Дочь небес. Боги и гады

Я молча кивнула.

– Это Гаарх, наш верховный бог, – продолжил он. – Сейчас он плывёт по великой реке Азур на своей небесной ладье. Он только что вернулся из Нижнего Мира, где освещал тьму, пока у нас стояла ночь.

– Нижний Мир? – переспросила я, с интересом взглянув на него.

– Шеол, – капитан едва заметно вздрогнул. – Потустороннее царство теней. Мрачное, унылое место, куда после смерти уходят недостойные. Там нет боли, нет радости – только вечная блеклая тень жизни.

– А куда же попадают достойные? – спросила я. Мне всегда было любопытно, во что верят в других странах. Особенно – в таких, как Сагир, где религия и власть слились в одно целое.

– В Верхний Мир. На светлые равнины Ниларна, – ответил он, поднимая лицо к небу. – Там душа отдыхает, возрождается в покое. Но путь туда открыт не каждому.

– И кто решает, достоин человек или нет?

– Суд вершит Хафур, – тихо произнёс капитан, склонив голову. – Бог с лицом жабы. Он взвешивает поступки каждого, кто переступает границу между мирами. И чаще всего приговор суров: большинство отправляются в Шеол.

Он замолчал, а затем добавил:

– В том сумрачном мире живут шеддимы – тёмные сущности, подобные дыму. Иногда они проникают в наш мир. Их можно встретить на безлюдных улицах Тиршафа – особенно ночью. Они принимают облик людей, заманивают случайных прохожих… и тогда уже поздно. Шеддимы мало знают о людях, и это их выдаёт: в их поведении есть что-то наивное, будто они играют в человечность, не понимая правил.

– Значит, Гаарх – главный среди богов? – спросила я, задумавшись.

– И среди людей. У него две сущности – небесная и земная.

– Да, – кивнула я, оживившись. – Царь-Солнце ведь… он же считается воплощением бога?

– Верно. Царь-Солнце – живое тело Гаарха. Во время коронации одна из его сущностей входит в царя и пребывает в нём до самой смерти. Тогда она выходит и переходит в преемника. Ныне царствует Бенуи Пятый, властелин людей и богов. Он – бог на троне, солнце в теле смертного.

Я прищурилась. Мысль показалась мне одновременно поэтичной и абсурдной.

– Значит, он и там, и тут одновременно? – спросила я. – Бессмертный дух, воплощённый в человеке?

– Это выше нашего понимания, – произнёс капитан, не встречаясь со мной взглядом. – Божественная сущность не укладывается в слова.

Я ничего не ответила. Но в душе не соглашалась. Для пытливого ума нет ничего по-настоящему непознаваемого. Есть лишь то, к чему мы ещё не подошли достаточно близко.

–

Впереди, возвышаясь над гладью моря, появился маяк. Белокаменная башня, сияющая в утреннем свете. Пятое чудо света – Тиршафский маяк. Вот он, наконец. Я стояла рядом с самой знаменитой постройкой Сагира, гением инженерной мысли, символом великого города.

Я ожидала, что сердце моё наполнят торжественные чувства, что увижу чудо и замру. Но вместо этого воздух был пропитан тревогой. Что-то было не так.

– Смотри, – прошептала я, указывая на вершину башни.

На обзорной площадке маяка стояли люди в чёрных кожаных доспехах и в масках. Перед ними – каменный стол. На нём, почти без движения, лежал ребёнок. Трое из вооружённых подняли луки, натянули тетиву и следили за происходящим внизу. А внизу, у подножия башни, толпились городские стражники в пластинчатых доспехах. Но они не двигались. Не приближались. Только смотрели вверх.

– Это… разбойники? – догадалась я, но не хотела верить своим глазам.

– Да, – подтвердил капитан.

– Но почему стража не идёт на штурм? Их же всего шестеро!

– Не видишь? – капитан указал на мальчика. – Заложник. Его имя – Бенуи. Это будущий Царь-Солнце, шестой по счёту. Внук нынешнего. Один шаг – и они убьют его.

Я похолодела.

– И что же они требуют?

– А чего обычно требуют разбойники? – мрачно сказал капитан. – Золота. Оружия. Безопасного прохода. Им нечего терять. А у нас – всё.

Вдруг мой взгляд зацепился за тень на стене башни. Человек. Мужчина в чёрных пластинчатых доспехах, плотно облегающих торс. Он карабкался вверх по отвесной кладке с лёгкостью, будто не нарушал законы физики, а заключал с ними временное перемирие. Это напоминало скорее паука, чем солдата – или, быть может, охотящегося кота.

Я непроизвольно затаила дыхание. Фигура его вырисовывалась чётко: смуглая кожа, густые тёмные волосы, гибкое и сильное тело. Он был высок, широк в плечах, уверенно двигался, не оставляя ни звука. И да, чертовски привлекателен. Хоть и заметно старше меня – на вид под тридцать, может, чуть больше. Обычно я предпочитаю помоложе, но иногда возраст только украшает. Особенно если за ним скрываются власть и опасность.

Он затаился прямо под обзорной площадкой, так что бандиты наверху, занятые принцем, не могли его заметить.

– Кто это? – прошептала я, не сводя глаз с таинственного акробата. – Откуда он так ловко лезет, словно вырос на деревьях?

– Это владыка Риджад, по прозвищу Буревестник, – отозвался капитан с уважением в голосе. – Глава ордена хиджаев. Они многое умеют.

– Хиджаи? – переспросила я. – Это что-то вроде боевых монахов?

– Особый орден Сагира, – пояснил он. – Когда-то были просто телохранителями Царя-Солнца. А потом появился Риджад, и всё изменилось. Теперь они – и тайная полиция, и дознаватели, и каратели. Их боятся и преступники, и шпионы. Иногда даже придворные.

Я кивнула. Что-то вроде наших «грозовых драконов» – особой когорты Вилленского легиона.

– А это у него на плече… татуировка? – прищурившись, заметила я тёмный знак на его броне.

– Да, – подтвердил капитан. – Символ скорпиона. Все хиджаи получают его при посвящении.

Тем временем Риджад, почти не издав ни звука, выбрался на площадку. Один из разбойников даже не успел понять, что произошло, как его подхватили и с хрустом перебросили через перила. Он упал в реку, где исчез с коротким всплеском. Второй ринулся вперёд, но получил удар ногой в грудь и полетел вслед за товарищем. Третий закричал, вытащил нож и приставил к горлу ребёнка – маленького мальчика, лежащего на столе. Похоже, хотел шантажировать. Но Риджад и тут оказался быстрее: из его рукава выскочило тонкое лезвие, и прежде, чем я поняла, как оно устроено, бандит уже падал вниз – точно и немедленно поражённый.

Оставшиеся в панике побежали вниз, сдаваться стражникам, которые до сих пор не решались войти.

– Ха! – усмехнулся капитан. – Будут знать, как шутить с хиджаями. Про Риджада говорят, что он может убить самого коварного убийцу, а потом допросить его труп. И получить признание.

– Глубокий допрос, – сухо заметила я.

На этот раз я действительно прониклась уважением. Он не просто солдат. Он – инструмент. Хирургически точный, опасный, холодный, как клинок на морозе.

– Царь-Солнце, – продолжал капитан, – имеет двух сыновей. Старший – наследный принц, его любимец. Тот сам недавно стал отцом. Мальчик, которого только что спасли, – его сын, будущий Бенуи Шестой. А младший принц… он другой. Уединённый. Не любит публичности, не появляется на людях. Только книги, математика, всякие головоломки и механические игрушки.

– Ага, – кивнула я. – Интроверт, инженер, философ. Приятное сочетание. В некоторых кругах даже сексуальное.

Я уже собиралась повернуться обратно к реке, но тут взгляд зацепился за монумент.

– А это что за фаллический символ? – спросила я, не удержавшись, и указала на длинный обелиск, возвышающийся неподалёку.

– У тебя все ассоциации к одному сводятся, Тамира, – проворчал капитан. – Не оскорбляй память Фирана Третьего. Он воздвиг этот обелиск как символ силы и божественного порядка. На нём изображены четыре священных зверя Сагира: ирбис, бык, крокодил и скарабей.

– Впечатляет. А у вас в Сагире только четыре священных зверя? – спросила я, разглядывая обелиск.

– Есть и другие, – кивнул капитан. – Кошка, сокол, слон, лев… у каждого рода – свой покровитель. Но есть и тот, кого у нас боятся. Проклятый зверь. Змея.

Я приподняла бровь. Конечно. Кто ещё?

– В древние времена, – продолжил он, – демоны-змеелюды выползли из Шеола, Нижнего Мира, и поработили Сагир.

– Расскажи, мой капитан, – я подалась вперёд. Религиозные мифы новой страны притягивали меня, как магнит.

– Ты не замечала, Тама, как выглядят кандалы на руках рабов?

Я припомнила: бронзовые, тяжёлые, украшены завитками, похожими на извивающиеся тела.

– Они в форме змей, – подтвердил он. – Это напоминание. В Сагире с древности различали двух людей. Тех, кто согласен терпеть рабство – лишь бы остаться в живых. И тех, кто предпочтёт смерть неволе.

Он замолчал на миг, а потом прочистил горло и вдруг запел. Низким голосом, неожиданно чисто:

Коли не заснёшь быстрей,

Приползёт зловещий змей.

Унесёт тебя в нору —

Я заплачу поутру…

– Это… колыбельная? – спросила я, слегка ошеломлённая.

Он только усмехнулся. А я вежливо зааплодировала. Кто бы мог подумать – такой грозный капитан, и поёт как храмовый певчий.

– «Хитрый змей» или «трусливый змей» – самые страшные ругательства у нас, – продолжал он уже серьёзно. – В сагирских сказках главный злодей всегда – змея.

Он замолчал, и я дала ему продолжить.

– Тысячи лет назад змеелюды утащили людей под землю. Там они построили свои города и сделали нас своими рабами. Но не всех. Нашлись воины, что не подчинились. Сражались. Спасли остальных.

Я наклонила голову.

– Кто их возглавил?

– Людей вёл Аруф, воин из рода свободных. Змеями командовал бог Шеола – Шуррук. Он поглотил солнце. Мир погрузился во тьму. Тогда Аруф в отчаянии воззвал к Гаарху. Бог услышал и снизошёл в его тело. Аруф стал его аватаром.

Слова капитана звучали как песнь.

– Он обратился в гигантского огненного кота, – продолжал он. – В лапах у него оказался хопеш4, меч из солнечного света. Он разрубил Шуррука – и солнце вернулось. Змеелюдам он велел вернуться в Шеол.

– И стал первым Царём-Солнцем?

Капитан кивнул:

– Да. А рядом с ним были его воины. Они назвали себя «хидж-ай» – «жала скорпиона». Отсюда и пошёл орден хиджаев.

– А рабы? Они стали свободны?

– Нет, – вздохнул капитан. – Те, что поддались змеелюдам, так и остались рабами. Аруф сказал: кто выбрал неволю, не достоин свободы. Чтобы они не забывали, чьими слугами были, им надели змеиные браслеты. Символ их природы.

Я задумалась. Легенда красивая – в духе героического эпоса. Но слишком удобно обосновывает порядок вещей. Даже слишком.

– У нас в Империи рабы – это должники и пленные, – тихо проговорила я. – Их дети становятся свободными. Они могут даже выбиться в патриции. У нас рабство не считается врождённым клеймом.

Капитан ничего не сказал.

– Мой дядя, Бейнус, – добавила я, – сказал бы, что этот миф – оправдание. Не освобождение, а смена цепей. И что те, кто держат в руках власть, часто создают легенды, чтобы её узаконить. Чтобы всё казалось естественным, исконным, неизменным.

Капитан посмотрел на меня с неожиданной теплотой.

– Может, он и прав, – пробормотал он. – А может, мы просто не любим, когда нам напоминают, что у нас на шее – змея.

Глава 3

У городских врат я попрощалась с капитаном. Он пожал мне руку – крепко, по-мужски, – и, не сказав лишнего, вернулся на пристань. А я направилась в Академию.

Колесница, арендованная у порта, катала меня по извилистым мощёным улочкам, пока не достигла цели: высоких ворот, вырезанных из белого мрамора, сияющего даже в утренней дымке. Камень был отполирован до такой степени, что я на секунду увидела в нём своё отражение – усталое, задумчивое, с едва заметной ухмылкой. Врата отворились, и я въехала внутрь.

Передо мной раскинулся мир, больше напоминавший мираж, чем учебное заведение.

Главная башня высилась над остальными, словно наблюдала за всем кампусом с лёгкой надменностью. На её вершине – золотой восьмиугольник, символ Солнца. Интересно, какому богослову в голову пришло связать геометрию с божеством?

Во дворе царила стерильная чистота. Я даже почувствовала себя немного неуместно – будто вступаю в священное пространство, а не в учебный кампус. Уборка, похоже, финансировалась не хуже, чем армия. Бенуи Пятый, видно, действительно заботится о том, где учатся будущие элиты.

Я спрыгнула с колесницы на серую брусчатку и наконец вдохнула воздух Академии – он пах травой, влагой и чем-то ещё… знанием, может?

На лужайках росла трава, покрытая росой, сверкавшей всеми цветами радуги. Генная инженерия? Магия? Или просто роса с понтами? Среди деревьев я узнала банановые пальмы, но моё внимание привлекли гибриды: ананасы на яблонях, апельсины на грушах. Интересно, если съесть такой фрукт – сработает ли желудок как на спор?

Я читала, что сагирские ботаники научились прививать деревьям чуждые плоды. Вот тебе и символ прогресса – в буквальном смысле висящий на ветке.

В центре двора возвышался памятник: четырёхрукое существо с головой слона, облачённое в белую мантию, возвышалось на постаменте. Кожа его была ярко-фиолетовой, и каждая из четырёх рук держала символ: книгу, скальпель, счёты, перо. Я сразу узнала его – Гаштан, бог знания и мудрости. Судя по символике, он покровительствует и медикам, и математикам, и инженерам, и гуманитариям. Универсальность – по-сагирски.

Под статуей стоял человек – высокий, сухощавый, в белоснежной мантии. Лысый, с аскетичным лицом, он чем-то напоминал монаха-алхимика. Вокруг него – студенты в светлых одеяниях и с амулетами в форме кадуцея на шее. Лекари. А сам он – без сомнения – Мефир-Анум, ректор Академии.

– Я клянусь всеми богами и богинями, – произнёс он, и десятки голосов за ним повторили.

Так начиналась клятва. Ритуальная, величественная, почти театральная. Но в ней – суть профессии.

– Беря их в свидетели…

– Что с этого дня беру следующую присягу…

– Почитать учителей, как родителей…

– Быть готовым преподавать…

– Войти в дом больного ради его пользы…

– Хранить тайну болезни…

– Коль нарушу – буду осуждён…

– Коль исполню – благословлён…

Когда ректор завершил, он прошёл мимо новоиспечённых врачей и вручил каждому свиток, перевязанный фиолетовой лентой.

– Держите. Вы больше не студенты. Вы – врачеватели.

Я стояла в тени пальмы и смотрела на них. На их торжественные лица, на сияющие глаза. Они были счастливы, они верили. Кто-то плакал. Кто-то смеялся. Кто-то прижимал свиток к груди, как реликвию.

И я, внезапно, почувствовала что-то похожее на зависть. Не потому, что не стояла там с ними, а потому что они – верили. В знания. В клятвы. В богов. В целостность этого мира.

А я… я слишком много знала, чтобы верить по-настоящему. Но всё равно – я пришла сюда. Значит, где-то глубоко внутри – ещё надеюсь.

Мантии лекаря сделали из блестящей ткани. А спереди на каждой красовался вышитый на груди жезл, который обвивала змея – кадуцей, сагирский символ профессии врачевателя. Они натянула новые мантии, и ректор зааплодировал им.

Я приблизилась к статуе, у подножия которой всё ещё стоял высокий лысый мужчина в белой мантии. Он только что завершил церемонию – в воздухе ещё витали торжественные слова клятвы. Голос его был спокойным, властным, и, как у всякого опытного лектора, звучал одновременно как у пастыря и учёного.

Я подошла ближе и поклонилась.

– Доброго дня, господин Мефир-Анум, – произнесла я.

Он слегка склонил голову.

– Доброго дня, юная госпожа.

– Тамира Тиррен. Я хотела бы поступить в Академию.

– Факультет?

– Инженерный.

Он кивнул, глядя на меня спокойно, без особого интереса – будто я была одной из сотен таких же.

– Подайте документы в приёмную комиссию, – он указал на центральную башню. – Там вам выделят место в общежитии. Вступительный экзамен по математике состоится послезавтра.

Я чуть помедлила.

– Простите, господин ректор… У меня есть и личный вопрос.

Мефир-Анум нахмурился.

– Приношу извинения, юная госпожа, но я не обсуждаю с абитуриентами свою частную жизнь.

– Речь не о вашей, – смутившись, ответила я. – О моей.

Он чуть удивлённо приподнял бровь.

– В таком случае?

– Я ищу отца. Его зовут – или звали – Элхаран из Ар-Мицеха. Он бывал в Сагире и, по рассказам матери, часто был замечен при дворе. Полагаю, вы могли знать его, если служили царским лекарем.

Ректор слегка прищурился, будто пытался что-то припомнить. Затем покачал головой.

– Увы. Имя мне ничего не говорит. Простите, госпожа Тиррен, чего не знаю – того не знаю.

Я поблагодарила его и направилась к башне. Некоторое разочарование сжалось под рёбрами, но я не дала ему выйти наружу. Что ж, если даже ректор не знает – возможно, он и не оставил следов.

Внутри башни я увидела стол, за которым сидела женщина лет сорока, с тёмной кожей и серьёзным выражением лица. На ней был белый халат с золотой отделкой – официальная форма сагирской чиновницы. На шее – цепочка с бронзовым медальоном в виде весов.

Я чуть поклонилась:

– Добрый день, госпожа…

– Оснат, – ответила она, не поднимая взгляда от пергамента.

– Госпожа Оснат, я хочу поступить в Академию.

– Ваше имя?

– Тамира Тиррен.

– Из Вилленской империи, полагаю?

Я улыбнулась.

– Верно. Решила попробовать силы здесь.

Оснат на секунду подняла глаза, оценивая меня. Потом вновь уткнулась в бумаги.

– У вас в Империи немало университетов. Не у каждого хватает решимости приехать в Сагир.

– У нас женщинам не везде рады, – я пожала плечами. – Здесь, как я слышала, с этим лучше.

Она кивнула, без улыбки, но с уважением.

– Документы?

Я достала удостоверение личности и аттестат. Оснат быстро просмотрела листок, отмечая на нём мелкие символы чернильным стилусом.

– Отличные оценки, – коротко сказала она. – Послезавтра в девять утра – экзамен по математике, аудитория четырнадцать, это здание. Постарайтесь не опаздывать.

Она сделала пометку на свитке.

– Вам положено койко-место в общежитии. Сейчас каникулы, и местные студенты разъехались, так что комнаты свободны.

– Это оплачивается?

– Указом Царя-Солнца Академия предоставляет жильё любому абитуриенту – вне зависимости от происхождения и состояния. Малоимущие делят комнату на двоих или троих.

– Прекрасно, – я чуть улыбнулась. – Тогда я пока бедна и скромна.

На этот раз Оснат всё же усмехнулась – едва заметно, но искренне.

– Тогда добро пожаловать, госпожа Тиррен. Посмотрим, на что вы способны.

По моей голове тут же запрыгали картины – вот я поселяюсь в комнате с мужчиной. Или, лучше – с двумя.

– Скажите, госпожа Оснат, а имеются ли у вас комнаты, смешанные по половому признаку?

– Конечно же, нет! – чуть не сорвалась на крик чиновница.

– Я пошутила, – улыбнулась я. Если уж с кем уединяться, то лучше всё-таки на своей территории. – А если серьёзно: могу ли я заселиться в отдельную комнату?

– Если у вас есть деньги – конечно. Аренда обойдётся в три динара за сутки.

Я молча достала нужную сумму и протянула ей.

– Благодарю, госпожа Тамира. Обратитесь к коменданту Шуддару, он в своей комнате недалеко от входа в общежитие. Он вас проводит.

Я двинулась по направлению к общежитию, и взгляд мой зацепился за большой плакат, прибитый к одной из стен. Простой, но по-своему величественный. Гласил он, что поступить в Академию имеет право любой человек – вне зависимости от пола, происхождения, вероисповедания, касты и даже социального статуса. Даже рабы. Им, по указу Царя-Солнца, выдаётся временное разрешение на покидание господ, а за время учёбы они получают статус свободных людей. Если раб завершает обучение, он становится свободным навсегда. Если же исключён – возвращается в прежний статус. Государство при этом компенсирует ущерб бывшему хозяину.

Я невольно остановилась. Вот уж чего не ожидала. В Империи такое сочли бы кощунством. А здесь… здесь раб может стать учёным. Простой приказ – и ты человек.

«Виллен, учись у варваров», – усмехнулась я про себя.

Дойдя до здания общежития, я нашла коменданта – Шуддара, невысокого, лысого мужчину лет сорока пяти с тонким, но бодрым голосом. Он провёл меня по тёмному коридору, и вскоре мы оказались в небольшой, но уютной комнате. Рядом с ней – ещё одна, крохотная.

– Это? – я указала туда.

– Санузел. Есть душ, унитаз, раковина. Все удобства. Вода поступает из резервуара, уходит в подземный канал. Инженеры Академии постарались.

Он кратко объяснил, как всем этим пользоваться.

Принять душ я решила позже. Сейчас мне было интересно посмотреть на остальных абитуриентов.

Наутро всех нас собрали на центральной площади – человек шестьдесят, не меньше. Рядом с памятником Гаштану стоял Мефир-Анум, ректор, облачённый в белую мантию с золотым шнуром. Лысый, высокий, худой – он напоминал мне мудрую птицу, готовую взлететь, если что-то пойдёт не так.

– Господа абитуриенты, – начал он, и голос его был спокойным, но в нём слышалась энергия. – Вы прибыли в Академию, чтобы стать мастерами своего дела. Хочу сказать вам вот что: не всем жрецам по душе наша работа. Учёные не нуждаются в благословении, чтобы спасать жизни, строить мосты или исследовать звёзды. Потому мы вызываем у них беспокойство.

Некоторые из вас – из других стран, других каст, другие – вовсе не свободны по закону. Но здесь, в этих стенах, это не важно. Академия – не храм и не тронный зал. Мы не спрашиваем, кем ты родился. Мы хотим знать, кем ты хочешь стать.

Я чувствовала, как многие рядом сжались, словно испугались собственной надежды. А я наоборот – будто выпрямилась. Такие слова было приятно слышать. Как глоток чистого воздуха после пропахшего ладаном имперского лицемерия.

Назавтра начались экзамены. Для тех, кто шёл на инженерный факультет, как я, – это была математика. Как и обещала Оснат, экзамен начался ровно в девять утра в четырнадцатой аудитории.

Нас было тридцать пять. Девушек – всего четверо.

Преподавателей в зале не оказалось. Только Оснат, и пара статуэток в углах – фигурки сагирских сов с подвижными глазами, судя по всему, механические. Наблюдатели.

Оснат раздала нам запечатанные таблички с заданиями. Я ухмыльнулась. Наконец-то – вызов. Настоящий.

Заданий на экзамене было двадцать. Каждое – по пять баллов, итого сотня. Прилично, но не пугающе. Я вздохнула, расправила плечи и взглянула на первый вопрос.

«В треугольнике ABC угол A равен 53°, угол C – 37°, сторона AB – 12, сторона BC – 16. Найти сторону AC.»

Я едва не усмехнулась. Вы серьёзно? Первый день, а уже начинают с задачек из гимнасия. Быстренько прикинула: сумма углов в треугольнике – 180, значит, угол B – 90. Прямоугольный. Значит, искомая сторона – гипотенуза. Теорема Тарлия. Квадрат 12 – это 144, квадрат 16 – 256, вместе – 400. Корень – 20.

Ответ: сторона AC – двадцать.

Я отложила перо на секунду. Хорошее начало. Переходим ко второй задаче.

«В тёмной комнате – одиннадцать полотенец: пять красных, шесть синих. Сколько надо вытащить наугад, чтобы гарантированно получить два одного цвета?»

Математика и здравый смысл: возьмёшь два – могут быть разного цвета. Возьмёшь три – в худшем случае два одинаковых точно окажутся. Ответ: три.

Я зачерпнула ответ с ленивой уверенностью. Остальные задачки шли как по маслу: логика, вероятности, немного геометрии. Даже одну задачку с вином сунули – классика. Шестнадцать бутылок, в четырнадцати – яд, в одной – вино, одна с водой, можно задавать только вопросы с ответами «да» и «нет». За шесть вопросов – найти безопасную бутылку.

Я мысленно рассмеялась. Делишь на половины, отсекаешь, снова делишь – бинарный поиск в чистом виде. Уже на четвёртом вопросе найдёшь нужную. Пятый можно задать из вежливости: «У начальника хорошее настроение?» А шестой – для души: «Вы меня будете по мне скучать?»

Я всё чаще ловила себя на том, что уже сама скучаю. За решением шестнадцатой задачи мои мысли уже начинали плавать – и тут тишину нарушил резкий хлопок.

– Кархалл5! – раздалось откуда-то сбоку. Какой-то парень с шумом ударил ладонью по парте. – Это невозможно! Задания будто бы для тех, кто уже учится в Академии!

Я медленно повернула голову. Высокий, мускулистый, лицо симпатичное – но, судя по реплике, с мозгами у него было не особенно. Я приподняла бровь. Интересно. Выпускник гимнасия – и не может сложить два угла?

Когда я училась, у меня было чёткое правило: если мужчина не может справиться с математикой начального уровня, он годится разве что для постели. И то – с оговорками. Но сейчас – нет. Не в день экзамена. Вон, сам ушёл. Минус один конкурент.

Я закончила последнюю задачу, выровняла лист, убедившись, что ответы оформлены аккуратно, и встала. В зале царила тишина: остальные грызли перья, шептали усы или застряли где-то между синусами и логарифмами.

Вечером обещали результаты. Я терпеливо ждала, прогуливаясь по кампусу, изучая архитектуру, вчитываясь в надписи на статуях. Какой же чистый воздух в этой стране…