Незаконнорожденный. Книга 1. Проклятие болот.

Вдруг Орагур выскочил из-за дерева и, не прячась, подбежал к границе земли и болота.

– Куда, дурак, стой! – с опозданием закричал скандинав, – прячься, убьют!

Орагур, не обращая внимания на его призыв, прикрыв глаза сверху козырьком из ладони, всматривался в набегающих на остров людей.

– Пирт, ты? – что было силы закричал он.

– Я, господин советник! – донесся восторженный голос из болот, – как я рад, что вы живы! Мы вас вырвем из рук разбойников!

Вслед за голосом в двадцати шагах от острова молодой гвардеец, не сбавляя ход, махнул рукой с зажатым в ней копьем.

Набегающие гвардейцы были уже в зоне абсолютного поражения из луков, но…

– Не стрелять! – внезапно выкрикнул скандинав.

Беглецы не успели в недоумении перевести взгляд на него, как он вновь крикнул:

– Берегись! – это относилось к Орагуру, слишком близко стоявшему у края топи.

В то же мгновение болото на пути гвардейцев вздыбилось, и на глазах оцепеневших беглецов на пути гвардейцев встали два огромных существа. Ростом в два человеческих роста со множеством извивающихся длинных отростков-щупалец по бокам, каждый из которых заканчивался острыми, в несколько рядов, зубами. Внешне строение их тела напоминало две сложенные вместе круглые тарелки, верхняя из которых перевернута вверх дном. Причем нижняя тарелка по размеру раза в полтора меньше верхней, которая была диаметром не менее двух десятков локтей. Тело опиралось на шесть длинных массивных ног, расположенных симметрично вокруг туловища и исходящих из выступа верхней перевернутой тарелки над нижней. Их коленные суставы смотрели наружу, так что если гигантское создание желало приподняться или опуститься, оно просто изменяло положение коленей, складывая или раскладывая их. Из высокого нароста вверху спины смотрели два больших, как блюда, глаза.

– Вот оно, живое, – только и смог сказать оторопелый Олион.

Закричал от боли один из гвардейцев, за ним второй, находившиеся вблизи чудовищ, когда щупальца проворно захватили их, и тут же начали рвать на части, забрасывая оторванные куски в широко открытый рот, находящийся под немигающими глазами. Гвардейцы кинулись было назад, но и на обратном пути болото также вздыбилось, подняв их пучины другую пару существ. Ловушка захлопнулась. Бежать было некуда. Болото буквально кипело в центре большого прямоугольника, где метались перепуганные гвардейцы. Вздымались и опадали фонтаны грязной воды, поднятые бьющими сверху вниз и снизу вверх щупальцами существ. Люди скользили, падали, уворачиваясь от несущихся к ним со всех сторон зубастых змей. То один, то другой гвардеец подлетал вверх, подброшенный бьющимися в беспорядке щупальцами болотных гигантов. В воздухе стояла оглушительная какофония звуков – смесь криков, издаваемых гибнущими людьми, и пронзительных режущих слух воплей, издаваемых болотными чудовищами.

Находящиеся на острове люди с ужасом наблюдали за истреблением гвардейцев. Конечно, гвардейцы шли отнять у них жизнь, но одно дело, когда убиваешь противника в честной схватке, и совсем другое, когда у тебя на глазах его истребляют мерзкие болотные твари.

Первым пришел в себя. Орагур. Закричав что-то нечленообразное, он в несколько прыжков домчался до ближайшей твари и рубанул мечом по потянувшемуся к нему зубастому отростку. Следом за ним в болото ворвался Гардис. Тут же мимо скандинава пролетел мальчишка и, рванувшись к Гардису, ударом меча отсек уже уцепившуюся в него зубастую пасть. Из обрубка фонтаном забила зеленоватая жидкость. Рядом, изрыгая проклятия, уже вовсю орудовали мечами Ридон и Над. И скандинав, подняв фонтаны черных брызг, ворвался в схватку со своим длинным мечом.

Два ближайших к берегу создания, сосредоточившиеся до этого на гвардейцах, получили неожиданный удар с другой стороны. Однако они были слишком большие, и щупалец у них хватало с избытком.

Вот взлетело вверх, как пущенное из пращи, тело Олиона, плашмя ухнуло опять в грязь и скрылось под набросившимися на него шупальцами-змеями. Орагур, не раздумывая, метнулся в гущу мелькающих змей. Липкая волна грязи накрыла их. Через несколько томительных мгновений волна схлынула, отбросив в сторону Орагура и Олиона, в одежду которого мертвой хваткой вцепились с десяток отрубленных зубастых смахивающих на змеиные голов. Олион, стряхнув грязь с лица, благодарно взглянул на советника, только что спасшего ему жизнь, но тот уже ожесточенно рубился с новыми тянущимися к нему змеями.

Скандинав, пробившись поближе к телу болотной твари, отбиваясь и уворачиваясь от лезущих со всех сторон смертоносных щупалец-змей, попытался подрубить ее ноги. Однако меч только скользил или слегка царапал прочную толстую кожу. Положение становилось отчаянным.

– Глаза, глаза! – внезапно закричал скандинав.

Его поняли и услышали. Легкий Олион, подброшенный вверх объединенными усилиями Гардиса и Ридона, проскочил в щель между щупальцами и оказался возле издающего вопли рта чудовища. На четвереньках проползя мимо него, он, цепляясь за наросты на шкуре, пополз вверх, туда, где вращались во все стороны огромные глаза.

Небольшая человеческая фигурка, ловко балансируя, пробежала по поднимающимся и опускающимся щупальцам другого чудовища, перекрывающего дорогу к острову, подпрыгнула, сделала акробатический прыжок через метнувшуюся к нему извивающуюся змею и, оказавшись на широкой спине, бегом бросилась к его наросту с глазами.

Олион и фигурка на спине другого чудовища оказались у цели почти одновременно. Оба чудовища заметили помеху у себя на спине. Десятки и обрубков, и целых щупалец рванулись к ним, но было поздно.

В следующий момент оба человека, выхватив из-за пояса мечи, ударили по глазам чудовищ. Мечи, пробив их, глубоко проникли в глубину нароста, на котором глаза располагались. Пронзительный не крик – визг – раздался из огромных ртов. Фонтаны грязно-зеленой жидкости били из пустых глазниц. Чудовища потеряли ориентировку, щупальца били во все стороны. Тела то выпрыгивали из болота вверх, то снова уходили под болотную воду. Потоками грязи, перекатившимися через их спины, оба человека были снесены с них и еле успевали уклоняться от хаотично бьющихся щупалец. Но вот оба чудовища завалились на бок, их щупальца еще некоторое время дергались, затем затихли. Двух других, более далеко расположенных болотных чудовищ, уже не было видно – только широкие следы воды среди травы, оставленные ими, указывали направление их движения, да вдали еще исчезала под черной водой трава, показывая, что они, внезапно потеряв к схватке интерес, медленно движутся прочь.

      Уставшие, с ног до головы перепачканные люди с трудом выбрались из болота и, не имея сил стоять, тяжело дыша, легли на землю у его кромки. Сил ни у кого не осталось. Все просто лежали, слушая тишину и наслаждаясь ею.

Наконец, люди начали приходить в себя, ярость битвы понемногу спадала. Скандинав встал и осмотрелся. У всех были раны, нанесенные острыми зубами щупалец поверженных чудовищ. И следовало побеспокоиться, чтобы не началось заражение. Все беглецы были на берегу. У их преследователей лишь шесть человек живыми вышли из болота.

…Шестеро гвардейцев собрались кучкой. Их враги были здесь же, недалеко. Что делать? Не было ни сил, ни оружия для нападения – все осталось на месте боя, в болоте. На всех гвардейцев было только три меча. У всех же беглецов, расположившихся неподалеку, были луки, меча не было только у мальчишки. Ситуация складывалась явно не в пользу гвардейцев. К тому же советник, которого они стремились выручить, ради которого полезли в эту гиблую топь, на равных и к тому же вооруженный сидел среди беглецов и что-то горячо доказывал им.

Скоро спор среди них закончился, решение, очевидно, было принято. И советник направился в сторону гвардейцев. При его приближении все встали и вытянулись, отдавая ему честь. Орагур остановился перед ними, вглядываясь в перепачканные лица, затем крепко обнял невысокого молоденького гвардейца.

– Пирт, – радостно воскликнул он, – как я рад видеть тебя живым!

– И я вас, господин советник! – обрадовано воскликнул гвардеец.

– Идем со мной, – Орагур буквально за руку потащил гвардейцев к кружку беглецов.

– Это Пирт, – представил он молодого гвардейца, – именно он убил первую тварь. А это Олион, – представил он сидящего среди беглецов мальчишку, – он убил вторую тварь.

– Э-э, нет! Это я убил первую тварь, а он – вторую, – ответил звонкий голос, и все рассмеялись.

Лед был сломан. Скоро, не разбирая, беглец это или преследователь, имеющейся водой все раны были промыты и оставлены подсушиваться. Несмотря на яростную схватку и обилие зубов, захват их был небольшой, очень серьезных ран ни у кого из выживших не было. Щупальца-змеи убивали, сначала оглушая или удавливая, затем уже разрывая мертвые тела. По мокрой грязи они скользили, нанося резаные не смертельные раны, коими все были во множестве усыпаны.

Скоро по нарезанным веткам побежал огонь, в воздухе разнесся аромат поджариваемых остатков мяса и все собрались в кружок у костра.

Затем начались взаимные расспросы. Беглецы рассказали о появлении среди них Олиона, о наличии которого преследователи и не подозревали.

С огромным удивлением слушали гвардейцы рассказ о попытках их однополчан убить советника.

– Не может быть! Это какая-то ошибка! – горячился самый молодой Пирт.

Однако, узнав все подробности нападений, гвардейцы призадумались.

– Действительно, что-то здесь не чисто, – почесав затылок, произнес один из них, – надо бы разобраться.

– Как ты думаешь разбираться? – усмехнувшись, произнес скандинав, – первое же его появление среди твоей братии принесет ему сразу же предательский удар меча в спину.

– Похоже. Получается, что господину советнику безопаснее здесь, чем на той стороне.

– А ты сообразительный! Быстро понял, – похвалил его Олион, вызвав всеобщий смех.

– Скажи, – обратился скандинав к Гардису, – ну, Орагур, понятно, за своих милых сердцу гвардейцев заступался, я – про меня и речи нет – где драка, там и я, а вот ты-то чего в болото кинулся?

Гардис закинул обе руки за голову, потянулся.

– Беспокоился о карьере будущего энси Лагаша, – под общий смех выдал он, вот, думаю, утопнет или съедят его эти твари – где же я еще знакомого правителя раздобуду? Вот что уж никогда не думал – так это то, что буду спасать тех, кто желает меня повесить. Ну не абсурд ли? Ты вот лучше его спроси, – показал он на Олиона, – он-то чего за мной кинулся?

Общий смех усилился, когда юноша звонким голосом ответил:

– Кто-то же должен был тебя, такого маленького, защитить!

– Так как же вы будете? – наконец, задал главный вопрос скандинав, обращаясь к гвардейцам, – у вас две дороги. Одна – с нами, дальше в болото, на другую его сторону. Другая – возвращаться назад по своему же следу.

В воздухе повисла пауза.

– А вы как, господин советник? – спросил самый старший из гвардейцев.

– Я уже выбрал свое место и сижу здесь, – ответил тот.

– Тогда и спрашивать нечего, куда вы, туда и мы. Вы нас всех знаете. Чужих среди нас нет. Не в одной битве побывали.

– Вот и ладно, договорились, – подытожил скандинав.

– Скажите, – обратился Орагур к гвардейцам, кто командовал вами?

– В центре – Пиригон, командующий «бессмертными». Сначала с ним был номарх Сарниус, затем они повздорили и номарх отправился командовать правофланговой сотней.

– И что потом, когда вышли на болото?

– Кто его знает, мы первые ушли за вами, что там у них – понятия не имеем.

Этой ночью все спали, как убитые. Никого скандинав не оставил на страже, решив для себя спать в полглаза. Основания для этого были. Преследователи и преследуемые объединились в один отряд. Опасаться было некого. За событиями последнего дня ушла в прошлое и забылась память о костре, который кто-то жег на пути беглецов. Даже всегда осторожный скандинав и думать забыл о нем. Во сне все заворачивались с головой – по-прежнему ночью свирепствовали комариные орды, атакуя всякую открытую часть тела.

Оказалось, что гвардейцам, ринувшимся в болото вызволять попавшего в переделку герцога, также доставалось по ночам от комаров. Они бросились вдогонку так стремительно, что никто и не вспомнил про противокомариные сетки.

19.

После завтрака три гвардейца, а также Ридон и Над, по команде скандинава, власть которого была непререкаемой, отправились к месту вчерашней схватки. Участвовать в предстоящих поисках желали все, но не было достаточно воды, чтобы обмыться после болота, а раны были у всех, и скандинав категорически запретил это. Не занятые поисками отправились заготавливать дрова для костра. Гонка по болотам закончилась, никто больше не преследовал беглецов. Убегать было не от кого. Следовало дать предельно уставшим людям передышку. Скандинав решил никуда не двигаться в течение этого дня. За это время должны были затянуться и многочисленные раны. Конечно, никто не жаловался на них. Но нет-нет, а болезненная гримаса все же появлялась на разных лицах.

Поверженные болотные гиганты боком уже успели немного погрузиться в болото, но еще были хорошо видны. Большие бочкообразные отростки от их животов плавали по поверхности черной жидкой грязи. Гвардейцы надеялись отыскать тела своих погибших друзей, но от них и следа не осталось. Видимо, всех их подчистую сожрали оставшиеся в живых и ушедшие болотные твари. Зато удалось найти то, за чем, собственно, и отправил людей скандинав в болото – обнаружили с десяток копий, столько же мешков, которые несли с собой гвардейцы, и несколько мечей. Торжествующий Пирт обнаружил свой щит и мокрую веревку.

В мешках оставался еще подмокший запас продуктов, который разложили для просушки, вода, даже оказалась почти полная фляжка с вином. Нагрузку на гвардейцев при гонке за беглецами командовавший ими Пирт давал такую, что им было не до вина, отдохнуть бы. Кто же знал, что так все обернется…

Днем люди отдыхали, лежа в тени и изредка перебрасываясь парой фраз.

– Скажи, а как все же ты оказался у того камня, где тебя повязали? – спросил Орагур скандинава.

– К тому времени я проехал большой путь, добираясь из Барсиппы в Эреду, – неохотно отвечал тот, – в Барсиппе меня сначала здорово обчистили при игре в кости, остальное украла местная красавица, опоив вином. Правда, девочка была, что надо, – скандинав мечтательно улыбнулся, вызвав этим нечто, похожее на улыбку, на покрытых грязью и шестидневной щетиной лицах слушателей. Не улыбался лишь Олион, хмуря брови относительно чистого, без единого волоска, словно гладко выбритого, лица.

– Что хмуришься? – задорно спросил Олиона скандинав, – у тебя еще и усы не растут, а как начнут расти, еще не известно, как ты себя вести будешь. Если болота переживешь, конечно. А на мой взгляд, нет ничего лучше, чем сидеть вечером в таверне с полным карманом денег, с кружкой хорошего гирсанского вине в одной руке и бедрышком жареной индейки в другой в компании юной красотки, а то и двух, а потом продолжить приятное знакомство на широкой кровати, – захохотал он.

– Далее все просто, – отсмеявшись, продолжал он, – номарх Эреду, мой хороший знакомый, через проходящий караван передал просьбу составить ему компанию в какой-то тайной экспедиции в Аккадию. Денег у меня не было, делать без них в Шумерии нечего, а на этой экспедиции можно было неплохо заработать – номарх Эреду никогда не скупился на охрану своей персоны. Ни коня, ни оружия я не проиграл, так что эти недоумки, твои гвардейцы, прервали мой сон, наскочив и сразу начав махать мечами. Я спросонья сначала ничего не понял, а потом стало поздно – руки действуют иногда быстрее мозга, – снова засмеялся скандинав, – вот и все.

– Сразу видно, что ты не местный, и имя у тебя какое-то странное.

– Обыкновенное имя. У меня на родине все имена такие. Моего отца зовут Бьерн, что значит, медведь. А мое имя в переводе на ваш язык значит всемогущий. То есть я – всемогущий из рода медведя.

– По тебе сразу видно, что ты всемогущий, – засмеялся Олион, – а что из рода медведя понятно и без пояснений – вон какой здоровый, и лезешь напролом.

– А как ты здесь-то очутился? – продолжал расспросы скандинава Орагур.

– С двоюродным братом отца был, караван его сопровождал. Далеко мы от дома забрались, много стран по пути видели. На большой реке ночью на пороги попали. Лодку мою разнесло о камни, едва на берег выбрался. А остальные уплыли. Отправился на юг, через горы шел долго, пока не остановился в Лагаше. К тому времени ваш шумерский язык я немного уже знал, и знаки письменные понимал. И представлялся всем, мол я – северянин, из далекой Скандинавии. Ты, видимо, это слышал и запомнил. Многие и не верили, что далеко такая земля есть, где холодно, голые скалы и заливы вокруг. Полтора десятка зим минуло с той поры, как я ушел за отчий порог. И почти десяток из них уже здесь, в Шумерии. Уже не раз ее из конца в конец пересекал.

Вечером, сидя у костра, Гардис спросил гвардейцев, как они умудрялись зажигать костер на воде.

– Очень просто, – засмеялся один из гвардейцев, – Пирт придумал. Втыкали в болото пошире четыре копья, связывали близко к верху так, чтобы над связкой еще были древки. На получившиеся сверху четыре опоры плашмя укладывали вот этот его щит, на нем и разводили огонь. Очень просто!

– Я же говорил, что он молодец! – одобрительно воскликнул Орагур,

– Кстати, – смеясь, обратился он к скандинаву, – это Пирт придумал, как подсечь тебя там, у камня.

– Так это тебе я обязан тем, что тащусь через эти болота? Ну, спасибо, удружил, – под общий смех скандинав обратился к смеющемуся молодому гвардейцу, – однако, долг платежом красен – теперь и ты со мной вместе вдоволь похлебаешь болотной водицы!

Сидя у костра, найденным вином помянули погибших гвардейцев.

– Проклятые болота, – проговорил Над, – сколько людей погубили и сколько еще погубят!

– Лептах может рассказать про эти болота, – неожиданно сказал один из гвардейцев.

– Точно, он как-то говорил об этом, – подхватил другой.

– Я родом недалеко от этих мест. И много раз слышал из уст стариков про проклятие болот, куда нас занесло, – гвардеец махнул рукой, отгоняя назойливо жужжащего над ухом комара.

– Про появление болот и Персидского горного массива в этих местах сложена легенда, передающаяся из поколения в поколение. И кто знает, где в ней правда, а где ложь.

– Расскажи, Лептах.

Лептах, закаленный в походах гвардеец с обветренным лицом, украшенным многочисленными шрамами, следами былых сражений, поудобнее устроился у небольшого костра и подкрутил вверх кончики уже начавших седеть усов.

20.

– Давным-давно это было, может, может пять тысяч раз с тех пор зима сменила лето, может десять тысяч, может больше. Никто это уже не знает. Но только была в дремучем лесу деревня. Жили в ней люди простые и работящие. Выжигали лес, делали пашни. Сеяли пшеницу да разные овощи. Ходили в лес на охоту. Надо сказать, что места были довольно глухие, в стороне от наезженных путей. Зверья было видимо-невидимо. И зайцы, и дикие кабаны, и великаны-лоси. Весной в берлогах подрастали два-три медвежонка. Даже могучие, никого и ничего не боящиеся единороги встречались в этих лесах. Теперь уже нет таких животных, повывелись.

Охота была великолепная – хочешь, зайца стреляй, хочешь – белку, ежели ты хороший следопыт – найдешь маленькую ласку или кровожадную куницу. Но особенно ценился мех лесного соболя, пушистый, мягкий, переливающийся на свету. В цене были и медвежьи меха. Шкура единорога стоила целое состояние, вот только никогда не возвращался назад тот, кто отправлялся добывать ее – уж больно силен, велик и грозен был этот лесной царь. Всегда чувствовал людей, охотящихся на него, и никогда не выпускал живыми из леса.

Два раза в год отправлялся обоз к укрепленному дворцу старого малика, то есть князя по-нашему, Ампара, владеющего этими землями. Не простой был малик, то есть князь, земель этих. Много злобы и алчности горело в его глазах. Огнем и мечом много лет расширял он свои владения, убивая, насилуя и грабя. И помощников он подбирал себе таких же, как и сам. А владения и впрямь были обширные – на много дней пути тянулись они в длину и в ширину. Жена его давно умерла, не вынеся издевательств над собой, оставив князю сына, наследника. Князь же был только рад ее смерти – хоть он и раньше не особенно слушал увещевания своей законной жены, а теперь вообще ничто больше не сдерживало его распутный нрав. На потеху князю не только привозили одалисок из разных земель, но, случалось, умыкали красивых жен и дочерей из его же деревень.

В этих условиях и вырос сын князя, на воспитание которого отец, занятый завоеваниями и плотскими утехами, не обращал ровно никакого внимания. Как иногда среди колючего репейника вырастает прекрасная роза, так и вырос сын князя, не впитав в себя мерзость, его окружающую. Исполнилось ему к началу дальнейших событий восемнадцать зим, самое лучшее молодое время.

Был он скорее натурой мечтательной, впечатлительной. Докладывали об этом князю. Тот злился, вызывал сына к себе, заставлял присутствовать при пытках, чтобы ожесточить его сердце. Возможно, рано или поздно такие методы старого князя и принесли бы свои плоды, но судьба распорядилась иначе.

Итак, везли причитающуюся князю дань – то, что удавалось добыть в этих местах – шкурки, меха, мед, собранный у лесных пчел. И приметил как-то старый князь удивительное дело, что из других мест ценных шкурок приходит все меньше и меньше, скудеют тамошние леса, а из этой деревни меха привозят все лучшие и лучшие.

Любопытно стало старому князю – что же это за место такое, на дичь не оскудевающее. Приказал он сыну разобраться в этом деле и посмотреть заодно, а не увеличить ли дань, собираемую из этих мест. Собрался княжич и в сопровождении небольшой свиты отправился туда на разборку, а заодно и на охоту.

Встретили его приветливо, разместили в самой лучшей избе. А наутро отправился он со свитой в лес. И впрямь, охота была на загляденье. И косуль быстроногих стреляли, и лосей. С рогатиной и ножом ходил княжич даже на медведя и взял его.

Далеко водили его местные охотники, вот только в сторону заходящего солнца никогда не поворачивали. Заколдованный там лес, говорили они. А в нем – болото. Живут на болоте ведьмы и выпивают кровь путника, забредшего туда. Люди обходят стороной эти места.

Дивился княжич дремучести людской, посмеивался про себя. Молодой был он, по молодости ничего не боялся.

Уже пора было княжичу домой возвращаться. Решил он в последний раз отправиться на охоту, косуль да ланей пострелять. Началась охота, и рассыпалась свита его по лесу. Вот прямо на княжича выскочила лань. Пустил он стрелу. Ударила та лани в бок и застряла в нем, да, видно, вскользь прошла, под кожей только. Помчалась лань прочь, а княжич на коне за ней. Долго мчались они, ни один не уступал другому. Наконец, когда начало смеркаться, примчалась лань к болоту и поскакала прямо по болотной траве. Видимо, не первый уже раз, по знакомой дороге, потому что бежала уверенно, не проваливалась в топь болотную. Княжич, недолго думая, пустил коня вслед за ней. Повторял он все зигзаги, которые по пути лань выделывала. Конь уверенно ступал по следу ее. Все же она быстрее бежала, чем княжич ехал, и оторвалась она от него, исчезнув впереди за деревьями.

Болото скоро кончилось, и выехал княжич на твердую землю. Вдруг увидел он сквозь кусты впереди бок стоящей на месте лани. Соскочил княжич с коня, схватил лук и, пригибаясь, начал красться к тому месту, где стояла она. Совсем близко подобрался он и нацелился было пустить стрелу, как вдруг услышал исходящую от лани… песню! Безмерно удивленный, вышел княжич из кустов, не снимая стрелу с лука, и обошел лань сзади. Тихо шел он, ни одна веточка не хрустнула под его ногами, ни одна травинка не зашелестела. С другой стороны, возле раненого бока лани, стоя на коленях спиной к нему, нежным негромким голосом пела молодая девушка. Она уже достала стрелу и чем-то замазывала рану.

Я, конечно, не знаю мелодию этой песни. Но слова ее сохранились в памяти людской до сегодняшнего времени. Вот они:

Птичка в небеса взлетает,

Песню звонко распевает.

А девица у окна

Пригорюнилась одна.

– Ты скажи, скажи, девица,

Отчего тебе не спится,

Отчего грустны глаза,

По щеке бежит слеза?

И девица, воздыхая,

Птичке певчей отвечает:

– Оттого мне нелегко,

Что мой милый далеко.

Где-то бродит по земле,

И не знает обо мне.

Пташка малая, лети,

Где мой миленький, найди.

Расскажи ему, сестрица,

Где живет его девица:

Счастье он свое найдет,

Там, где реченька течет.

А на берегу тростинкой

Одинокая осинка.

Пусть к осинке подойдет

И к груди ее прижмет.

Не осинка то прямая –