Искупление. Том первый: Озерон

–Всего тридцать семь лет? Зачем же посылать меня? Осталось всего шестнадцать лет. – он швырнул распечатку с диагнозом на стол Академика. – Я ведь попросту не успею!

–Юноша, – тихие слова контрастируют с нотками угрозы ученика, – за десять дней на вашей планете создали государство, намного превосходившее свое время. Идеи подвигают людей, меняют облик социума в одночасье. Редко когда и кто удостаивается второго шанса. Озерон – наш шанс. Призрачно-тонкий, но шанс. Все ваше существо, ваши мысли и порывы должны быть направлены на путь вывода озеронцев в космос. Это единственный четвертый тип, который еще возможно удержать от падения. – Академик кашлянул и встал напротив ученика.

Если бы сейчас между ними возникла титановая стенка, то она бы не продержалась и минуты – Тридцатьседьмой прожег бы ее насквозь взглядом, столько концентрированной ненависти затаилось в прищуренных глазах.

–И вы снимете меня с задания, если я решусь лечиться и соглашусь на искусственное сердце. – тихо, словно самому себе, проговорил Тридцатьседьмой.

–Агент влияния не имеет права на биомодификации любого рода. – столь же тихо процитировал кодекс Корпуса Академик.

–Слабость одного сейчас – миллионы погибших потом, кажется так вы меня учили. – сухой комок подкатил к горлу Тридцатьседьмого.

–Мы можем сделать для вас небольшой подарок. – после недолгого раздумья проговорил Академик. – Все-таки обычно мы отправляем двух агентов, дублирующих и подменяющих друг друга. А там вы один, хоть и под опекой андроида. Чего бы вы хотели, юноша?

Тридцатьседьмой задумался – чего бы попросить? Вспомнив, что Корпус имеет генетические образцы всех основных видов флоры и фауны подконтрольных планет, он хитро улыбнулся.

ОЗЕРОН. Эвакуация.

Бесконечно долгая ночь перед эвакуацией. Сухой осенний лес ополчился против одинокого существа, разбившего лагерь почти в самом центре лесной чащобы. Деревья совсем негостеприимно обступили палатку и недовольно шелестят поредевгими кронами, выражая недовольство разведенным костром. Изредка в просветах между стволами поблескивают голодные хищные глаза. Но путника мало волнует происходящее вокруг – он сидит в очищенном от прелых листьев кругу у костра, по-степному поджав ноги.

Сейчас тот редкий момент, когда можно отдохнуть от набившей оскомину миссии и побыть немного самим собой.

Осознание того, что он изменился, пришло не сразу. Нет, он не полюбил всех людей, весь Озерон, совсем наоборот – все тяжелее ему было видеть их. Неизъяснимое чувство горечи и вины томило сжимающееся сердце. Каждый крик боли, слезы обездоленных и нищих, стоны умирающих умножают скорбь.

Неподвижным взглядом он наблюдает за танцем пламени. Случайно вылетающие искры пролетают в миллиметрах от кожи, но он никак не реагирует. Там, в бесконечной игре света и тени, он видит их – миллионы, миллионы мучеников, столетиями смазывающих механизм истории своей плотью и кровью. Покорность ставит их в один ряд со скотом – молча существуют они, снося жизненные невзгоды, радуясь хлеву и питаясь прогорклым и сопревшим сеном.

Именно они несут на себе разжиревшую знать, умирающую от скуки и безделья. Пиры, которые могли накормить сотни страждущих! Миллионные траты на дворец для одного, тогда как тысячи ютятся в жалких лачугах. Как же он их ненавидит! Каждой клеткой мозга, горевшего от осознания – история повторяется! Пусть на другой планете, пусть через сотни лет после землян, четвертый тип совершал забег в никуда.

Беззвучно шевеля губами, он ворошит воспоминания. Первый контакт. Как объединить полудикий кочевой народ, собрать воедино без войны, построить город?

Тогда он впервые применил знания, полученные в Академии. На это ушло у него три года жизни в вонючих шатрах, тоскливых ночей в парящей после дневного зноя степи, сотен километров пешком. И вечный зуд от опостылевшей одежды шамана. Каждое утро он глотал иммунноукрепляющие таблетки, старался подолгу не задерживаться на одном месте – нельзя рисковать здоровьем аборигенов. Носовые фильтры, гель-антисептик и дегидратированный паек наверное до конца жизни будут преследовать его в ночных кошмарах.

Он пришел как великий пророк Богини, исцеляя людей, проповедуя единство. Суеверные кочевники не готовы отказаться от того множества духов и богов, что застряли в их сознании. Постепенно он привел их к мысли, что Богиня самая сильная, управляет всеми остальными и защищает куда как надежней, заботясь о своих приспешниках. Такие рассуждения соответствовали их образу мышления. Кров и сытная еда дают то, чего никогда не знали кочевые племена – стабильность. Первые каменные тотемы, еще изрядно корявые, становились центрами маленьких поселений.

Через два года он пошел на решительные действия. Долгие переговоры с вождями, улаживание мелочных конфликтов. И как результат – Союз Десяти, освященный самой Богиней. Место для первого города он выбирал сам, подсказывая и направляя свежеиспеченных горожан в верное русло. Хотя нужно отдать им должное – твердый характер и решительность (другие в степи не выживают) в купе с хитрым, цепким умом делают их отличными учениками. Жадно впитывают они доселе неизвестные знания об агрономии, ирригации и строительстве. Гончарный круг приводит их в восхищение.

Только когда возвели первые стены и вырос на холме огромный Дом Вождей, он смог тихо уйти. Как потом узнал из легенд, Богиня позвала его к себе в Светлый Дом.

Вторая высадка прошла через сто лет. Как и предполагалось в прогнозе, технологическое преимущество позволило им выжить. Другие города цепочкой протянулись до побережья – цивилизация начинала свое шествие. Пришлось потратить без малого два года на то, чтобы скорректировать некоторые отклонения – один из военачальников решил подчинить железом и кровью все города. Идея о едином для всех культе принесла свои плоды – жрецы имели немалую власть над простым народом. Пара эффектных появлений на публике с применением дыма, фейерверков и звукового сопровождения, сделали свое дело – удалось остановить назревавшую братоубийственную войну. Более тонкая работа со старейшинами городов позволила заложить еще один кирпичик в обществе – идея государства. Единого и нерушимого. Пока что вся власть обосновывалась религией. Но нужные идеи были посеяны – зародилось понятие «одаренного человека» и «мудрого властителя», достойных управлять не по праву рождения, а по способностям.

Избегая крайностей, он учил быть терпимыми к другим народам, всячески поощрял развитие науки и техники. Отрицая храмы, он внедрил идею о том, что каждая кузня или столярная мастерская куда как угодней Богине, чем сотни бессмысленных молелен. Каждому городу позволялся единственный храм, одновременно служивший исследовательской мастерской, выставочным залом и прибежищем для бездомных. Любого, кто пытался нажиться на этом, он прилюдно наказывал, превращая это в фееричное шоу – в небе над городом сгущались облака, голопроектор выводил на них лик Богини. Ну а акустическое сопровождение шло на самом высоком уровне. С небес лился громовой голос, вещающий волю Богини. Такого обычно хватало для реализации плана, хотя он очень не любил подобные методы и постепенно отходил от них.

На севере дела обстоят хуже – тамошние варвары с трудом воспринимали идею единства. Обычно союзы заключались лишь с целью уничтожения более сильного противника, распадаясь практически сразу после достижения необходимого результата. Каждое поселение считает себя независимым от других.

В принципе, природа лесов позволяет самостоятельность не только городам, но и каждому человеку – еды и материалов вдоволь, при должном упорстве можно укрываться хоть до самой смерти. Скептическое отношение к власти и идея личности, порожденные таким бытом, никак не способствовали объединению. Однако, культ Богини тем и хорош, что универсален – они приняли ее как символ. Символ надежды. Опоры. Стабильности. Не спеша он проводил необходимые реформы, в частности, свободолюбивые северяне не признали рабства, что существенно облегчило задачу. Покидая планету, Тридцатьседьмой удовлетворенно читал труд популярного философа:

«Бездуховность порождает насилие и оправдывает пороки. Ложная духовность развращает совершенно. Нельзя недооценивать силу веры – она укрепляет дух, очищает помыслы. Три завета Богини – Вера, Любовь и Трудолюбие ведут каждого к счастью. Следуя им, возвысишься ты и обретешь благо».

Следующие столетия он провел между планетой и станцией – короткие, по неделе или две, высадки на планету, с долгими анабиозными снами между ними. После каждого пробуждения – сбор информации, оценка и еще одна операция. Цель каждой такой операции: «вдохновение» – очень деликатная и крайне важная часть программы коррекции и прогнозируемого развития.

Находя по нужному количеству кандидатов, он закладывает в них образы и идеи при помощи нейротранслятора5. Иногда Тридцатьседьмой испытывал чувство жалости – воздействие всегда проводилось в самом раннем возрасте, часто это были еще дети лет двенадцати-пятнадцати. Заложенные знания блокируются, становясь своеобразным проклятием. Годами или даже десятилетиями они будут искать ответ на жгущий сознание вопрос, чтобы прекратить жестокую ментальную пытку неизвестностью. То самое «вдохновение», что позволяет совершать открытия. И лишь в результате титанических усилий и упорных изысканий страждущие обретут спокойствие.

В строгом соответствии с кодексом, «вдохновение» только для науки и искусства. Никакой политики…

От такого режима работы на износ он окончательно подорвал здоровье, вынужденно погрузившись после очередной операции на сорок лет. И тут же произошел первый за все восемь веков сбой. Где же он ошибся? Тягостные мысли утомляют сознание.

Дрема овладела Тридцатьседьмым. Медовая тягость напоенного ароматами леса воздуха, вливающаяся в легкие с каждым вдохом, успокаивает. Теплота затухающего костра. Мир застыл. Усталость смежила веки.

Прибывший шаттл не разбудил его. Готлиб молча поднял спящего. С осторожностью он занес его в корабль и усадил на место второго пилота. Закрепив ремнями безвольно висящую голову Тридцатьседьмого, андроид холодно и без эмоций рванул с четырехкратной перегрузкой ввысь, направив шаттл к Станции.

Госпиталь.

-Убрать из рук оружие. Не реагировать ни на какие провокации. – инструктирует по рации Кранц. – Не вздумайте улыбаться и никаких резких движений. Держаться ровно и уверенно.

Сказать, что отряд приняли в штыки, все равно, что сказать об урагане «легкий ветерок» – и то, и другое явное преуменьшение. Для людей в госпитале они – символ случившегося. Одни из тех, кто виноват во всех бедах. И возможно бойцы пришли не как друзья, а как завоеватели. Если всю ненависть следящих взглядов собрать воедино и выковать из нее те самые штыки, то каждый такой штык получился бы размером с хороший булатный меч, великоватый даже для Голиафа. И их бы хватило для вооружения тысячи Голиафов.

Люди расступаются перед профессором и смыкают проход почти сразу за последним шествующим. Ведомые Кимом разведчики ровным шагом идут по этой живой аллее.

В злой тишине неестественно гулко отдаются любые звуки. Выбивая тяжелую размеренную дробь рублеными подошвами армейских сапог, они добрались до центра залы. Окружившие их люди схожи с застывшим в немом раздражении морем, готовым схлопнуться и поглотить их. И только невидимое защитное поле, исходящее от старика, удерживает их.

Ким поднял сухую ладонь, прерывая зародившийся рокот недовольства:

–Сегодня к нам присоединяются еще девять хороших людей. Они помогли отбить атаку и предложили помощь в дальнейшем. – высокий сухой голос профессора несколько разряжает накалившуюся до предела атмосферу. – И мы рады разделить с ними приют и пищу.

Недовольство толпы незаметно сошло на нет. Пока профессор говорил, они успели разглядеть нежданных спасителей – отощалых, уставших, в запыленных одеждах. Зеркальное отражение обитателей госпиталя.

Историк.

Больше всего в детстве Историк боялся темноты. Вернее, даже не темноты, а отсутствия света. И пустоты – всепоглощающей и ужасной пустоты, где ты сам становишься ничем. Мозг, привыкший контролировать все органы чувств, охватывала паника при отсутствии сигналов хотя бы от одного из рецепторов.

Но в ночи эти страхи неактуальны – источников информации для анализа хоть отбавляй. Звуки, запахи, мерцающий свет – все, что может замаскировать или выдать врага, Историк тщательно изучает, при этом стараясь выдать окружающему миру как можно меньше информации о себе. Если бы кто-то другой оказался на его месте, то непременно бы понатаскал мешков с песком, установил пулемет и рыскал по окрестностям диким взглядом. Но Историк не зря попал в разведку – склонность к тактическим хитростям и уловкам, позволявшим побеждать не числом, а умением, подсказывала ему, что лучшей мишени не найти. Неопытный взгляд даже с третьего раза не смог бы найти слившегося с поверхностью крыши бойца.

Внизу тихо переговаривались оставшиеся в темноте пленники. До войны Историк сказал бы, что оставлять на голой земле связанного по рукам и ногам человека как минимум неправильно, но теперь подобной мысли и не возникло.

–Ис – бесшумно появившийся словно из ниоткуда Лис аккуратно потрогал бойца за плечо. – Пора сменяться.

Нехотя Историк протянул бинокль Лису. Правила есть правила и им нужно подчиняться. Он с удовольствием провел бы здесь всю ночь, вдали от взглядов некоторых из обитателей госпиталя. Да и атмосфера снаружи куда как более дружелюбная и прохладная, чем внутри. Но рациональная часть мышления убеждала его – выспавшийся и сытый воин эффективней одеревенелого от неподвижности и заторможенного от недосыпа.

Мягки шаги и скользящая быстрая походка – так зверь пробирается в логово, стараясь остаться незамеченным. На середине коридора он остановился – чувства подсказывали ему, что на этаже присутствует еще кто-то. Инстинкт самосохранения, часто называемый шестым чувством, особенно обостряется ночью. Он сосредоточился. Тишина обманчива. Стоит немного напрячь слух и сразу мир наполняется сотнями шумов. Что интересно, мужчины и женщины производят разные звуки. Охарактеризовать их трудно, но подсознание сразу классифицирует и выдает определенную картину.

А это уже интересно. Согласно распорядку, ночью все жители собирались в главной зале. На первом этаже, но не на третьем. Он вытащил армейский нож и осторожно двинулся вдоль стены. Предосторожность еще никому не мешала. Так, впереди освещенный прямоугольник открытой двери. Шорох одежды, вероятно что-то похожее на юбку. Девушка? У него не было времени познакомиться с обитателями госпиталя – сразу после импровизированного ужина Кранц отправил бойца в дозор. Ладно, проверим.

Осторожно выглянув из-за косяка, он немало удивился. В серебре лунного света стройная и чарующе женственная фигурка медленно исполняла замысловатый танец с невидимым партнером.

Будь на месте Историка натура более романтичная, она бы непременно восхитилась тонкой игрой света и тени, плавности и точности движений. И обязательно бы отметила сюрреализм картины – прекрасная девушка танцует с призраком в мире постапокалипсиса. Но тут был только Историк, и единственной мыслью его было: «Зачем?».

Чувство такта, редко когда пробуждавшееся в нем, все же приподняло с подушки голову и пробурчало, что неплохо бы удалиться как можно более тихо. Решив довериться столь редко советующему чувству, Историк незаметно прошмыгнул мимо двери и отправился далее в поисках чего-нибудь съестного.

Исход.

Ночью из разговора с профессором Кранц узнал, что Ким когда-то был полевым хирургом, но давно ушел на пенсию и последние двадцать лет практиковался в этом самом госпитале. В день «А» была как раз его смена.

На город, в виду малой значимости, не стали тратить ядерных бомб и залили улицы напалмом. Близость к фронту сыграла роковую роль – отступавшие к столице части схлестнулись в ожесточенных городских боях с мародерами. Госпиталь стал временным штабом. Через неделю, следуя приказу командования, войска двинулись дальше, и часть горожан своим ходом ушла вслед за ними.

Оставшиеся в горящем городе люди оказались в западне. Сколотив наспех команду врачей, Ким организовал в госпитале пункт спасения. Со всех районов стекались пострадавшие. К концу первого дня действия пункта их было больше двух сотен. Вскоре площадка перед госпиталем превратилась в место битвы – ежедневные штурмы оголтелых мародеров стали обычным делом. Припасов не хватало, часто в город отправлялись провиантные команды. Возвращались не все. Благо хоть древний артезианский колодец исправно снабжал их чистой водой.

И без того небольшой гарнизон таял на глазах. В последней яростной стычке они потеряли половину людей. Тогда Ким решился воззвать о помощи. На этот сигнал и откликнулись разведчики.

Не теряя времени, Кранц по-военному решительно начал организовывать оборону – укрепил центральную залу, оставив свободным лишь главный вход. Лис методично расставил капканы и растяжки по территории. На крыше залег наблюдатель, остальные патрулируют здание.

Захваченных в плен нужно отпустить – держать их внутри здания опасно и не выгодно, а убивать не хочется. Кранц решил их все же наказать и извлечь некоторую пользу от их освобождения.

Утром он выстроил связанных в линию. Ночь под открытым небом явно пошла им на пользу – вместо угроз и проклятий они теперь умоляют не убивать их.

–Тихо! – Кранц сплюнул. – Никто вас казнить не собирается. Мы люди честные, в отличие от вас, уродов. Вы хотели убить добрых жителей госпиталя – широко расставив ноги и сцепив руки за спиной, Кранц по капле цедит слова. Выдерживая паузу, он свирепым взглядом буравит пленников. Выстроившись в шеренгу чуть правее позади командира, бойцы нагоняют еще больше страху на приготовившихся к расстрелу – разведчики пока держат автоматы за спиной.

– Но по доброте душевной они не держат на вас зла и хотят отпустить – лица связанных просветлели.

– А я не хочу – дьявольски ухмыльнулся Кранц. Он поднял руку, и короткий лязг прозвучал в тишине утра – бойцы синхронно взяли оружие наизготовку.

–Поэтому мы сыграем с вами в игру «Стрельба по бегущим кабанам», в вашем случае – «Стрельба по бегущим сволочам». Кто выжил – может считать себя победившим. Считаю до трех. Раз! – в туго соображающие от страха мозги пробилась мысль, что нужно бежать.

– Два! – прыгающие как кенгуру пленники пытаются броситься врассыпную. Многие падают, и, сжимаясь и разжимаясь как перевернутые гусеницы, пытаются подняться. Один даже так и покатился, отталкиваясь от земли всем телом.

Пли! – резко опустил руку Кранц.

Сухой и резкий треск автоматов подгоняет окончательно спятивших от ужаса неудавшихся бандитов. Вопя и завывая, они только еще больше пугают самих себя.

–Побежали, свинки! Резвей! – Кранц залился громким смехом, и неизвестно что пугает улепетывающее стадо больше – выстрелы или этот дикий хохот.

Конечно, никто не собирался устраивать бойню – разведчики стреляют поверх голов и в стороны. Но эффект все равно потрясающий – резкий свист, взметающиеся тут и там фонтанчики пыли, злобный скрежет и визг от попадающих в бетон и металл пуль. За десять секунд пленников и след простыл. Теперь они будут за километр обходить это место, да еще и предостерегут других от нападения на госпиталь.

Наблюдавший за всем этим балаганом с высоты третьего этажа Ким лишь покачал головой.

Вечер третьего дня. Стоящая на краю стола керосиновая лампа освещает неверным светом склонившихся над мятой картой двоих. Один из них, молодой, с короткой стрижкой и крупными скулами, сосредоточенно ищет какое-то место, водя пальцем по бумаге и беззвучно шевеля губами. Второй, пожилой кореец, вытащил из кармана халата мягкую ветошь и в сотый раз протирает очки.

Наконец, Кранц удовлетворенно ткнул пальцем в карту. Подслеповато щурясь, Ким надел очки, проморгался и посмотрел в указанную точку. Покусывая узкие сухие губы, он взглянул на Кранца.

–Вы уверены, господин разведчик? – сухость слов неприятно режет ухо.

–Другого пути нет. Более удерживать госпиталь нет смысла – бандиты не оставят попыток захвата. – Кранц привычно раскладывал по полочкам план. – У нас шестьдесят три человека гражданских, половина из которых – женщины и дети. Припасов хватит разве что на неделю, вернее, наших людей в отправляемых группах – он шумно вздохнул и продолжил. – Это мертвое место, профессор. Люди мучаются, глядя на руины. Скоро мы не сможем справляться с отчаянием. Пока есть еще силы, нужно уходить.

Лицо Кима никогда не было столь непроницаемым. Он снял очки. Обуревающие его эмоции выдавали пальцы, бездумно шарящие по столу. Кранц напряженно сдавил край стола, следя за профессором. Глаза, выцветшие от усталости, налились холодной сталью решимости.

–Решено – старик расправил плечи. – Ночь на сборы, утром выдвигаемся.

Он круто развернулся и пошел к выходу. Чеканя шаг, шел по коридору уже не старик – никто не посмел бы назвать его так сейчас. Сзади тихо скользил удивленный Кранц. Двери главной залы распахнулись перед ними.

Разом замолки все разговоры. В наступившей тишине они прошли в центр. Моргнувшие на секунду лампы засветились ярче, выхватывая из толпы изумленные взгляды изможденных людей. Остановившись в центре, Ким начал, громко и уверенно:

–Братья и сестры! Сегодня наша последняя ночь в городе – гул возмущенных голосов зародился в центре зала, грозя перейти в шторм. Ким поднял правую ладонь. Люди притихли и он продолжил. – Мы покидаем руины, дабы возвести новые дома. Завтра солнце увидит не выживших, а живущих. Прощайтесь с теми, кто останется здесь навсегда – они живы в наших сердцах. Наша сила в их жертве. Достойной отплатой станет новый город. Старый мир умер, дав рождение новому. Через год зацветут и зазеленеют наши сады на земле, не орошенной кровью. Дети будут радостно играть во дворах, а не прятаться в развалинах – уверенность Кима электрическим разрядом заряжает слушающих, заживляя раненные сердца. Профессор на секунду замолчал, чувствуя как скопилось напряжение. Вложив все силы в голос, он решительно рубанул ладонью воздух:

–Верьте, мы – люди этого нового мира. Пора, братья и сестры!

Громовая речь не оставила сомневающихся. С последними звуками в зале началось волнение. Не было более сидящих обхватив колени горюющих людей. Кровь заструилась в жилах, внезапный смысл озарил их сознание. Как блуждающие во тьме идут на свет костра, так люди, потерянные после трагедии, поверили Киму.

Наутро он, молодецки запрыгнув в кузов «скорой помощи», помогал грузить нехитрые пожитки обитателей госпиталя. После томительного бездействия последних недель работа воодушевляла с небывалой силой. На тех, кто показательно ничего не делал и со скучающе-безразличным видом прогуливался вокруг, старались не обращать внимания. С легкостью перетащили они аварийные генераторы, погрузив на некогда рейдерские машины запасы топлива и бухты кабеля. Десяток ушел с Лисом собирать материалы для будущей стройки. Через пару часов первая тройка автомобилей выдвинулась в путь. Следом, с перерывом в полчаса, ушли остальные. Пыль, поднятая этими передвижениями, улеглась не скоро, мягко ложась на следы протекторов.

СТАНЦИЯ

Зло вышагивая круги по каюте, Тридцатьседьмой на грани отчаяния – весь план летит к чертям. Третьи сутки на ногах, сотни листов испорченной бумаги, скомканной и разбросанной по углам. Пепел, равномерным слоем покрывающий стол. Стены испещрены формулами и графиками. Все не то. Мозг, распухший и багровый от напряжения, раздраженно пульсирует от каждой мысли. Шум крови в ушах делает остальные звуки второстепенно-неразличимыми. Временами ему казалось, что решение уже близко, нужно только протянуть руку и ухватить его. Но схваченная за маленький скользкий хвостик мысль оказывалась лишь дымом, рассеиваясь и вновь ускользая сквозь пальцы. Что-то демоническое было в этом – бесконечная попытка найти выход в темном лабиринте, наполненном потусторонним тихим смехом и блуждающими огоньками, заводящими в тупик. Наверняка такая пытка есть в одном из кругов ада.

Хриплый, бурлящий крик рвется из горла. Сколько раз он мог бросить эту глупую миссию. Спуститься посреди города на шаттле и править до конца дней своих, получая удовольствие от жизни. Прекрасные женщины, первоклассные блюда, вина редчайших сортов и абсолютная власть. Кто пойдет наперекор божеству, спустившемуся с небес? Пьянящая и сладкая перспектива, приятно щекочущая гордость и самолюбие.

Только врожденное плебейское отношение к титулам, званиям и прочим атрибутам власти, за последние годы перешедшее в просто органическое неприятие подобного удерживало его. Ненависть к спесивым и самовлюбленным царькам и императоришкам, мнящих себя центрами если не Вселенной, то Галактики точно, выжигает эти мысли начисто.

Гораздо чаще Тридцатьседьмой падал в бессилии на постель и рыдал. Все виделось тщетным, глупым, невозможным. Кто он? Возомнил себя вершителем истории, спасителем. Мессия без штанов. Самому становится тошно и смешно. В такие минуты Озерон кажется лишь кошмарным сном, нелепой игрой разума. Осьминог безумия затягивает в цепкие объятия и велик соблазн не сопротивляться этим мягким и липким щупальцам.