Дочь небес. Боги и гады

Ушёл и хорошо. Минус один конкурент в поступлении.

Я решила все двадцать задач и положила листок с ответами на стол. Вечером обещали выставить результаты.

Через девять часов после экзамена я пришла. Висел список оценок за экзамен. Это напоминало списки оценок за экзамены в гимнасии: упорядочен он был не по алфавиту, а по оценкам. Сверху писали имена тех, кто сдал на более высокую оценку, снизу – кто на более низкую. После десятого пункта имелась черта – она отделяла поступивших от тех, кому не повезло в этом году.

Я посмотрела на список, будучи уверенной, что моё имя попало в десятку поступивших. Так и есть! Не просто первая десятка – первое место! Я единственная, кто сдал математику на сто баллов – напротив имени Тамира Тиррен красовалось число сто. И естественно, это значит, что я принята в Академию. Ради любопытства я просмотрела список внимательно. Помимо меня там было ещё одно женское имя – Ниалит. Тем не менее, из абитуриентов мы, девушки, составляли одиннадцать процентов, из поступивших аж двадцать. А лично я не просто поступила, я единственная с высшим баллом, решила каждую из двадцати задач на пять. Обрадованная, я ударила в ладоши и подпрыгнула, взмахнув руками.

Ко мне, улыбнувшись, подошла высокая девушка с кучерявыми каштановыми волосами, моя ровесница, на вид явная сагирка.

– Как поняла, ты поступила? – улыбнувшись, спросила она.

– Верно, – ответила я, – судя по твоей улыбке, ты тоже поступила… Ниалит.

– Откуда ты знаешь моё имя? – вытаращила глаза та.

– Ты явно прошла отбор, а в списке студентов женских имён только два. Получается, ты – Ниалит.

– А ты, выходит, Тамира, – кивнула та.

– Верно, – ответила я, – подумать только! Я – и студентка Академии!

– Не радуйся раньше времени, – ухмыльнулась Ниалит. У меня есть две старших сестры и брат. Средняя сестра недавно вышла замуж и родила…

– А это тут причём? – чуть скривила гримасу я.

– Притом, – твёрдо сказала Ниалит, – слушай. Став матерью, она сказала: ну вот и всё, я, наконец-то, родила, и можно немного расслабиться. Моя самая старшая сестра, услышав это, расхохоталась и сказала ей: «Ты только в самом начале пути материнства. Беременность – это ерунда по сравнению с младенчеством».

– И причём тут моё поступление, – я всё ещё не понимала.

– Притом, – строго сказала Ниалит, – что похожий вывод сделал мой брат про студенческую жизнь после поступления. Он сказал: «Я понял, как и беременность – ерунда по сравнению с младенчеством, так и поступление – ерунда по сравнению со студенчеством». Мол, что такое поступление? Ты сдаёшь экзамен, а затем несколько дней отдыхаешь. Во студенчестве же приходится учиться каждый день, каждый день рано вставать, регулярно готовиться к зачётам и экзаменам, и не каждый сможет это вынести.

– Интересная идея, – сказала я, – приму к сведенью.

Коммендант Шуддар сказал мне, что я могу остаться в той же комнате, где и жила при поступлении: её бывший жилец в прошлом учебном году как раз закончил Академию. Так я и поступила, оставшись в этой комнате.

Пришло время начинать учебный год. Ректор Мефир-Анум собрал студентов на площади Академии и вновь выступил с речью:

– Приветствую вас, господа студенты! Сегодня я буду краток.

С особенной радостью я приветствую первокурсников, которые ещё совсем недавно были простыми абитуриентами. Добро пожаловать в нашу академическую семью! Вы призваны нести свет Просвещения Сагиру – и всему миру.

Народ уважает выпускников Академии, сам Царь-Солнце уважает нас – и вас, нельзя будет судить кроме как судом самого царя! Вливайтесь в нашу семью! Помните, в Сагире, любой конфликт, в который будет втянут наш выпускник, либо замнут, либо решат в его пользу.

Затем на центральной площади выступила учительница лекарей и декан медицинского факультета Джаннет:

– Итак, – начала она, – все мы когда-то были студентами, так что прекрасно знаем, какой образ жизни ведут наши ученики. Оргии, пьянки, просто случайные интимные связи. И знаем, что некоторые из вас, особенно, мои коллеги-лекари предпочитают пить медицинский спирт.

Так что вот вам наши наставления. Вы получите пилюли, исцеляющие похмелье. Всего одна доза, и ваши разум и тело готовы к плодотворной работе. НО: мы даём вам лишь по четыре таблетки на месяц. Если кто из вас переберёт чаще, то это будут ваши проблемы. Мы всё-таки готовим великих специалистов, а не пьяниц и алкоголиков. Если будете злоупотреблять чаще, то готовьтесь сами разгребать последствия.

Также: мы поставим всем вам прививки от всех распространённых в Сагире, Вилленской империи и Тангарской олигархии инфекционных заболеваний.

И прививки против заболеваний, передающихся половым путём. И ещё одно. Девы, касается вас. У нас есть пилюли, защищающие вас от незапланированной беременности. Вот их вы можете получить сколько желаете без ограничений.

Я, конечно, не могу забеременеть, если не пожелаю, в чём состоит моя сверхспособность, но учителю Дженнат, да и другим учителям, не знать об этой способности моего организма.

Получив документы студентки академии, я пошла в библиотеку за учебниками.

Библиотекарем служил молодой парень на несколько лет старше меня, среднего роста, с короткими прямыми волосами. На её шее красовался золотой медальон с сагирским символом Солнца, восьмиконечной звездой. Меня несколько удивили два куска стекла в деревянной оправе перед его глазами.

«Здравствуй, красавчик», – так хотела сказать я, но вовремя себя одёрнула, и со всей серьёзностью произнесла: «Здравствуйте, господин».

– Здравствуйте, госпожа, – поклонился он.

– Я первокурсница, и я пришла за учебниками.

– Ваше удостоверение, пожалуйста.

Я протянула названный документ.

– Тамира Тиррен из Вилленской империи, – произнёс он, – сейчас я внесу вас в список читателей.

Библиотекарь некоторое время возился с документами, после чего произнёс:

– Да, госпожа Тамира, я вас слушаю. Какие учебники вам нужны?

– Можно обращаться на «ты» и без «Госпожа», – игриво произнесла я, покрутив пальцами волосы.

– За какими вы… За какими ты пришла учебниками, Тамира? – голос библиотекаря несколько дрожал, и я ощутила, что он возбудился. Сексуальное возбуждение, смешанное со смущением, так свойственное интеллигентным юношам. Я решила брать быка за рога, подошла к нему, и, убедившись, что рядом нет свидетелей, схватила его за ягодицы и томно произнесла:

– Как тебя зовут, красавчик?

– Ан-нфур… М-меня зовут Анфур, – похоже, он несколько нервничал под моим напором.

– Анфур, мне нужны учебники по математике, физике, оптике, механике, философии и основам биологии человека, – томно прошептала я, поглаживая его поясницу.

– Да-да, Тамира… С-сейчас сбегаю, принесу, – взволнованно произнёс библиотекарь и побежал за книгами. Вскоре он вернулся с ними.

– Я ведь тоже выпускник Академии, – произнёс он. – Закончил факультет лингвистики в этом году. Буквально месяц назад. Устроился прямо тут. Библиотекарь – уважаемая должность.

– А что это за два стекла у тебя перед глазами? – спросила я.

– Очки, они же окуляры, – ответил Анвур, не заострив внимания на том, что я обратилась к нему на «ты». – Изобретение выпускников нашей Академии, закончивших инженерный факультет.

– Это что-то типа ювелирных очков, с которыми работают механики? – спросила я.

– Не совсем. С детства я много читал и посадил зрение, так что читать мне было тяжело. Но инженеры из Академии, изучавшие оптику, изобрели это устройство, благодаря которому я снова смог читать.

– Ты с детства много читал, Анфур, значит, ты вырос очень умным. А я люблю умных мужчин, – произнесла я. Я нежно погладила живот Анфура и ощутила, что он весь дрожит. Моя рука спустилась вниз и ощутила там твёрдую эрекцию.

Одна из особенностей моего организма – что я быстро завожусь. Я поцеловала Анвура в губы, а затем в порыве страсти содрала с него тунику. Он, несколько неловко и замешкавшись, снимал с меня одежду.

И тут дверь в библиотеку с шумом отворилась. Зашли лишние свидетели, ещё группка первокурсников, пришедших за учебниками. И мне, и ему пришлось резко одеваться.

– Думаю, завтра я зайду в твою библиотеку за дополнительными материалами в ближайшие дни, – томно прошептала ему я.

Глава 4

В который раз я перечитывала письма матери, написанные отцу. Они были направлены в гарнизон Легиона под Эсквиллом, но вернулись, потому что адресат отсутствовал. Мать никому их не показывала. Спустя несколько лет после её смерти я прочитала их. Я хранила их в память о родителях. И я надеялась найти в письмах зацепку, которая помогла бы найти отца. И привезла их с собой, сюда, в Сагир, в Академию.

В который раз перечитала первые из них:

«Я не знаю как это работает, но я тебя начала чувствовать с того самого первого письма от тебя, которое я открыла.

Ты писал, что у букв нет интонаций, но для меня это не так. За каждой строчкой, написанной тобой, я чувствую твоё настроение. Это так естественно для меня. Как собака, которая улавливает малейшие мысли Хозяина. В день Весеннего Солнцестояния я чувствовала твоё отдаление. Я знаю, что если ты решишь уйти, я даже не спрошу за что.

Твоя Л.»

С возрастом мне начало казаться, что мать смотрела на Него словно как на какое-то высшее существо. Она неоднократно говорила мне, что никого так сильно не любила, ни до, ни после. Была ли это истинная любовь или зависимость? Я не знаю. Но она говорила, что за Элхараном ощущалась какая-то-то небесная энергетика. Сила, власть, доминанта. За Ним хотелось идти хоть на край света, не отпускать не на миг.

Я зачитала следующее письмо:

«На днях ты говорил, что мои глаза похожи на глаза актрис Вилленского театра. Но я думаю, они похожи на твои. Часто говорят собаки похожи на своих хозяев. Мне кажется я похожа на тебя. Может быть мне это только кажется.

Когда ты рядом я испытывала бешеную радость. Сегодня боль я не чувствовала.

Очень большое желание быть рядом. Особенно во сне.

Твоя Л.»

И ещё одно:

«Эмоции описывать и легко и сложно одновременно. Ты действительно очень хорошо чувствуешь мои состояния. Опыт тебя в очередной раз не подводит.

Действительно вчера были минуты полной принадлежности тебе, полностью вместе с душой. Это волнами. Я не знаю, что тебе говорят мои глаза, но действительно ощущение что для тебя я могу сделать всё что угодно. Вчера вечером без тебя опять была внутренняя дрожь и чувство опустошения.

Ты говорил тебя сравнивали с богом Солнца, Гэросом. Тогда так попробую объяснить. В зависимости от силы веры людям нужно ходить в храм для подтверждения самому себе, что они верят. Для показа другим, что верят. Есть верующие, у которых вера в сердце и им этого достаточно.

С тобой у меня ощущение твоего присутствия рядом, всегда. Этого ощущение у меня раньше не было в жизни.

Твоя Л.»

Началась учёба. Я познакомилась с группой. В группе среди первокурсников инженерного факультета было десять человек, и нас, девушек было лишь двое – я и Ниалит. Занятия по специальным предметам, таким как математические дисциплины, основы механики, физика, оптика нам предстояло изучать нашей маленькой группкой. Общеобразовательные дисциплины вроде философии или основ биологии человека должны были проходить в лекционных залах со студентами других курсов.

Предстояло первое занятие – лекция по геометрии от самого Шимдара, проректора Академии и друга Мефир-Анума.

Дверь распахнулась, и через неё бесшумно, словно нетопырь впорхнул высокий худощавый педагог в белой тоге. Он и сам, хотя обладал смуглой кожей, оказался обладателем длинных белоснежных волос. Я не поняла по цвету волос преподавателя, то ли он седой, то ли блондин с неестественно белыми волосами: судя по лицу, ему недавно стукнул пятый десяток, и редко кто в таком возрасте седеет. Хотя, с другой стороны, скорее рано поседевший. Южанам, коими являются сагирцы, неестественно быть блондинами. Глаза его оказались светло-серыми, очень светлыми, почти белыми, как иногда бывает у слепых, с ярко выраженным чёрным зрачком. Тем не менее, судя по тому, как учитель хищно крутил головой, видел он прекрасно.

– Добрый день, – прошипел преподаватель. Но в его исполнении это прозвучало так, будто он пожелал всем медленной и мучительной смерти. – Я – учитель Шимдар, один из основателей и проректор этой академии. Я буду преподавать у вас теорию физики и математику.

– Похоже, учитель обладает садистскими наклонностями, – шёпотом произнесла Ниалит, с которой я сидела за одной партой.

– Разговорчики! – рявкнул Шимдар, – наша сегодняшняя тема – введение в сферическую геометрию. Вы все ещё из гимнасия знаете, что параллельные прямые не пересекаются. Однако, в сферической геометрии они могут пересекаться. Кто-нибудь может привести пример?

– Легко, – подняла руку я, – пример тому – меридианы на глобусе…

– Правильно, – кивнул преподаватель, – могу я узнать ваше имя?

– Тамира Тиррен, господин учитель.

– Тиррен? – одёрнулся Шимдар, услышав мою фамилию – Вилленка?

– Да, а что? – ответила я, не понимая, какое отношение к теме лекции имеет моё происхождение.

– Ничего, – нахмурив брови, и сжав зубы процедил учитель. Похоже, он не любил моих соотечественников. Ну и ладно, лишь бы на экзаменах не валил, а если попробует, найду кому пожаловаться.

Следующим предметом оказались основы биологии человека. В лекционный зал медицинского факультета направились все первокурсники, за исключением, собственно, лекарей, которые проходили эти темы на более глубоком уровне.

Мы поднялись по винтовой лестнице и зашли в лекционный зал. По бокам класса стояли скелеты. В аквариуме на небольшом шкафчике бултыхался труп существа, похожего на младенца, только у него было две головы и две грудные клетки. На аквариуме висела табличка с надписью «Соединённые близнецы. Нежизнеспособная патология развития человеческого эмбриона».

Также на шкафу стояла коробка, в которой находились разные пилюли. Перед шкафом располагался скелет ребёнка с четырьмя ногами и надписью: «Нежизнеспособный мутант».

В аудиторию вошёл педагог, высокий грузный кудрявый мужчина средних лет с большой головой, широким лбом, длинным носом и мохнатыми бровями. Он был облачён в белый халат, а на его плечах висел шланг. Я читала о таком медоборудовании в книгах Мефир-Анума. Стетоскоп.

– Доброе утро, класс, – пробасил он, – я Харунд, преподаватель и замдекана медицинского факультета. Я буду вашим учителем по основам биологии человека.

– Зачем нам нужен ваш предмет? – спросил один из студентов, – мы же не врачеватели. Я, например, вообще математик.

– Потому что академическое образование есть универсальное, разностороннее образование, – раздалось в ответ, – образованные люди должны иметь общие представления о том, как устроен наш организм, что нужно делать, чтобы сохранить здоровье и как оказывать первую медицинскую помощь.

– Одна из дисциплин биологии – генетика, – продолжал учитель Харунд. – Она определяет признаки, которые наследуют все живые существа: микроорганизмы, растения, животные и люди. Впервые законы генетики были изучены одним человеком… пускай, жрецом Храма Луны, которого звали Мендель. Храм Луны – один из оплотов науки в Вилленской империи, и Мендель решил изучить механизмы наследования. Для начала он скрестил жёлтый и зелёный горох. Как думаете, студенты, какого цвета был горох, выросший в следующем поколении?

Я подняла руку.

– Как вас зовут? – спросил учитель.

– Тамира, родовое имя Тиррен, – ответила я.

– Тамира, как вы думаете, какого цвета народился горох?

– Лимонного, – сказала я, – жёлто-зелёного. Родительские признаки смешались в следующем поколении растений.

– Распространённое заблуждение, – покачал головой Харунд, – будто в потомстве родительские признаки смешиваются. Всё не так. Вернее, не совсем так. Часть признаков может смешаться, но это при совпадении различных факторов. Так вот. В следующем поколении весь горох народился жёлтым.

По аудитории прошла волна изумлённых возгласов.

– Что это может значить? – спросил учитель.

– Это значит, что наследственность жёлтого гороха сильнее, чем наследственность зелёного.

– Абсолютно правильный ответ, – улыбнувшись, кивнул лекарь, – наследственность у жёлтого гороха сильнее. Как вы думаете, Тамира, у этого жёлтого гороха, какой народился горох следующего поколения?

– Жёлтый, естественно, – уверенно сказала я.

– Вы правы, – ухмыльнулся Харунд, а потом продолжил, – большей частью. Три четверти нового гороха оказались жёлтыми. А четверть зелёными. Всё объясняется генетикой и простой математикой. Существует единица наследственности, которую сам Мендель назвал «фактор», но потом её назвали «ген». Дочерний организм получает по каждому наследственному признаку один ген от отца, другой от матери. В первом поколении, если у родителей разные гены, то проявит себя сильный. Сильные гены называются доминантными. Слабые гены проявляют себя только если оба родителя были их носителями. По-другому они называются рецессивными. Назовём для примера пары генов жёлтого гороха АА, зелёного аа, – учитель записал две пары букв на доске, – У второго поколения гороха Менделя были гены Аа. У третьего поколения растения носили пары генов АА, Аа, Аа и аа, – он говорил и писал, – в первых трёх случаях горох жёлтый. В четвёртом – зелёный. Родительские признаки могут смешиваться, если за них отвечает ряд разных генов.

Чтобы люди, животные и растения выживали, боги поступили мудро. Они сделали болезненные гены рецессивными, а здоровые доминантными. Если от одного родителя человек получит нездоровые гены, а от другого здоровые, он будет в целом здоровым. Если же один родитель полностью здоров, а второй – нет, то человек будет полностью здоровым…

Следующим предметом была философия, соответственно, в лекционном зале философского факультета. Учителем была женщина по имени Фэйрат, она выглядела молодой, похоже, сама недавно закончила академию. В её глазах читалась какая-то особая энергичность. Как выяснилось, от инженеров второго курса, когда они учились на первом, Фэйрат ещё не читала свой предмет, а начали читать им вместе с нами, как и лекарям. В лекционном зале оказались студенты инженерного и медицинского факультетов с первого и второго курсов.

– У каждого народа, – произнесла преподавательница, – есть свои этические законы. И мы, философы Академии, создали универсальный этический закон, единый для всех, вне зависимости от народной и религиозной принадлежности. Если бы этому кодексу следовали ВСЕ, то мы жили бы в идеальном обществе.

– Да ладно, – ухмыльнувшись, шепнула мне Ниалит, – единый закон для всех? Люди никогда не смогут по такому жить, потому что, если попробовать принять что-то такое, это порушит хотя бы часть основ нашего общества.

– Особенность Универсального Закона, – продолжал Фэйрат, – в том, что он сводится только к двум заповедям: «не навреди» и «твори добро». Этот нравственный закон очень прост и в то же время оказывается слишком сложным для исполнения большинству. Любая заповедь любой нравственной системы сводится к одной из двух основных заповедей, а то и к обеим сразу. И если ты чист сердцем и разумен, то сам и без всяких наставников догадаешься, что нравственно, а что – нет.

– Учитель Фэйрат, а как я смогу понять, что есть грех, а что – нет? – спросила Ниалит, – каждая религия говорит на эту тему своё. А что есть истина в этом отношении?

– Естественно, надо ограничивать отрицательные эмоции, чтобы не быть преступником и аморальным существом. Но такие вещи, как желание вкусно поесть, никому урона не несут и в них нет ничего плохого – не то что греховного.

Грешником можно стать в результате неправильного воспитания, или же можно сознательно выбрать путь зла, если становится слишком сложно идти по светлому пути. Все религии сводятся к Универсальному закону. Различие между ними только культурное. Тебе не запрещено соблюдать религиозные традиции, если они не противоречат Универсальному Закону. Истинно свободный и хороший человек – либо верующий в богов, но не слепо, либо вообще неверующий, но нравственный. Как говорят у нас в Сагире, почитающий богов лишь сердцем, не прибегая к разуму – как мельничный осёл: движется, но не проходит расстояние.

Все религии сводятся Универсальному закону. Хотя правила поклонения во всех религиях разные, по Универсальному закону не важно, каким способом ты молишься. Не важно, какую одежду ты носишь, что ты ешь и во что ты веришь. Ты войдёшь после смерти в лучший мир, если ты – хороший человек, никому не творишь вреда и созидаешь добро. Служение Универсальному закону создаст идеальное общество, где не будет войн, религиозных и этнических конфликтов, ибо все люди – братья, там не будет войн, преступности и рабства.

По аудитории прошлась волна изумлений. Я всегда была против жестокого обращения с рабами. У нас детей рабов освобождают по достижению совершеннолетия. Но до этого я не додумалась! Оказывается, можно вообще отменить рабство!

– Она хочет разрушить основы общества, саму систему Сагирского царства! – шепнула мне на ухо Ниалит, – я не возражаю против освобождения детей рабов или наиболее достойных из рабов, но ломать рабство как систему, как одну из основ экономики? Интересно, что про неё думают хиджаи? Надо будет сообщить насчёт её взглядов властям. Или хотя бы задать ей вопрос.

– Не вздумай, – шепнула в ответ я, – власти Сагира помогли основать Академию. Они прекрасно знают, о чём рассказывают наши преподаватели.

– Учитель Фэйрат, – подняла руку Ниалит, – а если рабство отменить, за чей счёт будет держаться вся экономика?

– За счёт труда свободных людей. С развитием технического прогресса, в том числе за счёт наших выпускников, производительность труда растёт, и необходимость в неоплачиваемых работниках отпадает.

Ниалит замолчала. Я сидела потрясённая. Не может всё быть так просто.

– Как вы думаете, – продолжила преподавательница, – какой человек сам по себе более нравственный: верующий или неверующий?

– Конечно, верующий, – ответила Ниалит, – Потому что он с детства знает, что есть хорошо, а что есть плохо. А для кого нет богов – для тех всё позволено.

– Неправильно, – покачала головой Фэйрат, – Большинство верующих ведут праведный образ жизни потому лишь, что они боятся божественного наказания. Ты не должен творить добро только из страха перед богами, ты должен творить добро ради добра. Ты даже не должен творить добро лишь из-за того, что ты не склонен творить зло.

Чем больше говорила преподавательница, тем меньше мы её понимали.

– Я вас не понимаю, – сказала Ниалит.

– Например, сказано: «не убий». Вы можете сказать: лично мне никогда не хотелось убивать. Я не склонна к убийствам. Значит, я – человек нравственный.

– Согласна, – подтвердила Ниалит, – я никогда никого не убивала, и мне не хотелось. И я считаю себя нравственной, потому что мне не хотелось убивать.

– Одна лишь склонность не делает тебя нравственным. Ты должен осознать, что убийство есть плохо, что убийство есть грех. Ты должен осознать, что ты НЕ ДОЛЖЕН убивать других (за исключением крайних случаев) и ты ДОЛЖЕН стремиться сохранить жизнь других. Когда человек начинает осознавать, что убийство есть плохо, он начинает быть нравственным. В спорных ситуациях надо слушать не большинство, а самого себя.

– Учитель Фэйрат, значит, Универсальный Закон признаёт свободу нашей воли?

– Он признаёт нашу свободу в рамках Универсального Закона. Однако, обретая свободу, человек накладывает на себя ответственность за самого себя. И для того, чтобы стать ответственным, надо получить свободу. Свобода и ответственность не могут существовать друг без друга. Некоторые люди, часто даже наши родители требуют от нас ответственности, не предоставив свободы.

– Учитель Фэйрат, а почему боги не могли создать всех добрыми и неспособными грешить?

– Именно свобода выбора и делает нас разумными существами. Если бы боги создали нас такими, как вы сказали, все были бы добры и безгрешны, но неразумны, так как лишены свободы выбора.

В общем, только взрослые могут быть по-настоящему нравственны, – подытожила учительница Фэйрат, – поскольку дети – зачастую существа злые, а если и не творят зла, то из страха наказания или по склонности, а не от осознания нравственности. До осознания нравственности человек дорастает не сразу. Или не дорастает вообще.

На большом перерыве мы с Ниалит сидели в столовой. Я с аппетитом уплетала огромную тарелку рагу из телятины. После порции супа, что мы уже съели. Ниалит с интересом смотрела на мою порцию:

– Тама, ты ешь как легионер, и при этом не толстеешь. По моим расчётам ты должна была бы весить раза в два больше. В чём же твой секрет?

– Высокий уровень метаболизма, – ответила я словами из лекций учителя Харунда, – постоянная работа нейронов, постоянные выработки адреналина, регулярные тренировки в области гимнастики, а заодно и ускоренный цикл трикарбоновых кислот.