Полная версия
Лоховские истории. Записки таксиста
– Пи. дец, – сказал кто-то из сопровождающих.
Я на всё теперь реагировал, и этот крик меня окончательно добил. Тело у меня сделалось невесомым, ноги сами пошли, а я будто на месте остался. Запах сырой земли в нос резко ударил: оказывается, это я, лицом уткнувшись в землю, лежу.
Очнулся на той же кровати. Горела лампочка сорокасвечовая. Волосы, рубашка мокрые. Хорошо бы это сон был. Проснуться бы поскорее от этого кошмара. Но нет, многого же я захотел. Кошмар был действительностью: Мустафа здесь. Настоящий, не призрак. Вошел Жилистый, поставил косу в угол. Снял перчатки, сложил их в пакет.
– Одежду сжег? – спрашивает Мустафа.
– Сжег!
А от самого паленым пахнет.
– А башка?
– Пошел на х…! – заорал Жилистый. – Сам-то: «косить не умею»! Любопытный больно. О своей башке думай: как бы не сшибли. Давай ширялова!
Жилистого трясло, иначе он бы не обвинил Мустафу в «любопытстве».
Велели мне встать и идти: руки и ноги у меня теперь были свободны, ремень в брюках. Как пьяный, шел. Посадили в машину, поехали. Сунули мне по дороге воду, стал я машинально пить – ничего не соображаю. Пью и пью. Ну и поперло из меня.
– Рубашку мне всю облевал, зараза, – слышу голос недовольный.
Сколько ехали – не знаю: чувство времени потерял. Остановились.
– Ехать сам можешь? – спросил Мустафа.
Я головой киваю, а выговорить ничего не могу. Челюсти свело, только зубы дробно стучат: ту-ту-ту-ту. И больно от напряжения. Как после обезболивающего укола, когда заморозка отходит.
– Езжай к своему братану. Скажи, если послезавтра, блин, денег не будет… Понимаешь? И в Африке достанем. Видел этого, с косой? Он за дозу тебя живого загрызет.
Недруги вдруг исчезли, и я один остался. Вышел из машины, смотрю: огни фар автомобильных, шум, голоса. Через дорогу аэропорт светится. Шереметьево. Люди ходят. Живые! Добрые, равнодушные, беспечные… Люди! Боже мой, как хорошо жить на свете!
Вел машину на автомате. Знобило всего. И в то же время ощущение необыкновенного счастья испытывал. И как только меня гаишники не остановили. Хорошо, ночь была: светофоры в режиме ночного времени работали, а то бы точно на экспертизу повезли: за наркомана приняли.
Нинка дома вся бледная. Уж хотела накинуться с матюгами, но посмотрела на меня – замолчала. Тут и телефон зазвонил.
– Пришел, – ответила, – перезвоню.
– Есть садись, – говорит. – Что произошло? Говори, не молчи. Меня всю колотит.
Дети тоже собрались на кухне. Скучились, смотрят испуганно.
– Пап, с тобой все в порядке? – сын спрашивает.
Посмотрел я на дочку. Вижу: слезы у нее на глазах. Не выдержал я. Не каждый день я их участие вижу. Подошел к ним, сгреб в охапку, прижал. Сам всхлипнул. Ну, тут пошло: женщины без удержу, сын крепится, но чувствуется, что все у него внутри ходит.
Успокоились наконец, сели. Попросил я сигарету, хотя не курю. Сын пошел, принес. Курит, значит. Понимает: сейчас не тот момент, чтобы спорить. Стал я одну за другой сигареты садить. Нинка говорит: ты что так много куришь? Я ей: звони Серёге, или Мерилин.
Позвонили Мерилин. Час ночи, но девчонка не спит. Оказалось, и не ложилась.
– Виктор, что случилось, говори! Сергей здесь.
Я мигнул Нинке на ребят – она: нам с отцом переговорить надо, идите спать. Ушли. Говорю Мерилин: меня «живодеры» держали, при встрече расскажу. Это звери. Но ты не волнуйся. Твое дело – сторона. Мы с Серегой ответ держать будем. Пусть приезжает сейчас: времени у нас мало остается. Не было бы у меня семьи, я бы в бега пустился, а тебе лучше исчезнуть. Ты знать ничего не знаешь. Наняли на службу – и все. Зарплату не платят – ты и уволилась. Дело очень серьезное. Я тебе многое не говорю.
Но Мерилин сказала, что не собирается нас бросать. Вот девка! Вот на хрена мы ей нужны? Ну, понятно, тут Серега, любовь. Но Мерилин, кажется, просто сама по себе такая, не современная. «Тимура и его команды» начиталась в детстве, наверное. Так человек в беде познается. Позавидовал я Сереге. Посмотрел на Нинку. А ведь неизвестно, как она себя в такой же ситуации поведет. Может, так же, как и Мерилин, даром что мы с ней собачимся всю жизнь.
Приехали они через полчаса. Не видел я их всего сутки, а перемены налицо. Серега осунулся, глаза воспаленные, пальцы еще тоньше стали, бороду нестриженую теребят. Рубашка вчерашняя, не менял. И даже ботинки чищены не как всегда. У Мерилин насчет внешнего вида все в ажуре. На скорую руку, но все равно со вкусом, эффектно и привлекательно. Духи дорогие, но, главное, строгие, аристократические. Это у нее врожденное. Чувствуется порода. А особенно в общении у них перемена. Как голубка она над ним. Очень, вижу, Сереге это помогает. Да, подумал я: страшные люди – те, с которыми нас судьба свела, а любовь сильнее. На моих глазах зарождалось это удивительное чувство, и я этому свидетель. Все в реальности. А ведь я, несмотря на мою внешнюю грубость, профессию прозаическую, страсть к деньгам и доступным бабам, – ведь я по натуре романтик. И не завидно мне ничуть. Потому что беда у нас общая. И любовь их тоже как бы общая. На всех распространялась. Просто человеком надо быть, чтобы понять это.
Нинка скоренько на стол накрыла: водочка, колбаска, сыр режет, икорку достала ради такого случая. Не до экономии. Сидим. Заговорщики! Хлопнул я из холодильника водки, закусил. Не берет, потому как весь день на нервах. Хотя только показалось, что не берет.
Так и так, говорю, дело было. Девки в ужасе. В милицию надо заявить, запричитали. А отпечатки на косе? А долг, думаете, снимут с нас? Не они, так их кореша. У них же долги передаются – переуступка прав. Проиграет в карты – к тебе и заявится новый кредитор. Как в сказке про репку. Вытянут все, с ботвой и корешками.
Но когда о милиции заговорили, все-таки легче стало: хоть какой-то выход на крайняк. Конечно, тоже не курорт: допросы, очные ставки, черная касса, адвокаты, угрозы и прочая мутотень. Но все-таки лучше с ментами и налоговой полицией дело иметь, чем без башки остаться.
Теперь я понимаю, почему не все люди хотят бизнес единолично начинать, даже если нет экономической необходимости в партнере: стрёмно одному в такой ситуации оказаться. Я представил, как бы Сереге сейчас было. Жуть! А так хоть на 15% – да поддержка. На миру и смерть не страшна. Одна голова – хорошо, две – лучше. А у нас с Мерилин – уже три головы. Она, к тому же, в их паре лидер, кажется.
Приняли мы такое решение: милицию держим про запас, Нинка за детьми смотрит. В случае чего она в милицию и пойдет: спасите, дураками были! Решили также, что завтра, то есть уже сегодня, едем к шефу. Бухнемся в ноги: не погуби, отец, наставь уму-разуму! Он тертый. Может, и подскажет что. Да и клиентов наших надо всех на него перепрофилировать. А то, не ровен час, и среди них такие же «живодеры» найдутся.
Завалился я в постель и мгновенно уснул. Но только спал час или два от силы. Проснулся от кошмара. Будто Мустафа с Жилистым меня утопить решили. Уселись мне плечи и давят. Я задыхаюсь, а воздух в легкие набрать боюсь – захлебнусь. Неимоверное усилие сделал, чтобы вырваться на поверхность – и проснулся. Это, говорят, с сердцем у кого проблемы – такие сны снятся. Останавливается оно как бы. Вообще можно не проснуться.
Заявляемся мы поутру в контору нашу бывшую. Шефа ещё нет. Сотрудники на нас с любопытством посматривают: за чем пожаловали? Странная ситуация. Как к нам относиться: как к конкурентам, как к ровне или все-таки к людям, которые поднялись на ступень и сами стали хозяевами? Завидовать ли, сочувствовать ли – вот, дескать, молодцы ребята, щелкнули шефа по носу. В случае чего и мы можем так же. Это как побег из тюрьмы. Зеки всегда на стороне удачливых. Правда, там ненависть присутствует к начальству. Мы же шефа по крайней мере уважали. Он свой мужик был. Хотя и эксплуататор. Знал, что мы его ругаем, но считал, что так и должно быть. Не любить же его за то, что он из нас «кровь сосет». Теперь злорадствовать будут, когда узнают о причине нашего визита. Капиталисты, едрена феня! И шефу на руку: другим неповадно будет.
Сидим мы с Серегой, присматриваемся: здесь уже юрист другой, новый водила. Живут, счастливчики, без сновидений, никто их ночами не топит. В конторе обычная картина, когда начальства нет: пашет одна секретарь на телефоне, Ирина, полная дама лет тридцати. Ей сачковать невозможно: к телефону как прикована. Анна, невысокая, шустрая с бойкими глазенками темноволосая девчонка, столоначальник, крутится. Ей тоже лясы некогда точить: дела собирает, проверяет ошибки оператора, распределяет курьеров по поездкам. Пока не доделает все дела – домой не уйдет. Остальные ждут прихода шефа. Юрист перелистывает газету, оператор Стёпик компьютерными игрушками занят. Двое курьеров, студентов, около девок тусуются. Курьер Надежда Ивановна, худая пятидесятилетняя дама, за подвиг считает уже то, что до работы дошла самостоятельно. И если Анна напомнит ей о том, что пора бы и в банк «сбегать» – клиентам счет открыть, искренне удивится: я ведь только пришла, надо же мне чашечку-другую кофе выпить. Ничего не попишешь: Надежда Ивановна – родственница шефа и поэтому считает, что, несмотря на свою должность, выполняет в конторе скорее надзирательную функцию, а курьерство – это так, благотворительность с её стороны.
Наконец пришел шеф, и мы с ним уединились в кабинете. Надежда Ивановна было попыталась остаться, но он, поморщившись, попросил ее переписать нашу телефонную книгу: у неё, дескать, почерк каллиграфический. Надежда Ивановна все поняла как надо. Возмущенно и гордо удалилась. До книги, разумеется, не дотронулась. Не барское это дело.
Шеф принял нас доброжелательно. Зла за то, что создали конкурирующую структуру, не держал. В этом смысле он был человеком либеральных взглядов. Отпочковывание считал естественным процессом, на который невозможно влиять. Он и сам когда-то ушел от хозяина, воспользовался его связями, забрал с собой половину коллектива, посулив сотрудникам более выгодные условия. Это было еще на заре «перестройки». Еще живы были пионерские представления о честном слове. Пусть навязанные извне, но существовали. Еще советские граждане косили по утренней росе траву, а не головы. Хозяин предупредил нашего шефа, чтобы тот в течение года не занимался этим бизнесом, и шеф обещал в полной уверенности, что сдержит слово. Крепился он недолго: дела как-то не шли. Да и вокруг народ стал шевелиться. Все больше мальчиши-плохиши. Какое тут честное слово? Пережиток проклятого прошлого! Будешь ушами хлопать – не только на бочку с вареньем не заработаешь, но и кило печенья проворонишь. Полным ходом грабеж общественной собственности шел. Смышленые люди решили взять всё добро и поделить. Между собой, разумеется. Напечатали ваучеры, и какой-то рыжий хрен стал проводить по телику гипнотические сеансы, внушая, что по этим бумажкам каждый дурак получит по два автомобиля марки «Волга». Понял шеф, что нельзя сидеть сложа руки, а то без последних трусов оставят, ну и переманил к себе половину коллектива.
Выслушал он нас внимательно, посочувствовал:
– Вляпались вы, ребята, серьезно. Впрочем, если проанализировать, я тут больших просчетов с вашей стороны не вижу. Стечение обстоятельств. Опыта не было у вас. Ошибались по мелочам, но у этого бизнеса есть одна закономерность: здесь любая мелочь может впоследствии большой грыжей вылезти. История, конечно, фантастическая, и я, если бы не знал Виктора, не поверил бы в это никогда. Это больше в криминальной литературе встречается, для затравки. А с этими ребятами надо как-то разбираться. Бандитов приглашать не резон: это те же кровососы – не отвяжешься потом. Сумму такую я вам, конечно, не дам, вы уж извините: мы с вами детей не крестили, чтобы мне благополучием семьи рисковать, но на долевое участие можете рассчитывать.
И предложил:
.Государство у нас слабое, на него надежда плохая, поэтому милицию мы оставляем на тот случай, если уж совсем выхода никакого не будет. Далее: нужно забить с вашими «доброжелателями» стрелку и послать независимого человека, посредника. Пусть втолкует им, что с вас, если не нажимать так грубо, можно что-то получить. Намекнуть, что тема правоохранительных органов у вас серьезно звучит. Главное, убедить их не включать счетчик. Ведь вы не бизнесмены – дилетанты, по глупости вляпались. Обозначить твердую сумму и сроки платежей. И им выгодно, и для вас определенность. Если они не такие отморозки, как ты описал, то должны согласиться. А вы на всякий случай исчезнете. Есть куда сховаться?
– Есть, – говорит Мерилин, – я их на дачу увезу. Мы туда пять лет уже не ездим, и все думают, что продали.
– А я тем временем, говорит шеф, – командирую вам одного шустрого человечка. Раввин. Дока. Уж если он не уладит, тогда только в контору – с повинной.
Тут же набрал номер по телефону.
– Миша, привет, ты в Москве? У меня к тебе дело серьезное есть… Ребята попали в неприятную историю, надо помочь… Наехали на них… При встрече. Надо выручить. Ребята свои, по неопытности… Жду.
– Теперь по домам, – сказал шеф, повесив трубку, – трясите знакомых, друзей, родственников: ищите деньги. В пять – сюда.
Нас провожали любопытные взгляды. Среди молодёжи авторитет наш за счет Мерилин в значительной степени вырос.
Дома мы решали, как с деньгами быть. Того, что я на тачку копил, не хватало. Знал я, что на книжке у Нинки были накопления: на шубу собирала, теперь уже «действительно «настоящую», – но не вспоминал об этом, потому что неудобно было претендовать на ее мечту: из-за меня же вся эта каша заварилась. Но она сама предложила:
– Ладно, есть у меня деньги на книжке, только уж вы извольте не задерживать с отдачей, а то я вас сама прибью, без бандитов.
А мне не так деньги ее нужны были, как её поддержка. Легче как-то, когда знаешь, что человек рядом с тобой надежный и готов разделить твою беду. Все-таки мой долг не такой уж и страшный. Вот если бы я, дурак, настоял на равной доле в бизнесе… Просто Бог меня отвел от этого.
Кстати, а чего это шеф нам раввина порекомендовал? Сам он православный, да и мы вроде евреями никогда не были. Хотя, наверное, раввина самое время приглашать. Разве на таких отморозков батюшка повлияет? Эти ребята Бога не знают, если для них жизнь человеческая – ничто. А у евреев, я слышал, раввины постоянно бытовухой занимаются. Помощь материальную оказать или, наоборот, кого пристыдить за скупость, работу найти – поможем, женить – не проблема: есть дэвушка, ой из хорошей семьи. И всучить жениху свою племянницу, засидевшуюся в девках толстуху. Если надо помочь – помогают всем миром. Молодцы они. У кавказцев – то же самое. Одни мы – раззявы: каждый за себя.
В назначенный час мы сидели в конторе и ждали человека, на которого возлагали наши надежды. Оделись особенно тщательно: все-таки священнослужитель. Чистые рубашки, ботинки протерты и начищены, но так, чтобы блеск не бросался в глаза. Ногти на руках – розовые от чистоты. Выбриты безукоризненно, парфюм не резкий. В общем, чтобы не ударить лицом в грязь перед оппонентом, с которым, как говорит шеф, мы уже «двести лет вместе». Мерилин блеснула. Я думал: строже, но в то же время со вкусом, уже нельзя одеться. Но нет, ошибся: Мерилин явилась – комар носу не подточит.
Мишка Рубинштейн опоздал на полчаса, сославшись на пробки, хотя приехал на метро. Сетовал на жару, на тех, кто, игнорируя душ, пользуется резчайшим дезодорантом.
– Боже ж ты мой! Боже ж ты мой! Ну как так можно? В Москве ведь вода горячая бесплатно из крана льется. Разве трудно раз в день подмышки мыть? Боже ж ты мой! Боже ж ты мой!
– А что ты хочешь – час пик, – улыбался шеф, предлагая дорогие сигареты.
«Раввин» был среднего роста, довольно плотный, даже крепко сбитый мужчина лет тридцати пяти. Упитанная физиономия с намеком на бакенбарды. Волосы, зачесанные назад, блестели от лака. Чистейшая рубашечка, наимоднейшие, даже преувеличенно, ботинки. Я вообще заметил, что ботинки – это пенка у южных народов. У меня один знакомый кавказец: так тот от голода умирать будет, а ботинки самые дорогие, самые модные купит. Уж если мысок длинный – так мысок, уж если платформа – так платформа. Мы в этом смысле более к южанам относимся. Ко всяким там итальяшкам. Те тоже любители элегантного стиля. Вот с америкосами не то: те одежде не такое внимание уделяют. Помню, еще в «застойное» время, сидел я как-то в кустах у гостиницы «Турист», ждал автобус с иностранцами. Ночь. Трясусь от страха, что загребут, и от жадности. Как сейчас говорят, адреналин вырабатываю. Повезет – не повезет. Загребут – не загребут. Отхватишь товар, навар получишь – или впустую ночь.
Вижу, автобус этаким китом подчаливает и выходит оттуда странная публика: говорят по-английски, а одеты просто, почти как наши комсомольцы из строительного студенческого отряда. Молодежь. Ничего не пойму. Поинтересовался. Оказалось, америкашки. И как они сюда попали? Ведь «капиталисты» в «Национале» пасутся, а постояльцы «Туриста» – «демократы», юги и прочие греки. Облом: у америкосов покупать что-либо бесполезно. Во-первых, комитетчики их плотно пасут, а во-вторых, они ничего не продают. Так, жвачку подадут из жалости. Не то что итальяшки, поляки или там юги. Те еще не подъехали, а уж из окон джинами трясут. И сами трясутся: наслушались историй о всесильном КГБ. Но, видно, желание подзаработать сильнее страха.
Это я потому воспоминаниям молодости предался, что Миша подействовал на меня успокоительно и отвлек от тех страшных картин, которых я насмотрелся вчера. Не может быть, чтобы такой шустрый человек не нашел выход из нашего отчаянного положения, даром что еврей. И хоть я «умеренный антисемит», но молился на него в эту минуту.
– Боже ж ты мой! Боже ж ты мой! Ну как так можно из-за денег с людьми поступать? – реагировал на мой рассказ Миша.
Но вдруг, резко изменив интонацию сочувствия, добавил:
– А такое бывает. Еще хорошо отделались.
– Ты, Миша, давай ребят не пугай, – вступился шеф, почувствовав, как мы затрепетали, – давай думать, как им помочь.
И на хрена мы от такого шефа ушли? Да еще злорадствовали, что у нас клиентов больше, чем у него. Прозванивали через знакомых, шпионили. Вот дураки! Век я шефу это не забуду. Только вытащи ты нас из дерьма, в которое мы по своей дурости вляпались.
Миша подошел к холодильнику, открыл его, пробежал глазами по полочкам, закрыл.
– Минералочки нет? – многозначительно посмотрел он на шефа.
– Е-есть, е-есть, – проговорил тот, доставая из ящика стола коньяк.
Он знал склонность товарища к напитку. Миша тут же достал из портфеля баночку с черной икрой, из холодильника – масло, хлеб.
– Ирочка, – плачуще возопил он, выглянув из кабинета, – можно твоим маслицем полакомиться?
– Можно, можно, – расцвела в улыбке Ирина.
– У меня там брынза лежит, хочешь, Миша? – крикнула Людмила.
Мишу, несмотря на то что в конторе он появился недавно, уже успели полюбить. Всегда он скажет тебе что-нибудь приятное. И красавица ты, и умница, и талантливый, и умный ты, и «как я завидую тебе» и проч. Пусть это лесть, но все бы так льстили. Да и делал он это почти искренне, почти от души. Не преступление, да и к тому же ничего не стоит. Человеку приятно, а там, глядишь, и выгода не заставит себя ждать.
Миша не поскупился: налил коньячку, намазал маслице на хлеб, поверху – горкой икру. Опрокинул стаканчик. Положил в рот половинку бутерброда. Ух, хорошо! Аж завидно. Сразу налил еще полстаканчика. Уже веселее дело спорилось. И движения стали увереннее. Коньячок закупорил: на сегодня хватит. Выпил. Закусил. Хлопнул в ладоши и зачастил, обнаружив нестоличный выговор:
– Это как делается, чтобы долги с кредиторов получить? Мне один помидор рассказывал: знакомому перцу позарез деньги нужны были, а уж он хитрожопый, мам-ма моя-я! Все верну, с процентами. Те, у кого он хотел занять, тоже не лохами были, подкатили ему тут же клиентов. Все как положено – солидные люди: кошелек размером с портфель, морды – ма-м-ма-моя! Тут же из банка еще одного юридического перца пригласили, договорчик состряпали, хотя их морды надежнее любого договора. Существенные условия, проценты, трали-вали. Все чики-чики. Он просит: дайте мне пять штук. – Отдашь через месяц восемь. – Без проблем, говорит. А ему деньги нужны были – крайняк: его прежние кредиторы за жопу взяли. Надавал, чудак, обещаний, назанимал бабок, вот ему яйца и прищемили. Думал он на эти пять штук дело одно провернуть из расчета трехсот процентов чистой прибыли. Боже ж ты мой, покажи ты мне такой бизнес, где можно 300% наварить – я сам штаны свои последние, еще мне их баба Моня по наследству отказала, заложу. А то весь шкаф нафталином провонял. Клопы скребутся: выпусти, мы от этого запаха трахаться не можем, популяция исчезает. Срок подошел. Деньги давай. Мани-мани. Он начал туда-сюда, лудить-мудить: и негде взять, и подождите, вот-вот дело выгорит. – Денег нет? Хорошо. Нашли бомжа. Отмыли его, откормили, приодели. Харя стала – во! Морщины разгладились, как на жопе. Каждый день хлеб с маслом жрет, залоснился весь, на еврея стал похож. Говорят ему: мы тут одного перца попугать хотим – долг не отдает. Зароем тебя для вида в землю, скажем, что ты должник. Пообещали зарядить его бабками по самое не балуйся. Подводят этого перца. Тот смотрит: голова торчит из земли, рядом мужики с лопатами стоят. Морды откормленные, как у гробовщиков. Вот, видишь, говорят, брал деньги и не отдал в срок.
– Бабки есть? – спрашивают голову.
А тот говорить не может, хрипит только: грудь ему сдавило. Тогда один из мордатых говорит: засыпай! Ну и засыпали бомжа. На следующий день перец деньги, как миленький, принес. Благодарил ещё, что взяли.
Миша протараторил эту историю, как пулемет, проглатывая целые слова, помогая жестами, но, взглянув на наши бледные лица, понял, что переборщил – надо бы обороты сбавить.
– Давайте телефоны этих перцев. Доложу о результате. Созвонимся.
Когда Миша записывал телефоны, он посерьезнел: переваривал в голове ситуацию. И решив, наверное, как будет действовать, пришел в свое прежнее расположение: то ли он быстро находил нужное решение, то ли не мог долго находиться в несвойственном ему серьезном настроении. Занялись они с шефом своими делами, а мы собрались домой.
Позвонил нам шеф на следующий день с утра и сказал к вечеру подъехать. Есть информация: дали нам передышку на время, но от долга не освободили. В семь часов – консилиум.
Приехали мы. В конторе, кроме шефа, никого. Раввин уже на месте.
– Картина такая, – говорит он, – видел я ваших доброжелателей – люди серьезные. Бабки придется возвращать: сильно вы их подвели. Сроку дали две недели. Штрафов, процентов и счетчика не будет, на это они согласились. Просил месяц, но они предложили на меня долг перевести, а я в такие игры не играю. Деньги отдавать будете через меня.
Мы сидим, не знаем, что сказать.
– Вы сколько собрали? – спрашивает шеф.
Серега руками разводит. Мне-то легче: у меня Нинкина шуба в козырях. Ах вы мои ненаглядные 15%, люблю я вас изо всех сил. Но молчу. Мерилин тут говорит:
– Я дам две тысячи, у меня есть.
Это у нее от бабки. Та всю жизнь откладывала. Сначала «на черный день», потом внучке на учебу, потом на свадьбу. Для бабки две тысячи баксов – огромные деньги.
– Не выдумывай глупости, – оборвал ее Серега.
Покраснел весь, неудобно ему к девушке за помощью обращаться, а ведь чувствовал, подлец, что придется. Деньги-то где еще взять?
Это резонно, заметили Раввин с шефом. Отдаст, никуда не денется. Шеф обещал помочь. Я продолжаю молчать: зачем на рожон лезть – не убивают же еще? Ограничусь своими пятнадцатью процентами. Вот ведь как человек устроен: еще недавно все готов был отдать – только бы на свободу выйти, а сейчас стою – жмусь.
– Мы тут обсудили ситуацию, – говорит шеф, – у Михаила к вам деловое предложение есть.
И вот что предложил нам Миша. По срокам есть два варианта регистрации предприятия: создание с нуля – на это месяц уходит, или покупка уже готовой фирмы – за 15 минут. Мы, например, создаем такие фирмы на своих сотрудников, а когда появляется клиент, предлагаем ему «готовки» – уже с названием, печатью и счетом в банке. Переназначаем директора – и вперед. Это, конечно же, дороже ему обходится, но ведь и за скорость надо заплатить, и прежнему учредителю за риск: кто знает, чем клиент заниматься будет? Набалуется, а тебя налоговики потом трясти будут. Доказывай, что ты не колорадский жук. Все это я только позже понял.
Вот Миша и предложил нам выступить номинальными учредителями таких фирм. Он как раз собирался очередную партию «готовок» в производство зарядить. Под таким условием он согласился не только погасить существенную часть нашего долга, но и взять его на себя. Часть денег давал шеф под честное слово. Мерилин с бабкиными тысячами, Нинкина шуба, Раввин, шеф, Серега кое-что наскреб – вот вам и должок. Уф, гора с плеч!
– Что, Миша, – обратился шеф к Раввину, – может, взять ребят к себе? Теперь они стреляные воробьи. Опыт – дай бог каждому. За битого двух небитых дают. Да и должны они мне, а проблема должника – это уже проблема кредитора.