Бифуркатор

Понятно. Она велит нам следить за оранжевыми, а сама убегает на второй этаж.

Без неё тут же становится страшно, хотя, Самарский вокзал не столь беспокойный, как Сызранский. Со стороны города мы прошли через арку металлоискателя, и нас даже никто не остановил, а два брутальных охранника что-то весело обсуждали в стороне. Может, мы опять в иной шизофренической реальности?

Тётя Марина возвращается к нам в 10.55.

– Я не могу, – вздыхает она. – Уж я и ругалась. Не хотят они сажать вас по тем же билетам. Говорят – просрочены. И значок полицейского их не колышет. Точно, что РЖД живёт по своим законам. Я даже к администратору поднималась. Ничего не дало. В общем, я выкупила нам целое купе.

– Нам??? – удивляется Стёпка немедленно проснувшийся.

– Нам-нам, – кивает тётя Марина. – Не могу же я своих детей отпустить на растерзание в никуда. – Вижу на лице Стёпки безграничную радость, Серёга тоже восторжен, а мне почему-то не нравится эта идея. – А теперь живо на поезд, а то опоздаем.

И мы бежим.

Орский поезд пребывал на третий путь, и пока мы до него добежали, состав уже остывал на рельсах. В очередной раз тётя Марина напомнила следить за оранжевыми: особенно сейчас, возле поезда.

Девятый вагон, молодая мрачная проводница. Окинув взглядом цифры на наших документах, она сухо декламировала:

– Второе купе.

В вагоне душит жара, первое купе открыто, на пороге стоит заспанный мужчина в серой футболке, трениках и носках. Он смотрит на нас столь отрешённым взглядом, будто впервые видит людей.

В пустом втором купе ас ждут застеленные кровати и пустой стол. Всё же есть плюсы в сопровождении тёти Марины. Никакая тварь не займёт свободное место.

Мы запираемся и рассаживаемся по кроватям. Я – один, напротив семьи Герундовых. Маленький коврик под ногами делит наш квартет на два лагеря. Я, конечно, рад за друзей, но теперь снова чувствую себя одиноким. Поэтому, пока семья напротив шушукается о своих семейных делах, я отодвигаю немного занавеску и наблюдаю за снующими по перрону пассажирами и медленно расхаживающими работниками железной дороги. Их оранжевая форма то и дело заставляет вздрагивать.

Выяснилось, что еды не у кого нет, поэтому тётя Марина выбежала и закупила всякой отравы, заваривающейся кипятком. Оказывается, я голоден.

Когда состав тронулся, мы устроили настоящий химический пир. Серёга то и дело ходил заваривать картошку, на столе разрезался хлеб, нарисовались четыре фирменных гранённых стакана РЖД. Тётя Марина разделывала копчёную курицу.

В общем, поели на славу. За поздним завтраком в основном шутили, но как-то сухо. Мне кажется, тётя Марина сама держала незримую дистанцию между собой и моими друзьями, будто понимала, что перед ней не её дети, а просто похожие мальчики из другой реальности.

Зато Серёга со Стёпкой навязывались женщине параллельного мира каждую секунду. Пофигу на Серёгу, он тупой, но Стёпка. Какого чёрта он поддался чувствам, так ему не свойственным.

После завтрака я сообщил друзьям, что пойду в туалет, и вышел из купе. Вагоны повторяли друг друга до каждой мелочи, только из Саратова мы выезжали в зелёном, а этот был черный с огромными буквами РЖД на боку.

Я быстро справил нужду, а когда вышел – увидел на крышке отсека для мусора Серёгу.

– Тоже сюда? – усмехаюсь я.

– Своим я так сказал, – ответил парень хмуро, скрестив руки на груди. – Но я хочу с тобой поговорить. Пойдём туда.

Он кивает на дверь в тамбур, и я пожимаю плечами. Опять мне на душе неприятно. Мы выбираемся в пустой прокуренный тамбур, где стук колёс становится в два раза громче.

Серёга опирается спиной на пепельницу и смотрит в окно на проносящиеся поля.

– Я хочу кое-что тебе сказать. Даже не знаю, как правильно сформулировать! – почти кричит он, стараясь пересилить стук колёс.

– Да говори как есть! – пожимаю плечами, и холодок страха лижет ноги.

– В общем, я думаю, ты понимаешь, что мы… как бы стоим с тобой на разных берегах реки. Понимаешь?

– Наверное, – тихо произношу я, глядя на товарища снизу вверх. Он же на голову выше меня. – Смотря о чём ты.

– О ситуации, в которую ты нас втянул! – отвечает Серый. – А наша река – это Стёпка! Он как бы и твой друг и мой брат! Понимаешь?

– Ну приблизительно, – киваю. – Ближе к сути!

– Я дал обещание защищать его. Я дал его родителям, и самому Стёпке!

– Ну это здорово! – вновь киваю. – Защищай! – Внутри меня вздрагивает невидимая струна, когда я слышу слово обещание.

– И буду! Но только не осложняй мою работу, хорошо!?

– Эм, не понял, – я чуточку ощетиниваюсь.

Серёга вздыхает.

– Стёпка ещё глупенький! Он видит в нашем путешествии какую-то романтику. Я вижу только опасность! Понимаешь?

Я молчу. И Серый продолжает:

– Стёпка может предлагать тебе любые глупости, но не втягивай его в опасности! По возможности – действуй один! Не забудь, что мы с тобой в этой связке только для того, чтобы выбраться из этой жопы! Я всё понятно изъяснил?!

– Не совсем, – качаю головой. – Что значит: не втягивай!?

– Ты совсем тупой!? – Теперь мне обидно, но я лишь поджимаю губы. – Если завтра Стёпка решит перейти минное поле вместе с тобой, оставь его на моём берегу и иди один, понятно?!

– Но я не могу ему приказывать, он…

– А ты смоги! – перебивает Серёга.

– Но друзья так не поступают, – я мямлю едва слышно, но Серый понимает каждое слово. – Он обидится и…

– Да плевать мне! – восклицает Серёга. – Мне важна безопасность брата! Тебе лучше играть по моим правилам! И не таскать его по минным полям!

– Погоди, – я задумчиво щурюсь. Меня осеняет догадка. За окном проносятся освещённые солнцем стога. – Ты хочешь сказать, что завтра в этот музей я должен пойти один?!

– Умница! – кивает Серёга. – Я буду ждать снаружи. Стёпка – тоже!

– Но если он…

– Стёпка будет ждать снаружи! – повторяет Серый, подчёркивая интонацией каждое слово.

– Хорошо, я понял, – смирённо лепечу я.

– Играй в моей команде! – просит парень и хлопает меня по плечу. – Иначе я расстроюсь, и ты попадёшь под поезд!

Серый улыбается, но хищно. Интересно, с Егором, прежде чем набить ему морду, он так же улыбался?

– Ты угрожаешь, да? – щурюсь я и стараюсь выглядеть смелее.

– Нет, – пожимает плечами Серый. – Просто, если завтра начнут стрелять, я буду спасать задницу брата, а не твою, сечёшь? Ты мне – приятель, он – брат. Думаю, для тебя мой выбор очевиден, да?

Дверь громко распахивается и в тамбур вваливается толстый лысоватый мужчина в майке и с сигаретой в руках. Бросив на нас короткий взгляд, он подходит к окошку напротив, а Серёга кивает мне на дверь.

Мы возвращаемся в купе. Настроение на нуле. Серёга улыбается как ни в чём не бывало, а у меня на душе кошки скребут. Мне только что угрожал человек, которого я всю жизнь любил. Ну… не так как родителей или Стёпку, но, скажем, считал его положительной личностью.

Стёпка уже на верхней полке, его морит сон. Я взбираюсь на соседнюю, и пока лезу внезапно вспоминаю тот самый дуб, тот случай с Андрюшкой. Мысли цепляются за воспоминания, как электрик крючками за высоковольтный столб.

Ловлю усталый взгляд Стёпки. Он улыбается, и с его улыбкой взлетают вверх брови. Кажется, что они тоже смеются. У моего друга яркие толстые брови, раскинувшиеся над ресницами идеальной дугой, совсем как на детских рисунках, когда те рисуют лица людей.

Я улыбаюсь в ответ и тут же закрываю глаза. Боюсь, мысли об угрозах Серёги читаются во взгляде. Лежу я так недолго. Сон уносит меня в тёмную пучину, сотканную из обрывков фраз прошлого, и самый громкий голос Андрюшки и эти его слова, произнесённые с нажимом: ты мне обещаешь???

Первый раз я просыпаюсь от тихих переговоров Серёги и тёти Марины внизу. В окна светит солнце, Стёпка плющит подушку, его губы смешно искривлены, и оттуда вытекает слюна. Улыбаюсь сквозь сон и вновь проваливаюсь во тьму.

Второй раз я открываю глаза, когда купе погружено в сумерки, под потолком повисла относительная тишина. Относительная, если не считать мерный стук колёс: та-дад-та-да, та-дад-та-да.

Боль в затылке выносимая, но слишком уж ноющая, как в дырявом зубе. Видимо, я слишком сильно давлю на рану подушкой. Хочу в туалет, поэтому слезаю вниз. Серёга, мой палач, сопит, лёжа на спине. Пытаюсь подавить в себе секундную ненависть к моему стероидному спутнику. А вот тётя Марина не спит. Я слабо улыбаюсь ей и во мраке пола среди хаотичной груды обуви пытаюсь найти свои кроссовки. Тётя Марина скупо улыбается в ответ. Если даже со своими параллельными детьми она держит дистанцию, то я для неё совсем чужой человек.

Сходил в туалет, покачиваясь на уставших от сна ногах, возвращаюсь в купе и скорее из вежливости спрашиваю тётю Марину:

– Времени сколько?

– Девять вечера по Москве, – говорит она и снова смотрит в окно.

– В поезде всё спокойно? – спрашиваю.

– Как видишь, – равнодушно отвечает женщина, и я взбираюсь обратно на свою полку. Когда подтягиваешься, провод на ключице правой руки чуточку натягивается, но клей скорее оторвёт кожу, чем позволит отцепиться проводу. Неизвестные технологии посторонних миров. Виват.

Снова засыпаю.

-Ты обещаешь?

******

Я только что спустил Андрюшку с дерева. Ну так, случайно, иду по просёлочной дороге нашей «Искры Радости», вдруг слышу знакомый голос брата. Лето, год назад дело было. Поднимаю голову, а Андрюшка на ветке висит и пыхтит.

– Высоковато, – усмехаюсь я.

Андрюха смотрит вниз и вдруг теряется.

– Ой, Тёмка. Ты чего здесь делаешь?

– Гуляю.

Вообще-то, мы в тот день со Стёпкой подземный шалаш строили в подлеске, замучались весь день, так и не доделали. В итоге Стёпка к себе домой пошёл с лопатами, а я к себе. Но решил, что не стоит вникать в подробности Опарышу.

– Я с дерева слезаю.

А там прямо на краю подлеска дуб стоял мощный. Когда у дерева необхватный ствол, может показаться, что на такое взобраться легко, но это ошибочное мнение. Если вы были мальчишкой и лазали по деревьям, вы можете подтвердить мои слова. Особенно, если ствол вертикальный и кочек мало.

– Вижу, у тебя это плохо получается, – снова усмехаюсь.

Тогда я не задумывался над ситуацией. Ну Опарыш. Ну на дереве повис. Сейчас сниму его и домой приведу. Но сейчас, во сне, смотрю на себя со стороны и вспоминаю. Мне же смешно, я бы сказал даже потешно. Мелкий брат мой висит на дереве, болтает ножками с ободранными лодыжками.

Во мне приливы нежности.

Я же ведь люблю его.

– Блин, да я сейчас слезу, – пыхтит Андрюшка.

– А. Ну если так, то я пойду, – театрально пожимаю плечами.

– Ну иди, – как бы беззаботно отвечает Андрюшка и пытается нащупать нижнюю ветку. Плохо получается. Вижу, что не достанет до неё. Когда забирался, видимо, подпрыгнул, а сейчас не дотянется даже носочком.

– Ну я пошёл, – снова пожимаю плечами и медленно удаляюсь от дуба.

– Ну иди, – слышу позади голос Андрюшки. – Скажи маме, что я сейчас приду. Я вот уже почти слез. Чёрт. Тёмка!

– Чего? – оборачиваюсь.

– Помоги слезть, – стыдливо просит брат и строит на лице печальную гримасу.

Снимаю Андрюшку с дерева. Когда спускался на самый последний ярус, попросил брата обхватить меня за спину. Отчётливо помню его сопение. Такое серьёзное и сосредоточенное. Ведь тогда и не замечаю особо, а сейчас опять…

Я же ведь люблю его.

Идём по дороге, а он долго молчал, а потом спрашивает:

– Мамке расскажешь?

– Конечно. Специально расскажу, – киваю.

– Ну не надо, – Андрюха опять строит грустную гримасу. – И вообще никому не рассказывай об этом.

– А что мне за это будет? – щурюсь я. Знаю, что Андрюшка всё равно не может дать мне что-то, чего у меня нет, но хочу поиздеваться над братом. И ведь незлобно. А так, шутки ради.

– Ну хочешь я всё-всё сделаю, чего попросишь, – глаза Андрюшки расширяются, а его надежда цепляется за эмоции слабыми ручонками.

– Ну… я подумаю, – киваю.

– Но ведь никому не скажешь.

– Не скажу.

– Ура, – Андрюшка продолжает путь вприпрыжку. – А всё-таки хорошо, что ты меня спас. Я бы всем рассказал, какой ты герой, только мне стыдно будет, что я на дереве застрял.

– Ну мне положено тебя защищать, – говорю.

– То есть, ты меня прямо всегда будешь защищать и выручать из любых ситуаций? – спрашивает брат.

– Ну конечно.

В тот день я отвечаю почти на автомате, мысли где-то со Стёпкой и с нашим подземным шалашом. А вот сейчас вспоминаю и представляю, как сильно мои слова впечатались Андрюшке в сердце.

– Ты обещаешь?

– Обещаю.

Вот! Вот оно! Я тоже пообещал брату, что буду защищать его! Я не могу отступить назад. И пусть год назад я ответил механически, но Андрюшка это запомнил, поэтому я должен достать его из июля.

Ведь, он всегда находился рядом в комнате, мы пользовались общими вещами, мы делили один компьютер. Он неотъемлемая часть мозаики моей жизни. Неотъемлемая, я сказал!

И я люблю его. Только…

*******

…почему, чтобы понять это, должны были случиться такие жестокие события.

Сажусь на верхней полке. Аромат летнего подлеска сменяется затхлостью вагона. Вытираю слезы и снова плачу, а в затылке пульсирует адская боль. Снимаю с крючка над головой куртку и запускаю руку во внутренний карман.

Я не виноват, что какой-то профессор Вечность решил зациклить братишку в одном дне, но разве мне не стыдно, когда я вспоминаю, с каким мыслями обо мне Андрюшка застрял в другом мире? Стыдно.

Нащупываю в кармане своё оружие и таблетки, выданные доктором Русланом. Вытаскиваю обе штуковины.

Может, Андрюха уже и забыл о том моём обещании, а вдруг помнит? Я не смогу себе простить, если оставлю брата гнить в одном дне. И пусть я сам погибну, но обещанию выполню, я же – настоящий мужчина! Жалко, конечно, что Андрюшка не узнает о моих геройских поступках.

Я опускаю руку вниз нащупываю на столе минералку, заметил бутылку во время прошлого пробуждения, и выпиваю таблетку. Затем бросаю бутылку на подушку и изучаю своё оружие. Да, детка, с тобой меня ничего не остановит. Хана всем! Я лично размажу голову доктору Вечности, если он откажется возвращать брата.

Некоторое время изучаю огоньки на нарукавнике. Просто две пульсирующие точки по бокам и… странно, внутри небольшой индикатор, похожий на батарейку в сотовых телефонах. Если так, что сейчас индикатор заполнен не до конца. Если бы я держал сотовый телефон, то определил бы уровень заряда восьмидесяти процентами.

А вдруг это и правда зарядка? Что же, ребята из штаба оппозиционеров не предупредили бы меня? Вздыхаю и прячу оружие обратно, а куртку вешаю обратно на крючок.

И вдруг замечаю, что Стёпки нет.

Страх колет сердце, да ещё в темноте ничего не видно, сплошные неясные силуэты. Нагибаю голову и вглядываюсь в нижние полки. Вон, вроде, спящее тело Серого, а прямо подо мной прямо в форме мерно сопит тётя Марина.

Может, Стёпка отправился в туалет? Слезаю и выхожу из купе. Свет коридора поначалу слепит, и я, щурясь, двигаю по ночному вагону. Тишина, нарушаемая лишь стуком колёс, отсутствие людей почему-то пугают.

Стёпка вон он. Далеко впереди через стекло двери, ведущей в предбанник перед туалетом, вижу клочок его рубашки. Друг сидит на отсеке для мусора, где днём меня встретил Серёга. Неприятные ассоциации. Окошко открыто и ветер щекочет Стёпкины волосы, перебирая их невидимыми лапками.

– Вот ты где, – облегчённо вздыхаю. – А то я уже подумал все самые худшие варианты.

– Какие же? – спрашивает Стёпка без тени улыбки, сверля глазами тьму за окном.

– Ну, что тебя забрали, убили, расчленили и выбросили по кускам через очко унитаза.

Наконец, Стёпка вяло улыбается и смотрит на меня, но глаза печальные.

– Давай я схожу в заветную комнату, ты меня подожди, – говорю и на пару минут скрываюсь в туалете. Выхожу, а Стёпка всё там же, глядит во тьму и размышляет о вселенной.

– Зачем мы встретили именно её? – спрашивает Стёпка.

– Ты… про… – до меня начинает доезжать.

– Ну… эту нашу параллельную маму.

Я вздыхаю и потираю лоб. Мне даже нравится, что Стёпка поднял мучившую меня тему. А то мне начало казаться, что он совсем покинул мою компанию и всецело увлёкся новой мамой.

– Понимаешь, Стёпка, ну… ты же умный. Ты же ведь должен понять… – я не нахожу слов.

– Что она совсем мне не мама? – мрачно говорит друг.

– Ну да. Это женщина из очередной шизофренической реальности.

Стёпка вздыхает и откидывается на металлическую трубу позади, легко ударяется о неё затылком. Моя больная голова, которая чуточку начала успокаиваться, фантомно заскрежетала черепом о датчик под кожей. Пришлось сжать зубы.

– Да. Я всегда это знал, но не хотел верить. Только сейчас, выспавшись, понял, как жестоко играет с нами доктор Вечность, – вздыхает Стёпка.

– Думаешь, это его проделки? – спрашиваю.

– А как же. Он хочет нас сломать. Он пустил нас по препятствиям. И хочет, чтобы мы бросили всё к чертям.

– У тебя возникало такое желание? – хмуро спрашиваю.

– Меня не так легко сломать, – Стёпка косится в мою сторону и улыбается. – Но всё равно жестоко. – Улыбка немедля сползает с лица. – Он украл мой мозг. Я снова думаю о маме . Я не могу ни о чём больше думать. Знаешь… – Стёпка замолкает и сжимает губы.

– Что?

Внезапно дверь из тамбура открывается. Я чуть в штаны не наложил от страха. В предбанник входят двое мужчин в форме, судя по всему, из дорожной полиции.

– Чего не спим? – беззлобно спрашивает первый, открывая дверь в вагон.

– Бессонница, – отвечает Стёпка без тени страха. Полицейские ничего не говорят и удаляются. На секунду я проникаюсь к ним симпатией. Ведь взяли же и ушли, а могли бы придраться, документы просить.

– Помнишь тот день, когда я рассказал тебе об Андрюшке, что он застрял в двадцать третьем июле? – спрашивает Стёпка, вырывая меня из мыслей.

– Ну конечно.

– Когда мы расставались, ты уходил домой, у нас сложился такой разговорчик… Я сказал тебе, что мир вокруг несправедлив, что я стал абсолютно пустым… ну и ты мне ответил, что тоже стал пустым и готов на всё, что угодно, лишь бы спасти Андрюшку.

– Да-да, – я спешно киваю и вызываю мелкие молнии боли в затылке.

– Потом я ночью лежал и долго думал. Я же тоже стал пустым. Знаешь, вот так умирает человек, грустишь по нему, и не знаешь, то ли его душа жива после смерти, то ли нет. Мне вообще сложно судить. Я люблю логику, и она не даёт ответ на такой сложный вопрос. Но в ту ночь появился доктор Вечность. И я начал верить во что угодно. Не удивлюсь, если есть жизнь после смерти. И вот тогда у меня стали появляться плохие мысли.

– Какие? – хмуро шепчу я.

– Ну… Я например был бы не прочь шагнуть под несущийся локомотив.

– Да ты что, дурак. – Я заикаюсь, слова запинаются, о пересохшее горло. Ярко вспоминаю разговор с Серёгой, который грозил меня бросить под поезд.

– Погоди, дослушай. И когда на следующий день я отправил письмо в Сомерсет, я точно знал, что ввяжусь в любую авантюру. Догадываешься, почему?

– Догадываюсь, но лучше сам скажи.

– Ну. Я же был пустым. Мне казалось, что терять уже нечего.

– Аааа, – киваю, но думаю о другом, однако Стёпка продолжает.

– А ещё знаешь, я подумал, что это лучший способ борьбы с пустотой.

Моё лицо озаряется.

– Да! – восклицаю я. – Всё, что мы сейчас делает помогает отвлечься от мыслей о смерти. Тебе – твоей мамы. Мне – Андрюшки.

– Именно, – печально улыбается Стёпка. – Но этот гад свёл меня с мамой снова, и я снова… – друг закусывает губу и замолкает, глядя в окно. Его глаза увлажняются, я чувствую себя неловко.

– Ну не знаю даже, что тебе посоветовать, – говорю.

Стёпка внезапно прячет голову в коленях и шмыгает носом. Я вздыхаю и кладу руку ему на плечо.

– Если… вдруг вместо Андрюшки они забрали бы Серёгу, – говорю. – И ты поехал бы его спасать, я бы тоже поехал. Я бы тебя не бросил. – Не знаю, зачем я всё это говорю, но я горжусь своими словами.

И как после этого доказать Серёге, что не могу вот я останавливать Стёпку и не брать с собой. Может, впереди ждёт смертельная опасность, но как приятно будет встретить её с близким человеком.

С другой стороны, рациональной стороной рассудка понимаю: с Серым лучше не спорить. Если я защищал Андрюшку, то за Стёпку Серёга вообще порвёт, и не далёк час, когда я действительно окажусь под поездом.

– Серёгу никогда не заперли бы, – усмехается Стёпка и поднимает красные глаза. – Он слишком тупой для должности застрявшего в одном дне.

Я улыбаюсь в ответ.

– Тебя не напрягает он в нашем путешествии? – осторожно спрашиваю.

– Ну есть немного, – жмёт плечами Стёпка. – Просто, это для него уж слишком. Это мы с тобой воспитаны крутыми фильмами, готовы ко всему.

– Уж точно, – киваю.

– Но он молодец, – вдруг говорит Стёпка. – Он сильно помогает. мы с тобой можем натворить глупости, а его чрезмерное оберегание спасает нас от неправильных поступков. Если бы со мной случилось что-нибудь эдакое, Серый бы всех завалил. Он бы свою жизнь отдал, чтобы меня спасти. Он меня любит. А я его.

Хмурюсь и заявляю:

– Я понял, что я тоже очень-очень люблю Андрюшку. Просто раньше не замечал эту любовь, так что, поверь, я теперь за Андрюшку тоже порву.

Стёпка открыто улыбается и глядит на меня глазами полного обожания.

– Видишь, – говорит он. – Из всего в жизни можно вынести урок, даже из такого смертельного путешествия как это. Давай пойдём попытаемся уснуть?

– Пошли, – киваю.

И мы возвращаемся в купе. Тётя Марина спит, положив руку на кобуру, знаток своего дела. Стёпка бросает на неё лишь мимолётный взгляд и забирается наверх. Я двигаю следом.

В темноте движущегося поезда мы долго молчим, но потом Стёпка шепчет:

– Постараюсь думать о ней, как о чужой женщине.

– Правильно, – отвечаю я после долгой паузы.

– И ещё мне одна мысль пришла о докторе Вечности, но я лучше расскажу завтра. Сейчас я ещё не полностью всё додумал.

– А она может нам помочь? – спрашиваю.

– Вряд ли.

Опять молчим.

– Спокойной ночи, – шепчет Стёпка.

– Спокойной.

Боль в затылке вновь утихает. Действие таблетки доктор Руслан описал без прикрас. Я проваливаюсь в состояние глубокой беспокойной дрёмы.

Теперь мне снится Андрюшка в сарае с окровавленными губами. А я стою напротив и держу бревно. Взгляд у брата злой, испепеляющий.

– Тварь, – шепчет он. – Козёл. Я знал, что ты не приедешь.

А потом в его руке появляется молоток, и он протягивает инструмент мне.

– На! Докончи уж начатое.

Я беспокойно ворочаюсь с боку на бок и перед пробуждением вижу совсем страшный эпизод. Тётя марина на кровати в больнице. И лицо! ЛИЦО! Оно аккуратно забинтовано, наружу торчат только красные губы. Как страшно. Это напоминает Слендермена, но только я боюсь совсем не его.

Открываю глаза, когда утреннее солнце бьёт в окно.

********

Мы подъехали к Москве.

До того как поезд остановился, позавтракали химикатами. Я не произнёс ни слова и постоянно косился на Серого. Тот вёл себя обыденно, будто вчера между нами ничего не произошло. Стёпка тоже не особо бросался словами. Зато Старший часто трещал с тётей Мариной, но в основном на бессмысленные бытовые темы.

За полчаса до подъезда мы сдали постель, а за пятнадцать минут я надел куртку. Поезд остановился на Казанском вокзале. Помнится, бывал я тут как-то в восьмилетнем возрасте. Отец взял меня в командировку и встречался на Казанском с человеком по работе.

Огромный вокзал тогда запомнился мне грязным, переполненный нерусскими людьми. Может, в этой реальности всё иначе?

Как только поезд заехал под накрытие, погрузив купе во мрак, и замер на рельсах, мы втроём ринулись наружу.

– Не торопитесь, – приказала тётя Марина. – Вдруг нас там поджидает оранжевая бригада.

Однако мы всё же высыпали в пустынный коридор вагона, не собираясь выходить. Впереди светился тамбур с открытой дверью. Нам туда, но мы не рискуем. Военный здесь тётя Марина, пусть она и идёт первой.

И вдруг.

До моих ушей доносится знакомый вой. Вряд ли я, пересмотревший по нескольку раз обе части «Сайлент Хилла» перепутаю с чем-либо сигнал воздушной тревоги.

Замираю и прикладываю палец к губам.

– Стёпка, ты слышишь? – шепчу.