Пётр Великий в жизни. Том первый

По утушении сего бунта он отличил себя обучением сего небольшаго корпуса войск. Стройныя солдат движения, обороты и действования ружьём, привлекали множество зрителей. Пётр, ещё отрок, с прискорбием снося опекунство над собою Софьино, видел Лефорта не однажды в сих обучениях, и тогда уже плюбил его.

Голиков И.И. Историческое изображение жизни и всех дел славнаго женевца Ф.Я. Лефорта. М., 1800. С. 32–33

И в самом деле, Двор, предупреждённый об опасности, которая грозила государству, приказал собрать другие войска, которые всегда отличались непримиримой ненавистью к стрельцам, и приказал немецким офицерам, которых там большое число, немедленно явиться в Троицу. Все послушались приказа, оставив своих жён и детей, чтобы послужить монархам, и никто из них не испугался, что стрельцы отомстят его семье за то послушание, которое он выказал царям. Такой страх мог быть небезосновательным, так как эти немцы жили в предместье Москвы, называемом Кокуй, и стрельцы не преминули бы прийти с целью сокрушить всё и вся, но они были остановлены доводами нескольких своих старых товарищей, по мнению которых, если бы они вырезали жён немцев, то мужья, как только соберут свои отряды, отомстят за них, и что вообще это не средство для того, чтобы достигнуть их цели. Стрельцы позволили себя уговорить, и слобода (Le quartier) была сохранена. Оробев, стрельцы стали искать примирения и нашли двор достаточно расположенным, чтобы пойти на него. Ибо, говоря по правде, там не желали лучшего.

Де ла Невилль. Записки о Московии. С. 135–136

Через несколько дней после этого от здешнего двора к стрельцам был послан гонец с указом сложить оружие и немедленно просить о милости, так как их величества уже отдали приказ идти на Москву и вооружённой силой её атаковать, уничтожая при этом стрельцов всеми средствами, чтобы не осталось ни одной живой души. После этого стрельцы пришли к здешнему двору и выдали младшего сына Хованского, а также ещё двух или трёх задержанных ими лиц. При этом они вопрошали с выражением полной покорности, будут ли они за это прощены, или им ещё надлежит опасаться в будущем.

Горн Гильдебранд фон. Донесения королю Дании. С. 89

И думы были у стрельцов по всем приказам и раздумали, не пошли, итить поблюлись.

Записки о стрелецком бунте. С. 455

Когда стрельцы услышали про казнь полковника и его сына, они горько пожалели о смерти обоих, но стали вскоре играть на более высоких струнах, посоветовались между собой и, учитывая, что их главарь уже погиб, отрядили нескольких из своей среды, чтобы они сыграли перед великим князем роль грешников, уповающих на милосердие справедливого отца, попросили прощения и притом с изрядной хитростью в отношении царя: мол, теперь злые корни любимой отчизны обезврежены, благодаря этому империя укрепилась, всякие распри прекращены, поэтому, мол, они, стрельцы, как им и надлежало быть в такое время, верны и послушны и такими останутся: они никогда, дескать, не помышляли выступать против своего отечества, а хотели лишь изничтожить тех злых преступников, которые были виновниками смерти господина царя-батюшки; а если они, дескать, и в этом случае действовали не по справедливости, то охотно и спокойно склонят свои головы, чтобы получить заслуженное наказание.

Шлейссингер Г. А. Полное описание России… С.111

И стрельцы, видя такое великое страховаиье, выбрали изо всех полков десятников, пятидесятников человек по сто и послали от себя с повинною к великим государем к Троице в Сергиев монастырь… И у Троице в Сергиевом монастыре по указу великих государей сказана им, стрельцам, жестокая скаска, как они в царствующем граде Москве бунтовали и великое зло умышляли, и за такое былое воровство и злой умысел достойны были смертной казни, и великие государи то всё на милость положили, и в тех ваших воровских винах пожаловали, простили. И от Троицы Сергиева монастыря отпущены к Москве.

Желябужский И.А. Дневные записки. С. 268

Того ж году, октября в 2 день, по указу великих государей спальника младшего сына казнённого Хованского князь Ивана Ивановича Хованского за приставом с Москвы повезли к великим государем х Троице. И от Троицы послан в ссылку в Сибирь. Того ж году октября в день князь Иванову жену Ивана Ивановича Хованского с Москвы повезли в ссылку в телеге и под серою полстью; за нею идучи боярские баярыни, которые её провожали, выли голосами, и, проводя её, воротились.

Записки о стрелецком бунте. С. 452

Хованского обвиняли в намерении убить обоих царей, Ивана и Петра. Однако младший сын Хованского Иван, сосланный при Софье, после государственного переворота 1689 года [когда Пётр вернул себе власть] занял довольно видное место. Можно думать, что царь Пётр вовсе не был убеждён в преступных умыслах Хованских.

Брикнер А.Г. История Петра Великого. C.61

За что же был казнён Хованский с сыном? Он знал тайны Софиины; он был нескромен, за что получил и прозвание народное – тараруй; он был хвастун и хвастался пред всеми боярами своими заслугами, своею силою, – спасением Москвы от кровопролития; он поставил против себя всех бояр образом своих действий; он имел на своей стороне стрельцов, которые так своевольничали, что возбуждали опасение прежних выходок, – может быть даже он пробалтывался о каких-нибудь намерениях, и София могла опасаться, что Хованский вздумает воспользоваться стрельцами, которые готовы были по его приказанию делать всё ему угодное; наконец, он имел на своей стороне многих раскольников между всеми сословиями, которые не оставляли своих намерений… Следовательно, во всех отношениях был это человек опасный, от которого необходимо было избавиться. Всеобщая ненависть, которую он внушал против себя своим высокомерием, уменьшала опасение возбудить казнию его против себя общее мнение.

М.Погодин. Как установилось единодержавие Петра. Русский Вестник 1875, № 4, стр. 370–371

Стрельцы, увидя, что уже невозможно было противу зело сильного рожна пратися, тотчас послали выборных своих к святейшему Иоакиму патриарху со всенижайшею своею покорностью, милости просить о высоком предстательстве, чтобы великие государи пожаловать указали те все вины им отпустить, и что они впредь всегда в повелении их царского величества будут послушными. Святейший же патриарх чрез многие их стрелецкие прошения своим письмом утолил царский праведный на тех мятежников гнев. И их царские величества, милосердуя к ним, те вины простили, а самых их главных воров в то же время смертию казнить указали.

Матвеев А.А. Записки. С. 398

…И вскоре цари прибыли в Москву в сопровождении дворянства и всех иностранных офицеров. Безоружные стрельцы вышли навстречу, бросились на землю и просили пощады.

Де ла Невилль. Записки о Московии. С. 136

Решительный человек Шакловитый

Начальство над стрельцами теперь поверено было Шакловитому. Это был человек решительный. Стрельцы попытались было начать прежние буйства, но Шакловитый тотчас же казнил пятерых из них, а потом со всех полков удалил из Москвы в украинные города наиболее задорных и беспокойных.

Костомаров Н.И. Русская История в жизнеописаниях… С. 509

Этот Шакловитый был крестьянского происхождения и из подьячих дослужился до думного дьячества.

Соловьев С.М… Учебная книга по Русской истории. 245

Того ж месяца ноября (1682) в 26 день в четвёртом часу дни в обедни волею божиею загорелися царския хоромы царя Петра Алексеевича. И погорели царицыны и царевнины хоромы все. И казны множество згорело, потому как загорелась, в то время все были у обедни. И на соборной апостольской церкви кровля вся згорела. И киот над полуденными дверьми, над богородицею згорел, осталась только половина киота. И на церкви московских чюдотворцов, и на патриаршей Крестовой полате, и на обоих сенех у Крестовой кровли погорели. А у патриарших келей кровли сломали, а кельи целы.

Записки о стрелецком бунте. Т. 12. С. 453

Москва, 28 ноября [16]82 года. …Вчерашним утром, приблизительно в 8 часов, на половине младшего царя случился пожар, от которого сгорели дотла покои не только его, но и его госпожи матери. Прекрасная большая церковь «Собор» также была охвачена при том пожаре пламенем, а все иконы и другие вещи, которые не успели вынести с чердака, сгорели. При этом пожаре сгорело или было ранено 150 простых людей, один полковник и четыре гофъюнкера [стольника]. Многие воспринимают этот пожар как недобрый знак.

Гильдебранд фон Горн. Донесения королю Дании. С. 89

За моё пребывание в России там два раза спасали жизнь младшему царю: когда он по своему обыкновению остался развлекаться в деревне, то ему однажды подожгли конюшню; другой раз подложили огонь под его покой и спальню, так что его личный слуга едва успел увести его оттуда в одной рубахе, а молодой господин был крайне взволнован…

Шлейссингер Г. А. Полное описание России … С.111

И тогда ж, в бытность в Воздвиженском, дворец сгорел, где царь Пётр Алексеевич был болен огневою. И едва в ночи от того пожару могли унести из хором, и причитали, что тот пожар нарочно учинён от царевны Софии Алексеевны, дабы брата своего, царя Петра Алексеевича, умертвить и сесть ей на царство.

Куракин Б.И. Гистория о Петре I и ближних к нему людях. С. 229

Того ж году, декабря в 27 день, приходили стрельцы в город перед Красныя крыльцо… и принесли с собою плахи и топоры. И положили перед Красным крыльцом плахи и топоры и сами выборные тово приказу (т. е. полка) легли на плахи, а иные на земле. И доложили о том великим государем. И приходил к ним с Верху от великих государей думной дьяк Стрелецкого приказу Фёдор Левонтьев сын Щекловитов и спрашивал стрельцов, что они пришли и с какою виною. И стрельцы сказали: «Сказывают де великим государем, что мы бунт заводим, а от нас де бунту и заводу никакова нет, чтоб де о том великие государи указали розыскать: буде де какой от нас бунт или завод объявитца, велят де, великие государи, нас казнить всех». И думной пошол в Верх к великим государем и долго ево не было. А к стрельцам в то время ис под Грановитой полаты полковник их вышел Павел Бахин и стрельцам плахи и тапоры велел перенесть перед Грановитую полату перед окошки. И полегли так же. И сошли с Верху к ним от великих государей окольничей Веденихт Андреевич Змеёв, а с ним сошол тот жа думной дьяк… (Рукопись обрывается)

Записки о стрелецком бунте. Т. 12. С. 453

Юные цари сделали знак рукою, что прощают их. Печальные стрельцы встали, пролили слезы умиления, видя своих монархов вернувшимися в столицу столь милостивыми. В тот же день князь Василий Васильевич (Васильевич – это крестильное имя его отца, поскольку среди московитов есть обычай называть друг друга по отчеству, чтобы отметить, чей ты сын – последнее всегда заканчивается уменьшительным «вич». Так у поляков сына воеводы называют «воеводич») [Голицын] был пожалован титулом великого канцлера и соединённым с ним – временника (Wreminick) или временного министра государства то есть правителем государства в течение некоторого времени. Получив распоряжения, канцлер приступил к своим обязанностям, и начал с тщательного розыска о виновных стрельцах. Он прказал казнить зачинщиков, а остальных приговорил к ссылке.

Де ла Невилль. Записки о Московии. С. 136–137

Шакловитый, назначенный начальником Стрелецкаго приказа (бывшей надворной пехоты), зорко стал следить за поведением стрельцов, строго наказывая всех тех, кто пытался так или иначе вызвать среди них смуту; кроме того, только 7 более надёжных стрелецких полков оставлено было в Москве, остальные 12 разосланы по границам на службу; из пограничных же лучших людей организовано 5 полков, отправленных в Москву, что давало правительству Софьи верную опору. Желая же положить конец всем толкам среди народа, Софья издала повсеместно указ (21 мая 1683 г.), чтобы «всяких чинов люди прошлаго смутнаго времени никак не хвалили, никаких непристойных слов не говорили и затейных дел не вещали».

Иконникова А. Царицы и царевны из Дома Романовых (исторический очерк). Киев. 1914. С. 82

А пущих (наибольших) бунтовщиков и заводчиков-стрельцев били кнутом и ссылали в ссылки по разным городам. И с того времени почало быть в Московском государстве тихо и смирно.

Желябужский И.А. Дневные записки. С. 268

И от той поры, Божиею милостию, жестокосердого того стрелецкого бунта убийства на неповинных, как бы волны морские, утихать начали.

Матвеев А.А. Записки. С. 398

Московская Лукреция Борджиа

И по приходе [государей в Москву] всякая тишина возставлена была, и началось правление царевны Софии Алексеевны (1682–1689).

Куракин Б.И. Гистория о Петре I и ближних к нему людях. С. 238

Немного позже стрельцы, очевидно по внушению правительства, подали челобитную, в которой отказывались хвалиться преступлениями, совершёнными ими в мае, уверяя, что лишь по злоумышлению Хованских просили тогда поставить на Красной площади столб.

Брикнер А. Г. История Петра Великого. C. 62

Стрельцы решились, или их заставили решиться, сделать последний, самый трудный шаг – отказаться от дела 15 мая как от подвига и признать в нём мятеж, преступление. Стрельцы подали челобитную: «Грех ради наших, боярам, думным и всяких чинов людям учинилось побиение на Красной площади, и тем мы, холопи ваши, Бога и вас, великих государей, прогневали; по заводу вора и раскольщика Алешки Юдина с товарищами, по потачке всякому дурну названного отца их, князя Ивана Хованского, и сына его, князя Андрея, били челом все полки надворной пехоты, покрывая большие свои вины, чтоб вы, великие государи, пожаловали нас грамотами, чтоб нас ворами и бунтовщиками никто не называл, – и жалованные грамоты даны. По злоумышлению тех же Юдина и Хованских били челом, чтоб на Красной площади сделать столп и написать на нём вины побитых, и столп сделан. И ныне мы, видя своё неправое челобитье, что тот столп учинён не к лицу, просим: пожалуйте нас, виноватых холопей ваших, велите тот столп с Красной площади сломать, чтоб от иных государств в царствующем граде Москве зазору никакого не было».

Соловьёв С.М. История России с древнейших времён. С. 367–368

И пришед к Москве, по указу великих государей столп каменной, что поставили было стрельцы, сломали до подошвы. И в то ж время по указу великих государей выбраны были ко всем стрелецким полкам новые полковники, Никита Глебов с товарыщи.

Желябужский И.А. Дневные записки. С. 268

Наконец, когда уже долгое время царило спокойствие, стрельцов-бунтовщиков незаметно разослали в разные стороны и таким путём рассеяли. Самые скверные зачинщики были частично повешены, частично же обезглавлены и таким образом наказаны по заслугам.

Шлейссингер Г. А. Полное описание России… С.111

…Решено было разослать стрельцов по разным городам; и вот одни приказы, то есть полки, отправили в Великие Луки, другие – в Астрахань, третьи – в Киев, четвёртые – в Смоленск, и были даны и разосланы указы, как кого казнить; когда казнили около полутора тысяч человек, стрельцы стали сильно негодовать и поджидать [той] поры, когда спадут воды и оденутся листьями леса, обещаясь снова собраться вместе. Что выйдет из этого, покажет время.

Дневник зверского избиения московских бояр… С. 19

Нельзя отрицать, что сила воли правительницы и её способности содействовали спасению авторитета власти в это время.

Брикнер А. Г. История Петра Великого. C.65

Наши исторические диллетанты жалуются на недостаток западных страстей в лицах Русской Истории. Ну, вот вам в утешение София, соглашающаяся на поднятие стрельцов и на убийство поголовное ненавистных ей Нарышкиных с Матвеевым во главе, вешающая образ Божей Матери на шею Ивана Нарышкина, котораго выдать заставляет его родную сестру, Царицу Наталью Кирилловну, решившая без суда казнь Ховансваго в день своих именин, умышлявшая так долго и разнообразно против Петра. Чем в эти моменты уступит она Лукреции Боржиа? А Иван Михайлович Милославский? Это характер шекспировский! Мы встретимся с ним ещё несколько раз в продолжения наших исследований.

Погодин М.П. Семнадцать первых лет в жизни императора Петра Великаго. С. 126

Книга третья. Птенец расправляет крылья

Глава IV. Взлёт и падение царевны Софьи

Из дневника читателя

У Достоевского есть несколько подробных планов романов, которые он собирался написать, да не успел. В частности, он собирался написать нечто в духе Дюма, о русской «железной маске» – заключённом «нумер первый» в Шлиссельбургской крепости, низложенном императоре Иване Шестом. Эта страничка из его рукописей стоила ему большого труда. Возможно, написана она была враз. Но там такие тонкости знания темы, такие её повороты, что чувствуется за этим мозговая каторга многих дней. Достоевскому стоит в этом подражать.

Исторический роман из жизни Софьи мог бы выглядеть следующим манером.

Стало так, что в детстве её какой-то западник-грамотей, вроде Симеона Полоцкого, определённый ей в наставники, читал по древней книге почтенным дребезжащим голосом былую повесть о византийской царевне Пульхерии. Как стала она править великим царством при властвующем брате-шалопае. Как мудро было её правление. Выспрашивала малое дитя Софьюшка с недетским интересом, как это вышло, чтобы девица могла дойти до такой чести и славы. Задумывалась Софьюшка, с горящими глазами просила снова честь из книги с медными литыми крышками, заманчивыми, как ворота в рай. Сама ворочала, слюнявя пальчики, узорчатые страницы, от которых пахло мышами и мёдом. Чуяла, что и над ней исполнится некогда византийское чудо преображения. Станет она, станет царь-девицей. И сладко, и надолго обмирало от предчувствий её маленькое птичье сердечко. И вот дождалась она урочного часа, двадцать лет ждала. Вечная история из медной волшебной книги стала оживать в яви. Всё царство русское доставалось по старшинству бессловесному Ивану-дурачку, с головой в золотушных, будто бы медовых, потёках. Господи, дай ты ему жизни долгой, жарко молилась она, опрастывая по ночам от лебяжьего одеяла сдобное знойное тело. Трогала его среди жаркой молитвы, обмирая от стыда перед божьим оком и соромного жгучего пламени, которым оно загоралось.

Пётр был сперва малой занозой её души. Потом был первый тяжкий грех её, когда она вдруг, пугаясь даже себя, просила Бога о смерти, как бы там ни было, а единокровного себе брата. Как выбирала потом из двух мужчин, который больше годен ей, чтобы извести ненавистного, настырного братца своего, не впутывая в это дело Господа Бога. С Васильем Голицыным уговорились они послать голицынского дядю, пьяницу и бабника Бориса, в Преображенское, чтобы он втёрся к царствующему отроку в доверие, утопил того в пороке и пьянстве. Научил пить, содомить и отвратил бы его от царского дела, сделал ненавистным людскому оку и мнению. Тот основал в будущем грозном царе и порок, и пьянство, да вдруг отложился и от Василья, и от Софьи. Своя перспектива нарисовалась ему в царской приязни.

Тогда Софья захотела сделать из канцлера Васеньки сильномогучего богатыря-воина, спасителя отечества и других христианских народов от вечных козней магометанского бога. Сделать такого героя, пред которым простёрся бы народ в собачьей преданности и почтительном страхе. Чтобы не стало у народа других авторитетов, кроме него. Она дала ему войско и деньги для блицкрига в Крыму. Васенька профукал и то, и другое. Драма Софьи тем самым стремительно приблизилась к занавесу. Пульхерии Византийской из неё не вышло. Софья упросила Петра принять вернувшегося из крымского похода первого русского генералиссимуса Василия Васильевича Голицына для учинения награды за превратившуюся в прах русскую честь и силу. В народе долго потом передавали в каких именно словах благодарил за службу молодой царь обмишулившегося воеводу. Царь Пётр известен был современникам как автор двух виртуозных произведений потаённой словесности – малого и великого матерных загибов. Большой загиб состоял из шестидесяти шести непередаваемых слов родной речи, малый – из тридцати трёх. Вот этот-то малый загиб и был единственной речью Петра, которой он удостоил воинские заслуги своего фельдмаршала. Ах, как мне жаль, что эти произведения Петрова гения пропали для русской литературы и исторической науки. Говорят, что последний, кто без запинки произносил малый матерный загиб Петра был Сергей Есенин. Значит, точно присутствовала в этой необычайной прозе своеобразная и изрядная доля поэтической страсти.

Эффект был полный. Падение Голицына увлекло за собой Софью. Так бывает, когда великий утёс летит в бездну, лишившись единственной подпоры. С этой поры европейски вышколенный политик Василий Голицын так же стал на сторону примитивного, но безотказного макиавеллизма. Было постановлено пришибить монаршего обидчика каким-нибудь нечаянным или явным образом. Стрелецкий генерал Циклер в позднейших пыточных расспросах сознавался, что Петра должны были проткнуть ножом во время суеты вокруг пожара, специально устроенного. Пётр, странным образом, обожал роль добровольного пожарника и не упускал случая добавить бестолковой суеты в каждом огневом происшествии. Но стало поздно.

Дальнейшее известно. Стрелецкая возня в Кремле сначала насторожила Петра, потом смертельно надоела. Был его побег в Троицкий монастырь, пожалуй что спровоцированный. Это был умелый ход. В критическую минуту у нас цари всегда бегали. Начиная с царя Грозного. Так поступала не раз и сама Софья. Пётр бежал без штанов на неосёдланной лошади. Всякая деталь тут в строку, поскольку делали его униженным и гонимым. Народ наш таких начинает обожать. До той поры, пока они не освоятся и не возьмутся по-хозяйски устраивать общенациональную судьбу. Софья заняла с этого времени в обывательском сознании скамью обвиняемых.

Меня только удивляет, почему, например, есть опера «Иван Сусанин», а нет оперы «Мельнов и Ладогин». И памятники им нигде не стоят. А ведь те два стрельца, прорвавшиеся тревожной ночью сквозь дозорные рогатки и предупредившие Петра о смертельной угрозе, спасли не просто его жизнь, они спасли, если верить историкам, путь России к прогрессу и трогательному единению со всеми европейскими народами. Правы ли эти историки, кто же его теперь разберёт… Может всё-таки правду говорят, что историю больше, чем Наполеоны и Цезари, меняют эти самые историки…

Всякий авантюрный роман хорош интригой, действием, яркостью деталей и сцен. А, если это роман исторический, то и характерами, которые когда-то выступили на авансцену времени и тем вызвали долгий интерес потомков. Вот какие, например, люди были задействованы в житейской драме царевны Софьи. Они проиграли, стали падалицами с буйного древа жизни, потому что каждый был не без червоточины.

Вот, может статься, самый образованный, просвещённый и самый умный человек того времени монах Сильвестр Медведев. Возможно, это именно он крепил в Софье её заветную мечту повторить дивную долю принцессы Пульхерии. Однако самого его больше грела мысль присвоить себе головную роль всероссийского патриарха.

Василий Голицын и более того, тайно пользуя Софью своею любовью, вынашивал ещё более тайную мысль о полной власти, не царской даже, а императорской. Он составил грандиозный план растворить православие в католицизме, отдать Россию в духовную кабалу римского папы и выпросить у него за то верховенство, вроде того, каким обладал прусский кесарь, называемый императором Священной римской империи. Какая роль отведена была при этом возлюбленной правительнице Софье, остаётся только гадать. Чуяли видно староверческие мятежные пророки вещим духовным слухом эту опасность для дедовской веры от нашествия грамотеев гедеминовых кровей. Стояли насмерть они за каждую букву в старом писании, чтобы вместе с нею не потерять букву духа, букву Закона Божьего.

Фёдор Шакловитый, вышедший из грязи в князи, с плебейской неосторожной отчаянностью, с бездумным бунтарством былинного Василия Буслаевича ломал свою линию. У него была цель поменяться некоторыми ролями с канцлером Василием Голицыным. Умом он взять не мог, взял телесными достоинствами. Во время крымских походов он остался доверенным фельдмаршала у тела правительницы. И справился с этою своею ролью настолько успешно, что Софья стала чувствовать постоянную в нём нужду. Впрочем, Шакловитый не был совсем уж глуп. Он один из первых догадался, что положительный имидж в политике легче всего создать рекламным трюком. По его настоянию в Датском королевстве был заказан первоклассный многотиражный гравированный портрет российской правительницы, сделанный по всем канонам официозной европейской иконографии. По мнению Шакловитого, гравюры с изображением носительницы высшей верховной российской власти полагалось бы иметь при каждом европейском монаршем дворе. С тем, чтобы приучить международное око и международный ум к незыблемости Софьиного положения. Сиятельный лик Софьи в победительном овале, как земной круг покоился на некоторых символических китах, одним из которых был всадник в латах с хорошо узнаваемыми чертами самого Фёдора Шакловитого. Намёк достаточно прозрачный, чтобы не вызвать раздражения других мнящих себя китами. Это смелое безрассудство, конечно, стоило плахи. Тем оно и кончилось.