясь от турецких погромов. Он купил «восьмерку»-кабриолет, «Наташу», и мы ехали на ней, по мосту, по огромному мосту через Дон, на левый берег. Где нас ждали пиво, раки, рыбцы и приветливые, сговорчивые девчонки-южанки…

Я запомнил одну фразу, которую сказал Балу: живем один раз.

Один раз…

А теперь ему кто-то отрезал голову.

Я смотрел фотографии.

– Его пытали?

– Да.

– Как?

– Не похоже на афганцев. Хотя пытали ножом. Скорее, это уголовники.

Не похоже на афганцев… Афганцы почти никогда не колют, они режут. Это нация скотоводов и пастухов, их ножи вообще не приспособлены для колющих ударов. Зато они прекрасно умеют снимать шкуру с овец – во время войны это трансформировалось в «красный тюльпан». Не хочу говорить об этом.

– Зацепки есть?

– Милиция работает. Мы пустили версию о маньяке. Но теперь мы почти уверены, что это не так.

– Один из нападавших должен был остаться в живых.

– С этим потом. Сначала я хотел поговорить с тобой.

– Мне нечего сказать, Михаил Ефимович.

Янкель и я пристально смотрели друг на друга и молчали. Тишину прервал звонок Алтая[33]…

…

– Что?

– Нападавший, который выжил, выбросился из окна больницы, – Янкель встал, – поехали…

Черный «Пежо» со спецсигналами мчался по утреннему городу, распугивая автобусы и грузовики. До больницы было всего ничего – Удмуртская переходит в Воткинское шоссе, сама Удмуртская настолько широка, что это, по сути, тоже шоссе, проходящее через полгорода к новому Комсомольскому городку[34]. Долетим с ветерком. Вопрос – как они вышли на Балу. И как – на меня…

Балу был на четверть армянин, кровь горячая, большой любитель женщин. Но он никогда не пошел бы с женщиной, если бы почувствовал неладное. Он не раз видел, как это происходило в Афгане – только отошли в дукан, пошли в самоход – кишки наружу. Нет, он даже пьяный не потерял бы бдительности.

Могли эту бабу втемную ему подвести? Да запросто. Б… – она и есть б… Вопрос в том – кому доверилась эта тварь… ведь путаны осторожны, проблем иметь не хотят.

И что теперь делать мне…

На повороте стоял регулировщик. Увидев машину со спецсигналом и блатными номерами, он махнул «волшебной» полосатой палкой, останавливая движение…

Когда мы подъехали, труп как раз снимали с козырька высоченной девятиэтажки главного корпуса республиканской больницы.

Милиционеры курили, топтались у машин, звонили по сотовым. Трое, подогнав к козырьку грузовик, снимали оттуда труп на носилках. Сексапильная следовательша из прокуратуры диктовала протокол осмотра места происшествия на диктофон.

Машины КГБ стояли чуть поодаль, там же была «Черная маруся» – теперь это обычный белый «Базик»[35] с высокой крышей. Там свой, отдельный следователь следчасти КГБ снимал показания со спецназовцев. Увидев Янкеля, все подобрались, кто-то козырнул.

– Как это произошло? – сухо спросил Янкель, прерывая допрос.

– Товарищ генерал, при перевозке в операционную задержанному стало плохо. Я как старший конвоя побежал за врачом, Хуснутдинов остался. Задержанный применил прием рукопашного боя, попытался скрыться, когда понял, что это не удастся – выбросился из окна.

– Хуснутдинов – вы?

– Так точно.

Мда-а-а.

– И как тебя, такого лося, раненый победил? А?

– Разрешите…

– Говори, говори. Только честно. А то я в органы перестаю верить.

– Я… мы как раз каталку катили… она в дверь не проходила… потом… я и сам не понимаю, товарищ генерал. Я ведь карате занимаюсь. Но такого… такого не видел.

– Такого – это какого?

– Чтобы через голову… да еще удар при этом наносить.

…

– Ниндзя какой-то… товарищ генерал.

– Полковник, полковник.

– Ты меньше видик смотри, боец… – начал «качать» я, – на медсестру засмотрелся?

– Никак нет. Он и в самом деле… через голову.

– А потом – в окно, – уточнил Янкель.

– Так точно, – покаянно сказал спецназовец, – в окно…

– Анекдот есть такой, – сказал Янкель, смотря на то, как труп везут на каталке в расположенный здесь же больничный морг, – где лучше всего делать гимнастические упражнения? Ответ: на балконе.

Анекдот был не слишком смешным.

– Еще раз спрашиваю, вы ничего не брали? В Сараево или раньше.

– Никак нет. Ничего.

– Кроме денег. Понятно, что это не из-за денег.

– Ничего не брали. Честное партийное.

Янкель поморщился.

– Ты сначала зачет сдай. По демократическому социализму. Потом и партией клянись. И скажи мне – зачем запрошено пять делегаций?

– То есть пять делегаций? Не понял?

Янкель протянул руку и сорвал лист… как оказалось, на нем сидела божья коровка…

– Пять делегаций. Запрошено либо в Ижевск, либо с посещением Ижевска. Три делегации американские. Две научные, по обмену студентами и преподавательским составом. Одна – сельскохозяйственная. Одна – канадская, промышленная. Одна – эфэргэшная, тоже промышленная. Как ты думаешь, к чему такое иностранное паломничество в скромный город Ижевск? Кстати, который с ограниченным доступом?

– Это информация, – переварив новость, сказал я, – это может быть только информация.

– Какая информация? Не знаю. Какая-то, какая может быть кому-то очень нужна.

– Я тоже так думаю, – Михаил Ефимович подул на лист, и божья коровка взлетела, – поехали.

– Куда?

– Прокатимся. У вас тут на пруду хорошо… тихо.

Ижевский пруд был заложен почти одновременно с городом, он был нужен для того, чтобы приводить в действие водяные колеса первого заложенного здесь завода. Сейчас пруд больше предназначен для отдыха и снабжения водой быстро растущего города. Основная стоянка теплоходов находится на заводской набережной, чуть в стороне от главного корпуса Ижевского завода, дальше теплоход делает две остановки: рядом с яхт-клубом и гостиницей «Дерябин», напротив «лыж Кулаковой» и чуть дальше, на выдающемся далеко в воду пирсе, за корпусами электромеханического завода, который заодно прикрывает от волн ижевский пляж. Дальше теплоход идет на Воложку, излюбленное место летнего отдыха горожан, делая по пути только одну остановку. Сразу после пирса он проходит под огромным мостом, который почти достроили для замыкания «ижевского кольца» через пруд, потратив деньги и заодно разрезав пополам парк Кирова. Теперь пирс превратился почти что в автомобильную стоянку, хуже стало отдыхать и на пляже…

Оставив «Пежо» с водителем на стоянке, мы купили билеты и вышли на пирс, ждать теплоход. Михаил Ефимович достал и нахлобучил на голову панаму, приобретя вид обычного дачника-пенсионера. Вообще, искусству перевоплощения у Янкеля можно только поучиться…

– Неплохо тут у вас, – кивнул он, показывая на мост.

– Стройка идет. А так – тихая заводь.

– Заводь заводью… иногда это не так плохо.

– Неплохо, – согласился я. – А зачем вы меня сдали?

– Как догадался? – спросил Янкель.

– Очень просто. Пять делегаций на один Ижевск. Информацией может владеть любой из бойцов группы. Если это информация, а не что-то еще. Но почему-то в Ижевск отправляют пять делегаций разом. Можно предположить, что в другие города никто по пять делегаций отправлять не будет. Концентрация идет только на Ижевске. Значит, кто-то намекнул тем же американцам, где искать. И что-то мне подсказывает, что это были вы.

…

Янкель достал платок и вытер лицо. Посмотрел на часы…

– Наши источники в ЦРУ сообщили, что, по мнению американцев и их коллег по НАТО, Юсеф обладал информацией стратегической важности. Они все равно будут пытаться ее найти. Любой ценой, и столько, сколько потребуется. Мы не можем организовать плотное контрразведывательное прикрытие всех городов, где живут бойцы твоей группы. Остается только одно…

– Использовать Ижевск как ловушку.

– Да. Ижевск небольшой, не туристический город, он сам по себе насыщен оборонными предприятиями, и здесь плотный контрразведывательный режим. Иностранцев тут немного, любые их действия будут заметны.

– Но перед этим вы использовали Ростов, верно?

– Да, верно.

– Балу знал?

– Да… – Янкель не стал скрывать, – он согласился добровольно. Но как оказалось, с Ростовом мы просчитались и обеспечить прикрытие не смогли.

– Не смогли, – согласился Янкель, – хотя на прикрытии была краснодарская «Альфа». Но мы извлекли уроки.

Злости нет. Это правила игры. Мы – расходный материал, и так было всегда. Изначально спецназ создавался для самоубийственных миссий – охоты на «Першинги», подвижные носители ядерного оружия в тылу НАТО. Жизнь нескольких человек – мизерная величина по сравнению с несколькими десятками или даже сотнями тысяч, которые выживут, если сорвется запуск. Все в спецназе знали, на что идут. Сейчас все немного по-другому, задачи другие, но настрой тот же, и он закладывается еще в учебке. Балу знал. И я знаю.

– Меня тоже будет прикрывать «Альфа»?

– Лучше, если ты об этом знать не будешь. Напишешь рапорт, получишь оружие на постоянку. Одним из выводов аналитиков по Ростову было то, что Балу, возможно, расслабился, зная о прикрытии.

– А если я свое прикрытие пристрелю?

– Если ты их обнаружишь, значит, они нам не нужны.

Может, и не обнаружу. Особенностью спецназа КГБ, известного как группа «А» или «Альфа», было то, что он создавался в седьмом управлении КГБ, то есть на базе службы наружного наблюдения. Это, видимо, единственный спецназ в мире, созданный на основе службы наружного наблюдения. Но это давало «Альфе» уникальные навыки по работе в городских условиях под прикрытием.

– В чем будет заключаться моя задача? Подставиться?

– Если будет нужно. Мы полагаем, что с Балу что-то пошло не так, и убийство – это эксцесс, а не первоначальный план. Мы полагаем, что они попытаются тебя завербовать. Если это так – иди на вербовку.

Я промолчал. Получается, моя карьера в спецназе закончена. Никто, известный иностранным спецслужбам, в спецназе служить не может.

– А если попробуют убить?

– Попытайся взять живыми. Но, в общем, действуй по обстановке. Второй Ростов нам не нужен.

Интересно, попало кому-нибудь за Ростов или нет?

– Если операция пройдет успешно, то у тебя один выбор из двух. Если нам удастся задурить им голову, то ты переводишься в Москву, в десятое управление Генштаба. Будешь давать дезу[36] столько, сколько получится водить их за нос. Если игра не удастся – остаешься здесь, через пару лет будешь начальником первого отдела «Ижмаша». Должности и там, и там полковничьи…

Я смотрел на приближающийся теплоход и ничего не отвечал…

Подошел теплоход, ошвартовался, кинули сходни, и мы зашли на борт, прокомпостировав билеты. Янкель сразу направился к лестнице, ведущей на второй этаж.

– Куда мы идем?

– Наверх. Увидишь, зачем…

Наверху народу было немного, потому что середина дня, народу много бывает либо утром, либо вечером. На самой корме сидела женщина в белой мужской рубашке и синих джинсах, выгодно показывающих ее длинные ноги. Она кормила чаек, отщипывая от батона маленькие кусочки и бросая в воздух. Чайки подхватывали на лету.

Я остановился.

– Вот, спасибо…

Михаил Ефимович посмотрел на меня поверх очков.

– Если хочешь знать, Саша, эта девочка – дочь моего друга. Который погиб. И она в девятнадцать лет работала у главного противника, потому что так было надо. Так что хватит кобениться и пошли…

Кобениться. Хорошее слово. Новое в лексиконе моего куратора, полковника госбезопасности Михаила Ефимовича Янкеля…

– Установленные разведчики среди запрошенных есть? – спросила Маша.

Михаил Ефимович покачал головой.

А я все пытался понять, когда девушка по имени Маша появилась в отделе делопроизводства «Ижмаша». Давно – или недавно? Судя по тому, что ее все воспринимали как свою на той вечеринке – довольно давно. Хотя, наверное, если она в девятнадцать лет работала у главного противника, то умеет входить в доверие. Мне же она вошла настолько, что, если бы не бандиты у меня в квартире, мы бы с ней сейчас в одной постели лежали.

Интересно, а она о бандитах знала? Может, у нее автомат в сумочке был? Да нет, вряд ли…

Теплоход швартовался у пристани на Воложке. Постепенно мы остались одни на верхней палубе.

– Ну… – Михаил Ефимович потер руки, давайте… Маш, вручаю самого лучшего нашего силовика в твои надежные руки. Саша, не обижай девушку. А мне – пора обратно.

– Что это значит? – спросил я.

– Оставайтесь тут… отдохните… вон, санаторий обкомовский стоит. А мне – в Москву пора… дела наши тяжкие.

– Туда нас не пустят.

– Я заказала номер… – сказала Маша.

Номер и в самом деле был заказан. С двухспальной кроватью. Но это не проблема, в пустыне Регистан мы спали в песке, просто подложив что-нибудь, чтобы не замерзнуть. Ночью в пустыне бывает очень холодно…

Вечером мы сходили в кафе на берегу, а потом вернулись. Держали «пионерскую» дистанцию, к моему удивлению, Маша даже не пыталась меня соблазнить. Просто вела себя как обычная подруга.

В номере Маша ушла в ванную, а я вышел на широкую лоджию, чтобы не было лишних вопросов. Женщины не любят, когда им отказывают прямо, потому лучше намеками. Вообще, женщин понять сложно, проще даже не пытаться. Просто жить как живешь…

Маша намека не поняла. Скрипнула дверь на балкон.

– Злишься?

– За что? – спросил я, не оборачиваясь. Было уже совсем темно, и луна вычертила на глади пруда серебряную дорожку.

– Мужчины обычно злятся. Чувствуют себя использованными.

– Ты меня не использовала. Просто не успела.

Она встала рядом… она была едва ли не выше меня.

– В баскетбол не пробовала играть?

– Пробовала. В волейбол. У нас в колледже была команда.

– В колледже?

– Да, там. В США.

– Принято говорить «главный противник».

Она ничего не ответила.