bannerbanner
Университетские истории
Университетские истории

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 5

Но вдруг в один день экономистка поссорилась с бухгалтером из-за какой-то ерунды, вскочила, заплакала и кинула в нее бутербродом.

Но тут же ссора и прекратилась, потому что всех напугало поведение доцента Воздвиженского. Он выпрыгнул из-за кулера, схватился за голову и крикнул жалобным голосом:

– Ты что, пианистка, что ли? Что ты себе позволяешь? Как же можно так мечту убивать? – и кинулся вон из планового отдела.


БАБУШКА ТЮТЧЕВА

У заведующего кафедрой профессора Сомова был аспирант Костя Бобров.

Каждое утро Сомов вызывал Костю к себе в кабинет и говорил:

– Вот вы, молодой человек, аспирант… Уже даже не студент! А знаете, в каком году умер Писемский?.. А как звали бабушку Тютчева? Тоже не знаете? Плохо, молодой человек, очень плохо… Я уже жалею, что взял вас в аспирантуру.

Костя вылетал из кабинета Сомова, злой и красный, и тут на него на него набрасывался профессор Щукин:

– Кто был старше Суворин или Майков? Как звали детей Толстого по порядку их рождения? Какое было отчество у Батюшкова? Какой формы бумажки на окнах у Плюшкина?

Когда же Костя и на это не мог ответить, профессор Щукин смотрел на него презрительно, поворачивался спиной и уходил.

В коридоре Костя встречал аспирантку Лену и жаловался ей на жизнь.


НЕЗНАЮЩАЯ РИТА

У Щукина была аспирантка Рита, которая занималась Блоком. Она сама себя до конца не понимала и на все вопросы отвечала: «не знаю». За ней ухаживал Костя Бобров. Иногда он у нее спрашивал:

– Рит, я тебе нравлюсь?

– Не зна-аю, – тянула Рита.

– Но что-то же ты чувствуешь?

– Чувствую, но я не зна-аю любовь ли это. У Блока все как-то по другому описано. К тебе я этого не чувствую.

– Знаешь, я тоже не чувствую к тебе того, что описано у Чехова!

– Вот видишь. Все безнадежно! – говорила Рита.

– Может, тебе кто-то другой нравится? – допытывался Костя.

– Не зна-а-аю. Наверное, нет. Просто я не понимаю параметров.

Костя тихо выл.

– Чего параметров?

– Любви. А без параметров я путаюсь.

– Рит, хочешь пойдем куда-нибудь? Ну хоть в буфет на пятом этаже? – отчаянно предлагал Костя.

Рита некоторое время думала, а потом грустно отвечала:

– Не зна-аю. А что, надо куда-то идти?

– Ну хоть что-нибудь ты знаешь?

На глаза у Риты наворачивались слезы, и она отвечала:

– Ничего.

Костя ударял кулаком по стене, топал ногой и уходил.

– Но ты хотя бы страдаешь? – с надеждой спрашивала его вслед Рита.

– Страдаю. Нет, не страдаю, – отвечал Костя. – Тьфу, ты меня запутала. Я тоже уже ничего не знаю.

И Костя шел в буфет с аспиранткой Леной. Но с ней Косте было неинтересно, потому что она очень много болтала и все почему-то про науку.


ГДЕ ВАШ КОНВЕРТИК

У доцента Мымрина было много детей, и чтобы прокормить их, он подрабатывал уроками – готовил к поступлению в университет. Учеников у него были толпы, по две группы в день, во все дни, кроме воскресенья.

Порой Мымрин так переутомлялся, проверяя у учеников сочинения, что начинал заговариваться. Например, смотрит за обедом на какого-нибудь из своих родных детей и говорит:


«ДЕТКИ, ДРУЖИТЕ!»

Когда дети были маленькие, доцент Мымрин выйдет с ними на улицу, приведет их к песочнице. А там другие дети гуляют. Доцент Мымрин им скажет: «Детки, дружите!» И дети сразу с теми другими детьми дружить начинают. Бегать, играть. Через полчаса уже не разлей вода.

Потом детям стало лет по 16-17-18. А к доценту Мымрину ученики часто приходят того же возраста литературой заниматься. Мымрин хочет их со своими детьми познакомить и опять говорит: «Дети, дружите!» А дети, вместо того, чтобы дружить, начинают фыркать, отворачиваться, в упор друг друга не замечать. Что за чудо? Мымрин ничего не понимает. Вроде и интересы похожи, и вкусы, и даже внешнее сходство. Загадка.

Как-то пришел Мымрин в школу выступать, про Пушкина рассказывать, а с ним учительница из соседней школы. И очень стесняется, напряженная, словно на войну пришла. Мымрин решил ей доброе дело сделать, в учительскую ее привел и говорит: «Учительницы! Вот вам еще одна учительница! Дружите!» А учительницы косятся друг на друга и тоже не дружат, хотя Мымрин точно видит, что у них куча общего. Ну что за бред такой?

А как-то Мымрин пришел домой, а там его ждет филолог из далекого города. Тоже мрачный, тоже стихи пишет, тоже с бородой. Дети говорят Мымрину: «Дяденьки, дружите!»

А Мымрин на филолога исподлобья косится и совсем ему дружить с ним не хочется.

«Да, – думает Мымрин, – что-то не то с нами со всеми творится. Сложные мы какие-то становимся, противные. Может, это означает фраза: «Будьте как дети?»»


ХОРОШАЯ ШУТКА

Однажды на вступительных экзаменах в университет абитуриенты писали сочинение, а доцент Воздвиженский и профессор Горкин были назначены в аудиторию наблюдать, чтобы не списывали.

Занятие это было тоскливое, нудное, и Воздвиженский с Горкиным очень скучали. Чтобы хоть как-то развлечься, Горкин подкрадывался ко всем хорошеньким абитуриенткам и, если у кого-нибудь находил телефон, то забирал его и начинал на нем играть. А доцент Воздвиженский вдруг вспомнил, что сам уже сто лет не писал сочинений, и загорелся.

Он взял листок с печатью, подписался чужой фамилией и стал выбирать себе тему из предложенных. Так как Воздвиженский занимался Тютчевым, то и тему он взял по Тютчеву, заранее предвкушая, как удивит тех, кто будет проверять его работу.

Написав сочинение, Воздвиженский положил его в общую кучу и подумал: «Пятерка мне, конечно, обеспечена, но всё равно хорошая получилась шутка.»

А на другой день пришел на кафедру, нашел свое сочинение и видит, что оно всё исчеркано, а на последней странице стоит жирная тройка за подписью главного проверяющего профессора Сомова.

Удивился Воздвиженский, пошел с этим сочинением к Сомову и, не признаваясь, что это он автор, спросил:

– Почему у этого абитуриента тройка? По-моему, хорошо написано.

– Нет двух запятых, Белинский не процитирован, присутствует субъективный аргумент «мне нравится», почерк какой-то детский, слабоумный, да и вообще слабая… очень серенькая работка! – зевнул Сомов.

Глава 4

СПЕЦИАЛИСТ ПО ШЕВЧЕНКО

Однажды на кафедру приехал доцент Олексiй Максимов, специалист по Тарасу Шевченко. Он говорил только по-украински и требовал себе переводчика. Стали профессора спорить, умеет Олексiй Максимов говорить по-русски или нет.

– Да всё он прекрасно умеет! – говорит профессор Львовский. – Я по его глазам вижу, что он меня понимает. Это я как славист говорю.

– А я помню его лет десять назад на конференциях. Он тогда был Лешка Максимов, первейший мой друган! Булгаковым занимался, «Белой гвардией». Но потом чего-то на Шевченко перескочил, – огорчается доцент Воздвиженский.

– А вот, интересно, если он ночью палец дверью прищемит, на каком языке он ругаться будет: на русском или на украинском? – ехидничает Югов.

– Нет, – огорчается Воздвиженский. – Боюсь, что тоже на украинском. Я по глазам вижу, что Лёха окончательно перековался. Если Сидорчук, или Колесник, или Кац – те нормально, всегда по-русски говорят, хоть дома, хоть на работе, а вот если Иванов или Тарасов, у тех психика не выдерживает.

Так бы и спорили до бесконечности, но тут Маргарита Михайловна, ответственный секретарь, случайно помогла. У нее на шкафу конфеты были припрятаны, которые студенты на зачеты натаскали. Много конфет, коробок пятьдесят. И потому к этому шкафу даже на два метра подходить было опасно: Маргарита Михайловна воевать начинала. Все на кафедре это знали, а Олексiй Максимов все-таки человек новый. И вот он закинул на шкаф свою шапку, а как стал ее доставать, коробки и посыпались.

Маргарита Михайловна услышала звук и как подскочит. Схватила двумя руками словарь Ожегова, издание второе, дополненное, и ну за Олексiем гоняться. Размахивает словарем, совсем себя не помнит. А Олексiй Максимов даже и защищаться толком не может, только вокруг стола бегает и кричит:

– Спасите! Уберите ее от меня, а то я за себя не отвечаю!

Так и вспомнил русский язык. Потом с Воздвиженским до третьего часа ночи на кафедре водку пили, там потихоньку и заночевали. В университете пить было нельзя, но охрана там нормальная. Пить нельзя, но если культурно, то немножко можно.

– Чего ты мою водку наливаешь? Ты свою горилку наливай! – говорил Воздвиженский.

– Вiдчепися, москаль! – отвечал Олексiй Максимов и плакал.


ПУШКИН И ДАНТЕС

Однажды один ученый изобрел машину времени и вытащил Пушкина из прошлого за три секунды до того, как Дантес его ранил.

Разгоряченный Пушкин в бой так и рвется, пистолетом размахивает и требует, чтобы изобретатель его назад вернул. А у того как назло машина испортилось. Пришлось оставить Пушкина в настоящем.

Бродит Пушкин по Москве, впечатлений набирается, к лифтам и автомобилям привыкает. Стал было по издательствам ходить, но там не поверили, что он Пушкин и говорят ему: «Хватит у классиков списывать. Идите еще потренируйтесь, наработайте свою стилистику!» Расстроился Пушкин, стал работу искать. Хорошо, что он французский в совершенстве знал. Устроился в МИД.

Мидовцев обычно из ромгерма набирают. И много там таких, у кого французский язык – третий. Английский и немецкий они нормально знают, а французский не особо. Первые годы чаще пальцем показывают и говорят «пардон». Но французы – народ понимающий. «Политика, мадмуазель, это такая грязь! Но вы не волнуйтесь, мы сами все слова напишем, а вы только подпишитесь, что ознакомлены!» А тут Пушкин им всю политику испортил, потому что, оказалось, французы какую-нибудь хитрость напишут, типа им русские денег должны, а наши только подписываются. А Пушкин им говорит: «нет, вы свои глупости сотрите, а просто напишите: «Дантес – хам!» и хватит с вас. В общем, очень Пушкина в МИДе ценили, платили ему зарплату и даже поселили его в служебном семейном общежитии в Одинцово.

Однажды Пушкин услышал, что доцент Югов его творчеством занимается, заинтересовался и решил его навестить. А для начала, чтобы не быть узнанным, сбрил бакенбарды, очки темные надел и пришел к Югову. Видит, Югов сидит у окошка в 918 аудитории, ножку на ножку закинул и на закат грустит.

Увидел он Пушкина, от окошка отвернулся и спрашивает:

– Вы ко мне по какому вопросу?

– Экзамен сдавать! – говорит Пушкин.

– А почему я вас на лекциях не видел?

– Я болел, – отвечает Пушкин.

– Бедняжка! – сочувствует Югов. – Ну так и быть: я у вас приму. Тяните билет!

Вытянул Пушкин билет и читает на билете: «Творчество А.С.Пушкина». «Ну, думает, это пустяки. О себе-то я много чего рассказать могу».

Сел он перед Юговым, а тот спрашивает:

– Какова периодизация творчества поэта?

Пушкин от неожиданности растерялся и бормочет:

– Ну, так сразу и не скажешь. Помню, еще когда-то в детстве нянюшка…

– Неправильно! – обрывает его Югов. – Вы, юноша, демагогией занимаетесь, а надо все точно знать! Существует лицейский период, есть вольный, гражданский, романтический, затем Болдинская осень и зрелая лирика. Каждый из периодов в свою очередь делится на три подпериода. Ну-ка какие подпериоды лицейского?

Тут Пушкин совсем в замешательство пришел. У него всегда с датами напряженно было.

– И этого вы не знаете! – морщится Югов. – А кто у Пушкина был дедушка, это вам известно?

Пушкин обрадовался, что сумеет хотя бы на один вопрос правильно ответить, но только он рот открыл, как доцент его перебивает:

– Его дедушка был Ганнибал! Повторяю по слогам: Ган-ни-бал!

– Я знал! – сердится Пушкин.

– Ничего ты не знал, не знал, не знал! – дразнится Югов. – Ты небось даже не помнишь, как его по имени-отчеству звали!

– Абрам Петрович! – выпал Пушкин, пока Югов его снова не перебил. Да только доцент ему опять язык показывает:

– А вот и нет. Не Абрам Петрович, а Александр Сергеевич! Я не про деда, а про самого поэта спрашивал!

Понурился Пушкин, понял, что снова впросак попал. А доцент Югов завелся, вскочил, стал ногами топать и на него кричать:

– Ты совсем неподготовленный пришел! А все потому, что на мои лекции не ходил! Противный! Не буду тебя больше спрашивать! Давай свою зачетку!

Схватил со стола зачетку и, к удивлению Пушкина, поставил ему жирную пятерку.

– Имей в виду, – говорит Югов, – я тебе ее не за знания поставил. Просто у меня принцип такой: я всем пятерки ставлю, чтобы они не пересдачу не приходили! У меня здоровья не хватит ваши пересдачи принимать! Брысь отсюда и не нервируй меня больше!


ТВОРЧЕСКИЕ ДЕТИ

У доцента Мымрина были очень творческие дети. А творческие дети отличаются от нетворческих тем, что обычно до десяти лет не умеют завязывать шнурки, читать, писать, нос вытирать, вообще ничего.

И вот серым утром понедельника сонный Мымрин думает о чем-то своем и дети думают о чем-то своем и слушают аудиокниги в наушниках. А за окном идет дождь, и снег, и ворона сидит на проводах.

Мымрин возьмет какого-нибудь сына, наденет на него одни трусы, потом другие трусы, потом третьи трусы и так пока трусы в доме вообще на закончатся. Потом погладит по головке и скажет:


ФЕНЕЧКА

Аспирант Костя Бобров мечтал влюбиться. И чтобы ему родили дочку, а он назвал бы ее Фенечка. Когда какая-нибудь девушка начинала ему нравиться, он приходил к ней на страницу вконтакте и тщательно проверял, не цитирует ли она где-нибудь Иосифа Бродского или Ричарда Баха. И если оказывалось, что цитирует, Костя говорил с тоской:

– Эх! Опять плакала моя Фенечка!

ОПЯТЬ ОПОЗДАЛ!

Доцент Мымрин был очень необязательный. Например, лекция у него стоит в десять тридцать, а он придет в одиннадцать пятнадцать. Староста курса Лена ему звонит в тревоге, а Мымрин ей:

– Лена, вы там меня не выдавайте! Займитесь чем-нибудь!

– А в буфет можно? – спрашивает староста.

– А вас там никто не увидит? Только давайте тихо, – разрешит Мымрин.

На кафедре Мымрина за это ругали, но не очень.

– Творческий человек! Что с него взять? – говорила Маргарита Михайловна и звонила домой мужу, бывшему подполковнику.

– Ты суп выключил? Уже 13:57. А я тебе когда велела?

– Так точно! В 13:55 еще! – отвечал муж.


ФРАНЦУЖЕНКА

Косте Боброву поручили заниматься с французской аспиранткой Софи. Она разложит перед собой ноутбук, телефон, какой-нибудь планшет-переводчик, а сама в блокнотике пишет. Костя ей что-то говорит час, другой. А Софи слушает. Глаза такие медовые, лицо умное. «Насколько она лучше всех этих Лен, Рит! А, главное, чувствует сам дух нашей литературы! Надо будет ее как-нибудь в буфет пригласить!» – мечтает Костя.

Закончит консультировать и спросит:

– Вопросы какие-то у вас, девушка, имеются?

Софи заглянет в ноутбук, в блокнотик, в планшет. Глаза поднимет:

– «Льев Толстой»? Это значит толстый, кви? Большой?

– Большой и толстый лев! Да! А «лев» – это такой зверь. Понимаешь, кви? Хищник! Р-р-р! – скажет Костя и, умиленный, погладит Софи по голове.


ДИАЛОГ КУЛЬТУР

Однажды доцент Мымрин и профессор Щукин вели совместную лекцию по диалогу культур.

– Тут надо вот какой отличительный момент понять. Французская революция – это ничего не значит. Это как мои дети. Попсиховали, все на пол покидали, квартиру разнесли. Потом сами же все собрали, поцеловались и смотрят Миядзаки, – сказал доцент Мымрин.


ПОЦЕЛУЙ ВАМПИРА

Однажды профессор Щукин пришел на кафедру и видит, что аспирантки Лена и Рита спрятались под столом, и Лена читает Рите ужастик: «Вампир обнял девушку холодными руками и поцеловал ее. Его дыхание было горячим, а глаза горели!»

Увидели Рита и Лена Щукина, испугались и перестали ужастик читать.


СЛОЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Однажды доцент Воздвиженский пришел на кафедру и видит, что профессор Щукин метает в стену топор.

– Что ты делаешь? – спрашивает Воздвиженский.

– Я очень сложный, я сам в себе запутался! Я от этого страдаю! Счастье в простоте, в амебности, а я дефективный какой-то! – жалуется профессор Щукин. – Я летом в селе живу, и там люди ясные, понятные. Двинешь его – он тебя двинет. Обнимешь – он тебя обнимет. А я во всем вижу дополнительные смыслы! Например, для всех нормальных людей кошка – это кошка. В нее ботинком швырять надо, пока она цыплят не сожрала, а для меня кошка – это символ свободы и воплощения внутреннего «Эго»! Для других женщина – это символ плодородия и вовремя приготовленного обеда, а меня пять жен уже бросили! И все мне что говорили: «Будь проще!» Я так больше не могу!

Тут Щукин опять метнул топор и попал в шкаф, где у Маргариты Михайловны хранились конфеты, которые студенты за зачеты приносили. Щукин с Воздвиженским переглянулись, топор спрятали и бежать со всех ног, пока Маргарита Михайловна не вернулась.

– Вот она тоже человек простой! И я ей дико завидую! В ней ней невротизма, нет противоречивости! Она живительное начало, антагонистическое моей внутренней аморфности, – бормочет на бегу Щукин.


ИЗВЕЧНЫЙ ЗАКОН

У доцента Мымрина дети дрались в машине во время длинных переездов. Как не посадишь – дерутся. Он как не изощрялся, и мусорное ведро между драчунами ставил, и старших детей сажал – все равно дерутся. До того доходило, что сам Мымрин из машины выскакивал и бежал куда глаза глядят.

И тут как-то дочка Рина ему говорит:

– Вот смотри, что я заметила! Когда подерутся два ребенка, то от тебя потом почему-то получает самый нормальный и вменяемый.

Мымрин задумался.

– Да, – говорит, – странно. Получается, чем меньше ты виноват, тем больше получаешь. Но тут, наверное, есть какой-то высокий философский смысл. Например, родитель наказывает того ребенка, у которого есть мозги и который в силу наличия мозгов в состоянии хоть что-то воспринять… А второго… его хоть ругай… хоть шлепай… все бестолку!

– Как-то это нечестно, – говорит Рина.

– Совсем не честно, – соглашается Мымрин. – Выходит, что выгодно быть ненормальным и невменяемым. Но вообще, сказать тебе по секрету, во взрослой жизни то же самое!.. Смотри! Опять дерутся! Разнимай их! Оттаскивай того, который с мозгами, а я другого!

Глава 5

ЗАГАДКА ПРИРОДЫ

В одном подъезде с Мымриными жила учительница младших классов Анна Ивановна Кнопина. Каждое утро она вставала в пять утра и бежала за десять километров купаться в проруби. А когда возвращалась, кричала Мымриным в окно:

– Вы еще здесь? Форму погладили? Пуговицы пришили? Быстрее! Быстрее в школу!


СВИДАНИЕ С ПИСАТЕЛЕМ

Однажды профессор Щукин и доцент Воздвиженский случайно узнали, что аспирант Костя Бобров пригласил аспирантку Лену на свидание и решили ее отговорить. Спрятали ее за штору, а сами пригласили на кафедру Костю и спрашивают у него:

– Костя, вы ведь, говорят, книжки пописываете?

– Ну это, собственно, не книги. Это, собственно, рассказики, – краснеет Костя.

– Осторожнее, молодой человек! Вам ведь известно, что все писатели психи? – говорит Щукин.

– И я… я псих! – поспешно говорит Костя.

– И все страдают пограничным расстройством, – говорит Воздвиженский.

– И я! Я тоже пограничник!

– И все алкоголики, – добавляет профессор Щукин.

– И я алкоголик!

– И они все невротики!

– И я! Я невротик! – кричит Костя, и на одном месте прыгает, так ему хочется настоящим писателем стать.

Тут Воздвиженский штору отодвигает и говорит Лене:

– Вот смотри, Лена! И с этим вот сокровищем ты хотела идти на свидание! Давай ты лучше у нас на кафедре посуду помоешь. А то много ее, понимаешь, накопилось.


ПРО ЖЕНУ МЫМРИНА

Жена доцента Мымрина была скульптором. До шести утра она обычно творила что-нибудь монументальное, а потом ложилась спать. А в семь уже приходилось собирать детей в школу. Жена отрывала голову от подушки и спрашивала у детей:

– У вас ничего не болит? А вчера вы не кашляли? А позавчера? А позапозавчера? А когда-нибудь вообще?

И дети сразу начинали мучительно кашлять.

– Вот видишь! Может, пусть сегодня полечатся? – говорила жена.

– Нет! Так дело не пойдет! Если они останутся дома, они мне вынесут мозг! В школу! Все живо в школу! – кипел доцент Мымрин и начинал искать во всем доме хотя бы один чистый носок. Ничего найти не мог и искал место, где можно топнуть ногой, потому что повсюду была разбросана творческая глина.

– Мы что, нищие? Есть у нас какая-нибудь одежда?!

– Спроси у детей, куда они все положили, – советовала сквозь сон жена.

– Угу. Сейчас спрошу, – отвечал Мымрин и начинал наматывать детям портянки и крепить их скотчем.


НЕПРАВИЛЬНАЯ ОБЕЗЬЯНА

Доцента Мымрина и его жену достали вайбер-группы школы, кружков и так далее. Их было много, и во всех каждый день по 30-40 сообщений. Фотки какие-то по пять мегабайт, смайлики, картинки, собрания всякие, жалобы на родительский комитет, что они куда-то потратили 29 рублей 56 копеек без чека. А если чего-то не ответишь – потом ругаются, что упускаешь важную информацию и не проявляешь интереса к учебе.

Жена Мымрину говорит:

– Давай купим обезьяну, чтобы она отвечала на вайберы! Научим ее посылать смайлики и делать фотки.

– Давай! – говорит Мымрин, а потом спохватился.

– Нет, – говорит, – не надо. Я заранее знаю, что это будет неправильная обезьяна. И будет она делать не то, что от нее ожидают.

У Мымриных всегда так. Купят они, например, собаку, чтобы она дом охраняла. А собака будет добрая, толстая, ленивая и только будет красть все со стола. А потом лежать в детских кроватях, детей под одеяло не пускать и рычать.


СЛОЖНЫЙ ВЫБОР

Аспирантка Лена решила влюбиться в футболиста, но у нее не получалось. Она подойдет к какому-нибудь футболисту, походит вокруг него, улыбнется, но как только футболист разговаривать начнет, она за голову схватится и бегом от него.

Пожаловалась она аспиранту Косте Боброву.

– А ты как хотела? – говорит Костя. – Футболисты – это типичные представители группового мышления. То есть в составе команды мыслят хорошо, а по отдельности не очень… Ты лучше влюбись в боксера. Боксеры – эти хоть и чаще футболистов по голове получают, но почему-то гораздо умнее. В целом, если между футболистом и боксером выбирать, то тут вообще выбирать нечего. Боксер твою внутреннюю сложность уравновесит.

Обрадовалась Лена и убежала влюбляться в боксера. А Костя смотрит ей вслед и грустно думает:


СТОПКА КНИГ

Однажды доцент Воздвиженский пришел в университет, а ему навстречу аспирантка Лена. Щеки красные, лицо круглое. В руках огромная стопка книг. Воздвиженский поманил ее к себе пальцем и говорит:

– Леночка! Что это у тебя?

– Книжки! – говорит Лена.

– Выбрось это сейчас же вон в ту корзину и беги отсюда, пока ты еще молода!

Но Лена никуда не побежала.

– А где мне тогда искать? – жадно спросила она.

– В религии.

Лена испытала искреннее разочарование.

– Но это же узко и наивно!

Воздвиженский вздохнул.

– Ну тогда ступай, деточка, еще почитай! – сказал он.


ЛЕКЦИЯ НЕ ПО ТЕМЕ

Профессор Щукин опять стал читать лекцию не по теме.

– Я не совсем понимаю вопрос про муз. По моему мнению, это симулякр. Копия, не имеющая отражения в реальности! – заявил он.

– Как симулякр? – всполошилась аспирантка Лена.

– А так. На самом деле писатели не выносят, когда музы даже близко подходят к их компьютеру. Некоторые, конечно, вежливо улыбаются, но сразу отсылают музу за чаем. Вот когда текст отвердеет, тогда уже хоть прыгай на книжке, хоть критикуй – чихать! А пока книга пишется – ни-ни! Это как ребенка в животе у матери руками трогать и с замечаниями лезть! «Ой, глазки какие-то неоткрытые! Ой, ножки какие-то не такие!»

– А хвалить можно? – морщится Лена.

– Хвалить нужно. Но тоже без перегрева и никаких советов! Да это как, допустим, жена художник, а муж такой с бензопилой «Дружба». «О, елки-палки! Давай я буду твоим музеем!» «Мастер и Маргарита» – вот уж симулякр в квадрате. Мастер пишет, а она ему рукописи ноготочком отчеркивает! И на его стуле любимом, небось, сидит! Это, конечно, приятно, но если б на самом деле так было, Мастер взял бы так рукопись потолще, подкрался и так эдак по-доброму… не читай!

– Но там о другом совсем! О том, что писатель никому не нужен. На улице темень, дожди, снег, депрессия, государство лезет, чего-то хочет. А писатель кому-то должен быть нужен. Человек не может без одобрения, внимания и прикосновений – он дохнет. И вот эта Маргарита в одном лице и читатель, и любовница, и жена, и муза, – сказала Лена.

На страницу:
2 из 5