Невероятная история мистера Пэрриша

– Эй, проснись! Ты слышал меня? Ты должен доказать нам, что ты наш друг.

– Ладно. Сейчас приду, – сказал я. Ребята оживились, в том числе и Том, который сидел на ящиках у дома и наблюдал за развитием событий. Как только он услышал, что я согласился на условия Генри и Джона, то поспешил примкнуть к своей команде. Остальные же чуть ли не прыгали от радости.

Я снова зашёл домой. Отец по-прежнему спал на диване. Но я заметил, что в камине лежало несколько свежих поленьев. Видимо недавно он вставал с кровати, чтобы подкинуть их в топку.

Когда я прошёл в кабинет отца, то начал открывать ящики его стола, пока не нашёл шкатулку с драгоценностями. В ней лежали мамины серьги, несколько золотых украшений и шестнадцать серебряных монет. Я взял несколько монет и положил шкатулку на место.

Затем я вышел во двор, где уже меня неистово ждали трое товарищей. Когда они увидели меня, то оживленно начали переговариваться друг с другом, словно замышляя какую-то шалость.

Когда я вышел к ним, то первым делом ко мне подошёл Том.

– Ну, принёс?

– Да, – сказал я, вытирая пот с лица.

– Не томи, доставай.

Я достал из кармана монеты, но не успел их передать, как Том выхватил их у меня из рук и, отвернувшись от меня, начал делёж между Джоном и Генри.

– А ты неплохо постарался, Аарон! – сказал Том.

– Да, верно, неплохо! Но можно было и лучше! – сказал Генри.

– Знаешь, посовещавшись, мы решили, что это слишком простое задание для тебя, Аарон, – начал Джон. – Мы думаем, что это дело для тебя было пустяком. Нам кажется, что ты способен на большее. Ты должен доказать нам свою верность, должен доказать, что твоя дружба с нами стоит того.

– Да, точно! Вдруг ты нас сдашь полиции, – заявил Генри.

– На доверии построена дружба! Слышал такую фразу?

– Нет.

– А зря! Это фраза одного известного человека, о котором ты наверняка даже и не знаешь. Так что давай, делай то, что тебе говорят.

– Что я должен делать? – спросил я и испугался. Потому что я боялся, что они попросят ещё денег, что собственно и произошло тут же, как я об этом подумал.

– Ты должен достать нам что-то золотое. Ты разве не знаешь историю про Иуду? Серебро приводит к предательству. Ты посеял в нас подозрения. Так что теперь ты можешь доказать, что предан нам и не отступишь. Что пойдешь до конца и не предашь нас, как Иуда, – сказал Генри.

– Но…

– Никаких возражений и точка! Твоё «но» уже доказывает твое нежелание общаться с нами, ты не достоин нашей дружбы, – сказал Джон. Всё это время говорил он и Генри, а Том тихо стоял в стороне и молчал, жуя печенье. Он был мозгом этой аферы. Тогда я не понимал этой схемы, хотя она казалась такой простой и понятной. Но моя наивность и доброта сыграли злую шутку со мной, и выйти из ситуации становилось всё сложнее.

– Хорошо, – сказал я. Затем я развернулся и пошёл к себе домой в третий раз, держа в своей голове четкую мысль о том, что не возьму ничего из той шкатулки и что больше не намерен без спроса брать у отца что либо, особенно деньги. Пусть эти доходяги довольствуются тем, что я уже дал им. В моем кармане, однако, завалялась одна монета, и я твёрдо решил вернуть её на законное место.

Когда я зашёл, отца не было на диване. Тогда я насторожился и, войдя в кабинет, обнаружил его у стола, на котором стояла шкатулка с драгоценностями. Он посмотрел на меня, а я на него. Он уже знал, что происходит, и молча ждал, чтобы я объяснился.

– Ну же. Ты расскажешь? – спросил он.

– Папа, – начал я, и из глаз полились слёзы. Мне было невыносимо стыдно и невероятно тяжело разочаровывать отца.

– Не плачь, сын. Ты – мужчина, пусть еще мал, но мужчина, и должен говорить правду. Расскажи, что случилось. Я внимательно выслушаю тебя и приму справедливое решение.

Заикаясь, плача и пуская сопли, я всё же взял всю свою детскую волю в кулак и начал своё объяснение:

– Я вышел на улицу, чтобы подружиться с ребятами, игравшими у лавки мясника. Их было трое. Когда я подошёл к ним, то они захотели подружиться со мной, и я обрадовался. Но потом они сказали, что я должен накормить их, ведь так поступают настоящие друзья. Тогда я пришел домой и взял на кухни немного продуктов, чтобы накормить их. Они явно были бездомны, и я хотел быть похожим на тебя, хотел накормить их также, как это делаешь ты для бедных стариков и детей. Когда я принёс им еду, то она им не понравилась, и они сказали, что я должен доказать свою дружбу. Они попросили меня вынести денег, чтобы они смогли купить себе еды, раз я принес им то, что им не понравилось. Когда я выполнил и эту просьбу, то они попросили ещё… Сказали, что они сомневаются в моей дружбе, и чтобы доказать обратное, я должен был принести им золото.

– И что ты сделал? – спокойно спросил отец.

– Я сказал, что принесу, но сам об этом не помышлял.

– Значит ты пришёл в моей кабинет, чтобы что сделать?

– Чтобы вернуть монету, которую я им не отдал. Я хотел вернуть её, папа, – зарыдал я от горя. – Я не думал брать золото, папа.

Я достал серебряную монету из кармана и вытянул её на ладони, обливаясь слезами.

Отец подбежал ко мне и крепко обнял.

– Сынок, ты поступил правильно, и мне не в чем обвинить тебя. Ты сын своего отца, и у тебя чистое сердце. Береги его для своих детей. Пусть оно будет таким же добрым и честным всю твою жизнь. Не предавай его! А эту монету оставь себе как напоминание о том.

Так закончился этот ужасный день. Ближайшее время я не выходил на улицу и гулял только во дворе дома под присмотром Сэма. Мои приступы не прекращались, и потому отец велел Сэму присматривать за мной в его отсутствие с еще большей ответственностью.

Один раз Сэм попросил меня сходить в булочную, где он заказал торт для своей племянницы, у которой был день рождения.

– Ты уже большой мальчик, Аарон. И мне нужна твоя помощь. Как видишь, моей ноге худо и, кажется, что тебе придётся заменить меня сегодня.

У Сэма часто болела правая нога, которую он повредил, когда в молодости работал на верфи.

– Хорошо, – без возражений ответил я. Мне было за радость пройтись по улице. К тому же была весна, и снег уже сошёл. На улице была отличная погодка и грех было не пройтись до булочной, которая находилась всего в нескольких домах от нашего дома.

Я получил от Сэма записку, в которой говорилось, что мне позволено доставить торт мистеру Дорнвилю (Сэму), поскольку тот не может прийти по состоянию здоровья. А также мне была выдана оговоренная сумма, которую я должен был отдать булочнику.

Когда я вышел на улицу, то ярко светило солнце и грело моё лицо. Я до сих пор помню тот запах, который исходил от снега, таявшего на солнце. Он был для меня олицетворением жизни. Я шёл и радовался погоде, впервые за долгое время у меня было хорошее настроение. Вот она булочная Дюшера. Толстый француз, который был ее хозяином, знал меня, поскольку несколько раз я приходил сюда со своим отцом.

– Аарон! Мой дорогой друг, – в его голосе слышался ярко выраженный французский акцент, – Рад тебя видеть. Какими судьбами в моем заведении? – шутливо нахмурившись, спросил он.

– Я от мистера Дорнвиля. У его племянницы день рождения и по этому случаю… – я не успел договорить фразу, как толстяк перебил меня:

– Уи,уи! Жа Облиё! – пролепетал он на своём родном языке. – Одна секунда, мой дружок.

И через минуту мистер Дюшер вынес небольшую коробку с тортом. Я протянул ему деньги и записку от Сэма. Он взял плату, а записку просил оставить себе, сделав жест рукой, мол «бросьте это, молодой человек».

Выйдя из булочной, я направился домой, чтобы поскорее оповестить моего няньку, что задание, данное мне, выполнено. Но не успел я пройти второй дом, как из подворотни мне навстречу вышел Том. Я остановился и застыл. Мои ноги вдруг сами собой повернули в обратную сторону. Сделав, однако, пару больших шагов, я врезался в Генри и Джона, как оказалось, стаявших позади меня. Торт выпал из моих рук и упал на землю. Моему разочарованию не было предела. Я одновременно злился и находился в отчаянии. Я не знал, что мне теперь делать. «Ведь день рождения племянницы Сэма сегодня. Как же она будет справлять его без торта?» – подумал я тогда. А затем мне в голову пришла еще одна будоражащая мысль, что теперь я обязан заплатить Сэму за торт, который уронил. Но всё это куда ни шло, если бы я просто его уронил, но ведь передо мной стояли те, кому я также был должен золото, о котором я им соврал и не принес.

– Эй, ты! Пёс! Мне кажется, ты нам кое-что должен? – оскалился Генри.

– Что ты теперь будешь делать, а, парень? – спросил меня Том. Он стал другим, на его лице появился шрам, и сам он стал более зловредным, чем был.

– Гони сюда наши денежки! – заявил Джон. Они схватили меня и потащили в переулок, где сильно ударили мне в живот и повалили на землю.

– Вот ты, значит, какой друг. Думал тебе сойдёт с рук твоё ужасное отношение к нам? Мы думали, ты наш друг! А ты, недоносок, решил просто бросить нас. Собачий сын! Отребье! Мы тебе сейчас покажем, что такое улица! – грозно проговорил Джон и пнул ногой мне в грудь.

– Постой-постой, – остановил его Том, – может у него что-нибудь есть? А? Малой? Деньги у тебя в карманах имеются?

– У меня ничего нет, – просто ответил я. Страха не было, но я был сильно взволнован, что сказывалось на моих руках, которые судорожно тряслись.

– Не боись! Чего как заяц трясёшься? Мы тебе ещё пока ничего не сделали, – сказал Том, увидев мои трясущиеся руки. Я ничего не ответил на его фразу.

– Сейчас ты встанешь, отряхнёшься и пойдешь домой. Возьмешь деньжат, сколько есть у твоего папаши и принесёшь нам. Уяснил? – спросил меня Генри и щелкнул пальцами мне по носу.

– Никуда я не пойду. И вас я не боюсь, – смело сказал я, но это не подействовало, а только усугубило сложившуюся ситуацию. Тут же Джоном был совершен молниеносный удар кулаком мне по лицу.

– А теперь что ты скажешь? Дохляк! – спросил Джон. Тут мне стало немного страшно, но я не сдавался.

– Скажу, что вы зря стараетесь. Я уже дал вам всё, что мог дать, а вы требуете ещё. Но ни мне, ни моему отцу больше нечего вам предложить.

– Раз так, ты сам виноват в том, что случится. Посмотрим как ты теперь запоёшь, смельчак, – сказал Том, и они все начали колотить меня сначала руками, а потом ногами. В это же время у меня произошел приступ, в котором одновременно мне привиделись какие-то демонстрации, толпы людей, идущих по улице и что-то выкрикивающих, корабль в тумане, уплывающий вдаль, и снова отец, тянущий ко мне свою руку. Затем я потерял сознание и очнулся только, когда пекарь Дюшер обрабатывал мне раны и ушибы. Я сразу же попытался встать, но сильная боль пронзила всё моё тело, и я застонал.

– Тише-тише, дружок, лежи. Я вызвал доктора, он уже в пути.

– Где я? Что случилось? – спрашивал я, пытаясь вспомнить последние события.

– Тебя сильно побили эти злые мальчишки с улицы. Мой пёс Бриг обнаружил тебя в подворотне сразу за моим домом и привел меня к тебе. Твой отец тоже едет сюда.

– Мой отец? О нет! Сэм! Торт! Я должен… – я попытался встать, но боль не так-то просто было стерпеть.

– Нет-нет, ты сейчас должен лежать и ждать доктора. А про торт забудь, я приготовлю новый завтра.

– Но племянница мистера Дорнвиля справляет день рождения сегодня…

– О нет, её день рождения завтра. Разве он тебе не сказал. Мы решили приготовить торт заранее.

– Господи. Завтра. Ладно.

– Славно.

В тот день доктору пришлось похлопотать над моим избитым телом, но он справился, и уже через пару недель я мог выходить во двор, чтобы поиграть с псом мистера Дюшера, который любезно согласился одолжить мне его на время отъезда пекаря в Париж.

Отец был доволен тем, что я наконец нашёл себе друга, однако он помнил то, как поступили со мной те бродяги, которых уже разыскивала полиция. Отец написал заявление, и скорее всего, этих троих теперь еще долго не увидим на нашей улице.

Скоро мне исполнялось восемь лет, и одним летним днём отец подошел ко мне и сказал, что он кое-что обнаружил. След, который приведет его к маме. Когда он это говорил, то голос его дрожал, а на глазах наворачивались слёзы. Затем он сказал, что ему нужно будет проверить эти зацепки и придется уехать на некоторое время.

– Сэм приглядит за тобой, Аарон. Всё будет хорошо. Когда мы вернёмся, то наша жизнь совершенно изменится к лучшему. Вот увидишь, мой любимый мальчик.

Уже через неделю отец собрал вещи и вечером поднялся ко мне в комнату, сел на кровать. Он снял очки, в которых обычно читал и рассматривал карты, и сказал:

– Аарон, сегодня я уплываю. Корабль отходит через три часа. Я хочу попрощаться с тобой и сказать, как сильно тебя люблю, – и снова его глаза увлажнились. В это время на улице стоял какой-то шум. Это было что-то вроде забастовки рабочих. «В такой час! Нашли время» – подумал я тогда.

– Мне будет не хватать тебя, отец. Я буду по тебе скучать. Когда ты найдёшь маму, то скажи ей, что я тоже очень скучал по ней и что люблю её всем сердцем, – от моих слов отец еще некоторое время молчал и вытирал слезы рукой.

– Да. Да. Я обязательно найду её, малец. Только ты вот что… – он снял со своей шеи серебряную подвеску прямоугольной формы, в центре которой зиял какой-то сине-зелёный минерал. – Возьми это и надень себе на шею. Это амулет твоей матери. Она отдала мне его, когда уплывала, чтобы я не забывал о ней. Теперь и ты возьми его, чтобы не забывать о нас. Береги амулет, и пусть он сеет в тебе надежду на лучшее. Верь, что всё будет хорошо, ведь судьба благосклонна к тем, кто использует свои знания и силы во благо, к тем, кто чист сердцем и душой. Помни и об этом. А теперь я ухожу, – он поцеловал меня в лоб и крепко обнял.

– Прощай отец, я буду ждать тебя. Будь осторожен, – попрощался я.

Затем он спустился вниз, и я услышал, как захлопнулась дверь.

Я побежал к лестнице, чтобы убедиться, что отец действительно ушёл. Я не хотел, чтобы он покидал меня. Внизу Сэм сел в кресло и, укрывшись одеялом, заснул. Тогда я подбежал к окну своей комнаты и увидел отца, который садился в экипаж. Также я видел толпу рабочих, идущих по улице в ту же сторону, куда уехал папа.

Это был последний день, когда я видел отца: 4 Июня 1884 года.

II

Шли дни, недели, уже скоро должен был быть мой день рождения, но отец не возвращался. Чтобы отвлечься, я занимался своими делами: играл в игрушки и рассматривал карты отца в его кабинете. Мой новый друг Бриг был хорошим псом, мы часто выходили во двор, чтобы порезвиться и поиграть в мяч. Я кидал, а он мне его приносил. Раньше я не встречал таких умных псов. Он выполнял основные команды, что-то вроде «лежать», «сидеть» или «голос». Но моей любимой командой было «искать!». Он гонялся за всеми предметами, что я бросал ему: мячи, палки, подзорная труба, подушка, картофелина и футляр для очков.

Когда Сэм видел, чем мы занимаемся, он ругался на нас и наказывал домашним арестом. Часто это оборачивалось курьезными случаями, когда Бриг носился по всему дому и творил сущий беспорядок. Тогда Сэм запирал его под лестницей, где он жалобно скулил, а я сидел рядом с ним и говорил ему, что мистер Дорнвиль хороший и что он просто злится за беспорядок в нашем доме.

Уличные демонстрации и забастовки не прекращались. Наступал новый экономический кризис. Люди были недовольны, и толпы рабочих бесновали по округе, даже иногда били окна в зданиях фабрик и заводов. На улице было небезопасно, поэтому Сэм никогда не отпускал меня в лавку или куда-либо еще. А из-за своей боли в ноге сам не мог дойти и до ближайшей булочной, не говоря уже о том, чтобы вывести меня в библиотеку или музей. В последние дни у него было плохое настроение, и однажды вечером он пришёл с очень грустным лицом. Раньше я никогда не видел его таким.

Бледный, как полотно, мистер Дорнвиль сел возле камина и пригласил меня к себе вниз на разговор. Я спустился из своей комнаты и увидел его таким, каким я описал его выше. В руках у него было письмо. Он держал его открытым и словно вчитывался в него так сильно, что долгое время молчал, пока я стоял перед ним и ждал его речи.

– Бедный мой мальчик, – повторял он, подняв красные от слёз глаза, и уставился в пустоту.

– Что случилось?

– Мне горько сообщать тебе эту ужасающую новость, но сегодня в порт пришло судно, капитан которого месяц назад нашёл в море обломки корабля «Виктория».

Он не закончил фразу, словно в горле у него застрял ком.

– Что же в этом ужасного, мистер Дорнвиль?

– В том, что именно на этом корабле уплыл твой отец два месяца назад. Мне жаль мой мальчик, но твоего отца уже нет в живых.

После этих слов все внутри меня замерло, сердце заколотилось с такой силой, что чуть не выпрыгнуло из груди. Так я стоял с минуту, пока из глаз не потекли струи слёз. Я был поражен новостью о смерти отца, не признавал её и говорил Сэму: «Нет! Нет! Этого не может быть! Он еще жив! Сэм! Скажи, что он жив!». Я оттолкнул его, затем впал в истерику и громко кричал. Сэм обнял меня и сам заплакал от горя. Этот вечер был самым тяжёлым для меня.

Почти полночи я не спал и думал об отце. Сэм позвал меня позавтракать, но я ответил ему, что не голоден. Он понимал моё состояние и не стал возражать. Затем последовал полдень, и он позвал меня на обед. И тогда я отказался. Меня не мучил голод, но мучила пустота в сердце, которая терзала меня и не давала мне покоя.

Наступил вечер, и я решил спуститься вниз, чтобы узнать, чем занят Сэм. Оказалось, что он весь день просидел в кресле, читая книгу, чтобы отвлечься.

– Ты в порядке? – спросил он меня, когда увидел.

– Да.

– Если ты голоден, то на кухне я приготовил для тебя омлет.

– Спасибо, Сэм.

– Мне нужно будет отойти ненадолго.

– Сейчас?

– Да. У меня есть дела в типографии. Хотел уточнить, как скоро они напечатают мою статью и нужно ли мне что-то исправить.

– Хорошо.

Я пришёл на кухню и подкрепился омлетом. От непостижимой печали мне ничего не хотелось. Даже Бриг, который пришёл пожалеть меня, не смог вытащить меня из мрака моих мыслей.

– Пристегни пса, Аарон. Я пойду, заодно выгуляю его, – сказал Сэм, стоявший у двери и ожидавший Брига.

Когда они ушли, я остался наедине с собой и своими переживаниями. Трудно было сказать, как долго мне еще предстояло находиться в таком состоянии. Я даже подумывал о том, что завтра Сэм поведет меня к доктору Уайту, но потом я вспомнил, что он уехал к отцу в Ирландию и скорее всего вернется очень нескоро.

Я подошел к окну в своей комнате и увидел толпы людей, шумно слонявшихся по улице. В этот раз они были очень рассержены и разбивали фонари камнями. На всякий случай я отошёл от окна и погасил лампу. Вдруг я услышал выстрел, а затем еще несколько. Я так испугался, что позвал Сэма, забыв, что он только что вышел из дома. Тогда я забился под кровать и слушал, что происходит на улице. Шум и гам не прекращался пол ночи, пока наконец я не услышал, как полицейские разогнали толпу. Сэм и Бриг до сих пор не вернулись, но я уснул и проспал почти до утра.

Меня разбудил стук в дверь. Это был очень настойчивый стук. Кто-то за дверью нетерпеливо колотил по ней, ожидая, пока хозяин наконец откроет.

– Сэм! Стучат! – крикнул я со второго этажа, но никакого ответа не последовало. Затем я еще раз позвал друга отца, но ни он, ни Бриг не откликнулись на мой зов. Тогда я встал с кровати и поспешил открыть дверь.

– Добрый день, мистер… Эм-м… Нам бы увидеть хозяина этого дома, – у порога стояли два высоких полицейских. Один из них, видимо, был старше по званию, чем другой и, открыв рукой дверь, вошёл в прихожую.

– Кто-нибудь из взрослых есть дома? – спросил он меня.

– Нет, сэр.

– Где же они?

– Мой друг Сэм – мистер Дорнвиль скоро вернётся. Вчера он ушел гулять с собакой… Точнее он направился в топографию по делам, но пока они не возвращались.

Полицейский обернулся к своему коллеге, словно они знали какой-то секрет, который не хотели скрывать и от меня. Он снял свой шлем и сказал:

– Мне жаль, малыш, но твоего друга Сэма вчера не стало. Несколько отъявленных бандитов, прикрывающихся вчерашними протестами пытались ограбить его и застрелили. Пёс кинулся защищать своего хозяина, но эти негодяи застрелили и его, – сказал констебль и еще несколько секунд смотрел мне в глаза, ожидая мою реакцию на его слова. Но как вы уже должно быть поняли, эта новость разбила меня окончательно. Я упал на колени и заплакал. Но за последнее время мои душевные муки вытянули все слёзы из меня и потому я плакал недолго, а просто пытался понять, почему судьба так беспощадно распорядилась моей жизнью и забрала всех, кто был мне дорог.

– Где твои родители? Где хозяин дома? – спросил второй констебль.

– Отец погиб в море, как и мать. Я остался один.

Полицейские снова переглянулись, а затем один из них сказал другому:

– Стоит отдать его в приют, если у него больше никого не осталось, – он говорил это с особой жалостью. Он уже знал, что такие случаи не редки, и самый лучший вариант, который может быть – это сиротский приют.

– Скажи, у тебя есть кто-то, кто мог бы взять опеку над тобой? – спросил тот, что был старше. Сначала я подумал о племяннице Сэма, но ни её, ни других его родственников не было в Глазго. Где они были, я тоже не знал. Затем я подумал о булочнике Дюшере, но вспомнил, что он уехал во Францию. Тогда я подумал о докторе Уайте, но и здесь судьба поглумилась надо мной. Кроме этих людей, я никого не знал и мне некуда было идти. Жить в таком большом доме мне было нельзя.

– Нет, сэр. Я никого здесь не знаю, – ответил я. Полицейский вздохнул и сказал мне, что другого выбора у меня нет. По закону, если ребёнок становится сиротой до пятнадцатилетнего возраста, и если больше некому взять опеку над ним, то всё имущество его родных переходит в собственность государства. На вырученные деньги мне предоставляются апартаменты в сиротском приюте, а также еду и одежду, выдаваемую приютом.

Итак, я собрал все свои вещи, которых у меня было немного. Тогда я подумал, что раз мне выдадут одежду в приюте, то незачем брать её с собой. Кроме того, что было надето на мне и еще нескольких предметов одежды, я ничего с собой не взял. После чего полицейские привели меня на «распределительный пункт», как они говорили. Здесь должны были записать все мои данные и определить, в какой конкретно приют меня следует отправить.

Распределительным пунктом было здание на юге Глазго, которому, судя по его виду, был необходим ремонт. Внутри всё выглядело получше. На полу был выложен мрамор, и везде работали люди, сидевшие за столами. Они составляли карточки, в которых были отражены данные детей-сирот. Меня подвели к одному из таких столов, и полицейские оставили меня там. Напоследок, констебль сказал мне:

– Тяжелая у тебя судьба, но ты будешь не один такой. Ты должен будешь приспосабливаться к новой жизни, – а затем он удалился.

Передо мной на стуле сидела полная женщина в очках. Она сурово взглянула на меня исподлобья, а затем начался диалог:

– Твоя фамилия и имя?

– Аарон Пэрриш, мэм.

– Когда ты родился и где?

– Двадцать второго сентября тысяча восемьсот семьдесят седьмого года, здесь – в Глазго.

– Как звали твоего отца и твою мать?

– Абрахам и Беатриса Пэрриш.

– Есть ли у тебя заболевания легких или других внутренних органов?

– Нет, мэм, – я не стал ей говорить о своей болезни, полагая, что знать ей это не обязательно, ведь она спросила меня конкретно.

– Что ты умеешь делать? – она задала вопрос, на который я не смог ответить. И как во всех остальных подобных случаях, я промолчал. Но полная женщина не сдавалась, – Умеешь делать что-то руками?

– Нет, мэм.

Она взяла меня за руку и посмотрела на ладони, – действительно.

После еще нескольких вопросов она долгое время писала. Затем посмотрела на меня еще раз, а потом подозвала к себе какого-то мужчину.

– Мистер Гудсер, этого молодого человека следует отправить в приют святого Августина.

– Вы уверены, мэм?

– Посмотрите на него. Хоть он и мал, но видно, что он крепок, у него мясистые руки и широкие плечи. Я уверена, что он справится. Не пропадёт!

– Что ж, км… Хорошо. Пойдемте со мной, молодой человек, – обратился он ко мне.

С того момента, как я вошёл в это здание, мне стало не по себе. Все люди здесь были словно пустые. В них не было той искорки, которую я видел в других.

Тот мужчина, мистер Гудсер, отвёз меня в приют святого Августина, который находился на окраине города. По внешнему виду он напоминал тюрьму. Само здание было возведено в форме креста, окруженного высокими стенами. Окна в нём были очень маленькими и тусклыми. Серо-желтые стены были высотой в несколько футов, и как я потом узнал, существовало всего три выхода с территории приюта: южный (главный вход), северный и восточный. Единственно, пожалуй, что отличало это место от тюрьмы, было отсутствие охраны по периметру. Однако на территории жили несколько сторожей, по вечерам дежуривших на выходах и патрулирующих здание внутри.