Устье

– Я не такая, как все, не такая, как все, – повторяла она про себя и крутила перстень на руке. Это помогало.

Сквозь стекло на неё смотрели лица Великих Усопших, изображённые на стенах станции. Они были губернаторами Хелештадта, города на Нижней Кроне, который некогда входил в Союз торговых городов, а теперь стал одним из государственных образований Сумеречной Зоны: протекторатом Хель. Город располагался на пограничной территории, примыкавшей к Окраинным землям.

Гоин вспомнились экскурсии в мемориалы губернаторов – здания, украшенные транспарантами. Внутри, на огромных экранах, шли ликующие толпы, тысячи автомобилей летели по автострадам, товары блестели яркими упаковками. Там же стояли памятники Великим Усопшим. Где находятся их души, спрашивать было не принято. Однако Гоин кое-что об этом знала и даже посетила некоторых вместе с Галаром – в чёрных колодцах Хель. Вонзить ледяное шило в их призрачные тела было забавно. Вспомнив об этом, она зло ухмыльнулась.

Гоин вышла на конечной станции, поднялась по лестнице и вышла в поле.

Притормозило такси.

– Вам куда?

– До конца дороги.

Гоин вышла из такси на краю огромного сырого поля, где начиналась Окраина. Качались сорняки. Гоин надела резиновые сапоги и пошла по грязи – к посёлку, чуть видному в тумане. Спустя полчаса она – девочка с нарисованной слезинкой – зашла в дом, возле которого поднимался вверх пар прачечной. Поднялась по лестнице, прошла в белую комнату. На скамейке болтали ногами Офнир и Альв, принявшие малую форму – деревянный и резиновый человечки. Чуть поодаль сидела Моин – такая же девушка, как и в небоскрёбе, только сменившая платье на оранжевое, с жёлтыми лимонами. К Офниру пристали комки грязи.

– Как успехи? – спросила Гоин, усаживаясь в кресло. Её ноги не доставали до пола. Деревянный человечек ухмыльнулся.

– Я выследил и пристрелил Энглунда! Всадил в него пулю! И чуть не достал Форсетти! Немного не хватило! А вот Моин – он кивнул в сторону девушки – она не проявляла должной целеустремленности! Где-то гуляла! Потом сидела дома, листала фотоальбомы на чердаке… Я не ябедничаю, просто правдив! Всё делал я! И когда меня откопал огородник – ну не без того, Форсетти всё же пристрелил меня – так вот, я сразу же начал разрабатывать новую операцию! Чрезвычайно тщательно! У меня всё под контролем!..

– Итак?..

– Пока мы потеряли след Фьялара!.. Он куда-то скрылся! А Форсетти видели на Хёгландской Ветви! Мне сообщили! Скорее всего, там появится и Фьялар! Коллеги подтягивают туда свои силы! И я не останусь в стороне!..

– Хороший мальчик, – ответила Гоин. – И какие теперь у тебя планы?

– Я устрою засаду! Мой Осведомитель, под видом небольшого засохшего гриба, укоренился под деревом и сканирует местность! Вскоре мы будем полностью готовы, уважаемый креативный менеджер! Всё будет отлично! Мы уничтожим карлика и захватим корону!

Офнир замолчал. С его деревянного носа упала грязная капля.

– А что у тебя, Альв?

– Мной подняты вверх по Древу Слепые Птицы!.. – заявил разноцветный человечек. – Целая стая. Довольно высоко! Они ждут момента, чтобы обрушиться на врага! Пока затаились в Колодцах Кошмаров. Я перемещаю их, чтобы отряды Кормчего Ближних Снов не сумели определить расположение!..

– Чудесно – это может быть полезно, – сказала Гоин. – А пока сбегайте в магазин за ситро. Держите монетки.

Она швырнула звенящий мешочек. Офнир ловко поймал его. Он и Альв выбежали из комнаты. Моин презрительно посмотрела им вслед:

– Энтузиасты.

– А разве это плохо, Моин?.. Они просто глупые и самонадеянные. Тщеславные, – протянула Гоин, – их много, таких.

Гоин поднялась из кресла, и Моин показалось, что она стала гораздо выше: тёмная башня с дрожащими красными огоньками наверху, обдуваемая ветром, в пелене дождя.

– Много таких, и чем больше проходит времени, чем старше становится наш мир, тем их больше. Ваша группа – одна из множества, одна из сотен и тысяч, которые кружат в серых ульях Хель и Сумеречной Зоны. И все они ждут момента, чтобы просочиться сквозь щели, трещины, все расширяющиеся щели и трещины на Крону. Пока другие – с той стороны – ещё латают стены, выстраивают баррикады, их отряды щетинятся копьями и штыками под цветастыми знамёнами – но наступит день, когда и они станут такими же, как Офнир и Альв, а может ещё глупее и самовлюблённей… И слабее – еле поднимающими столовую ложку без того, чтобы не поплакаться Старшим. И тогда дерево утонет в сумерках – серый ствол, окружённый бурой сыростью, где просвечивают только болотные огоньки… Равновеликие и равно ничтожные друг другу.

– Неужели Муспельхейм не сожжёт такой мир?..

– Звезда?.. Это старая басня, в неё мало кто верит. Есть планета с другой формой жизни, чьи обитатели иногда применяют тут свои колдовские приёмы. Их можно одолеть и уничтожить – со временем. А никакого Сада не существует. Он давно засох! Или вообще не существовал. Есть пустое пространство, сквозь которое можно добраться до новых миров, которые обширней и лучше, чем наш. И устроить их по своим планам, своим правилам… А наш мир, это Древо изживает себя…

– Неужели будущее Древа настолько… не вдохновляюще?..

– Ты умнее других, Моин. И в таком мире будут свои фавориты и фаворитки, летящие на красных автомобилях по шоссе у побережья лазурного моря. Под звуки саксофона!.. Меня бы это устроило. Пока будет возможно! Пока всё это тоже не затянет болото всеобщего распада… Но я бы не отказалась и от другого. Большего. Настоящей силы и власти. Бессмертия, – сказала Гоин медленно и посмотрела на Моин. Та взглянула ей в глаза.

– Как и Фьялар?..

– О! Великий восстановитель королевства Локи!.. – Лицо Гоин затуманилось, словно от приятного воспоминания, почти сразу же это выражение сменила презрительная гримаса.

– Ты много спрашиваешь, Моин.

Моин промолчала.

– Мне позвонил, – затем ответила она, – господин Эйнар. И рассказал, что есть новые планы… которые ветер нашёптывает водостокам. О которых говорят в баре на городской окраине.

– Значит, Параллельное ведомство приняло мои рекомендации, – ответила Гоин. – И что он тебе сказал?

– Ничего особенного. Познакомился. Посоветовал следовать вашим инструкциям.

– Прекрасно. – Гоин улыбнулась. – А как моё поручение?

– Я нашла рыцаря. Шумящий Лес не любит чужих. Но меня не тронули. Лес помнит того, кто владел тёмным мечом.

– Как рыцарь?..

– Тень слилась с ним. Привязала его к себе. К башне и своей цели. – Он помнит тебя? – Гоин усмехнулась. – Меня?.. Ему кажется, что да. – И готов действовать?

– Да. Он пока не может переместить башню. Но двигает её тень.

– Пора включать его в игру. Пусть тень встанет на пути Форсетти. Да, ещё… Лучше, чтобы Фьялар пока выжил. Девушка из Ближних Снов тоже. Не стоит торопить события. Можешь даже им помочь, аккуратно, без огласки. И докладывай мне обо всём, что касается Эйнара. Расскажи ему о рыцаре и тени. Это может быть полезным.

И, – Гоин усмехнулась, – не надейся меня провести. Будешь действовать в точности с моими указаниями, и я обеспечу тебе место в прекрасном новом мире.

– Конечно, госпожа креативный менеджер. Благодарю вас. – Моин сделала паузу и добавила: А если Фьялара и эту девушку прикончат Офнир с Альвом?..

Гоин рассмеялась:

– Если такое произойдёт, будем считать это моим успехом и точным выполнением приказа Департамента. У меня всё.

Моин повернулась и пошла к выходу. Она открыла дверь и спустилась вниз. Навстречу ей бежали Офнир и Альв с большой бутылкой газировки. Около дома они свалились и принялись колотить друг друга, кувыркаясь в грязи. Моин прошла мимо них – в сторону темнеющих деревьев.

* * *

Форсетти прибыл на Хёгландскую Ветвь. Было позднее утро, когда он шёл к своему старому дому, откуда некогда начал путь на Верхушку Кроны. Дом был продан, он был частью гостиницы, однако Форсетти оставил за собой небольшую квартиру на втором этаже. Он поднялся по лестнице и вошёл в неё. Уселся на старое кресло-качалку, качнулся туда-сюда, ещё раз. На стене висели картины, которые он не взял в новый дом: егеря, преследующие вепря по белому снегу, за вепрем тянулся кровавый след; лес, над которым темнела башня – был вечер, и солнце висело над ней огненным шаром. Форсетти прикрыл глаза. И тут в дверь раздался громкий стук.

– Входите! Огромный бородатый мужчина в чёрной форме прошёл в дверь и ринулся к Форсетти. Тот обернулся.

– Брат Панкрат! Ты пришёл!..

– А как же! – Брат Панкрат обнял Форсетти. – Как же я мог оставить тебя! Отец Евстафий благословил нас.

– Он передал что-то ещё?

– Сказал, что цель путешествия – это вроде ветряка на горизонте, который призывно машет крыльями-руками. И когда мы подойдем к нему, то увидим нечто другое: что на самом деле движет ветер. Я не совсем понял, что он имеет в виду.

– Мне тоже не совсем ясно, куда мы собрались, брат Панкрат. То есть я думал, что понятно, а вот теперь, тут, я чувствую, что меня захлёстывает прошлое, я в прошлом: словно вышел на вчерашней станции, и всё такое, как надо, привычное, но только вчерашнее. А впереди длинный коридор, много дверей: только все они ведут ещё глубже: в позавчерашнее, позапозавчерашнее. И оно там не насыщенное, не приятное время, сладкое, подобно варенью в банке, а тусклое, странное: будто задержавшийся гость, и уже всё выпито и съедено, а он всё сидит и сидит на краешке стула, опершись о стол руками, смотрит на тебя. Ты ждёшь его слов или он твоих? И есть ли, что ещё сказать?

– Фенрир… То есть Форсетти… Ты усложняешь… От тебя просто веет меланхолией. А ведь мы начинаем боевой поход, а брат! И Миммеринг при тебе, – брат Панкрат прикоснулся к мечу, который Форсетти прислонил к креслу. Тот ответил радостным звоном. – Надо отпраздновать встречу! Гляди, что я принёс из подвалов Обители, – он вытащил из дорожной сумки тёмную бутылку, по виду очень старую. – Вино времен Императора Олафа, светлых дней Империи!

– Ты прав, брат. Только я позвоню Салли.

Он набрал номер. Салли взяла трубку.

– Привет. Как у тебя дела?

– Все отлично, милый. Цветы, которые я посадила, отлично прижились. К ним уже летают пчёлы. А ты как?

– Отлично. Приехал брат Панкрат, помнишь, я рассказывал, как мы служили вместе, а потом встретились в Обители?.. Да, он передает тебе привет. И, – Панкрат, – от Салли тоже привет. Форсетти понизил голос и тихо сказал, – я скучаю.

– И я тоже. Жду тебя дома! Очень-очень!

– Я скоро буду, дорогая.

– Да, ещё… Ты не мог бы прислать из старого дома картину? Ну ту, с вепрем, она бы хорошо смотрелась в гостиной. Над диваном – там, где спал твой приятель Фьялар, как-то пустовато!..

– Хорошо, я распоряжусь.

– Люблю, целую!

– Целую. Люблю.

Глава VIII,

в которой повествуется о необычных способностях Паолы, а брат Панкрат рассказывает старую историю

– А что вы скажете, если б мы стали рассказывать друг другу истории? Весёлые или серьёзные, правдивые или выдуманные, – они не дали бы нам уснуть и помогли бы скоротать время ещё лучше карт.

Вильгельм Гауф

«Вот так постепенно становишься обузой», – подумал Форсетти, измотанный после тренировки с группой. Брат Панкрат очевидно устал, но держался неплохо. Офицеры Специальной Службы Короны выглядели так, будто не спеша прогулялись по набережной. Ими командовал Бранимир – светловолосый бородатый мужчина. Раньше он служил в частях Чёрных егерей, был награждён, получил чин майора. Форсетти (как и предполагал Трувор) выбрал его из предложенных кандидатур, а тот подобрал себе команду. В неё вошли молодые офицеры – сапёр Аскольд, воздушный десантник Ивар, техник Нильс – крепкие мужчины с аккуратными стрижками и сосредоточенными жёсткими глазами, только у Ивара они были чуть мягче и задумчивей. Молли присоединилась к ним. Она оказалась общительной девушкой и прекрасной волейболисткой. После тренировок военные играли в мяч, брат Панкрат подбирал на гитаре мелодии старинных баллад и напевал их приятным низким голосом. Лит и Фьялар ещё не прибыли на Хёгландскую Ветвь. Полностью группа должна была собраться завтра, на вокзале Южной станции, – и оттуда отправиться в путь.

Начинался вечер. Паола, которая гуляла в окрестностях, набрала большой букет полевых цветов и поставила его в вазу на открытой террасе гостиницы. Потом расположилась там – в кресле-качалке, предложенном ей Форсетти. Небо темнело, появлялись звёзды. В дом прошли офицеры, Молли, смеясь, перекинула кому-то мяч. Ивар задержался, посмотрел на Паолу, но пошёл наверх по лестнице. Внизу остались

Форсетти и брат Панкрат, коротавшие время за бутылкой вина.

– В Обители Неусыпающих отвыкаешь от сна, – заметил брат Панкрат, – но тут сон постепенно возвращается ко мне. Осторожно, на цыпочках, – усмехнулся он, – похоже, эту ночь я ещё буду бодрствовать.

– Паола, а ты не хочешь спать? – обратился к девушке Форсетти.

– Ваши сны, то есть теперь и мои… Это странно, будто приходить в гости к себе домой. И домой ли? Наше пространство снов другое, я имею в виду Ближние Сны. И наши грёзы другие. Я пока к этому не привыкла. И не знаю, что мне ждать, когда слипаются глаза.

– То есть ты полностью преобразилась?..

– Не знаю. Порой мне кажется, что это нечто временное, иногда – что другого быть уже не может. И всё же я рада жизни в этом теле. В нём есть что-то тяжёлое и настоящее. Раньше я не чувствовала такого запаха цветов, не видела таких лучистых звёзд. Все было изменчиво и, отчасти, неверно. Слишком связано со мной самой. С моим восприятием, моими предпочтениями. А тут это просто есть. Хотя кое-что прежнее во мне осталось…

Паола подняла руку и повела ей в воздухе: словно отодвинула штору. На террасе проявилась маленькая красная рыбка. Потом к ней присоединилась вторая. Они, шевеля хвостами, медленно плыли над деревянным полом.

– Они плывут где-то в море Ближних Снов. И я могу увидеть их, показать и даже взять сюда.

Паола ещё раз повела рукой. На песчаном дне, в которое преобразился пол террасы, появился драгоценный камень. Она подошла к нему, подняла и протянула Форсетти.

– Вот.

Форсетти взял в руку камень. Он казался радужной каплей воды.

– Дешёвка, – грустно улыбнулась девушка. – Здесь подходит только для бижутерии.

Она посмотрела вдаль, и камень, превратившись в мотылька, упорхнул в сторону фонаря.

– Он найдёт путь домой.

Паола села за стол, рядом с цветами. Брат Панкрат наигрывал что-то на гитаре. – Не хочется спать, – вздохнул Форсетти.

Служитель мотеля принёс и зажёг керосиновую лампу. Брат Панкрат посмотрел вслед ему и негромко произнёс:

– Зажигаешь лампу на чердаке, и во все стороны разлетаются синие тени. А потом гасишь её, и они разрастаются – до самого неба…

Форсетти отхлебнул из бокала и закурил трубку.

– Похоже, у тебя лирическое настроение, брат. Может, расскажешь старую историю?..

– Пожалуй. Мы же собираемся в Шумящий Лес? Вот про него и расскажу.

Брат Панкрат налил себе ещё вина, предложил Паоле – та предпочла холодную родниковую воду – и начал рассказ: в старинной цветистой манере повествования, под гитарный перебор.

– …Лес шумел: то казался волнами, накатывающими на берег, то облаками, которые стремятся вдаль, а когда наступала осень, перед Великим Снегопадом, редкая золотая листва, казалось, сливалась со звёздным небом. Порой слышался дальний стук копыт – по лесным тропам проезжал тайный всадник, Зелёный Рыцарь, и все в селе запирали двери, страшась неведомого. Дом, в котором жил Финн, был расположен у Леса, точнее – лес начинался дальше, а рядом было Предлесье – широкая опушка, на которой росли невысокие деревья и кусты, краснели россыпи ягод, а холмы увенчивали стройные сосны, будто свечи, поднимавшиеся ввысь. Многие, почти все, бывали в Предлесье – мелководье Шумящего Леса – и только немногие опытные лесорубы решались заходить дальше – под тяжёлые кроны его деревьев. Таков был и отец Финна. Мальчик часто встречал его в Предлесье – когда от Леса тянулись вечерние тени, отец выходил из-за тёмных деревьев, между которыми блистали глаза невиданных зверей, и шёл – в зелёном кафтане с блестящим топором в руке, связкой ветвей или бревном на плече; тень леса тянулась за ним, подобно сети, – не отпуская, подобно длинному плащу, – укрывая его. Отец приносил из Леса редкие ценные породы дерева, которые были очень дорогими – в Торговых Городах из них делали Деревянные Мечи, которые были легче и прочнее стальных, вставляли в носы и рули кораблей – и они находили верный путь между волн, изготавливали веретёна – и девушки, которые пряли ими, с каждым днём становились всё красивей, удачно выходили замуж. И село было богатым и счастливым, перед Великим Снегопадом в нём пускали фейерверки, видные всей округе, а весной выпекали блины – и сладок был воздух, сладок был ветер, а тёплое солнце озаряло цветущее Предлесье и дальний зеленеющий Лес…»

– И что же было дальше? – Паола, было задремавшая под мягкий голос и гитарный перебор брата Панкрата, подняла голову. – Наверняка случилось что-то нехорошее!.. Уж слишком всё было прекрасно!..

– Именно так и вышло, – отозвался брат Панкрат, – сейчас узнаешь. Однажды отец Финна вернулся из Торговых Городов без денег – никто не брал дерево: говорили, что мечи, сделанные из него, лукаво пропускают удары врага, корабли, в носы и рули которых вставлены доски из Леса, гибнут на мелях и в водоворотах, а девушки, прядущие шерсть веретёнами, изготовленными из древесных щепок, сохнут и остаются старыми девами. Порча и тьма проникла в Лес – так решили селяне на сходе, и три лесоруба – отец Финна и двое других – пообещали найти и уничтожить врага. Лесорубы шли в Лес, а Финн провожал их в Предлесье, он и другие дети и взрослые, а лес шумел: то ли призывно, то ли печально, то ли предостерегающе. На следующий день лесорубы не вернулись, не пришли и на другой – только послышался издалека тихий и грустный звук рога, – а потом над селом пролетел дракон, за ним ещё один, прошли остатки разгромленных войск Короны и разбитые отряды Торговых Городов, потому что враг победил, и на Окраинные земли пала тьма. Финн остался в селе один, не ушёл с беженцами – спрятался, желая найти отца. И вечером, когда вдалеке возникли серые тени, и было слышно, как в бурых знамёнах Хель гудит и свистит ветер, покинул дом. Взял Деревянный Меч отца, он стал лёгким и небольшим – по его руке. Пробежал через Предлесье и углубился в Лес…

– Как он решился на это?.. Такой смелый! – Паола восхищённо посмотрела на брата Панкрата. – В одиночку, в тёмный лес, откуда не вернулись лесорубы!..

– Он был ещё отрок. И думал, что никто и ничто не сумеет причинить ему зла. Что он бессмертен.

– Совсем ребёнок!.. – Я и сейчас так думаю, – промолвил брат Панкрат. И продолжил рассказ: …Корень дерева ухватил Финна за ногу, и он упал, большая белая сова присмотрелась к Финну, будто хотела слететь с дерева и выклевать его глаза, но словно увидела в них что-то, вспорхнула с ветки, пролетела над ним, скрылась между деревьями. Кто-то огромный и тяжёлый ломился сквозь Лес, не разбирая дороги, он приближался к Финну, и тот вытащил из ножен и выставил перед собой Деревянный Меч, ожидая сраженья. И тут на его плечо легла рука, и фигура, похожая на человеческую, повлекла его за собой; а топот и шум ломающихся веток послышался совсем рядом, скрылся вдали. Незнакомец прикрыл Финна широким плащом и пошёл вперёд – мальчик не боялся и шёл рядом, под плащом было тепло и нестрашно, пахло воском, мёдом, чем-то тёплым и родным. Незнакомец пропустил Финна в дверь – круглую дверь между тяжёлых корней огромного дерева, прикрыл её, а сам остался снаружи.

…Когда Финн проснулся, было позднее утро. Вышел из дома под корнями – он стоял на поляне, вокруг шумел лес. От дерева вились тропки, но сколько Финн ни пробовал уйти по ним от дома, всегда возвращался назад – словно они были замкнуты кем-то в обережные круги. Днём ему послышался девичий голосок, который будто звал Финна по имени, окликал из шумящей листвы, но он не сумел подойти туда. Прошло несколько дней – в доме под корнями было достаточно еды и питья, он был обставлен удивительными вещами, которых Финн не видел раньше: вазами тонкой работы – в них цвели и никогда не увядали цветы, картинами, с которых можно было сорвать виноград, вьющийся между колоннами, зачерпнуть воду из нарисованной реки. На стене висели часы, звеневшие каждый час, однако кукушка не показывалась из них – словно сломалась дверца. Когда Финн спал, сквозь сон ему казалось, что в доме кто-то есть, но просыпаясь утром, он видел, что дом пуст, как и вчера.

Тропинки, окружавшие дом, расходились всё шире, и Финн глубже уходил в Лес, но уже не хотел выйти из него, даже тоска по отцу сменилась тихой печалью: будто он слышал отцовский голос в шуме ветвей, а солнечные блики казались светлыми кудрями матери, с которой отец встретился после долгой смертной разлуки. Наступало время Великого Снегопада, и Финн не хотел покидать Лес, и представил его в своём Зимнем сне, и уже отправился в него, когда увидел – на поляну вышло странное существо с головой волка и телом человека, упало рядом с домом. На окровавленную фигуру падали снежинки, они запорошили тот лес, и перед Финном открылся другой: Шумящий Лес Зимнего Сна. Он был заснежен, птицы перепархивали с ветки на ветку: серые, с ярко-алыми грудками. Из-за кустов, усеянных подмороженными красными ягодами, вышел человек с головой волка, подошёл к растерянному Финну и сказал: «Не бойся, меня зовут Христофор Волкоголовый, я хозяин дома под корнями. Пришло время нам свидеться, Финн». Брат Панкрат сделал паузу и пригубил вино. – Интересно, – заметила Паола, – так Христофор оказался в Зимнем Сне Финна, то есть его Дальнем Сне! Хотя был убит на Ветви… Довольно необычно для Дальних Снов!

– Да, это был необычный Дальний Сон. А может, и вообще не сон. И этот парень, Финн, и Лес выглядели как раньше, но при этом изменились, стали другими, может быть, более настоящими…

– Как в Асгарде, – заметил Форсетти. – Я смутно помню конец этой истории… Так что же дальше?..

Брат Панкрат продолжил:

– …Христофор рассказывал о себе и о Лесе, в котором жил отшельником долгие годы – после того как перестал быть воином. О том, как хотел вывести Финна на опушку, но кругом полыхала война, и он решил уберечь мальчика, научить тому, что знал сам, но боялся напугать его своим видом. Христофор рассказывал, как сражался с порчей в тёмных лесных глухоманях, как уничтожал её и почти преуспел, – однако не до конца. О том, как был смертельно ранен в последнем бою. Финн говорил с ним долго-долго, Христофор рассказывал про чудеса, увиденные мальчиком в доме, про зверей и птиц, но не упоминал про отца Финна, а тот не спрашивал – будто его останавливало что-то. Христофор обучил Финна семи рыцарским добродетелям, открыл перед ним страницы старинных книг и сказаний. И однажды – время там шло совсем иначе – сказал, что Финн стал воином и может оставить Лес. Однако Финн не согласился и утверждал, что хочет довершить дело Христофора, очистить Лес от порчи. Учитель исполнил желание ученика, и они вместе отправились в глубину Леса. Ветви тяжело нависали над ними, мокрый снег падал вниз, а потом становилось всё теплее и теплее, будто начиналась весна; Финн выбежал на цветущую зелёную поляну и не увидел рядом с собой Христофора Волкоголового – словно тот замедлил шаг и остался позади, растворился среди метели и тяжёлых снеговых шапок Зимнего Сна – промолвив прощальные слова.

Но Финн уже не помнил о нём, забыл о словах: радостные люди бежали к нему со всех сторон, приветствовали и осыпали цветами, а прекрасная девушка поцеловала его и сказала, что очень любит. Они стояли у светлого синего пруда, и Финн увидел отражения девушки и красивого юноши в расшитом камзоле и с удивлением и торжеством узнал в нём себя. Птицы щебетали вокруг, и отец Финна вышел на поляну, широко улыбаясь, заключил его в объятия. Потом они все вместе сели на траву и собрались пить вино – его было в изобилии, и яблок, и винограда, и удивительных плодов, которые торговцы привозят из-за моря, катают их по сандаловым прилавкам. Деревянный Меч Финна мешал ему, и девушка сказала выбросить эту никчёмную сучковатую палку, а отец покривился, но снова улыбнулся, она предложила ещё раз, настойчивее, лицо отца побледнело, он улыбнулся через силу, девушка сказала почти грозно, и лицо отца исказилось, словно в предчувствии смерти. И Финн вспомнил слова Христофора:

«враг может принять любой вид, но не вынесет верную прямоту твоего клинка». Встал и вытащил из ножен меч.

…Человеческие образы слетели с радостных людей, словно жёлтые листья при порыве ветра. Они атаковали Финна: многорукие тени, копьеносные карлики на ходулях, мёртвые деревья, раскинувшие объятия сухих ветвей, на которых болтались повешенные. Финн сражался с ними, и рубил их, и сам получал раны, и вот упал последний враг, все они полегли вокруг: разрубленными ветвями, тенями, таявшими как мартовские сугробы. Девичий смех послышался вдали – но, может, это только послышалось Финну. Лес снова стал обычным – Финн стоял на чёрной поляне, которую затягивала свежая весенняя трава. На ней он увидел отцовский топор и сломанный рог и понял, что тут завершился его поход, и долго плакал. А потом снова услышал голос отца в ветвях, а солнечные блики показались ему светлыми кудрями матери; и запела птица, словно передавая привет от Христофора Волкоголового, который шёл где-то далеко-далеко, то ли в этом, то ли в другом мире, то ли на их Грани – и Финн улыбнулся. Вдали, на опушке, призывно протрубил рог – и он вложил Деревянный Меч в ножны, отправляясь в путь…»