«Футляр времени», или Хроники одной хрени

Три часа тряски в ПАЗике, и группа Жеки (шестнадцать девчонок и четверо ребят) выгружается в глухой татарской деревне, около сорока дворов, где старшее поколение почти не говорит по-русски. Центральная усадьба колхоза-миллионера в двух километрах.

Прикрепленный к ним бригадир Ринат, мужик трудноопределяемого возраста и с красным обветренным лицом, разместил прибывших в казенном бревенчатом доме с двумя отдельными выходами. Немногословный и в дальнейшем, думается стеснялся чудовищного акцента, кратко сообщил, что завтра в восемь приедет трактор с прицепом, который и отвезет их в поле.

Так, под нескончаемый моросящий дождь, началось двухнедельное житие-бытие студенческого десанта. Продукты давал колхоз. Завтракали оставшимся с вечера, а обед, он же ужин, мастерили две самовыдвиженки с рифмующимися именами – Маша и Даша. Поварихами они оказались никчемными – вечный пересол и патологическая забывчивость снять с плиты то, что на нее ставилось. Получалось угольное мясо и пригорелые каши.

На возмущение едоков отвечали похоже: «Как такое могло случиться, даже не знаем?». И клятвенно обещали, в следующий раз, удивить всех чем-то особо вкусным, но продолжали готовить гастритный корм, то есть «вчерашние щи» неизменно переходили в завтрашние. На них махнули рукой – все равно других добровольцев не было.

Собирая картофель на раскисшем поле, народ больше отбывал номер – имели место частые «перекуры». Жека не раз слышал матерное негромкое Рината в адрес городских. Молодежь слабо реагировала на такие призывы ударно поработать – чувствовали – каждую осень, встречая студентов, этот человек давно перестал верить в бесплатный энтузиазм.

Лишь староста и парень по имени Айдар не вызывают у него нареканий. Номинальному руководителю группы просто неудобно перед бригадиром – статусность старшего обязывает – хотя, иногда, и возникало желание бросить облепленный глиной корнеплод в впереди тарахтевший «Беларусь». Айдар же, сам деревенский, единственный из всех рабфаковец (успел отслужить в армии и, после подготовительных курсов, поступил без экзаменов) – сам по себе неизнеженный ничем работяга. Его крестьянская основательность, наверное, надоумила привезти с собой целую дюжину водки. И вечерами зычным голосом объявлял:

Кто не со мной – тот дурак,– выставляя очередные поллитра.

На эти ежедневные предложения составить ему компанию откликались немногие – заточенный на новых любовных переживаниях староста, да, изредка, заглядывающий на вечерние посиделки Ринат, со своим самогоном. Пожалуй, и весь состав. Два «ботаника» – Саша и Леня, внешне похожих очкариков, и все, без исключения, девушки которые пользовали вскладчину купленное в сельмаге крепленое – понятно, не в счет.

Сидя на воздухе, если дожди заканчивались, на фоне красиво пропадающего, за горизонтом солнца, наливалось. Спиртное быстро развязывало язык, и мужские разговоры становились восклицательными с небрежной, к дамам, манере. Тот же бригадир, если присутствовал, мог неожиданно выпалить, не соблюдая склонений, что-то вроде: «Скотину по головам считать, а политбюро надо по членам». Откуда такая злость на партию? – вряд ли кто мог догадываться. Было и из надрывного. В русифицированной вариации примерно такое: «Живу как сорняк, никому ненужный! За что мне это все!? Да еб… я всех!». Сидящие враз замолкали. И хотя в его тирадах ничего конкретного – веет мизантропством.

Вбрасывался еще полстакана, и ни на кого не глядя, буркнув: «Всем пока»,– уходил.

Жеку, поначалу, удивляла такая резкая смена настроения этого, вполне, в общем-то, добродушного мужика – словно ни хрена себе переходит в хрен вам.

Спустя дня три, по приезду, Айдар пояснил:

– Ринат десять лет как вдовец, а сын-подросток утонул два года назад и, теперь, он один.

А еще рассмешило, когда бригадиру указали на отсутствие двери в деревянном туалете:

– Зачем она? Все равно тут брать нечего.

От главного героя:

«Энтузиазм, возможно, признак некоторого слабоумия».

________________________//______________________________

Подобную неприкаянность бомж Борисов переживает сейчас. От полного отчаяния спасает, разве что, присутствие Светки.

________________________//______________________________

Незадолго до отъезда большинству, явно, поднадоело это однообразие вечерних застолий – надумали сходить на субботние танцы в клуб центральной усадьбы. Девчонки попросили Рината отвезти их туда. С ними же увязались неразлучники Леонид и Александр. Евгений же и Айдар дружно высказали нежелание подергать ногами под музыку и сели сосредоточено последнюю бутылку из запасов рабфаковца.

Жень, ты веришь в судьбу? – после очередного рыжеусого глотка, хрумкая свежим огурцом, вдруг спрашивает он.

Видимо, тишина вечера располагала к таким вопросам. Евгений не любит таких тем – от них пахнет безысходностью и наивом – даже поперхнулся. Вроде бы, как –то, по-еврейски: «Нет Бога – нечего дразнить, а если есть – нечего портить с ним отношения».

– Айдарище, не страдай ерундой! Озадачь себя еще одной глупостью – зачем мы живем? Прямо как из газетной передовицы – это, может быть, уместно на комсомольских собраниях.

Старший товарищ лишь хмыкнул – не стал отвечать на бестактность собутыльника, который вторую неделю «кушает» его водку. Нет, Борисов не халявщик, просто заявление, еще за первой бутылкой, поучаствовать деньгами, воспринято как личное оскорбление.

После этого разговор не клеится. Нещадно кусали комары. Было видно, что сокурсник обиделся; сведя брови, сидел нахмуренный. Остатки молчаливо выпиты – звуковым фоном являлись неосторожные крики деревенских гусей.

Прошло какое-то время. Стали укладываться. Когда Евгения, почти, «обнял» вкрадчивый сон, в царство покоя ворвался запыхавшийся Леня. Внешний вид плачевный – разбитое в кровь лицо и успевший заплыть, лилово – розовым, глаз.

Разбуженный Жека пытается сосредоточиться, но выпитое крепко держит его в состоянии глухой задумчивости. С соседней панцирной кровати, бодро так, вскакивает Айдар – армейская закалка дает о себе знать.

Из сбивчивого, на всхлипах, короткого рассказа очкарика выясняется, что, в клубе, один из деревенских джигитов попросил у него закурить, и, не дожидаясь ответа вмял, в его переносье, пластмассину оправы. А второй, кто Саша, не стал дожидаться аналогичного вопроса и, куда-то, сделал ноги.

Получается (Ринат уже уехал на тракторе) – девушки остались без должной защиты, в то же время, никто и не предполагал, что эти двое могут создать видимость какого-либо противоядия от домогательств местных.

Истеричный вывод Леонида – девушек надо немедленно спасать из сельского вертепа. Это подтверждает и вслед вошедший Сашок, сохранивший свою прыщавую физиономию нетронутой. Борисову показалось немного странным, что побитый прибежал первым, да и дорога одна.

Девчат, должно быть испуганных, избиением одного из «ботаников» – нет. Евгений, тогда, отстраненно подумал:

– Видимо продолжают кружить под голодные взгляды половозрелых задирал и ревнивыми перешептываниями колхозных соперниц.

– Раз остались, значит, все ничего, нечего и дергаться,– еще сказал он.

Но у бывшего солдата появился повод эмоционально размяться:

– Всем вперед.

Жека этого мушкетерского энтузиазма не очень понимает. Близоруко щурясь уцелевшим оком, пострадавший, визгливо, требует отмщения. На что Борисов резонно замечает:

– Их там целая кодла, а нас Айдар – ты да я, да мы с тобой. А этих «несмешных» только в тыл.

– Не пойдешь, пойду один,– заявляет жаждущий крови.

Все внимательно смотрят на старосту. Тот, нехотя, натягивает штаны. В мыслях некомфортно:

– Ну, на хрена мне это надо?

Вариантов немного – идти и проявить никому не нужное геройство, заранее ему смешное.

И вот, потакая романтическому безрассудству, рабфаковскому «Робин Гуду» вчетвером идут, широко расставляя ноги, над лужами, вызволять своих девиц из «липких» лап похотливых деревенских парней.

Не прошли и километр как на повороте за лесополосой идущая, навстречу, толпа. В ней весело переговаривающиеся, пресловутые, сексуальные «жертвы» и шесть-семь внешне миролюбивых «насильников». Провожались – видно, что позорное изгнание Саши и Лени никак не повлияло на эволюцию женского флирта.

– Ой, мальчишки, вы пошли нас встречать? А у нас все хорошо,– несколько удивляется одна из горе-поварих. В свете тусклой луны рассматривается как ее, это Дарья, за талию приобнял высокий ухажер в ярком петушином батнике.

Облегченно вздохнулось: «Драки не будет». Но по-другому, видимо, рассуждал самовзведенный Айдар: «Ну-ка, девки, отлепитесь от этих «пупырышей» и марш к себе!» – хрипло выкрикивает он.

Один из них, по-видимому, главный – кривоногий и короткий вплотную подходит к смелому:

– Командовать в городе будешь,– лайкнул он, ткнув пальцем Айдару, где-то, в подбородок,– хочешь в «таблище»! – продолжает фальцетить этот «окурок».

Со стороны смотрится, конечно, комично – кряжистый, совсем недлинный, рабфаковец и рядом «тщедушье», смотрящее, ко всему прочему, снизу вверх, но имеющий ворох претензий к факту присутствия на дороге парней-студентов.

Девки, наперебой, затараторили:

– Мальчики, сейчас же прекратите! Хватит вам…

Чуть поодаль стоявшему Евгению живо представилось как его однокурсник, через секунду, вдарит во взъерошенную черепную коробку атамана местных и начнется свара – итог которой, вполне, предсказуем – не в пользу горожан.

Но неожиданно защитник никем необиженных и, судя по всему, довольных девушек перешел на татарский. Вот только, теперь, обняв за плечо своего оппонента, кивает в сторону Борисова и что-то выговаривает негромко. Нескольких девчат, из татарок, чуть слышные слова сокурсника, почему-то, рассмешили, а в лагере деревенских повисает пауза.

При ярком полнолунии, одиноко какофонит, перепутавшая сезон лягушка.

«Цыплячья грудь» разворачивается и идет к своим. Изредка оглядываясь, недавние «кавалеры» вереницей пошагали обратно. Провокаторши, же, в полном составе и без лишних слов прощания – к месту ночлега.

Жека сразу спросил, что такого сказал Айдар – в результате чего назревающая банальная «махаловка», вдруг, обернулась смиренным отступлением превосходящих сил.

Оказалось, нехило сложенный староста группы всегда носит, с собой, нож и представлен как бывший зек «отмотавший целых четыре года за драку, в результате которой кто-то, на всю жизнь, стал инвалидом».

То, что Борисов, вряд ли, выглядел старше своих семнадцати, да и возможность поступления в ВУЗ после отсидки проблематична, по-видимому, не стало препятствием на пути глубокого уверования, в этот бред, «боевитого» и всей его команды.

Импровизация «хитрого татарина» не могла не понравиться и ею, явно, упрочены позиции неформального вожака их группы. Евгений отнесся, к такой возможности, с видимым безразличием, но самолюбие задето – так рождаются комплексы у мужчин.

Получилось, что его задницей «еж страх» чужой раздавлен. При этом, прикрыв трезвеющую трусость.

Осенние работы закончены. Утром пришел автобус. Провожающий ребят бригадир в парадной телогрейке и гладко выбрит. Как-то, несколько невпопад с отъездом, застенчиво предлагает экскурсию по свинокомплексу, что в пяти километрах и показать племенных хряков известной заграничной породы. Кажется, что ему немного грустно расставаться с этой ватагой, в массе своей, нерадивых.

Любопытно, все-таки, было увидеть, как советские мусульмане средней полосы России отвечают за откорм свиней, которых в этой глухомани, уж точно, не употребляют. Любая экономика, если не считать ортодоксальных стран, практически, без примесей религиозных догм, является светской – по-другому, наверное, никак. Производство – агностик атеизма скрещенного с несправедливостью в распределении – и это при всяком политическом строе, пусть даже современного мира.

Гидом по ферме, огромной в размерах, обнаружился тот, с колесообразными ногами. Молчаливо водящий неожиданных гостей по территории смотрел в сторону. Увиденное акцептно комментировал Ринат. В накинутых, понятно, несвежих халата студенты наблюдали гигантских свиноматок, молочно-розовую визжащую молодь.

Наконец, толпа подведена к закутку, где разместилась железная большая клетка, похожая на пенал. Там, в натуральную величину деревянный муляж свиньи, который, в этот момент покрывает настоящий колосс – пятнистый самец. Содрогаясь от желания, он отдавал драгоценное семя. Животное не догадывается, что его нагло обманывают – время естественного гона подменяют онанистическими телодвижениями, а таинство – публичностью.

Девочки смотрят на такой «опорос» открыв, невынужденно, рты и без жеманства. Ринат же, судя по его улыбчивому лицу, был крайне доволен произведенным на молодых посетителей, эффектом.

Жека, в свою очередь, изредка, ловя на себе уважительные взгляды, так недавно, впечатленного его биографией, коротышки, чувствовал себя, слегка, героем уголовных хроник.

Когда окончательно садились в нетерпеливый автобус куратор двух недель отозвал Борисова в сторону и давясь правильной речью торопливо изрекает:

– Знаешь, почему везде неурожай? Не из-за плохих погодных условий – просто забыли посадить. А это тебе, но прочитаешь когда будешь дома. Пообещай! – и сует свернутый в трубку небольшой листок. Каким-то сгорбленным возвращается на крыльцо конторы, что при ферме.

С этого самого дня Борисов Евгений, в дальнейшем, начинает получать знаки чего-то непонятного, зашифрованного. То послание – первое.

А на засаленной бумаге пушкинской каллиграфией, с завитками:

– Женя, готовься к трудностям и возможным страданиям, но земного счастья тебе не избежать. Знаю. (Подпись, состоящая, вроде бы, из трех букв, сильно размыта, но первая угадывалась как «Б»).

Мистический текст, переданный полуграмотным Ринатом, тогда не произвел никакого впечатления – и был отправлен в мусорное ведро.

________________________//______________________________

Вот они заходят в дремотно освещенное помещение чтобы сдать набранное: алюминиевые банки, стеклотару, пахнущую тряпичной прелостью ветошь. Встречает их заросший, неприветливый приемщик Василий Филатович Чебану – сорокалетний молдаванин в черной бороде, которая, кажется растет прямо из глаз, а на жирной пятерне волосы достигают ногтей – этакий снежный человек – брюнет

За три года, что приехал сюда, для селянина – мигранта, из-под Бендер, сделал головокружительную карьеру – от гастарбайтера – разнорабочего до хозяина пункта скупки вторсырья. Он как-то сказал Евгению, при этом презрительно сощурившись:

– У бедных, как ты, всегда будет мало денег, поскольку вас много,– и клокочущее рассмеялся показывая гнилые зубы.

В таком примитивно-диалектическом рассуждении просвечивает ненависть к, когда-то, подобным себе.

А сейчас перед ним, дурно, но с красивым акцентом, говорящему по-русски, суетливыми движениями раскладывают по кучкам свой помоечный товар двое деклассированных, один из которых кандидат наук. Гримаса судьбы, вернее ее судороги.

Как, наверное, многим, кто попал из «грязи» в «князи», Чебану льстит, что эта пара зависима от его настроения. Сегодня он не в духе. Пробежав глазами по принесенному цедит:

– За все ваше – сто рублей

Борисов привычно кивает согласием, но тут Светка, прямо-таки, заголосила:

– Побойся Бога, Василий, здесь же на все двести! Не будь мудилой!

Гуцула не пугает возможная кара Всевышнего:

– Забирайте свое дерьмо и быстро вон отсюда! Я не Господь, чтобы любить всех – крокодил тоже любит человечество, только по-своему,– такая пламенная речь, где вместо «е» одни «э», действует на нее успокаивающе,– ну хорошо, хорошо, будь по-твоему.

Обе стороны прекрасно понимают – объективизм в товарно-денежных отношениях никогда не будет свойственен ни покупателю ни продавцу – соглашательская политика прерогатива того, кто не хозяин положения. Правда Жека понимает – этот молдавский «Карл Маркс» в мыслях, вряд ли, так изощрен как он.

За ними уже выстроилась небольшая очередь – это завсегдатаи. Их голоса торопят впереди стоящих завершить сделку.

Постоянные посетители царства утиля, как правило, довольно опрятно одетые старики со среднестатистическими пенсиями и «синяки» к категории которых, с некоторых пор, относит себя и Борисов. Однажды, ночью, ему, даже придумалось – он, путешествующий сознанием, что-то, вроде, пилигрима во времени.

Чебану бросает деньги на грязный кафель – металлические десятирублевки со звоном подпрыгивают и катятся.

Собирая монеты с полу, Евгения клинит тихой фразой:

– Ничего, сочтемся. Просто жизнь, пока, мне не «улыбнулась».

– Иди, иди,– слегка встревожен хозяин заведения.

Зажав собранное, и ничего не сказав в ответ, выходит за дверь – там его уже ждет Светлана.

Снег пенопластово хрустит под ногами. Сквозь морозную дымку окончательно пробилось солнышко. Им предстоит шестикилометровый променад – до свалки. Приходит в голову дурацкая и, совсем, непарадоксальная мысль, когда он смотрит на тепло укутанных, идущих на встречу, людей: «В этом северном городе точно два сезона – зима и лето, а их отличие только в том, что, в одном случае, одежды глухо застегнуты, а в другом – нараспашку, но одеты его жители, всегда, в то же самое», – получилось вроде некоей словесной несуразицы.

Пока шли – не разговаривали.

От главного героя:

«Сродни каламбуру: смерть неотъемлемая часть жизни».

________________________//______________________________

Октябрь – начало учебного года, первый семестр. Назначен куратор и вывешено расписание занятий. Женька Борисов с головой окунается в студенческую жизнь.

В стенах университета случаются редкие встречи с Ириной, но они не носят, теперь, для него, переживательный характер – в мыслях, только, далекая Римма, а со своей бывшей, лишь привет-привет.

Раз в неделю Жека пишет письмо в Кострому – оттуда, полный нежности ответ.

Еще у них бывает межгород. Когда сквозь помехи доносится голос любимой, сердце начинает учащенно биться. Разговоры односложны:

– Здравствуй. Как ты?

– Очень скучаю по тебе.

– Я тоже…

После такого хочется петь. На том конце могут и поплакать, его голос, тоже, предательски дрожит. Три-пять минут заказанного времени проходят быстро.

И так уж получается, что сухие подробности в коротких письмах, а эмоции – в телефонных трубках.

Сорокарублевая стипендия толкает Борисова найти дополнительный приработок в качестве ночного сторожа в детском саду. Место, для студента, поистине золотое – тут тебе дежурство сутки через двое, к тому же недалеко от дома, и зарплата в семьдесят целковых. А из обязанностей полная ерунда – в семь вечера закрыть садик, в пять утра открыть, включив, одновременно, электроплиту на кухне. В общем, работа в кайф.

Трудоустроила, «ночным директором» Евгения бабушка, использовав свои старые связи в роно.

Коллегами по охране дошкольного объекта оказались пенсионер Аркадий Николаевич и его внук Аркаша – Жекин ровесник.

В прошлом, дед – дамский парикмахер – шаркающая походка, не по возрасту трясущаяся голова и крепчающий маразм, делящий мир на отвратительное и еще более гадкое. Мог доверительно пожаловаться Жеке, когда, тот, его сменял в выходные, на несовершенство правил игры в хоккей на траве или яростно негодовать по поводу фонетической сложности венгерского языка.

Суждения и проводимые им аналогии, подчас, были интересными – так, например, сказать о своей нынешней работе: «Только сторожа и проститутки спят за деньги»,– а еще добавить: «Нас две категории – те, которые могут «просрать» вверенное имущество, и те, что способны украсть это».

Его философия бытия сводилась к одной квинтэссенции: «Удачно прожить – значит в год начать ходить, а за восемьдесят – продолжать передвигаться самостоятельно».

Под стать ему и внучок. Внешне замкнутый в себе, по большей части молчаливый – этот парень, с точеным профилем Жерара Филиппа, при пересменках, неизменно, и на полном серьезе, повторял одно и тоже: «Евгений, сдаю Вам пост. Бди, не щадя живота своего, за социалистической собственностью. Народ доверяет тебе»,– и т.д., в том же духе ерничества. Евгения раздражала эта пафосная белиберда и как-то было сказано: «Знаешь, Аркаш, когда в твое дежурство, вдруг, залезут, что будет? » – и, не дожидаясь ответа: «Воры, возможно, и сгинут, а вот ты, точно, под себя сходишь. Не провоняй садик!»

Тогда «странноватый» лишь хмыкнул. Позже узналось, что он периодически ложился в психиатричку. Проживали они вдвоем с дедом (у матери своя семья, отец давно умер). Старый и малый были, как бы, на одной «волне» словесного хаоса.

Потом получилось – на свою же голову и «накаркал». Перед самым Новым годом совершена попытка ночью проникнуть в здание детсада и это тогда, когда Жека лежал на продавленной раскладушке в комнате для охраны.

Сквозь чуткий сон услышаны чьи-то осторожные шаги. Стало как-то не по себе. Привстал. В тягучей тишине громче громкого заскрипел брезентово-алюминиевый топчан. В кромешной темноте нашарил заранее, на всякий случай (он видимо представился), приготовленную арматурину. Сейчас, он будет защищать то, что ему доверено.

Осторожно открывает дверь и вглядывается в полумрак коридора. Посторонних звуков, вроде, не слышно. Вспыхивает свет. Никого не видно, только на линолеуме мокрые следы. По ним видно – здесь один человек. Ладно хоть так, но все равно страшновато, а если отъявленный рецидивист? Сразу рисуется жуткая картина, как из-за угла нападают и вот уже темным пятном по серому свитеру расплывается пятно крови – и ни чья-нибудь, а Евгения.

Страхом решено кричать:

– Выходи гадина! Тебе конец! – и так, с некоторыми вариациями, несколько раз, с истеричными нотками.

Где-то затаился враг. «Может запереться у себя, в каморке?» – малодушием мелькнуло. Но тут, за спиной, раздается шорох и, резко обернувшись, видит – в конце всегда освещенного музыкального, зала, темный силуэт. Сразу сообразил: «Боится меня»,– и рванул за ним. Преследование, бежавшего к запасному выходу, было парасекундным и ребристая железяка, у самого порога, легла между лопаток чужака в ватнике – хорошо, не по башке. Под ней, упав на колени, заверещали, когда Жека сел ему на спину:

– Не трожь меня! Я ничего не взял!– от шапки незнакомца пахло чем-то неприятным.

Теперь «храбрый» сторож ослабил хватку.

– Что ты, гнида, здесь делаешь?– поднимая, за шкирку, с пола доходяжного мужика, лет сорока, как можно строже спросил он. Лицом к нему стоял плохо одетый косматый тип, довольно высокий, вровень с ним.

Дверь запасного была приоткрыта – значит он проник через нее. Подталкивая, перед собой, неудачливого взломщика Евгений двинулся в кабинет заведующей – позвонить по «02», но сначала решил запереть незваного гостя в своей комнатке. Этот тип покорно позволил закрыть себя.

Но единственный телефон, почему-то, не работал, хотя еще вечером по нему звонил бабушке. «Как быть? Идти до таксофона? Далековато. Если отпустить – слишком гуманно. Оставлю его до прихода поваров и, показав «добычу», пинком, под зад, на улицу»,– спускаясь со второго этажа, кумекал Борисов.

Открывая дверь к себе, где недолго томится пленник, в руке продолжал держать свою железку – мало ли что. Щелкнул переключателем. От яркого света тот зажмурился и прикрылся ладонью.

Теперь его можно рассмотреть подробней. Заросшее щетиной лицо с неустойчивой мимикой, серо-голубые глаза, глубокий шрам через всю левую щеку и продолжающая смердить ушанка.

Кого-то, так неуловимо, ему он напоминает.

– Ты кто?– присев на стул, начал допрос человека, годившемуся ему, не менее чем, в отцы.

Тот молчалив, только по-лакейски сдернул головной убор

– Еще раз спрашиваю – откуда и куда? Что тебе здесь надо?– повышен голос и для убедительности потряхивается железный прут.

Покосившись на орудие своего задержания, чуть слышно:

– Назвали Женей, бомжую в этом районе, а сюда меня «голос» позвал.

– Ну и дела. Сумасшедший, ко всему прочему, еще и тезка, – придурковато-блаженных Жека побаивался, пусть, пока, и не встречался с такими воочию.

– Какой на х… «голос»?

– Думаю нашего Создателя.

– Бредить Евгений «Батькович» в милиции будешь, понял! – Евгений весь на восклицаниях.

Маргинал незряче посмотрел на вопрошаемого и, вдруг, широко улыбнулся, обнажив неровный ряд испорченных зубов:

– Точно Вам говорю – Его голос,– произносится с до боли знакомой интонацией.

Борисов спохватывается и смущен, уже повежливей:

– Случайно, не сильно ударил по спине?

Объявившийся одноименный смотрит в потолок, закатив глаза и нараспев:

– Уже три дня как Он приказывает мне зайти сюда ночью, открыть незакрытое и увидеть свое будущее. Я побоялся ослушаться. Поверьте, мне страшно,– он был похож на молящегося.

Жеку передернуло. Повеяло дешевой театральной постановкой: