Сердце Льва

Этот дед её дедов в юности был очень задирист и весьма искусен в борьбе. Поэтому отец, чтобы мальчик не портил ему отношения с соседями, отправил сына в город к своему младшему брату, который служил при жандармерии. Молодой задира быстро попал в поле зрения пристава. Тот, хоть и на девять лет старше, тоже был задира отменный. Пристав приказал парню побороться с ним. Когда Чхеидзе бросил служивого на землю, его судьба оказалась на распутье: соперник мог его наказать; мог не придать значения этому событию – простить; мог отослать на службу в дальнее ущелье, откуда чаще всего привозят гробы. Пристав подружился с пареньком и, когда стали искать оруженосца для полковника, князя Багратиона, пристав посоветовал взять молодого задиру: «Он там всем покажет, какие у нас джигиты». Только после гибели князя от ранения под Бородино уже немолодой Чхеидзе вернулся в Грузию. Перебесившись, он постригся в монахи. Через три года его нашли родственники князя. По их рекомендации Чхеидзе получил церковный сан приходского священника и приход в имеретинской деревне.

До этого маленькая часовенка возле кладбища, где отпевали покойников и приносили жертвы в праздники, заменяла деревенскую церковь. На дюжину деревень в округе был один священник. К нему за благословеньями ходили за десятки километров. Новая церковь и новый священник оживили ранее незаметную деревеньку.

Так вот, эта кровать была вытесана из дуба простым крестьянским топором. Весила она весьма солидно. Переставлять её звали четырёх мужчин. На ней зачалось и народилось много жизней. Так уж повелось в семье Чхеидзе, что с женитьбой первенца спальня с этой кроватью переходила во владение наследовавшей четы. Так кровать не приняла ни одной смерти. Да и мало кто в ней болел. Чхеидзе – крепкие орешки. Такая традиция воспитала в этой прочной конструкции привычку к здоровью и молодости. Поэтому больные и слабые чувствовали дискомфорт, если их

клали на эту кровать. Кровать не терпела нарушения равновесия, искажения гармонии. Она безжалостно исправляла искажённый болезнью организм. Это насилие над телом, которое уже привыкло к приобретённому в результате болезни уродливому состоянию, причиняло больным столько страданий, что они либо сбегали с уютного ложа, либо окончательно выздоравливали. Сбегать-то сбегали, но не имели понятия, – почему неудобно?

Теперь на этой кровати лежала Лена, а в комнате благоухал устоявшийся многими десятилетиями запах. Это был своеобразный запах трав, развешанных по стенам спальни, и восковых свечей, и ладана, которые горят и дымят перед домашним иконостасом. Иконостас устроен не в углу комнаты, как обычно принято в крестьянских хатах. Он, вытесанный из того же дуба, красовался прямо напротив кровати.

По углам, изголовьем к стенке, у которой стоял иконостас, были поставлены две кровати для Натали Арье и Наны – матери Льва. Женская спальня была украшена цветами. Всё это успел организовать Зурико в течение вчерашнего посещения дома.

На втором этаже была ещё одна спальня. В ней должны были размещаться мужчины.

Пока Леван занимался тем, что менял повязку на ноге Леночки, Зурико с Мишей залезли в чулан. Как раз для этого вечера Зура спрятал там буханку хлеба, масло, сыр, мацони, палку колбасы. Затем ребята взяли фонарь и пошли на чурис тави*. Зура нашёл деревянную лопату, тохи и оршимо (полую тыкву на бамбуковом шесте). Он разгрёб тохой насыпь над врытым в землю кувшином. Намочил деревянную лопату. Этой лопатой вокруг горлышка кувшина вырезал круг в глине. Поднял эту глиняную пробку. Вытащил две полукруглые дощечки, прикрывавшие горлышко кув– шина.Взял оршимо и опустил его в кувшин. Послышался звук льющегося в тыкву вина. Миша подал кувшин, и в него перелили вино из оршимо. После этого всё совершили в обратном порядке: закрыли дощечками горлышко врытого кувшина, замуровали глиняной пробкой, засыпали землёй.

*Чурис тави – дословно: «голова кувшина» – место, где закопаны кувшины с вином.

На обратном пути Зура нарвал зелень: лук, цицмат, праси,* укроп. Внизу на кухне Миша разжёг камин. Ната накрыла на стол. Леван понёс в спальню еду Име и Леночке. Помог Име, взвалившей на себя заботы о чужом ребёнке, подняться в спальню. Только после этого ребята сели ужинать.

На следующий день Зурико с Мишкой уехали домой. А место вчерашней «машины Штирлица» заняла белая «Волга» Гурама Гогитидзе. Это был однокурсник доктора Саши, которого тот попросил присмотреть за Леночкой. Соломон Арье хотел привезти доктора на своей «Ладе», но Гурам сказал, что на горной дороге доверяет только своей машине, и сам привёз чету Арье.

–

Ну, барышня, – окончив осмотр больной, снял очки доктор, – диагноз тебе поставлен верно, но на мой взгляд, стадия состояния завышена. И у Вас, дорогая госпожа Ната, тоже. Степень ваших болезней намного меньше. Тут или присутствует некоторый феномен, или в Москве страшные паникёры, или я старый осёл. Саша – врач от Бога. Я стар, но из ума ещё не выжил. Значит, присутствует некий феномен, который необходимо выявить.

–

Вот он, наш феномен, – сказала Има, указывая взглядом на Леванчика. – Это он всё сделал.

–

Да, – озадачено проговорил доктор, – и Саша то же самое сказал. Так что,

рассказывайте, молодой человек.

–

А что рассказывать?

–

Как Вы всё это понимаете?

–

Я говорил про то, что я думаю. Только мне никто не верит.

–

Верят. Верят! Ты говори, а мы, что поймём, а во что и поверим. А если и не поймём, и не поверим, то проверим.

А если проверить не сможем и поверить не захотим, – значит, тупые. Будем лечиться.

–

Где? – спросил развеселившийся Соломон, с гордостью поглядывая на своего сына.

–

А вот у него и будем лечиться.

*Цицмат – кирсалат, заячья капуста; праси – лук-чеснок – традиционная столовая зелень на грузинском столе.

Все внимательно уставились на Левана. Пауза затянулась, а он не мог собраться с мыслями.

–

Доктор, – обратился он к Гураму. – Это долгий и специальный разговор. А мама внизу уже накрыла на стол.

–

Он прав, – сказал врач. – Не зря ты – сын мудрого Соломона. А? – обратился он к Арье-старшему. – Что скажешь, мудрейший?

–

Радуюсь, – спокойно сказал Соломон Арье и пропустил гостя вперёд. – Если всё это правда, я уже не зря жизнь прожил.

Леван взял два кувшина и пошёл за вином. Зайдя в мара– ни*, он поставил кувшины, и слова сами полились:

–

Господи! – обхватив голову руками, взмолился он. – Помоги завершить то, что начато нами! Дай силы им и мне! Помоги им не потерять веру. Спасибо Тебе! Аминь!

Он ещё немного постоял молча, поднялся, открыл квев– ри**, налил вина в кувшины и понёс их в дом.

Мужчины уже сидели за столом. Нана подала горячие мчади, сложила еду для Имы и Леночки, и Лев поднял корзину в спальню. Когда он вернулся, Нана вытащила из углей камина кеци*** и подала горячего цыпленка доктору. Леван открыл второе кеци, и Нана подала цыпленка мужу.

–

Всё, всё, – сказала она сыну. – Садись. Я тоже сейчас подсяду. – Она обложила кеци листьями винограда, смазала заготовленного цыплёнка, положила на одну сковородку, закрыла другой, зажала их и сунула кеци в угли камина. Потом она проделала то же самое со вторым цыплёнком и кеци, сполоснула руки и села за стол.

Леванчик налил ей вина.

–

Пока, дорогая хозяюшка, ты хлопотала, мы тут уже выпили за нашу встречу. А теперь я бы хотел предложить тост за гостей этого дома. За Вас, дорогой Гурам, за теперь уже нашу Леночку. Этот дом знал многих гостей и был для них укрытием и храмом. Я к нему отношусь, как к самому

*Марани – место, где стоит ванна для выжимки вина из винограда.

**Квеври – зарытый в землю кувшин для хранения вина.

***Кеци – глиняные сковородки для жаренья в углях.

достойному члену семьи Чхеидзе. И пока не переведутся добрые люди, приезжающие гостить в нём, он будет стоять и радовать всех, в него входящих. За достойных гостей этого достойного дома!

–

За гостей этого дома! В Вашем лице, дорогой Гурам,

–

поддержала Нана мужа.

–

Гагимарджот, батоно*! – сказал Лев. Раздался звон бокалов. – Аминь! – повторившие тост выпили вино.

–

Да, вы правы, дорогой Соломон, – держа бокал, начал гость. – Этот дом действительно похож на сильного, доброго и мудрого старца. Он прост, просторен и уютен. Когда я вышел из машины, у меня появилось такое чувство покоя и защищённости, как будто кто-то сильный и добрый принял меня в свои объятья.Видно, у этого дома были прекрасные хозяева и достойные их гости. Спасибо Вам за благословение и прекрасное гостеприимство! – доктор поклонился и выпил вина.

–

Ну, что скажете, молодой человек? – обернулся доктор ко Льву.

–

А то, что Вы только что сказали, – уставившись на врача жёстким до неприличия взглядом, спросил мальчик,

–

это правдивые слова или просто Ваше желание сделать приятное хозяевам?

–

Всё, что я сказал, – насторожившись, начал отвечать гость, – я сказал от чистого сердца.

–

Я не о том, доктор. Я спрашиваю: Вы в самом деле почувствовали, что этот дом принял Вас в свои объятья?

–

Да! И, честно говоря, вначале даже опешил. Я давно не чувствовал себя таким спокойным.

–

В таком случае вы можете понять, что у всего в этом мире есть душа.

–

Я, – доктор был явно растерян, – никогда не думал об этом. Но если от дома веет добром и силой, значит, наверное, … да! Похоже, что ты прав.

–

Но, вы ещё сказали, что он имеет эти свойства, потому что «видно, у этого дома были прекрасные хозяева и достойные их гости». То есть вы предположили, что этот дом так воспитан?

*Гагимарджот, батоно – будьте с победой (груз.), пожелание здоровья, успехов.

-

Н-н-наверное… Правда, раньше я бы сказал, что имел в виду поэтический образ.

–

А сейчас?

–

Да, .наверное, всё же – воспитан!

–

А вы можете себе представить воспитание без усвоения информации?

–

Н-е-е-т. Конечно, нет!

–

А теперь скажите: Вы сейчас способны усвоить информацию, состоящую из таких понятий, о которых Вам не приходилось задумываться? Если да, то задавайте вопросы. Если вам нужно время для того, чтобы немного обвыкнуть в новых представлениях, – продолжим, как только у Вас появится такое желание.

–

Хорошо. Я подумаю.

–

Тогда, разрешите младшему за этим столом сказать

тост.

–

Ткви, швило, – опустив в тарелку глаза, чтоб не выдать свой восторг от того, как его сын провёл диалог с профессором, сказал Соломон.

–

Спасибо! – Лев встал и поднял бокал. – Батоно Гурам! Папа, мама! Я вот смотрю на вас и вижу очень красивых людей. Это сколько же поколений красивых людей должны были пройти свой жизненный путь, чтобы вы были такими! Я предлагаю выпить за наших предков. Если эти люди смогли воспитать даже дом, – они великие люди. За ваших предков! За Вас, батоно Гурам! И за вас, мои дорогие родители! За мою Иму, которая сейчас сидит с Леночкой. Аминь! – Леван, стоя, выпил бокал вина, сел и стал разделывать цыплёнка, который за это время успел пожариться.

Нана и Соломон подняли бокалы. Гурам понял их душевное состояние, тоже поднял бокал и начал новый тост:

–

Я так думаю, что наши предки, там, где они есть, сегодня радуются. Потому что мы их не забываем, и поколение, которое идёт за нами, тоже их не забывает. А ещё они радуются тому, что их потомки не теряют тех прекрасных черт, которые они старались нам передать. Спасибо им! – Профессор выпил вина, сел и обратился к Левану: – Спасибо тебе!

Нана и Соломон переглянулись, вместе сказали:

–

Аминь, – выпили вино, и за столом наступила пауза. Все ели цыплят.

Перед сном Соломон с Гурамом сидели под старым ореховым деревом и наслаждались звенящей чистотой воздуха. Чтобы не опьянеть окончательно от такой благодати, мужчины курили, с особым удовольствием втягивая ароматный дым со свежим воздухом. Не желая мешать старшим уравновешивать горный и городской воздух, Леванчик лёг на траву с другой стороны дерева, и дыхание его не было слышно.

–

Твой сын где учится? – спросил Соломона Гурам.

–

На археологическом.

–

Но ведь уже начало сессии?

–

Да

.

–

Так ему надо в город.

–

Да.

–

Леван!

–

Да, господин Гурам.

–

Ты поедешь с нами?

–

Нет.

–

А как же сессия?

–

Я бросаю университет.

–

Как? – встрепенулся Соломон. – Ты ведь мечтал о раскопках древних монастырей?

–

Я думал, что найду там ответы древних мудрецов на свои вопросы. А сейчас я уверен, что никакой особой древней мудрости нет, не было и не могло быть.

–

Почему?

–

Потому что никогда не существовало древнего человека. Всё время был человек. Он жил в разных условиях. Условия менялись, а человек – нет. Древний, современный – человек не меняется. Поэтому нужно не искать тайны древних мудрецов, а изучать саму древнюю мудрость. Я хочу поступить на философский факультет.

–

Сдай сессию и переходи на философский. Тебя ведь в армию возьмут, если отчислят.

–

Не возьмут.

–

Интересно! А кто помешает?

–

Не знаю, но мне кажется, что скоро Советской армии не будет. Но совет ваш … Наверное, Вы правы.

Гурам набрал воздух в лёгкие, собравшись возмутиться такому мальчишеству, но Соломон жестом остановил его: что, мол, взять с ребёнка.

Ночная прохлада погнала мужчин в спальню.

ОСОЗНАНИЕ ЧУДА

Через два часа после того, как первые лучи солнца коснулись соседних гор, Леван вернулся домой. Он принёс несколько мешочков трав, собранных в лесистом ущелье. Разложил их, связал в пучки и развесил на балконе. Принёс дров и воды из родника, который бил у нижней окраины села возле дороги. Сел на деревянную тахту лицом к стене, подобрав ноги в позе лотоса, и замер.

Прошло не более получаса. Леван встал, сделал несколько наклонов и приседаний. Разжёг кухонный камин, поставил чайник на огонь. Ната проснулась и спустилась вниз. Было ещё холодно, и Леван быстренько усадил её в кресло возле камина.

–

Ты чего так рано встал?

–

В лес ходил. Нужно было несколько травяных сборов сделать на рассвете.

–

Так ты что, не ложился?

–

Почему? Вчера я заснул в десятом часу. Шесть часов сна вполне достаточно для меня.

–

В твоём возрасте надо спать по двенадцать.

–

В деревне никто столько не сможет спать. Вот вернёмся в город, – будем дрыхнуть, как мишки в берлоге.

Леван вытащил на стол еду, посуду и пригласил Иму к столу.

–

Мне надо умыться, – сказала крёстная и пошла к умывальнику. Лев подлил воду в умывальник. Пока она умывалась, заварил чай, нарезал сыр, сполоснул зелень.

–

Девица-красавица! – позвал он Иму. – Хватит прихорашиваться! Я тебя и так люблю! А если ты не придёшь быстро, то я помру с голода, и тебя будут судить.

–

Я уже в таком возрасте, что меня может судить только Господь, – отозвалась Има на шутливый призыв своего внука. – А у меня перед ним столько грехов, что я уже ничего не боюсь.

–

Значит, ты способна заморить меня голодом?!

–

Шутить изволите, молодой человек! Ты лучше расскажи, зачем тебе травы?

–

Нужна мазь, которая должна заставить опухоль разложиться. Если мне удастся это сделать, то дело будет только во времени разложения. Вчера, когда сообщили, что ана

лизы подтвердили остановку процесса, я решил начинать ликвидацию очага. – Лев поднял глаза и чуть не поперхнулся: она с застывшим в руке куском хлеба и разинутым ртом слушала его. – Отомри, Имуля! Ешь! Я всё сказал.

Натали положила хлеб на стол, закрыла рот, опустила вылезшие было из орбит на лоб глаза и очень серьёзным тоном заявила:

–

Ты достиг того, на что врачи не могли даже надеяться. Ты добился остановки процесса. Практически спас и Леночку, и меня. Зачем теперь так дразнить судьбу? Ты чего хочешь добиться? Полного исцеления?

–

А почему бы и нет?

–

Леванчик, мой милый мальчик. Зачем ты хочешь перегнуть палку везения? Ты соображаешь, с кем споришь?

–

Има, – серьёзным тоном заговорил Лев. – Я тебе расскажу всё. Мне нужна твоя помощь, поскольку кроме тебя этого никто не поймёт. Помнишь, я тебе рассказывал, что слышал голос.

–

Ещё в больнице?

–

Да. Так вот. Он назвался Василием. Теперь у меня с ним постоянная связь. Стоит мне только позвать: Василь!

–

как он уже меня слышит и отвечает на любые вопросы. Этот набор трав мы с ним собрали вместе. Когда Леночка проснётся, я их проверю на ней. Потом сделаю мазь.

–

Вай мэ, швило, Леванчик, детка! Ты в своём уме? Ты хочешь сказать, что отчётливо слышишь голос? Что ты сам с собой общаешься?

–

Эй! Имуля, ты что? Думаешь, что я свихнулся? А ну, посмотри мне в глаза! Я похож на шизика? – Да, я общаюсь. Но не сам с собой, а с Василём.

–

Хорошо, – приняв примирительный тон, сказала Ната.

–

Я, действительно, могу поклясться, что ты в здравом уме и твёрдой памяти. Тогда скажи… Нет, расскажи, как происходит ваш диалог?

–

Ты хочешь спросить: вы общаетесь словами, фразами, мыслями или как?

–

Да!

–

Когда я начинаю думать. Вернее, когда появляется мысль, которая мне нравится, но вызывает сомнения, я зову его. Дальше я продолжаю думать, но в процессе решения задачи уже присутствует он.

-

Конкретней! Что значит – «он присутствует»?

–

Понимаешь, во время моих размышлений появляются различные образы, которые влияют на ход решаемой задачи. Это могут быть образы сомнений, подтверждений, новых идей, прямые подсказки. Вот вчера, когда я лёг спать, уже на грани сна, я понял, что ночью перед рассветом надо пойти в лес, набрать трав. Утром я точно знал, какие травы и где мне собирать. А теперь я знаю, как их протестировать на больном организме. Хочешь узнать, как я получил эти знания? Хорошо. Вот последнее – про тестирование. Я задал себе вопрос: а кто знает, не повредит ли препарат данному организму, даже если он помог другому. А дальше пришло понимание того, что проверить можно несколькими способами: сравнить ауры, провести энергетический диагноз. – Ната свела брови в немом вопросе. Лев пояснил: – Ну, помнишь, как я спросил тебя про три порошка, которые стояли у тебя на тумбочке? Они были одинаковые, и ты хотела их выбросить, потому что один из них был ядом. – Ната кивнула. – Помнишь, как я проверил?

–

Да. Ты клал банки на живот. От одной из них тебе стало плохо. Ты умеешь чувствовать действие химического состава на свой организм. А как ты проверишь это действие на другом организме?

–

Вот! Как только во мне созрел этот вопрос, пришёл и ответ: я создам образ травы в руке, потом проведу ею по всем областям организма этого человека, – и когда возникнут неприятные ощущения, буду знать, что в этом органе эта трава только поспособствует появлению болезни.

–

Не поняла. Ведь ни я, ни Леночка не умеем чувствовать этой твоей энергетики. Как у нас могут возникнуть неприятные ощущения?

–

Да не у вас! – Леванчик заулыбался, и в душе старой дамы взошло солнышко. – Эти ощущения возникнут у меня. Я почувствую, что эта трава данному органу может причинить вред.

–

Как?

–

А вот так.

Лев взял кусок мчади, зажал его между ладонями, подержал и положил назад. Затем подошёл к Нате и начал водить рукой вдоль тела.

–

Хорошо! Хорошо! – говорил он, переходя от одной

области тела к другой. Вдруг он поднял глаза и остановил ладонь. – Има, что у тебя здесь?

–

Кажется, поджелудочная железа.

–

Вот эта твоя поджелудочная железа не любит мчади.

–

А что она любит?

–

Давай проверим сыр, – он подержал кусок сыра в ладонях и провёл рукой в районе поджелудочной железы. – Сыр она любит.

–

А хлеб? – Ната стала проявлять признаки азарта.

–

Пробуем тест на хлеб. На хлеб нет реакции. Можешь есть. Давай попробуем мацони. – Он капнул мацони на ладонь, растёр эту каплю и сделал пассы в районе живота своей Имы. – Прекрасно! Твоя пищеварительная система требует мацони. – Он провёл рукой в районе шеи, гортани и рта. – Имуля! А у тебя кисло во рту. Неприятно?

–

Да. Ты прав, – в глазах старой женщины запрыгали огоньки. Лицо разгладилось. Она всеми клетками своего организма излучала радость любви. Воистину, Господь наградил её.

–

Има, сейчас под тобой стул запрыгает. А мне придётся тебя каплями отпаивать. Так нельзя. То ты ничему не веришь, а то … За что я тебя очень люблю! – он встал на колени возле её стула и обнял свою Имулю.

АУРА

Три дня Мишка неотступно кружил вокруг Зурико. То встретит его во дворе, то подкатит на своём чёрном раритете в тёмном переулке и нечаянно напугает соседа, то неожиданно подсядет к столику в кафе. Вначале Зура, как и обычно, радовался их встречам. На третий день Мишка оказался в очереди за билетом в кинотеатр возле самой кассы, откуда окликнул Зураба, стоявшего в хвосте той же очереди:

–

Атос! Сколько взять?

Тот показал ему два пальца, взял под руку свою спутницу и вышел из очереди.

Мишка принёс билеты. До начала сеанса оставалось больше часа. Убить время решили в кафе. Заняли столик, и ребята отошли за мороженым к бару.

–

Михо, – обратился Зура к другу, – скажи честно, чего ты хочешь?

Мишка потупил взор, как дитя, застигнутое за запретным занятием:

–

Поехали в деревню, – выдавил из себя огромных размеров ребёнок.

Мушкетёр еле сдержался, чтобы не расхохотаться.

–

Зачем?

–

Там … может … нужно помочь … Левану.

–

Езжай.

–

Как!.. А что я скажу? Зачем приехал?

–

Так и скажешь: может, нужно помочь?

–

А если не поверят?

–

Если не поверят, значит, поймут, что ты обманываешь.

–

Я … – Мишка то ли замялся, то ли возмутился. – Я не обманываю!

–

Не лжёшь. Но не всё говоришь.

–

Зура, что делать? – он обхватил шею друга и вжался своим горячим лбом в его прохладный. Они смотрели друг на друга «зрачок в зрачок».

–

Езжай, – благородного мушкетёра поразила сила чувств богатыря. – Там разберётесь со Львом. Только не обижайте друг друга, – он высвободил шею и посмотрел на Мишку в упор. – Я вам этого не прощу.

–

Я лучше голову себе откушу. Если бы Леван смог со мной поговорить, я бы очень постарался его понять.

–

Вот это ему и скажи: приехал учиться. А?

–

Это правда.

–

Тогда езжай.

–

Атос! – слёзы готовы были брызнуть из огромных едко-голубых глаз. – Шени чири мэ! Спасибо! Я … можешь быть спокоен. Ты меня знаешь. Я не ем дерьма.

–

Не нравится – не кушай. Ты мой золотой! Чего мучаешься? Смешно на тебя смотреть. Такой большой и такой нерешительный. Поедешь, повезёшь тонометр для измерения давления и всё, что закажет Лев. Я ему после кино позвоню.

Два луча света лихорадочно рыскали по скалам и ущельям, часто и резко меняя направления. Они то выхватывали кроны деревьев, то освещали лысины скал, то погружались в бездны ущелий, где рассеивались, не достигая дна.

Миша вёл свой BMW по горным ночным дорогам с уверенностью лихого джигита. Он ехал туда, куда стремилась

его благородная, полная романтических надежд душа. На рассвете машина выехала на вершину, с которой открывался вид на соседнюю гору. Мишкина душа запела, когда он увидел на той горе церковь. Мотор заурчал, и машина весело зашуршала шинами по крутому склону горы. Внизу, в долине, мотор глубоко вздохнул и с мощным рёвом, на одном дыхании довёз водителя до калитки.

Заглох мотор. На такой высоте утренний воздух звенит чистотой. Михаил вышел и тихонько, понимая, что в утренней деревенской тишине звуки разносятся далеко, прикрыл дверцу машины. Калитка даже не скрипнула. Дверь на кухню была открыта и, к своей радости, он увидел тётю Нату и Льва.

–

Гамарджобат! – поздоровался приезжий.

–

О! Михо! – обрадовался Лев. – Каким чудом ты здесь? Ты что, всю ночь за рулём?

–

Я выехал после полуночи. Как поживаете, калбатоно Ната?

–

Вашими молитвами, дети мои. Вашими молитвами, – она притянула огромного мальчишку за протянутую ей руку к своей груди и поцеловала в самую макушку. – Гаихаре, сак– варело*.

–

Ты за четыре, – Лев посмотрел на стоящие над камином часы, – почти за пять часов доехал?

–

Да.

–

Лихач. Здесь же одно бездорожье, сплошные серпантины.

–

Нам, горным козлам, не привыкать. Это наши горы.