Рерих. Подлинная история русского Индианы Джонса

Разве можно было изменить то, что было подписано вождем мирового пролетариата? Но самое печальное в неразберихе, царившей во времена Гражданской войны в Петрограде, что многое могло просто погибнуть, сгинуть во время банального грабежа.

В мемуарах Рерих очень эмоционально пишет о своем собрании: «Были и итальянцы, и французы, а главное, тянуло Е. И. и меня к примитивам. Это собрание дало нам много радости и перевалило за пятьсот. Где оно? Грабарь уверяет, что в Эрмитаже, но некие американцы покупали картины нашего собрания в Вене у антиквара. Бывало и в Париже – чего только не бывало!»[358]

Что же в действительности произошло с рериховской коллекцией западноевропейского искусства после его отъезда в эмиграцию? Об этом нам свидетельствуют выписки из так называемого «Дела Н. К. Рериха», которое оформлялось в момент конфискации и передачи коллекции в Эрмитаж и Русский музей всех его картин для последующего решения их судьбы. Так мы узнаем, что 27 июля 1920 года опечатана квартира Н. К. Рериха по Морской 38[359]. Оказывается, что 12 ноября того же 1920 года поступает обращение от одного из друзей Рериха, Петра Ивановича Нерадовского, действительного члена Императорской академии художеств. Он просит снять с картин печати, так как они нуждаются в наблюдении. Также Нерадовский предлагает передать в Русский музей картины за авторством самого Рериха, а в Эрмитаж – его коллекцию.

Первого февраля 1921 года уполномоченный музейного отдела Василий Александрович Щавинский, крупный коллекционер и, что важно, знакомый Рериха, производит опись картин в квартире. Он пишет: «Все предъявленные мне картины преимущественно старинных нидерландских и голландских мастеров. А также картины самого владельца – художника Н. К. Рериха, находящиеся в его мастерской, по своему художественному достоинству, несомненно, заслуживают охраны музейным отделом»[360].

Документ из Музея Востока содержит только один лист с выписками об этом, сделанный рукой Юрия Рериха. Остальные важные выписки, касающиеся судьбы картин, были сделаны кем-то неизвестным из дела 824, хранящегося в фонде 1 в архиве Эрмитажа, посвященного коллекции Н. К. Рериха.

Известно, что после революции Рерих считал Щавинского одним из своих врагов и 15 декабря 1941 года в мемуарах «Листы дневника» вносит его в список своих личных «вредителей»[361]. Возможно, причиной этому было участие Щавинского в вывозе коллекции Рериха из его квартиры.

И вот что писала в 1923 году всезнающая Селиванова, фиксируя соображения Рерихов и их мысли о том, что происходит в северной столице: «Хотя они чувствовали, что не вернутся еще очень долго, все осталось почти как было: квартира со всей ценной мебелью и еще более ценными картинами на стенах, и даже деньги и текущие счета в банках. Из более поздних сведений стало известно, что многие картины были доставлены в Эрмитаж – бывший Императорский музей»[362].

Опись западноевропейской коллекции картин из собрания Рериха была составлена только 25 августа 1921 года. При этом картины были максимально обезличены. Большинство работ, внесенных тогда в список для вывоза, не имело названий, и в перечне обозначались лишь внешним описанием сюжета изображения. Обычно такие обстоятельства объясняются тем, что картины в частной коллекции, в отличие от музеев, не имеют этикетажа, и только владелец, проводя экскурсию для гостей дома, по памяти может назвать автора и точное название работ. Составители списка либо не стали искать автографы авторов в углах и пояснительные надписи на задниках картин, либо там их не имелось.

Первого сентября поступает ордер на вывоз, и наконец 22 сентября 1921 года происходит передача голландских картин и всей западноевропейской коллекции в составе 65 предметов в Эрмитаж. Надо ли говорить, что получить такое богатство назад, да еще и эмигранту, печатавшемуся в колчаковской прессе, жертвователю на нужды Юденича, было совершенно невозможно?

5

Конец 1922 года Рерих считал для себя временем мучительной, но все-таки состоявшейся победы. Прежде всего в деловом смысле. Теперь он мог себе позволить успокоиться и начать думать о путешествии на Восток, которое однажды, возможно, приведет его к порогу родного дома. Одиннадцатого октября 1922 года он писал Владимиру Шибаеву в Ригу: «Наша поездка на Дальний Восток уже решена – все делается в положенные сроки. Даже и план всей будущей работы в России – сообщу Вам тоже в указанное время. Вы спросите, как же явилась возможность ехать в дальний путь с семьей? Когда является поручение, тогда приходят и люди (посланные) и приносящие средства. Я уже писал Вам, что в июне в Музее Метрополитен ко мне подошел высокий с проседью человек и передал мне очень важный для нас message – потом сказал… goodluck! И ушел – скрылся. В конце же июля к нам явились посланные и принесли все, что нужно. Так исполнится все, что должно произойти, если оно направлено к Великому Служению»[363].

Цели Рерихов в первой части экспедиции сформулированы давно: они хотели посетить места, где когда-то произошла встреча Блаватской с махатмами. И таким образом стать преемниками создательницы теософии. Николай и Елена предполагали, что meeting с запредельными существами был бы успешным, если бы их гималайские Учителя встретились с ними не в спиритическом, а в физическом пространстве.

В письме Шибаеву под эвфемизмом «посланные» скрывалась семья Хоршей, 24 июля явившаяся на Монхиган. Но самым загадочным в этом письме звучат напоминания Шибаеву о России: «…предстоит большая работа в России (план уже дан)»[364].

Возможно, под этими словами следует понимать необычные знакомства Рериха с золотоносными агрономами и его желание, теперь уже в совершенно иной политической плоскости, послужить России? Как бы то ни было, пользуясь своим мощным влиянием на Хорша, он устраивает в его квартире политическое рандеву.

«В 1922 году, – вспоминала Лихтман-Фосдик, – я присутствовала на встрече Рериха с одним из возможных кандидатов на пост президента от республиканской партии. Это был человек выдающегося ума, лишенный обычного для того времени предубеждения против советского строя. Помню, с каким сочувствием он отнесся к программе, которая, по мнению Рериха, могла бы иметь самые благие последствия для мира. А пункты этой программы были: признание Советской страны, сотрудничество с нею, тесный экономический и политический союз. Осуществись эта программа – и многое в нашей жизни пошло бы по-другому»[365].

Речь идет о сенаторе Уильяме Боре, который считался либералом, водил дружбу с американским коммунистом Джоном Ридом и активно выступал за признание Советской России. В мае 1922 года он даже зачитал в сенате «Резолюцию о признании Советского правительства». Интересно, кто же попросил Рериха пообщаться с таким прогрессивным сенатором?

В это время не только Рерихи, но и махатмы меняют свои политические предпочтения. Один из этих ключевых моментов запечатлен в дневнике чревовещаний. Вот одно из их пророчеств: «20.II.1922. С 19-го на 20-е. Слышала слова: 31 октября день смерти Ленина»[366]. Заметим, что в оригинале слово «смерти» было жирно зачеркнуто. Правда не до конца: буква «с» осталась видна отчетливо. Но в какой-то момент махатмы спохватились и решили отменить пророчество – очевидно, уже 31 октября, когда Ильич так и не умер.

Встреча с Вавиловым влияет на политические ориентиры Рериха. И вот бывший автор колчаковской прессы, член Освободительного комитета, призывавшего к интервенции, теперь уже – друг Советской России.

В момент, когда Рерих уже планировал поездку в Индию, в США усилиями местных коммунистов с особым размахом разворачивался сбор средств для голодающей России. Зинаида Лихтман заносит в дневник: «11.II.23. Сегодня днем Н. К. прочел в церкви Св. Марка на (улице) Бауэри лекцию на тему “Новая Эпоха”, говорил о России и об искусстве. Прекрасная лекция, и прекрасно ее прочел, так спокойно и мудро. Замечательно также, что после Н. К. следующим оратором был Карл Рехт, известный большевик, который, видимо, приготовил другую речь, но после Н. К. всю ее изменил и в общих чертах коснулся положения в России, а закончил призывом к спасению трех миллионов детей, умирающих от голода и эпидемий»[367].

Это же событие, но в несколько иных словах описывала и Селиванова: «Рерих также несколько раз выступал в Нью-Йорке, последний раз в феврале 1923 года в соборе Святого Марка в Бауэри на тему “Великая нота в русском искусстве”. Он говорил, что искусство, будучи единым, универсально и что лучшим пропуском в русскую деревню будет песня или картина. Совершенно неожиданно для художника и публики за ним последовал представитель Советской России в Соединенных Штатах, который заметил, что лучшими верительными грамотами для въезда в Россию были бы картины профессора Рериха»[368].

Чарльз (Карл) Рехт был консультантом юридического отдела так называемого Советского бюро, организации, которая долгое время была неофициальным посольством в Америке. Когда его глава Людвиг Мартенс был выдворен властями США, интересы РСФСР стал представлять Карл Рехт. Американец, сын чешских эмигрантов, в 1922 году он работал советником советской делегации на Генуэзской конференции под непосредственным контролем наркома иностранных дел Чичерина. То есть Рехт – сотрудник советского Народного комиссариата иностранных дел. В апреле 1922 года в Москве Рехт удостоился встречи с Лениным, который просит его отвезти в Америку конфиденциальное послание[369].

6

Одиннадцатого декабря 1922 года Рерих присылает Шибаеву из Америки примерный маршрут своего теософского паломничества: «Отсюда мы выедем 5–6 мая – будем 15-го в Париже. Пятнадцатого ноября выедем из Марселя в Бомбей. Проедем Кашмир, Агра, Дели, Бенарес, Шантиникетан, Адьяр. Первое время пробудем в Голубых горах…»[370] Первоначальный вариант путешествия более напоминал туристический тур.

После перечисления основных популярных мест в Индии Рерих останавливается на Голубых горах, возможно, как месте отдыха и пленэра. Их местное название – Голубые Нилгири. Это небольшой хребет, отделяющий джунгли Кералы от саванн Тамилнада. В отличие от жарких равнин здесь мягкий горный климат, и поэтому тут издавна располагались курорты колониальной администрации Британской Индии. Здесь процветало английское садоводство, выращивались цветники, розарии, а на западных склонах в окружении чайных плантаций Липтона стояли романтические бунгало.

Однако в любом случае главным в рериховском странствии должны были стать предгорья Гималаев и локации из индийской части биографии создательницы Теософского общества. Поэтому на Шибаева возлагались надежды: он должен был помочь Рерихам попасть в столицу теософов Адьяр. Для этого он должен был подготовить их встречу там.

Духовное паломничество должно было стать максимально триумфальным шествием пророка и целителя, сделав его славу громкой и всемирной.

Казалось бы, Рериху осталось сделать один-единственный шаг – и невероятное путешествие начнется. Теперь о нем знали многие важные лица в Америке. Он стал частью не только оккультных, но и политических процессов.

Поэтому Луис Хорш, теперь – президент Института объединенных искусств в Нью-Йорке, и его исполнительный директор Фрэнсис Грант сообщали Государственному секретарю США (третьему лицу в государстве) о рериховских структурах: «В мае 1923 г. эти учреждения под руководством и при поддержке движимых заботой об интересах общества американских меценатов подготовили Художественную экспедицию в Индию и Тибет, полностью финансируемую американским капиталом и возглавляемую Николаем Рерихом, всемирно известным художником, чьи работы представлены во всех величайших музеях мира. Экспедиция носит исключительно художественный и культурный характер и была направлена с целью написания большой панорамной серии работ этой страны, никогда ранее не написанных западным художником, а также для перевода оригинальных рукописей, фольклора и художественного материала этих стран»[371].

Глава 7. Гипербореец

1

Спиритические сеансы, голоса махатм, реинкарнации, лики древних царей… и «кладовка Ленина».

Не странно ли?

Да, более чем странно!

Но не для «русского Индианы», вылепившего свой образ из мифов, легенд и сказок нью-эйджа, поп-культуры, чья жизнь каждодневно была наполнена чревовещаниями жены и рассказами про свою высокую миссию.

Судьбе, однако, было угодно, чтобы в этой предельно экзотической истории появился еще один экстраординарный человек, без которого все странности и происходящее в дальнейшем понять будет невозможно. И хотя официально Рерих и этот персонаж как будто даже никогда и не встречались, но многие рериховские шаги и загадочные поступки без этой фигуры необъяснимы.

Неординарного человека звали Александр Васильевич Барченко. Впервые я услышал о нем только в 1995 году. Тогда летом один историк, знавший о моих рериховских поисках и о статье, уже подготовленной мной для «Огонька», сказал мне: «В 1991 году была опубликована литературная книга Александра Барченко “Из мрака”. Но в предисловии к ней его сын опубликовал много интересных подробностей. А почему ты не съездишь к родственникам Александра Барченко? Это был весьма интересный человек и, как мне кажется, связанный с тем, что ты ищешь».

Предложение было интригующим. Я знал только то, что загадочный Барченко был первым советским экстрасенсом. Сегодня в моем архиве хранится копия факса, отправленного 4 марта 1991 года диссидентом Львом Разгоном (1908–1999) одному из родственников Барченко – Николаю Траньону. Краткий текст касается судьбы членов советского тайного общества «Единое трудовое братство», о котором речь еще впереди. Разгон пишет: «Действительно, я имел возможность познакомиться с делами Г. И. Бокия и И. М. Москвина. В числе обвинений было и то, что они были связаны с А. В. Барченко, который был, выражаясь современным языком, нечто вроде экстрасенса… А о способностях А. В. Барченко как экстрасенса я слышал от самого Москвина»[372].

Москвин был начальником Орграспредотдела ЦК ВПК(б), и мнение влиятельного аппаратчика со Старой площади, пусть и переданное Львом Разгоном, звучало впечатляюще.

В середине 1990-х годов адрес, по которому проживал сын экстрасенса Светозар Барченко, я знал только приблизительно, лишь по описаниям: за Истрой, поселок Алехново, дача Союза писателей. Московский телефон Светозара Барченко не отвечал, а мобильных тогда не было. Поскольку расстояние было порядочным, я долго откладывал поездку. Но летом 1995 года я все-таки отправился искать это место. На мою удачу, за одним из заборов дома, который на моем схематичном плане был обозначен как «последний», на грядках копался какой-то человек. Я спросил его, не знает ли он, где дом Барченко. Он сказал: «Это здесь». От растерянности я даже назвал хозяина Александром Васильевичем, словно это был его отец, – он на это удивился, но не обиделся.

Светозар имел вид былинного русского человека, с длинными седыми волосами, собранными лентой или веревочкой. У него был низкий романтический голос и умение весьма интересно рассказывать о своем отце – первом советском парапсихологе, активно искавшем загадочные телепатические N-лучи. Своими воспоминаниями он поделился со мной прямо на пороге своей дачной столярной мастерской:

«С моей точки зрения, насколько я помню детство, и потом отзывы других людей, они воспринимали его как чудака. Он, например, был категорическим противником собственности. Любой. Он считал, что человек не имеет права на собственность. Будь то земля, все что угодно. Все должно принадлежать всем. И у него, в квартире, где мы жили, практически не было ничего лишнего…»[373]

То, что я дальше услышал от Светозара Александровича, а также его семейные документы плюс документы Центрального архива ФСБ, имевшиеся у него и касавшиеся судьбы его отца, – все это ошеломляло. И это ошеломление стало еще больше, когда позднее я получил подтверждение многим из этих почти фантастических рассказов, но уже от другого живого в тот момент свидетеля – Льва Разгона, советского диссидента, но при этом и бывшего сотрудника Спецотдела ОГПУ.

Как это ни удивительно, это оказался очень важный момент в исследовании рериховской эпопеи: в дальнейшем вы поймете почему – и какие необычные и многообразные взаимосвязи были у этих двоих людей.

Возможно, потому, что сама жизнь покойного экстрасенса тоже начиналась как роман.

«Барченко – присяжный поверенный Елецкого окружного суда, а затем владелец нотариальной конторы; жил во дворе этой конторы в двухэтажном бревенчатом доме. У Барченко Бунин, приезжая в Елец, попадал в общество местной интеллигенции…»

К этим строкам из комментария Пушечникова к дневнику Бунина Светозар Барченко добавляет в предисловии к книге своего отца: «Присяжного поверенного звали Василием Ксенофонтовичем. А в том двухэтажном доме, в котором когда-то по вечерам звучал рояль, собиралась местная интеллигенция и где обычно останавливался, бывая в Ельце, знаменитый русский писатель, родился и провел детские годы старший сын Василия Ксенофонтовича Александр Васильевич Барченко»[374].

Уроженец Ельца, Александр тем не менее учился в петербургской классической гимназии. Как это удалось его отцу, Василию Ксенофонтовичу? Возможно, на образование сына пошли доходы с имения в селе Стегаловка, ведь и родитель окончил юрфак Петербургского университета и, видимо, решил, что столичное образование будет предпочтительнее. Выучившись, сын не обманул его надежд.

Не являясь ни членом партии большевиков, ни участником революции, ни народным трибуном, Александр Васильевич Барченко тем не менее стал известен в Петрограде. Правда, слава его была связана с сенсационными лекциями про мистику, но называл он себя ученым-биологом. Барченко имел на это право: он учился на медицинских факультетах Казанского и Дерптского университетов (хоть нигде так до конца и не доучился). И, склонный к поискам и экспериментам, долго путешествовал по Центральной России. В это же время, наряду с медициной, Барченко увлекся различными практиками предсказания будущего: астрологией, картами Таро и хиромантией. С 1909 по 1911 год он с официального разрешения полиции занимался гаданием по руке в Боровичах в Новгородской губернии.

Оккультные дисциплины, восточную фармакопею и гипноз Барченко объединял термином «древняя наука» и был твердо уверен, что эти знания появились еще на заре человечества в качестве наследия мифических и полумифических цивилизаций.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Рерих Н. Сердце Азии. – Southbury, Conn. USA, 1929. – С. 85. Английский перевод вышел через год: Heart of Asia by Nicholas Roerich. – New York, MCMXXX. – Р. 104.

2

«Возрождение» (Париж), 18 июня 1929 г.

3

МВ АМР, NKR-272, Л. 12.

4

Вестник Ариаварты. – № 1. – СПб, 2002. – С. 15.

5

АВП РФ. Ф. 0303 (Генконсульство СССР в Урумчи). Оп. 1. Порт. 30. Пап. 4. Л. 70.

6

МВ АМР, PEIR-076. Л. 7 (об.).

7

АВП РФ. Фонд отдела Дальнего Востока НКИД. Оп. 1. Пап. 4. Порт. 35. Л. 6. Ма-шиноп. копия.

8

МВ АМР PNKR-166.

9

Рериховский вестник, 1994. – Вып. 4. – С. 43.

10

Рериховский вестник, 1989. – Вып. 1. – Ленинград – Извара. – С. 25.

11

Происхождение этого документа подробно разбирается в 29-й главе книги.

12

Грабарь И. Э. Моя жизнь: Автомонография. – М. – Л., 1937. – С. 170.

13

МВ АМР, NKR-272. Л. 9.

14

Stravinsky I., Craft R. Conversations with Igor Stravinsky. – N. Y., 1959. – Р. 106.

15

Письмо Н. К. Рериха Е. И. Шапошниковой. Октябрь 1900 г. Париж // ОР ГТГ. Ф. 44. Д. 169. Л. 1. об., 2, 3, 4, 5.

16

Ростиславов А. А. Н. К. Рерих. – СПб., 1918. – С. 5–6.

17

Рерихи: мифы и факты. – СПб, 2011. – С. 127.

18

Stravinsky I., Craft R. Conversations with Igor Stravinsky. – N. Y., 1959. – Р. 105.

19

Мантель А. Н. Рерих. – Казань, 1912. – С. 3.

20

Там же.

21

ГАРФ. Ф. 102. Д. Д. П. II–III. 1893. Д. 140. Л. 157.

22

Водовозов Василий Васильевич (1864–1933), публицист и политический деятель Российской империи. Арестовывался за издание и распространение нелегальной литературы на юрфаке Санкт-Петербургского университета, на нелегальном положении жил под чужим именем, впоследствии стал одним из организаторов Союза освобождения (1904–1905), Трудовой группы и Трудовой народно-социалистической партии и членом ЦК этой партии.

23

The Nicolas Roerich exhibition. With introduction and catalogue of the paintings by Christian Brinton. 1920–1921–1922. – New York. Без указания страниц.

24

МВ АМР, NKR-272. Л. 245.

25

Ростиславов А. А. Н. К. Рерих. – СПб., 1918. – С. 15–16.

26

Грабарь И. Э. Моя жизнь: Автомонография. – М. – Л., 1937. – С. 169.

27

Stravinsky I., Craft R. Conversations with Igor Stravinsky. – N. Y., 1959. – Р. 106.

28

Мир искусства, 1899. – СПб. Т. 1. – С. 37.

29

Мир искусства, 1899. – СПб. Т. 3–4. – С. 49.

30

ГРМ. Ф. 137. Ед. хр. 669. Л. 15.

31

МВ АМР: BD-373. Л. 12.

32

МВ АМР: BD-373. Л. 21.

33

МВ АМР: BD-373. Л. 22.

34

МВ АМР: BD-373. Л. 3.

35

Там же.

36

АВП РФ, Ф. 50-г (Консульского управления). Оп. 9. Пап. 860. Порт. 17. Л. 7.

37

Там же.

38

МВ АМР, NKR-272. Л. 276.

39

МВ АМР, NKR-259. Л. 41.

40

МВ АМР, NKR-260. Л. 125.

41

МВ АМР, DE-048. Л. 11.

42

Дневники Э. Лихтман. Тетрадь 1. С. 164. Запись от 18 июня 1929. Семейный архив О. Фешбах (Амхерт, США).

43

МВ АМР, DE-048. Л. 14.

44

Ростиславов А. А. Н. К. Рерих. – СПб., 1918. – С. 31.

45

Selivanova N. The world of Roerich. – N. Y., 1923. – Р. 43.

46

Сорок этюдов из этого числа и еще две картины на тему древней и средневековой Руси были впоследствии приобретены Кэтрин Кэмпбелл и переданы в Музей Востока.

47

«Соловей» – опера Стравинского на сюжет сказки Андерсена. Обычно пишут, что либреттистом этого произведения был один лишь Степан Митусов, двоюродный брат Елены Рерих.

48

Stravinsky I., Craft R. Conversations with Igor Stravinsky. – N. Y., 1959. – Р. 105.

49

То есть для «Весны священной», чье французское название звучит как Le Sacre du Рrintemps.

50

Hic sunt leones (лат.) – «Здесь обитают львы» – надпись на средневековых картах, которые были одним из источников вдохновения Стравинского.

51

Stravinsky I., Craft R. Conversations with Igor Stravinsky. – N. Y., 1959. – Р. 105.

52

Рерих Н. К. Держава света. – Southburnt, Conn., 1931. – С. 223.

53

Журавлева Л. С. Талашкино. Очерк-путеводитель. – М, 1989. – С. 148.

54

Подробнее см.: Журавлева Л. С. Церковь во Фленове. Талашкино: Сборник документов. – Смоленск, 1995.

55

Волошин М. А. Собрание сочинений. – М., 2007. Т. 6. Кн. 1. – С. 397.