Искупление. Том первый: Озерон

–Соберись, тряпка – звонкая пощечина. – Здесь и сейчас – еще одна оплеуха, но уже с другой стороны, обжигает щеку. – Жертвы будут всегда. – мутный взгляд Историка никак не прояснялся. – Мы здесь чтобы остановить врага. А такой раскисший кусок известно чего даже собаку не испугает – она помочится на тебя! – он тряханул посильней. – Один слабак тут – тысячи убитых там. И этот слабак сейчас – ты! – лицом к лицу, так что жаркое дыхание Кранца обжигает бледное лицо Историка.

Никакого ответа. Только глаза стали металлически-колючими, серьезными. Взрослыми. В эту долю секунды Историк постарел, казалось, на десяток лет разом.

–Командир, – хриплые слова с трудом вылетали из опухшего горла, задерживаясь на разбитых губах. – Ради чего убивать их? Нас?

Кранц горестно вдохнул. Еще один философ. И без них тошно. Молча поддерживая Историка, он потащил его к выходу. Тот не сопротивляется, лишь механически передвигает ноги, стараясь не споткнуться. Они добрались до наспех разбитой большой палатки с поблекшим красным крестом на боку. Откинув тяжелый полог, Кранц втолкнул Историка в полутемные недра.

Здесь на койках в невообразимой тесноте и жаре лежат те, кому не посчастливилось умереть быстро в поле. В нос ударил терпкий запах спирта, гноя, запекшейся крови, давно не мытых тел и испражнений. Невесомая гипсовая пыль свербит в носу. Усталый санитар, невзирая на стоны, меняет повязку на голове очередного несчастного. Тяжелые капли сального пота скатываются на некогда белый халат, теперь безнадежно запятнанный желтоватыми потеками. Снятый бинт полетел в стоящее рядом ведро, наполненное такими же кровавыми тряпками. Медбрат, привычным движением отмотав свежий кусок марли, выудил из кармана пузырек и открыл его, от чего к адской симфонии зловония добавился душок фурацилина. Обмазав как следует повязку, он не церемонясь поднял голову больного, от чего бедняга заскулил совсем уж по-песьи. Быстро замотав ужасную рану в пол-лица, он оставил в покое несчастного, опустив его на черный, лоснящийся от пота сотен предыдущих мучеников, кусок каменной ваты, считающийся в армии подушкой.

Другие больные с ужасом ждут своей очереди на необходимую, но бессмысленную в этих условиях процедуру. Из-за разделяющей палатку металлической перегородки послышался визг пилы, вгрызающейся в кость. Высок этот звук, но крик, сдерживаемый кляпом, еще выше.

Историка чуть не выворотило наизнанку, он отшатнулся и задел рукой противно задребезжавший медицинский столик. Кранц не дал ему упасть, схватив и подтянув за подмышки, от чего тот совсем стал похож на мешок. Санитар повернулся на шум и криво ухмыльнулся:

–Гляди, какой нежный. Небось, только от мамкиной юбки отстал – гогоча, он указал на Историка пальцем. – А вот и мамка рядом. Ишь, как заботится. Выведи, а то сейчас пол заблюет, потом поскользнётся и к нам попадет.

Угрюмые обитатели палатки присоединились к неудачной шутке, сипло давясь натужным смехом.

–Заткнись, иначе спринцовку затолкаю куда нужно, потом долго выковыривать будешь – пообещал медбрату Кранц, выталкивая Историка наружу. Как раз вовремя – неуверенно шагнув, тот полусогнулся и начал шумно блевать.

Вышедший из палатки санитар вынес ведро с бинтами и подставил его Историку, чем вызвал у того еще один приступ тяжкой рвоты.

Хмурый Кранц стоял неподалеку, но спиной к действию. Рядом незаметно появился медик. Лейтенант сплюнул и вытащил из нагрудного кармана жестяной портсигар. Ловко выбив тоненькую папироску, потянулся за спичками. Поскребя щетину, грузный медбрат опередил его, достав из необъятного кармана халата зажигалку, и помог прикурить. Портсигар вернулся в карман. Они молча постояли пару секунд. Неожиданно санитар пожаловался вслух неизвестно кому:

–Обезболивающих-то нет, вот и латаем и режем их как есть, на живую. Посиди тут денек так вообще оглохнешь. Пусть покричит, зато живой останется. Нельзя не кричать, совсем больно иначе – он вопросительно посмотрел на Кранца. Тот передал ему дымящийся остаток папироски.

Крепко затянувшись, санитар продолжил свой монолог в никуда:

–Говорят, раньше вот напластают тебя мечом как докторскую, тут уже не сшить, не перевязать – лежи, умирай, на кишки свои смотри. Долго, некоторые часами так отходили. А сейчас гуманизм, попали в руку или ногу – не велика потеря, лежи смирно, выковыряют кусочек, перевяжут где положено, вот и живой, и вроде как повоевал. Единственно, что может и отрежут чего, так ведь протезы не дураки придумали. А если куда посерьезней ранят – голова там, или сердце, или вообще граната-идиотка зацепила, так изволь помереть. Так нет же – еще одна крепкая затяжка, – живучие гады. Тот, с лицом-то – ему и глаз разорвало, и мозг задело, а все кричит, жить просится. А там уже опухоль, гнить начинает все. Ему бы в госпиталь, так тот разбомбили еще дней пять назад. А ты сиди с ними, мучайся. Тебя один, а их – десяток, и каждый день прибавляются – поток сетований закончился с последней затяжкой, и санитар вернулся в свой маленький ад, напоследок щелкнув бычок в рой мух, собравшийся вокруг ведра.

Немного оклемавшийся Историк наконец разогнулся и угрюмо посмотрел на командира. Во рту стоит резкий противный привкус, до судорожного отвращения скрипят зубы. Кранц молча протянул небольшой флакон с янтарно-чистым содержимым. Отвинтив пробку, Историк принюхался – виски! Острый запах алкоголя вернул некоторую реальность чувствам. Осторожно пригубив, он прополоскал рот и сплюнул. Второй глоток мгновенно осушил флакон. Обжигающая жидкость быстро разогрела горло, стремительно опускаясь вниз. Перехватило дыхание, и уже через секунду мощный выдох очистил легкие от тяжелого духа полевой медицины.

Прояснившимся взглядом он обратился к Кранцу. Тот с хрустом размял плечи и повернул Историка к закатному солнцу. Неяркий багровый диск стремился скорее скрыться за горизонтом. Солнцу было не привыкать – тысячелетиями оно взирало с небес за тем, как копошатся люди на земле, убивая и калеча друг друга. Безмолвно принимало светило молитвы и стоны миллионов. Сколько побоищ и полей трупов оно освещало, сливая все краски в единый багрянец.

Молча они смотрели на этот закат. Легкий ветерок добавляет сухой шепот в безмолвие, внезапно повисшее над лагерем.

–Я не знаю, зачем убивают они – нарушил тишину Кранц. – но я знаю, зачем нужны мы. Остановить их. Наша одна смерть за сотни жизней других. Наша боль за спокойствие и счастье оставшихся. Не проси награды – еще плюнут на могилу, скажут дурак. Мог бы прекратить борьбу, остаться живым. Не слушай, их – обманывают. Слабые любят оправдания. Для них не ведомы ни честь, ни совесть. Мы – другие. Мы можем выстоять. Это наш ДОЛГ.

–

Протяжный гул и приглушенный грохот камнепада выводит Историка из забытья. Схватив ранец и винтовку, он порывается было к выходу, но Лис схватывает его за воротник так, что тугая ткань врезается в горло. Булькнув что-то неразборчивое, он осел на трясущийся пол пещеры. Чертыхнувшись, Лис валит его ничком. Остальные бойцы попрятались кто как мог.

Угрожающе трясутся стены пещеры, кажется, вот-вот обрушится ставший ненадежным свод. Мимо входа проносится мелкий щебень, дробно стуча о породу. Огромный кусок скалы с грохотом чуть не забаррикадировал выход. Ужас древнего человека перед природой вырвался на свободу и полностью овладел Историком.

–Лежи, дурак, авось пронесет. Там еще опасней. – Лис прижимает всем телом порывающегося встать бойца.

Через невыносимо долгую минуту земля успокоилась. В пещере сгустилась такая тишина, что ее можно резать ножом.

–Все целы? – уверенный голос Кранца разом прогоняет остатки страха. Со всех концов пещеры понеслось:

–Да.

–Цел, но прошу выдать новые штаны!

–Большей частью!

–А лицо болит от поцелуя с камнем – считается?

–Готов провести осмотр местности, командир. А то жутко не хочется больше здесь оставаться.

–Жив-здоров!

–Цел – просипел под тяжестью Лиса Историк.

–Так держать. – безулыбчивый Кранц не оценил юмора. – Радист, переключить прием на альфа-особый. Остальным – проверить амуницию и ждать дальнейших распоряжений.

Внешняя антенна чудом уцелела при обвале, так что связист быстро настроил приемник на нужную частоту.

–Товарищ лейтенант.. Альфа-особый. Вам нужно услышать – подавленный голос радиста сразу всех насторожил. Перед выходом с базы им выдали по аптечке, где помимо привычных медикаментов находилось по два пенала малинового и один серебристого цвета2… Но неужели ЭТО случилось?

Кранц выхватил протянутые наушники. По мере прослушивания его лицо сереет, превращаясь в непроницаемую маску. Медленно, контролируя каждое движение, он снимает наушники.

–Вывести на громкую связь – сильно напрягая связки так, чтобы не выдать дрожь в голосе, пророкотал Кранц.

Сквозь визг помех и завывания ионной бури пробивается искаженная волна:

–Автоматическая передача: использовано ядерное ОМП, всем подразделениям укрыться и ждать приказов. Повторяю, ситуация «А», использовано ядерное ОМП… – резкий треск прервал бесконечную монотонную запись.

Кранц внимательно следит за каждым – только бы не сорвались! В этот миг от одной искорки истерики вспыхнет пламя безумия. Еще секунда и уже ничего не исправить.

–Бойцы…Братья. Мы знали, что этот день придет – прерывающийся, но крепнущий от слова к слову голос Кранца проникает в глубины мечущихся разумов. – Мы – солдаты. Нас учили как выживать в самых сложных условиях. Сейчас мы должны применить наши знания. Крепитесь, братья – он замолчал.

Прислонившиеся к стене бойцы почти прижались плечами друг к другу. Поникшие головы. Полные горя взгляды – каждый начал вспоминать то, что осталось там, за пределами пещеры. Только Лис привычно спокоен и логичен – достав счетчик Гейгера, он поводил им в воздухе. Прибор остался беззвучен. Шаг за шагом приближаясь к выходу, он внимательно следит за показаниями – усиливающееся потрескивание нервирует всех. У самого проема счетчик застрекотал как хор сверчков в лунную ночь.

–Фон в три раза выше нормы, но не смертельно – деловито начал Лис, но тут налетел порыв пыльного ветра. Хор слился в беспрерывный писк. Рывком доскочив до центра пещеры, Лис метнулся к ранцу. Лейтенант сообразил на секунду позже:

–Отряд, слушай мою команду. Принять шесть таблеток радозина. Надеть защитные маски. Выполнять! – четко и уверенно приказал он.

Бойцы повиновались. Кранц облегченно вздохнул – все под контролем. Они справились, не поддались панике.

Следующие три дня можно описать одним словом – пустота. Они давно готовились к этому – бессмысленная война, которую с уверенностью можно назвать Третьей Мировой, шла уже год. Правда, здесь не было только двух противоборствующих сторон – в действительности, множество мелких конфликтов слились в один. Начавшаяся с того, что одни семитские племена побили другие семитские племена, война постепенно набирала все большие обороты – пожар народных волнений охватил сначала Африку и Аравийский полуостров, но это было привычно и не вызвало большого резонанса в мире. По сложившейся практике в эти районы отправили парочку авианосцев и забыли – у остального мира хватало и своих проблем. Затем этнические массы в Европе начали бунты и забастовки, призывая правительства прекратить военные действия против их исторических родин. Потом что-то не поделили Индия и Пакистан, но пока это были лишь приграничные стычки. Северная и Южная Кореи опять схлестнулись в борьбе неизвестно за что, в конфликт вмешался Китай и забурлил котел войны на Востоке. США пригрозили экономическими санкциями Китаю, на что посол китайцев сдержанно улыбнулся, выписал на альбомном листе сумму долга Штатов перед Народной Республикой и попросил передать это президенту – пусть выплатят, а потом уже грозят.

Не отставала и Южная Америка – во главе с Кубой латинские страны начали повсеместно вытеснять со своей территории иностранные компании, национализируя производство.

Беспорядки в Азии и Европе затронули и Россию – гражданские волнения охватили западную часть страны. Некоторые страны Восточной Европы попросили протектората у северной державы.

В общем, хоть и не было общего состояния войны, но критическая масса уже была почти достигнута. Последними каплями стали одновременный выход России и Китая из ООН, что фактически уничтожило организацию как таковую, и объявленный Джихад, формально за убийство Верховного Муфтия и Потомка пророка – меткий выстрел мирового терроризма, во всю мощь развернувшегося в эти темные дни, прямо в пороховую бочку.

Дальше начался ад на земле – каждый воевал против каждого. Уже неизвестно, где и какая война – толи гражданская, толи с внешним врагом. Все смешалось в тугой клубок бессмысленной агрессии и боли. Кто первым решился нажать на красную кнопку – неизвестно…

Последние три месяца отряд Кранца просто спасал гражданских по мере возможностей. Каждому из отряда было глубоко плевать, что и как там происходит наверху – здесь и сейчас погибали невинные. Всегда на острие атаки, быстрые и смертельные как удар стилета, разведчики научились быть самостоятельными и поступать по совести. Спаянные суровыми испытаниями, они знали, что никто из братьев не сдастся и не предаст. Семья, в которую сейчас пришло горе.

На три дня они просто остались наедине с самими собой, прощаясь с теми, кто был дорог. Никто не включал радио – каждый чувствовал, что остались только они вдевятером, и никогда больше отряд не подчинится тем, кто сотворил Апокалипсис.

В конце третьего дня Кранц оглядел отощавших и мрачных бойцов. Пора действовать дальше. Решительно подойдя к приемнику, он включил поиск по частотам. На многих был просто треск эфира. На других кто-то вещал про Второе Пришествие, кто-то называл себя Повелителем Мира и требовал немедленно всем склониться перед его мощью. Были и такие, кто утверждал – это инопланетное вторжение, и они лично видели НЛО, сжегшие города. Теперь долг каждого – вступить в силы Сопротивления. Попался даже один Король Ящериц. И еще сотни подобных. В общем, безумцев осталось столь же много.

На военных частотах слышны переговоры уцелевших частей – они координируют действия, пытаясь хоть как-то выправить ситуацию, организовывая эвакуацию из очагов поражения. Хотя, для некоторых война продолжалась, несмотря на очевидную абсурдность этого – на частотах штабов передаются бессмысленные приказы и требования.

Но чаще из приемника льются слезные просьбы о помощи на разных языках.

Слушая все это, разведчики преображались. Апатия уступила место привычной деловитости – они все еще живы, а вместе с ними и еще тысячи других. И где-то там нужна их помощь, их знания и умение выживать. Сейчас же главное – не умереть самим. Питаясь сухим пайком, они выжидали нужный момент.

На вторую неделю радиационный фон снаружи стабилизировался на отметке в полтора раза выше нормы. Впервые сквозь нависшие свинцовым щитом тучи выглянуло неяркое солнце. Теперь хотя бы можно было дойти до ручья. Пропущенная через угольный фильтр вода комом оседает в желудке, но это столь необходимая жидкость.

Установив еще пару антенн, они смогли принимать больше сигналов. Собирая по крупицам информацию из радиосводок и анализируя ее, они получили более-менее ясное представление о мире после дня «А».

Все крупные города перестали существовать, как и страны. Коммуникации разрушены полностью, спутниковой связи нет как таковой. Всюду экологические и гуманитарные катастрофы. Банды мародеров и рейдеров сотнями расплодились в пораженных анархией землях.

К концу четвертой недели приемник уловил странный сигнал. Сухой старческий голос спокойно передавал сигнал бедствия и координаты, дублируя их морзянкой. Найдя на карте это место, Кранц задумчиво покусывает карандаш – город в семидесяти километрах к северу от их позиции, там где раньше проходила линия фронта. Если быть более точным, то координаты соответствуют старому госпиталю.

Расчет неизвестного просителя верный – только с картами местности можно найти указанную точку, что автоматически отфильтровывает всякий сброд вроде бандитов. Плюс, это единственный появившийся сигнал в радиусе ста километров за прошедшие недели, а значит, наконец-то есть шанс начать делать хоть что-то.

Решившись, он вышел на площадку перед пещерой. Сидящие полукругом бойцы тут же вскочили и вытянулись по стойке смирно – как почувствовали, что сейчас командир обратится к ним с чем-то очень важным.

–Отряд. Мы больше не подчиняемся ничьим приказам, кроме велений долга, совести и зова сердца. Я призываю вас за собой. Наша помощь нужна людям в городе. Я уверен, что это гражданские. Возможно, они примут нас за врагов, ведь еще месяц назад наши страны враждовали. Но мы нужны им. – Кранц остановился перевести дыхание.

–Когда выдвигаемся, командир?

АКАДЕМИЯ.

Тридцатьседьмой угрюмо проверяет снаряжение. Выработанная веками процедура и доведенные до автоматизма движения позволяют мозгу не слишком сильно отвлекаться на это действие. Сейчас в его голове происходит то, чего и добивался Корпус многочисленными психотехниками и автотренингами. Лекции Академика хранились где-то глубоко в подсознании, в нужный момент появляясь словно из ниоткуда.

–Даже не пытайтесь их изменить. Здесь не поможет шоковая терапия – не пройдя преисподней, им не выстроить рай. Вы можете ускорить несколько этот процесс, уберечь от слишком тяжелых ошибок. Но некоторые ступени не перепрыгнуть. К великому сожалению, их не уберечь от рабства, расизма и прочих пороков цивилизации. Но можно уберечь от умопомрачения Темных Веков, инквизиции, геноцида, мировых войн, религиозного фанатизма. Будут кризисы, но ваша цель – подсказать им выход. Бесцветность голоса усиливает тяжесть слов.

–Помните, вы не можете вести их. Расставьте вехи, последуют ли они за ними – уже не ваше дело.

–К чему же тогда весь мой труд? – недоумение Тридцатьседьмого не знает границ. – Пусть сами растут и развиваются.

–Это свобода выбора. Вашу планету сгубило незнание альтернативы. Ваша история напоминает путь слепого по идущему вдоль обрыва карнизу – нелепые порывы, продиктованные страхом. И в конце, что логично, ваша цивилизация все-таки сорвалась. Но вы не видели и не знали другого выхода, не могли принять его. Идеи, казавшиеся блестящими, вели в бездну – так наш слепец хватается за торчащий корешок, не ведая, выдержит ли этот прутик или же сорвется вместе с куском земли ему на голову.

С трудом поднялся Академик. По сухому щелчку свет погас. Мгновение спустя опустился защитный экран за спиной лектора. В иссиня-черной бесконечности мягко мерцают звезды. Призрачный свет залил залу, глуша лишние звуки. Сине-белое сияние придает лектору мистический ореол. Слова льются по серебристому потоку:

–Агент, помните! Мы не боги. Нам ведомы страх и жалость. Страх опоздать в помощи. Жалость к тем, кто слеп. Наши имена останутся неизвестными – что они, как не просто сотрясение воздуха? Наши дела останутся вечными. Не познавшие ужасов войны и голода поколения станут нашей единственной наградой – негромкие раскаты голоса заполняют каждый уголок, завораживая.

–Тяжело, порой невыносимо. Извиваемся, корчимся, кричим от боли и усталости. Отчаяние от сомнений и неудач. Таков наш удел. Сопротивление. Напоминание, что четвертый тип может быть другим. Мы можем быть другими, по капле выдавливая из себя подлого и жестокого человека. Те самые десять праведников, что могли бы спасти Содом – каждое слово словно высекается в застывшем воздухе.

Переводя дух, Академик прислонился боком к столу и тяжело оперся о край. Тысячелетия искусственной жизни, в полумертвом состоянии. Ради таких вот моментов. На его памяти это был далеко не первый ученик. Скольких он проводил! Каждый раз после анабиоза он не мог вспомнить даже их лиц. Давно уже умерли в старой душе привязанность и любовь. Осталось только чувство вины и долга перед вот такими светлыми и совсем еще юными идеалистами, верящими в прекрасное будущее.

Тридцатьседьмой учащенно дышит – слабый наркотический газ дает о себе знать. Тихое шуршание одежды Академика, ступающего вдоль границ экрана. Серые глаза слабо искрятся от звезд. Вынув носовые фильтры, он глубоко вдохнул. Приятно разливается тепло по телу, разгоняя кровь по дряхлым членам. Он смотрит в необъятные глубины космоса – или это космос смотрит на него? Тоска щемит душу, выбивая последние крохи тепла. Оглянувшись на уснувшего Тридцатьседьмого, он немного сипло произнес:

–Каждый день, юноша, я мечтаю умереть. Мне кажется, что там, в анабиозной камере, притаился жуткий монстр, пожирающий каждый раз часть моих воспоминаний. Я боюсь, что однажды проснувшись, не вспомню, зачем это нужно. Ты все равно меня не слышишь. Еще один проклятый, верящий в наши цели. – резко дернулся кадык, проглатывая комок. – Еще ни разу не удалось победить природу. Только вера удерживает меня от острия бритвы – в хрупкой тишине громко хрустнули костяшки.

–Содом всегда уничтожается.

ЗЕМЛЯ. Госпиталь

На фоне огромного закатного солнца руины города выглядят особенно жутко. Черные остовы зданий, скрученные жаром и покосившиеся от ударной волны, вздымаются словно стволы невиданных деревьев. В центре этого страшного леса возвышается тренога – остаток телебашни. Казалось, что некий великан отломал ее вершину поиграть, да так и оставил лежать рядом.

Холодные глазницы выбитых окон с упреком смотрят на разведчиков, тихо пробирающих по пустынной улице.

Прошел всего месяц после дня «А», а город выглядит так, словно покинут много лет назад. По безлюдным улицам неспешно гуляет ветер, поднимая и кружа что-то обгоревшее вперемешку с пеплом. Неестественная тишина давит со всех сторон. Та чинно-мрачная тишина, что нависает над полями особо жестоких сражений, напоминая живым о погибших здесь. Не стоит тревожить их покой резкими и ненужными звуками. Хочется бежать прочь и кричать, лишь бы разогнать это сгустившееся вокруг царство неподвижности и безмолвия. Но тяжелые ледяные мурашки бегут по коже, и предательски гнутся колени. Немая враждебность исходит от змеящихся трещин в земле, полуобрушенных зданий, останков техники.

Все вокруг помечено печатью яростной агонии – следы высушенной солнцем крови, выщербленные выстрелами стены, мятые гильзы, наспех возведенные баррикады. Апокалипсис наступил, но люди уничтожали друг друга с тупой уверенностью, что это необходимо. Придавленный гусеницей разорванного танка скелет в обгоревшей неразличимой форме скалится из-под каски на всех вокруг. Жирная рыхлая сажа покрывает большую часть поверхностей и противно скользит под ботинками. Из чего она получилась думать не хотелось.

Историку казалось, что более ужасного и пустынного места придумать нельзя. Потихоньку сгущавшиеся сумерки нагоняют страх – чудилось, что теперь в тенях притаились те, кто выжил. Голодные, агрессивные и обезумевшие.

Сухой рокот моторов безжалостно разорвал это мертвое спокойствие. Вмиг вся мистичность происходящего улетучилась, возвращая сознанию неприятную резкость. Разведчики быстро переглянулись и рассыпались вдоль дороги, прячась в обломках. Мимо пронеслась колонна разномастных автомобилей, возглавляемая черным пикапом. Некогда мирные седаны, хетчбеки и мотоциклы теперь увешаны костьми для устрашения и разукрашены пробоинами. Экипаж ни чем не уступает авто – такой сброд редко когда встретишь даже в самых грязных и криминальных районах. Но они не шли ни в какое сравнение с тем, кто ими управляет. Огромный лысый вожак стоит в полный рост так, словно и не в трясущемся и вихляющемся кузове пикапа, а за трибуной. Даже сквозь рев и грохот слышно, как он кричит во всю луженую глотку: «Вперед!». Мощная татуированная рука указывает на север.

Госпиталь! – мысль обожгла Историка. Конечно, не будут же они просто так жечь топливо! Ценные теперь как никогда ранее стерильные бинты, медикаменты и морфий, собственная подстанция и парк автотехники. При должном умении там можно продержаться долго.

Еще не опала душная пыль, а отряд уже скользит в тенях сквозь руины к закипающей вдали схватке. Как будто не было трех дней утомительного пути, ран и жажды – злость и адреналин кипят внутри каждого.

Бой в сумерках опасен – посеревшие краски делают неразличимыми своих и чужих. Лис и Кранц вместе провернули немало операций, но эту наверняка можно вписывать в учебники как образцовую.

Осаждающие явно бывшие гражданские – стреляют в воздух, давят клаксоны и включили все фары, нагоняя страх на притаившихся внутри здания. Бравада их, правда, несколько напряженная – лежащие у входа трупы напоминают, что не всегда можно взять числом.

Теперь атакующие притаились за выставленными полукругом машинами. Яростный крик обозначил начало второй волны атаки. Перекаченный наркотиками урод поднял автомат над головой и заревел как зверь. Еще доля секунды и вся остальная шайка рванула бы за ним и наверняка бы прорвала оборону.

Первый выстрел Лиса попросту разорвал грудную клетку орущего и тот упал, фонтанируя кровью. Второй попал прямо в биллиардно-блестящую лысину предводителя. Содержимое черепной коробки заляпало окружающих. Третьего не понадобилось – паника уже началась. Они повыскакивали из ненадежных теперь укрытий и рванули прочь из освещенного круга, пытаясь укрыться в здании. Защитники госпиталя оказались не из робкого десятка – затрещали автоматные очереди, прижимая недоносков к земле. Рванувшихся к машинам скашивают залегшие на крыше Историк и Лис. Всего лишь спустя пару секунд вместо наглых мародеров в кругу света боязливо жмутся друг к другу пара десятков перепуганных насмерть жалких существ. Внезапно все умолкли, как это бывает в момент перед важным событием – будто все заранее договариваются и знают, что именно сейчас произойдет тот самый переломный момент. Тугой хлопок и звон упавшего снаряда. Резкий, удушливый дым слезоточивой гранаты накрыл поле боя. Еще два снаряда с перерывом в секунду легли рядом.