«И слово плоть бысть…» Вопросы православной поэтики

Изначально всё в человеке было добро, поскольку он был сотворен по образу всеблагого Бога. О том, что сам акт создания человека был актом добра, говорят слова, подводящие итог творению: «И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестой» (Быт. 1, 31). Будучи благим, человек не знал зла и не искал его, потому что не нуждался в нем. Всё, что ему было необходимо для жизни и счастья, давал ему Отец – единственный источник добра в мире. Он наделил человека всеми свойствами, необходимыми для достижения счастья. В их числе была совесть – уникальное свойство, соединяющее человека с Богом и позволяющее понимать (со-ведать) Его волю и безошибочно отличать добро от зла. Однако кроме совести человеку была дана и свобода воли: человек мог поступать так, как считал нужным. Еще в раю Бог предупредил его об опасности нарушения духовного закона, символически обозначенного образом древа познания добра и зла: «И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла, не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь» (Быт. 2, 16–17). Форма, в которой Бог сообщил о границах действия этого духовного закона, в наибольшей степени соответствовала уровню развития человека, но могла быть и какой угодно другой. Важно то, что человек был предупрежден: есть закон, обусловливающий его пребывание в раю.

Сегодня мы знаем, почему не следует его нарушать. Если в ситуации морального выбора человек выбирает зло, он сам лишает себя добра – необходимого условия счастливой жизни. Само по себе зло не существует, а возникает только как умаление или ограничение добра волей человека. Добро – всё, что способствует жизни; зло – всё, что ей препятствует. Нарушая какой-либо духовный закон, человек причиняет зло самому себе, и уже затем оно выходит из человека в мир. Об этом говорит Евангелие: «Ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство…» (Мк. 7, 21–22).

Первым людям были даны ясные, простые и легко исполняемые заповеди, но в какой-то момент люди решили, что могут быть счастливы сами по себе, без Бога, и даже пожелали стать «как боги» (Быт. 3, 5). Они злоупотребили своей свободой и нарушили богоустановленный закон. Преступление имело тяжкие последствия: разум, чувства и воля человека исказились и ослабли, почти сравнявшись со свойствами животных. Люди стали смертны, утратили способность не стареть, им стало легче грешить, чем жить по Божьему закону. Апостол Павел говорит об этом: «Как одним человеком грех вошел в мир, и грехом – смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили» (Рим. 5, 12).

Духовная сфера личности сохранилась, но человеку стало намного труднее управлять ею, это требовало теперь значительных усилий, «пота лица» (Быт. 3, 19). И чем значительнее предполагался результат, тем бо́льшие усилия необходимо было приложить. Для многих людей это стало непосильно, и они предпочли заботиться о «хлебе насущном», живя лишь телесной и душевной жизнью. Но главное, после утраты людьми непосредственной связи со своим Творцом им требуются значительные усилия, чтобы хоть на краткое мгновение вновь соединиться с Ним и получить благодатную помощь.

Не менее важно было и то, что грехопадение оторвало совесть от ее Источника и она утратила ясное видение добра и зла. С тех пор в каждом последующем поколении и с каждым новым грехом совесть всё больше и больше слабела, пока наконец не рождался человек, полностью подчиненный какой-либо страсти. Служа ей, он рано или поздно начинал преступать сначала Божий, а затем и человеческий закон. Это – путь личной апостасии, о которой Достоевский сказал: «Совесть без Бога есть ужас, она может заблудиться до самого безнравственного»[39].

С момента начала сознательной жизни перед каждым человеком открываются только два пути – к Богу или от Него. О первом пути Евангелие говорит: «И возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею» (Мк. 12, 30). Это значит, что человек должен принять Бога как своего Творца, Отца и Господина во всей полноте и безо всяких условий. О втором пути также говорит Священное Писание: «Сказал безумец в сердце своем: “нет Бога”» (Пс. 13, 1). В реальной жизни оба пути представлены в количестве вариантов, прямо пропорциональных количеству людей. Цель первого пути – спасение от смерти в единении с Богом и вечная радость пребывания с Ним, итог второго – бесконечная смерть.

Христос призывает верующих в Него: «Входи́те тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими» (Мф. 7, 13). Этими словами Спаситель устанавливает факт тотальной апостасии человечества: многие люди уже не чувствуют себя погибающими и не хотят спасения. Катиться под гору легче, чем подниматься на нее; легче лежать, чем идти; легче быть «как все», чем стараться изменить себя; легче служить своим страстям, чем бороться с ними; легче умереть (быстро или медленно), чем жить. Все эти «легче» в совокупности создают картину общей апостасии, ставшей уделом человечества после первого грехопадения. О том, чем она обычно заканчивается, говорит Священное Писание: «И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время; и раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем. И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю, ибо Я раскаялся, что создал их. <…> …Земля растлилась пред лицем Божиим, и наполнилась земля злодеяниями. И воззрел Бог на землю, и вот, она растленна, ибо всякая плоть извратила путь свой на земле. И сказал Бог Ною: конец всякой плоти пришел пред лице Мое, ибо земля наполнилась от них злодеяниями; и вот, Я истреблю их с земли» (Быт. 6, 5–13). Люди «развратились», то есть отвернулись от Бога, Который есть добро, и стали злы и наполнили землю злом, убивающим жизнь. На всей земле осталось лишь восемь человек, еще сохранивших верность Богу, они и вошли в ковчег спасения.

Причиной апостасии является порабощенность воли человека какой-то греховной страстью. От обычного человеческого чувства страсть отличается тем, что не человек управляет ею, а она – человеком. Страсть заставляет его раз за разом нарушать духовный закон, и каждый новый грех всё больше и больше разрушает волю человека, уменьшая возможность спасения. Какое-то время человек может компенсировать разрушение духовных, душевных и даже физических свойств личности достижениями научно-технического прогресса (причем они кажутся тем более значительными, чем глубже апостасия), однако в конце концов всё заканчивается смертью. Об этом ясно говорит апостол Иаков: «В искушении никто не говори: Бог меня искушает; потому что Бог не искушается злом и Сам не искушает никого, но каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственною похотью; похоть же, зачав, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть» (Иак. 1, 13–15).

Наиболее частой причиной апостасии становится страсть гордыни, при которой человек сначала ощущает себя не хуже других людей, затем – лучше многих, потом – лучше всех, а после заявляет, что ему не нужен и Сам Бог. Гордыня заставляет человека нарушать многие духовные законы, в том числе и самый главный закон – закон любви: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим – сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22, 37–39). Возгордившийся не признаёт существования кого-либо (чего-либо) более великого, чем он сам, а потому и не стремится к совершенствованию. Гордецу Бог не нужен, он сам себе – бог.

Апостасия может выражаться и в форме духовной и душевной лени, получившей название «теплохладность». Об опасности этого духовного состояния предупреждают грозные слова Бога, обращенные к ангелу Лаодикийской церкви: «Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих» (Откр. 3, 15–16). Апостасия всегда является следствием умаления любви, вызванного неисполнением Божией воли: «… по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (Мф. 24, 12). Православие считает любовь не чувством или идеей, а образом жизни христианина: «Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот любит Меня…» (Ин. 14, 21). Отсутствие деятельной любви и является главным признаком апостасии.

Остановить прогрессирующую апостасию одним человеческим желанием, без помощи Бога, невозможно. Доминирующая страсть открывает доступ к сердцу человека множеству других страстей, и постепенно они искажают и вытесняют из его души все добрые свойства. Для человека, ищущего спасения, в этой ситуации есть только один путь – с раскаянием и покаянием обратиться за помощью к Господу[40]. О том, что покаянная, смиренная и искренняя молитва обязательно будет услышана, говорят многочисленные примеры спасения грешников и даже целых народов, содержащиеся в Священном Писании[41].

Иногда Бог Своей волей прекращает апостасию, предлагая человеку вернуться на путь спасения. Он напоминает, что дал ему жизнь не за что-то и уже тем более не «просто так», а как поручение стать Своим соработником. И использует для этого тем более сильные средства, чем дальше человек отошел от него, иногда – болезнь или иное страдание.

Ни над жизнью, ни над смертью человек не властен. Бог дает жизнь, и Он забирает ее по Своему произволению. Говоря о бессмертии человека, православие учит относиться и к жизни, и к смерти как к поручению, которое нужно исполнить наилучшим образом. Так или иначе, тем или иным языком о бессмертии человеческой личности говорит духовный опыт всех народов, населяющих землю. Ограниченность человеческого разума не позволяет даже предположить, какова будет жизнь после смерти тела. Весьма условно христианство представляет это образом гусеницы. Какое-то время она ползает по земле в заботах о хлебе насущном, затем укладывается в кокон, и ее прежняя жизнь прекращается. Но вдруг кокон лопается, и из него появляется на свет существо, внешне вовсе не похожее на гусеницу. Его предназначение – не ползать по земле, а летать, удивляя весь мир своей неземной красотой. И как тело гусеницы не похоже на тело бабочки, хотя и одноприродно ему, так и посмертное бытие человека отличается от его земной жизни, хотя и является ее прямым продолжением.

Дух человека, освобожденный от потребностей тела, разума и чувств, устремляется в горний мир. И здесь выбор, сделанный человеком при жизни, обнаруживается во всей полноте и определяет его дальнейшую участь. Если человек всю жизнь шел к Богу, после смерти он соединяется с Ним, и не может быть для него большей радости, ибо «не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (1 Кор. 2, 9). Если же человек с каждым днем своей жизни всё дальше и дальше уходил от Бога, влекомый собственными страстями, после смерти его ждет вечное, то есть не имеющее надежды на прекращение, страдание от неисполненности своего предназначения. Его тяжесть будет увеличиваться по мере того, как человек во всей полноте увидит и смиренное долготерпение Божьей любви к себе, и собственное закоснение в греховном своеволии. Но неизмеримо большее страдание несчастный грешник испытает от ощущения постоянного присутствия рядом с собой Бога и невозможности обратиться к Нему с покаянием и любовью.

Апостасия сопровождает всю историю человеческого рода, и каждый раз, когда человек преступает какой-либо духовный закон, он удаляется от Источника жизни, любви, добра, красоты, истины и счастья и приближается к смерти. Однако ничто не может разрушить изначальную онтологическую связь между Творцом и творением, потому что основу ее образует любовь. Этим словом христианство обозначает сущность Бога: «Бог есть любовь» (1 Ин. 4, 8), поясняя, что любовь есть рождение, сбережение и приумножение жизни. Поэтому само появление мира стало естественным следствием Божественной любви – любовь творит жизнь. Святитель Лука (Войно-Ясенецкий) пишет об этом: «Любовь не может заключаться в себе самой, ибо основное свойство ее – потребность изливаться на кого-нибудь и на что-нибудь, и эта потребность привела к созданию Богом мира.

Энергией любви, излившейся по всеблагой воле Божией, Словом Божиим, дано начало всем другим формам энергии, которые, в свою очередь, породили сперва частицы материи, а потом через них и весь материальный мир.

В другом направлении излившаяся любовь Божия создала и весь духовный мир, мир разумных ангельских существ, разум человеческий и весь мир духовных психических явлений»[42].

Содержание слова «любовь» в русском языке (как, наверно, и во многих других) включает в себя наиболее важные смыслы, раскрывающие сущность жизни. Слова «любовь» и «жизнь» в их главном значении являются синонимами, потому что любовь – это то, что творит, сберегает и спасает жизнь. Именно поэтому Священное Писание именует Бога и жизнью (Ин. 14, 6), и любовью: «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» (1 Ин. 4, 16). Святитель Лука пишет: «Бог есть дух. Бог есть любовь, и излияние Духа Его есть излияние любви на всё живущее. Любовь творит. Всесозидающим и всепоглощающим, бесконечным потоком духовной энергии Божественной любви создана вселенная»[43].

К сожалению, очень часто люди принимают за любовь то, что ею не является, – разного рода чувства, эмоции, переживания, которые служат лишь внешним проявлением какого-то внутреннего состояния человека, и совсем не обязательно любви.

На человеческом уровне вопрос о любви формулируется следующим образом: «Что мне нужно сделать сейчас для того, чтобы ты стал счастлив?» Это значит, что настоящая любовь всегда заключает в себе отказ от эгоизма (не ищет своего) и жертву ради любимого. Пример такой любви явил людям Сам Бог. Он первым, ничего не ожидая и не прося взамен, принес в жертву людям самое дорогое, что у Него было – «так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3, 16). Бог-любовь и не мог поступить иначе, поэтому и Его Сын добровольно принес Себя в жертву людям, отдав им Свою плоть и кровь до последней капли.

Любовь является не только основой бытия, но и принципом отношения Творца к творению: никакое преступление человека не способно изменить природу Бога, которая была, есть и всегда будет любовь. Поэтому когда человечество в очередной раз преступало богоустановленный закон и оказывалось на краю гибели, Он не превращался из любящего отца в жестокого деспота и не лишал его свободы.

Бог постоянно находится рядом с человеком и подает ему все необходимые для спасения средства. Принять или отвергнуть их – решает только сам человек, и только он один несет всю полноту ответственности за сделанный выбор. Бог не принуждает человека к спасению, а принимает его свободный выбор. Как бы ни поступил человек, Бог прощает его, потому что «любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1 Кор. 13, 4–8).

Глава II. Человек и слово

Духовная природа слова

Человек всегда чувствовал, что за внешней формой слова и даже буквы есть нечто большее, чем «просто» смысл и «просто» звук. Одним из первых внутренний смысл морфем русского языка попытался раскрыть А. С. Шишков: «Аз – Бога – ведаю…»[44] Ответ на вопрос о том, насколько он был прав, находится за рамками данной работы. Мы ограничимся лишь мнением Ф. М. Достоевского, который горячо выступал против «прогрессивного» в те времена орфоэпического способа запоминания букв русского алфавита в начальной школе: «Не хочу я, чтобы наших крестьянских детей обучали по этой методе! <…> Это не человеческая метода, а попугайная. Пусть обучают они[45] по этой методе обезьян или птиц. А для людей она совсем не годится. Бб! вв! сс! тт!.. Разве свойственны людям такие дикие звуки? У людей должно быть человеческое название каждой букве. <…> То ли дело наша старинная азбука, по которой все мы учились! Аз, буки, веди, глаголь, живете, земля! <…> Сейчас чувствуешь что-то живое, осмысленное, как будто физиономия есть своя у каждой отдельной буквы»[46].

Это предчувствие или, точнее, узнавание, отражающее имманентное стремление человеческого духа к соединению с Духом, сотворившим его, выразил в поэтических строках В. С. Соловьёв:

Милый друг, иль ты не видишь,Что всё видимое нами —Только отблеск, только тениОт незримого очами?Милый друг, иль ты не слышишь,Что житейский шум трескучий —Только отклик искаженныйТоржествующих созвучий?Милый друг, иль ты не чуешь,Что одно на целом свете —Только то, что сердце к сердцуГоворит в немом привете?(«Милый друг, иль ты не видишь…», 1892)

Очень близко к разгадке тайны слова подошел Н. В. Гоголь, сказавший: «Обращаться со словом нужно честно. Оно есть высший подарок Бога человеку»[47]. К сожалению, писатель не раскрыл эту мысль вполне, но он сказал главное – слово не принадлежит человеку, оно дано ему Богом, как и жизнь, и разум, и счастье, и вообще всё. Об этом писал и святитель Игнатий (Брянчанинов): «Дар слова несомненно принадлежит к величайшим дарам. Им уподобляется человек Богу, имеющему Свое Слово. Слово человеческое, подобно Слову Божию, постоянно пребывает при отце своем и в отце своем – уме, будучи с ним едино и вместе отделяясь от него неотдельно»[48]. Бог вдохнул в тело человека душу, а человек вдохнул в тело слова свою мысль, и слово стало отражать в себе человека, как малая капля воды отражает в себе весь океан. Человек неизбежно (вольно или невольно) запечатлевает себя в каждом сказанном слове, содержанием которого становится содержимое его души. Поэтому только через слово можно войти в душу человека и понять ее.

Тайну слова приоткрывает Евангелие от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин. 1, 1). Греческое λόγος многозначно, но переводчики Библии посчитали необходимым перевести его на славянский язык именно так – Слово. Написание с заглавной буквы указывает на то, что речь идет не о лексической единице, а о тайне боговоплощения, о втором лице Божественной Троицы – Иисусе Христе: «И Слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца» (Ин. 1, 14). Заметим, что апостол Иоанн не сравнивает Христа со словом, не уподобляет ему, а просто говорит: «В начале было Слово». И это не случайно, ведь в его время, как и сейчас, форма этого слова заключала в себе множество значений: слово – идея, замысел; слово – закон, порядок, наставление, указ; слово – мысль; слово – чувство и т. д. Важная особенность полисемичного слова заключается в том, что под воздействием доминирующей идеи высказывания какое-то из его значений актуализируется, становится главным и заполняет весь объем формы слова, делаясь его содержанием.

Слова Евангелия обнаруживают фундаментальный онтологический принцип, согласно которому рожденное всегда единосущно родившему. Подобно тому как из соединения Духа Святого с человеческой природой рождается Бог-Слово, так из соединения духа человеческого с физической средой – телом человека и воздухом – рождается слово.

Творение – это создание из ничего (так творит Бог) или преобразование чего-то существующего для создания чего-то нового (человеческое творчество). Наделив человека даром рождения слова, Бог дал ему возможность стать сотворцом Себе, и до грехопадения Адам обладал могучим разумом, способным познавать сущность всякой твари и запечатлевать ее в слове: «Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел их к человеку, чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей. И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым» (Быт. 2, 19–20).

Слово дано было человеку для познания воли Бога, мира и самого себя. Процесс познания всегда индивидуален в силу уникальности каждого человека, но он подчиняется общим закономерностям, обусловленным единством человеческой природы. Совокупное своеобразие индивидуальных форм познания людей, принадлежащих к одной этнической культуре, создает национальную картину мира, в центре которой находится Бог. Одни народы представляют Его как личность, другие – как множество лиц, третьи олицетворяют Бога в виде природного явления или материального объекта. Религиозные представления разных народов хранят духовный опыт человечества, свидетельствующий о том, что каждый миг соединения с Богом является источником такого счастья, без которого жизнь человека не имеет смысла. Чтобы сохранить это знание, люди запечатлевали его в прочном материале, создавая особого рода тексты – иероглифы[49]. Впоследствии религиозные представления людей стали сюжетами и темами их художественного творчества, что позволило А. С. Пушкину назвать религию «вечным источником поэзии у всех народов»[50]. Знание о духовном мире, а главное, его понимание было доступно лишь немногим людям, способным воспринять великую идею без ущерба для нее и для себя. Об этом духовном законе говорит Евангелие: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас» (Мф. 7, 6).

Фундаментальный онтологический закон триединства добра, красоты и истины

Даже непосредственно после изгнания из рая люди были намного ближе к Богу, чем современное человечество. Они еще не отгородились друг от друга и Отца достижениями научно-технического прогресса и в каждом движении природы видели проявление Божественной воли, с трепетом и восторгом наблюдая ее в действиях трех великих сил – красоты, добра и истины. Стремление понять их тайну привело к возникновению философии, выразившей в понятиях то, что человек уже знал чувством: три силы, лежащие в основе мироздания, имеют один и тот же источник, а значит, это одна сила, которая в разные моменты жизни воспринимается человеком как красота, как добро или как истина. И каждая такая встреча становится для него источником счастья – необычайно яркой и сильной радости от достижения единства с чем-то таким, чего нет в обычном земном мире и что несравнимо с удовольствием или наслаждением от удовлетворения телесных или душевных потребностей. Это значит, что счастье имеет духовную природу и не может быть достигнуто ни физическими, ни интеллектуально-эмоциональными сред ствами.

Открытие закона триединства истины, добра и красоты позволило античной философии на шаг подойти к тому, чтобы сказать последнее слово: Бог один и един, но проявляется в мире по-разному[51]. Впоследствии христианство очистило эту идею от языческих предрассудков и сформулировало принцип, согласно которому каждый элемент триады истина – добро – красота, отличаясь внешне, единосущен двум другим, ибо источник у них один и тот же – Бог. Действия Бога в мире постоянны, непрерывны и многоразличны, а их восприятие человеком то как красоты, то как истины, то как добра обусловлено, с одной стороны, желанием глубже и полнее понять себя, мир и Бога, а с другой – ограниченностью человеческого познания. Каждый раз, сталкиваясь с проявлением одной из этих сил и восходя к ее первоисточнику, человек обязательно открывает и две другие. Таким образом, говорит Л. И. Сараскина, «художник, отыскивая красоту в мире, совершает познание Бога, ее создавшего»[52].

Христианство дополнило и сделало более ясными открытия древнего мира, в котором не было понятий, способных адекватно описать и объяснить духовную реальность. Найдя в Боге источник всей красоты мира, оно назвало Его изначальной красотой, «художником и строителем» (Евр. 11, 10) всей видимой земной красоты: «Одного просил я у Господа, того только ищу, чтобы пребывать мне в доме Господнем во все дни жизни моей, созерцать красоту Господню и посещать храм Его» (Пс. 26, 4); «Дело Его – слава и красота, и правда Его пребывает вовек», – говорит царь-псалмопевец Давид (Пс. 110, 3). Проникновенным поэтическим словом обращается к Богу святой Августин Аврелий: «Поздно полюбил я Тебя, Красота, такая древняя и такая юная, поздно полюбил я Тебя! Вот Ты был во мне, а я – был во внешнем и там искал Тебя; в этот благообразный мир, Тобой созданный, вламывался я, безобразный! Со мной был Ты, с Тобой я не был. Вдали от Тебя держал меня мир, которого бы не было, не будь он в Тебе. Ты позвал, крикнул и прорвал глухоту мою; Ты сверкнул, засиял и прогнал слепоту мою; Ты разлил благоухание Свое, я вдохнул и задыхаюсь без Тебя. Я отведал Тебя и Тебя алчу и жажду; Ты коснулся меня, и я загорелся о мире Твоем»[53].