«Футляр времени», или Хроники одной хрени

________________________//______________________________

Бомж Евгений сидит на деревянном ящике, низко опустив голову, локти уперты в колени – на стене подвала его тень, контуром напоминающая падшего ангела со сложенными крыльями.

________________________//______________________________

А летом произошло то, что по стойкому разумению Женьки просто не могло случиться.

Июль выдался нетеплым, с частыми дождями. Девятые и десятые классы по традиции были направлены на прополку картошки и других овощей в подшефный колхоз. Это называлось – на пару недель съездить в трудовой лагерь. Обязательный характер такого десантирования, в 50-ти километрах от города, не всем школьникам прибавлял настроения – любая подневольность способствует разрушению энтузиазма и инициативы, особенно в юношестве.

Но старшеклассник Борисов ехал с Ириной, и от того махание тяпкой представлялось, в компании с ней не более, чем приятным времяпрепровождением, несмотря на некоторую его антипатичность к физическому труду.

С утра и до четырех молодежь в поле. После вечерних посиделок с танцами тянет в сон. «Гвоздь» досуга – дискотека, которую деревенские, в тех краях, называют, не иначе, как массовкой. Им, почему-то, претят западные неологизмы.

Приехавшие городские в сельский клуб не ходят – боятся. Все может закончиться дракой.

Понять агрессивность хозяев совсем несложно – неизбывное различие между городом и деревней (была такая политэкономическая «фишка» эпохи «развитого» социализма). К этой закомплексованности местных добавлялась, ко всему прочему, острая нехватка своих девчонок. Такой дисбаланс толкал ребятню стаей периодически появляться на дискотеке лагеря.

Стоят кучей, смотрят на танцующих – на вечно загорелых лицах стеснение и неуверенность, что их приход сюда уместен. И здесь можно прочувствовать «клозетное» высокомерие города и оскорбленное достоинство убогого быта села.

Встречаясь утром у умывальников, Ирина прилюдно подставляет щечку для короткого Женькиного «чмока». В косых девчачьих взглядах сквозит зависть. А его состояние счастья безудержно резонировало с веселым щебетом невидимых птиц.

За день до отъезда домой устраивается прощальный костер. Ребята надыбали в деревне самогонку.

Отойдя подальше от центра праздника наливали по полстакана мерзкопахучего. Крепче Жека еще не пил. Старается не опозориться. Кажется, получилось. Смачно захрустел поданным зеленым яблоком. От неспелости аж свело челюсти. Спешно закуривает свои любимые «Родопи».

Затем Ирка, зажмурившись, делает два судорожных глотка. Поперхнулась, на глазах выступили слезы, замахала рукой: «Ну и гадость!». Все рассмеялись.

Над головами шумели сосны, речка в свете желтоватой луны серебристой змеей убегала в далекое.

Еще три таких подхода к выпивке, подальше от физруков-надзирателей, и компания уже достаточно пьяна, а это Боб с Мастером и две дуры из девятого, дерзкие в своем поведении.

В два ночи тусовка объявляется закрытой, и школьный народ недовольно разбредается по своим половинам старого деревянного барака.

Стремительно засыпал с «вертолетиками» на потолке и тщеславной мыслью – вопросом: «Чем же я ее так покорил?».

Евгений просыпается от сильного толчка в бок. Продрав глаза, в темноте с трудом различил круглое лицо Боба.

– Пошли, – шепчет он.

– Куда?

– Давай побыстрее, говорю тебе!

Кто-то переливчато всхрапывает – похоже на педагога по прозвищу «Шест», за нездоровую худобу, с диким именем – Энгельс Иванович.

В одних трусах вышли на воздух. Вовка пальцем указывает на густой орешник, растущий рядом с летней столовой и так приглушенно:

– Иди и посмотри.

Почувствовав нехорошее, Жека скорым шагом туда. Сердце колотится где-то на затылке, язык шершавит.

Слышно два голоса: один Ирин – что-то ласковое с негромкими смешками, другой не разобрать. Жизнь стала вмиг конечной и неуютной.

Всмотревшись, когда уже крадучись обошел огромный куст, в разбавленный, лунным светом, ночной мрак, встретился с Иркиными глазами – они испуганно смотрели на него, а на ней голая задница Григория, более известного в классе как Гоша (Евгений узнал его по клетчатой ковбойке). Тот самый Гриша Быков – отличник и ее однофамилец, про которого она как-то сказала: «Серый, буквально во всем, как булыжник на мостовой». Одноклассники, известно, его тоже не уважали – за бабскую манерность и учтиво-приторное отношение к учителям, близкое к подобострастию.

– Неужели изменила мне? – пронеслось в мозгах.

В следующее мгновение Жека брыкает ногой в пах вскочившему. Тот вскрикивает, согнувшись пополам. Дальнейшее помнится смутно, словно кадры в лучах стробоскопа – как висла на плечах и кричала, когда-то его, женщина и как с разбитой в кровь рожей стонал счастливый соперник, валяясь по земле, закрыв голову руками.

Боб с трудом оттащил друга, который с исступлением, зацикленно, продолжал повторять: «Изничтожу, сука!»

Потом были ее всхлипы-извинения, но в тот момент Борисов не принадлежал себе, и нашел в себе силы всех послать на…

Ему еще никогда не было так тошно на душе.

От главного героя:

«Друзья и недруги, а их суть одна – все относятся к категории людей».

Смотришь вверх – сразу видишь дно,

А опустил глаза – и под ногами небо,

И пусть реален мир-обман, где не случаются победы,

Когда не захотел лукавства – не одолел врага,

В душе печальной – рабство. За горизонтом – мгла.

Но в темноте нецветной зенит сменил надир,

Где счастье упаковано, там сам себе кумир,

Но нет здесь пьедестала, а лавровый венок не голову венчает – он терном лег у ног.

________________________//______________________________

Дорогая его сердцу бабушка – Зубова Анна Ивановна, слыла женщиной нелегкого характера. Такую нелестную характеристику на родного человека Жека сублимировал еще в раннем детстве из нечаянно подслушанных соседских разговоров, позже уже из своего опыта ученика школы, где она работала завучем, преподавая биологию.

Всегда бескомпромиссная, полная едкого сарказма – окружающим с ней было непросто. Среди учеников имела непререкаемый авторитет и кличку – «Зубило».

Гладко зачесанные в пучок волосы, очочки в стальной оправе, прямая осанка, тонкие, вечно поджатые губы – и вот перед вами образец училки-сухаря.

А единственного внука, в общем-то, баловала. Могла непедагогично накричать и тут же извинительно дать рубль на кино.

Женькиных родителей вспоминала не слишком часто и без горестных вздохов – видимо берегла его нервы. Правда, часто ходила с ним на кладбище и в день их смерти долго рассматривала немногие свадебные фотографии, где счастливо улыбаются зять Петя и любимая дочь Верочка.

Путь к совершеннолетию у Евгения не отмечен проявлениями каких-то особых талантов. Так – среднестатистический советский школьник.

Как и у многих, по мере взросления, «вектор выбора» будущей профессии шарахался по разным плоскостям и направлениям. От футболиста (в начальных классах) к археологии (восхищался научным подвигом Шлиммана), далее в мечтах стать дипломатом (насмотрелся прибалтийских фильмов о Западе) и, наконец, философия (Гегель, Кант, экзистенциализм – это звучало).

Следя за этими мечтаниями быстро увлекающегося внука бабушка каждый раз резонно замечала:

– Главное будь человеком и не забывай Бога. Тогда все у тебя в жизни приложится.

Церковь не посещала, но и к теории Дарвина относилась скептически. В два года, по ее настоянию, Евгений был крещен. Носила крестик, и по утрам, как бы незаметно от него, молилась на маленькую иконку, стоящую в углу книжной полки.

Помнит, как она ему, подростку, сказала как-то:

– Повезло внуку с бабкой, впрочем, и мне грех жаловаться.

И вот 32-х летний уже Евгений Петрович – кандидат философских наук, президент коммерческого банка, хоронит своих – бабушку Анну Ивановну и … жену.

Они заживо сгорели. Несчастный случай – на его, только что построенной даче, якобы, подвела электропроводка. Так случилось, в доме ночью остались одни, и огонь был неумолим.

      Закрытые гробы. В храме много людей. Ему тогда казалось, что сегодня – в этот майский день навечно рухнул привычный порядок вещей. Не зря, хотя, подчас, дежурно говорят: «Невосполнимая потеря»,– это, конечно, про бабулю.

Остались он и она – Светланка, вцепившаяся в него дочка – второклассница.

Через год врачи поставят Борисову страшный диагноз.

________________________//______________________________

Выпускной класс остался в памяти непроходящим ощущением пустоты и потери. Дни протекали как-то бестолково и один тоскливее другого.

Ирку старался не замечать – это было труднее всего, но всегда здоровался первым. А девушка еще больше расцвела – красота стала утонченней, появилась женская взрослость. Симпатичная девчонка превратилась в юную мадам.

Внешне веселая и вполне счастливая, только с грустинкой в глазах. И хотелось думать, что этот налет печали от невозможности вернуть все, как было. Но такая мысль сразу же убегала, теряясь в закоулках обиды, когда видел как Гоша с ней, сидя за партой о чем-то перешептываются, а она чуть щурится в улыбке.

– Неужели ей лучше с ним, чем со мной? – задавался Жека ревнивым вопросом. И не находил ответа.

Одиночество в любой компании, где ее теперь не было, душило. Занозой сидело – такую девушку он больше никогда не встретит.

Свое февральское семнадцатилетие Жека праздновал шумно.

Анна Ивановна организовала чудесный стол и в ожидании гостей попыталась внушить родному внуку обойтись минимумом злоупотреблений. Евгений согласно кивал и с нетерпением ждал, когда же она уберется к своей давней знакомой.

Вполне ожидаемо позвонила Ирина. Голос задорный, но чувствовалось волнение. После скороговорочного поздравления повисает вразумительная пауза – ждет приглашения. Выдавив из себя вежливое «спасибо», кладет трубку. Живо представил себе, как их разговор слушает ехидно ухмыляющийся Гоша.

В квартиру набилось человек десять сверстников, и день рождения начался отмечаться с далеко не школьным размахом.

Из напитков превалировала водка. Ее принесли проверенные Мастер и Боб.

Ближе к одиннадцати вечера, придя домой, бабушка уже никого не застала. Только привычный интерьер квартиры слегка изменен – сорванная штора в гостиной, на боку стул с надломленной ножкой, разбита любимая ваза, гора немытой посуды, и даже оторванный кусок обоев, причем приличный, да еще полуголая девушка Мила из параллельного, спящая в обнимку с мертвецки пьяным Жекой.

Наутро, даже не рассвело, Анна Ивановна, без лишних церемоний и ложного гостеприимства тормошит парочку, и скрюченным от артроза пальцем указывает на дверь «честной давалке и сучьему вымени» – так она назвала ночную подружку внука, и которой год назад еще преподавала. А продравшему с трудом глаза, пребольно стукнула бабусиным кулачком по лбу. И пока Людмила со словами – «извините меня, пожалуйста» – собирала по комнате свою разбросанную одежду, было заявлено с горечью:

– Видели бы тебя, балбеса, сейчас твои родители.

Названный так, потом с полным безразличием, где-то полдня, выслушивал бабкины укоры. Апатия «плитой» давила на его праздничное унылое настроение.

________________________//______________________________

Ведущая вечера, молодая химичка – старается. В красном платье, ярким пятном на сцене. С помощью хрипящего микрофона объявляет белый танец.

Краем глаза Жека видит, как из группы девчонок выдвигается Ирина и идет прямо к нему.

– Можно тебя пригласить? – смотрит в пол.

Он же ликует про себя и почти готов ее простить. Многие с интересом наблюдают за ними – неужели помирятся?

«Настала пора мне быть великодушным», – решает он.

Весь взмок, горячими руками держа ее за гитарную талию, а она с полуулыбкой глядит за его плечо и томит своим молчанием. В зале Гоша не наблюдался.

Школьный ансамбль скверно исполняет «Отель Калифорния». Проходит минута немого топтания и, наконец, прислонившись к уху:

– Женечка, хочу извиниться за то, что сделала тогда больно. Мы с Григорием осенью подаем заявление. Прости меня, глупую, и, когда-то твою,– голос запинается.

– Даже фамилию не придется менять,– вроде попытался сострить.

Музыка закончилась, а они продолжали стоять, уже опустив руки. Зазвучала следующая композиция, кажется, «Дым над водой», а в башке, почему-то, крутится: «Вот и все, что было, ты как хочешь это назови» – строчка из какого-то тогдашнего шлягера. Цедит, не разжимая губ:

– Остается вас только поздравить. Ну, я пошел, с твоего разрешения.

Больше говорить не о чем. Тут же появился, где-то пересидевший танец, Гоша и они сразу куда-то пропали. Видимо, фактом своего отсутствия, щадили Жекино самолюбие и не стали мозолить лишний раз счастливым видом ему глаза.

Дождь перестал, и троица под звездами откупорила последнюю из припасенных бутылок. Ребята деликатно не спрашивали, о чем их товарищ шептался со своей бывшей подругой, и так по выражению его лица, все понятно.

Закончился выпускной – впереди прогулка на ночном теплоходе. Теперь уже вчерашние школьники плотной толпой спускаются по лестнице. Те последние глотки «Кюрдамира» оказались некстати – Борисова вырвало на светлый пиджак Юрия Семеновича – пожилого учителя истории. Запахло рвотой и скандалом.

– Так вам лучше,– икнув, смело заявил плохо соображавший сейчас.

Это «точечное попадание» явилось неким актом возмездия. Весной в программе общегородской комсомольской конференции посвященной выходу книги Брежнева Л.И. «Целина», вторым пунктом значилась дискотека. Готовящиеся к ней трое друзей были замечены этим учителем в туалете Дворца молодежи, распивающими что-то крепленое. Последовало изгнание с экспроприацией двух бутылок.

На следующий день о происшествии доложено директору школы, а поскольку вторая стеклопосудина извлечена из портфеля Жеки – он и был объявлен зачинщиком.

И вылет из школы чуть не стал реальностью. От такого развития событий спас мощный педагогический стаж бабушки в стенах этого же учебного заведения.

С тех пор чувство горького разочарования на почве той впервые взрослой любви стойко ассоциировалось у него с группой «Eagles», терпко-сладким вкусом портвейна и красным от возмущения лицом Юрия Семеновича.

От главного героя:

«Никогда не будет такого, чего нет вообще – это как «потом» не рождается «до».

И птицы вскрик упавшей на изломе, теперь ее не кружит полет,

Закатила глаза словно в сладкой истоме, на асфальте лежит и уже не поет,

Тревога пропала в сердце горячем, спешащие ноги обходят ее,

Тут птичья душа стала тельцем незрячим,

И краткостью трель отзвучала свое.

Так и нам полетавших в фантазиях легких, с лица не стирается старческий грим,

А мы уступаем место под солнцем с кривою улыбкой другим.

________________________//______________________________

Евгений Борисов в полудреме. Громко чихнув, просыпается его спутница. На часах, тех, подобранных на перроне, пять утра. Завтракают «Роллтоном».

      В молчании одеваются. На себя он натягивает вполне добротный полутулуп, вязаную шапочку. Она же в кокетливо подпоясанном пуховике, а голову венчает норковая шляпка с залысинами и узкими полями. Ноги у обоих в валенках. Все это из приношений в ближайшую церковь.

Чуть пригнувшись, преодолевают одиннадцать ступенек (зачем-то, которые каждое утро он в уме пересчитывал), угрюмая пара выходит через низкую подвальную дверь на улицу.

Здесь еще темно, и в свете редкого освещения не видно прохожих. Рано. Невдалеке только дворник-таджик животом толкает фанерный скребок – за ночь прилично нападало снега.

Женя и Света – хорошие знакомые мигранта Курбана. За триста рублей в месяц он позволяет им пользоваться туалетом и душевой кабиной в своей двенадцатиметровой конуре на первом этаже этого же дома, где их подвал обитания. На тех же ведомственных метрах живут еще трое земляков дворника.

Поздоровавшись с работником лопаты и метлы, они спешат совершить утренние процедуры, а торопиться надо – до восьми следует обойти шесть негласно закрепленных за ними контейнерных точек, пока не приехала «мусорка» и не опередила.

Не считая городской свалки, посещаемой ближе к обеду, почти ежедневное ковыряние в баках – основное подспорье бюджету этих людей. Именно на ней от вожака местных бомжей, деда Лени, был получен «надел» со строгими координатами. Соваться на чужие территории строго запрещено – в лучшем случае могут избить, в худшем – изгонят за границу города.

В нынешнем Женькином «мире» есть практически все, как в той «большой жизни»: мафия, животная конкуренция. Та же жестокость, много нелюбви к ближнему и предательства. Разве что, понятие «грязь» в теперешней его среде звучит более натуралистично.

Через пару километров – первые мусорные контейнеры. Холодный и колючий ветер настойчив – так и лезет под полы одежды. От баков привычно воняет. Рядом копается Светка, что-то бормоча. Слышно – безматерно жалуется на судьбу, которой всего-то полтора года. Это обычный словесный «выхлоп» ее похмельного настроения. Припухшее лицо на свету рассматривает выуженное сосредоточено. Руки одеты в часто стираемые белые нитяные рабочие перчатки – в такой «яме» эта женщина продолжает оставаться брезгливой.

С большими полосатыми сумками, набитыми мусорным «добром», бредут к пункту приемки вторсырья.

Рассвело, пошел густой снег, и стало не так ветрено. Во многих окнах домов мелькают тени – утро вкатывается в рабочие будни.

Борисов смотрит в спину впереди идущей соратницы. Хрипло смеется:

– Светуль, сегодня бы надо выпить.

Та, не оборачиваясь, радостно:

– Пусть это будет нашим коллективным соцобязательством.

– Что ты, с другой планеты, знаешь про социализм?

– Где-то отложилось.

– А я думал, что у тебя теперь только соль в суставах может откладываться.

Та только оскорбленно хмыкнула.

________________________//______________________________

Готовиться к вступительным экзаменам мешало то, что все мысли его крутятся вокруг Иришки. Мечтается – вот прозвенит просительный телефонный звонок, и на том конце он услышит ее голос. Он выстраивал диалоги, где все варианты сводились к одному – она умоляет простить и очень хочет вернуться к нему, а Жека непреклонен и безжалостен – лишает всех шансов эту вертихвостку.

Телефон продолжает молчать.

То лето выдалось жарким. И сидя у открытого окна, выходящего во двор, с учебником, не переставал бросать тоскливый взгляд – не идет ли? Умом понимал – ни в дверь, никак еще, Ирина не позвонит.

Воспоминания об их любви разрывали сердце и мутили душу. Стал задумываться о суициде. Правда, подобный финал был, все-таки, оптимистичным – либо, чудесным образом, вовремя, промывается желудок или, едва дышащего, вынимают из петли, а, в результате, изменница осознает – какое сокровище она могла потерять.

Но это были только думы. Молва же, по-прежнему, доносила – у них с Гришей все о,кей. И даже больше – они вместе поступают на геологический факультет того же ВУЗа, куда направил свои стопы и Евгений. Сам этот факт уже предполагал возможные встречи в коридорах выбранного университета. Но сначала надо всем набрать проходные баллы.

И что интересно, там, до четвертого курса, на геологов когда-то давно учились Жекины родители.

________________________//______________________________

Поступил на первый курс философского Борисов почти без напряга и излишнего мандража.

Обычно скуповатая на похвалы Анна Ивановна, даже, как-то по-молодежному, выразила свою радость:

– А ты у меня молоток!

И была ею куплена недельная путевка на теплоход вверх по Волге – так отмечен этот его успех.

Вот уже новоиспеченный студент селится в двухместную каюту, где его соседом оказывается Дима – такой же первокурсник, только авиационного института. Компанейский парень, энергичный ловелас. Они быстро подружились.

Через шесть лет, с отличием закончив ВУЗ, тот самый Дмитрий, неожиданно для всех, уйдет в монастырь, взяв имя Иоанн, так и не проработав ни дня по специальности. Как такой жизнелюбивый, пусть зачастую увлекающийся самокопанием, решился кардинально изменить свою жизнь – блага молодости на келью? – для Жеки того времени осталось загадкой.

Если увлечение движением хиппи или, модным тогда, «оранжевым братством» кришнаитов еще как-то укладывалось в рамки самореализации середины 80-х, то монашеский постриг – ну никак.

Но это будет позже.

А сейчас – громадный речной лайнер, широкая речная гладь и двое, курящих на корме, семнадцатилетних ребят, про себя гордящихся приобретенным ими званием студента.

В путешествии все нравилось – экскурсии по приволжским городам, увиденные Есенинские места, дискотеки на палубе. Ирину почти не вспоминал. Лишь иногда, под неюношеский Димкин храп, когда закрывал глаза, в памяти всплывал ее образ, но нечеткий, словно заретушированный.

Многочисленные девицы, из пассажиров, на протяжении всего плавания были настойчивы в желании обратить на себя внимание этих двух молодых людей, поскольку конкуренция, по другим, в их возрастной категории, практически, отсутствовала. В результате, однокаютники оценивали каждое знакомство с представителями женского пола дурацким высокомерием избалованных повес. В общем, за такое короткое время и на ограниченной водой площади, они попривыкли к своей мужской исключительности.

На пятый день теплоход «Федор Шаляпин» прибыл в Кострому. Запомнился Ипатьевский монастырь, торговые ряды позапрошлого века, суровый облик каменного Сусанина. А вечером, вернувшись, обнаруживают в соседней каюте, вместо семейной пары пенсионеров, разместились новенькие – очаровательные Римма и Роза.

Оказались студентками второго курса техникума легкой промышленности и сейчас едут домой, в небольшой башкирский городок, на каникулы.

Кто эти девушки и откуда, было выпытано за ужином успевшим стать нагловатым Дмитрием. В это время, сидящий за одним столом с ними, опустив от смущения глаза, ковырялся в тарелке Жека – уж очень цепляет эта жгучая брюнетка – Римма, она, как раз, напротив. Под ее задорным взглядом черных, как южная ночь, глаз вмиг слетела маска благоприобретенной, якобы, пресыщенности и самоуверенности.

Димон же в ударе – бесперебойно травит анекдоты, отвечает за двоих. Его товарищ тихо злится, видя, что тот неплохо освоился в компании – девчонкам было весело. Да еще раздражает, как все окружающие вперились на чересчур шумливый столик, где солирует будущий монах.

После ужина – дежурные танцы. Дима заговорщически, смотря в сторону, где под быстрые ритмы изящно двигаются подружки: «Кого думаешь закадрить, дружила?» Чувствуется, он запал на Римму.

Все решается само собой. Объявляют, что дамы приглашают кавалеров, и та, улыбающаяся, подходит к нему – Жеке Борисову. В висках пулеметно застучало, лоб в испарине. Рядом, в полумраке, теперь переминаются и Роза с Дмитрием.

Римма что-то спрашивает, но держащий ее за талию односложен в ответах-междометиях.

Какая удивительная девушка, мысленно бубнилось ему.

Оставшиеся два дня, до их расставания, волшебным образом разукрасили тот Женин август – у него появилась Римма. Все-таки счастливым быть замечательно.

В его родном городе девчонки пересаживались на поезд – им ехать дальше. Слезы прощания стояли в глазах любимой, у Евгения першило в горле, но терпел, чтобы не появилась на лице предательская сырость.

На залитом солнцем перроне стояли, обнявшись, и, как-то не по-взрослому, клялись друг другу в верности и любви.

Около них, к узкой Димкиной груди припала пергидрольная прическа Розы – тоже, вроде бы, отношения. Только не половые. С первого дня знакомства ухажерам дали понять – постели не будет. По-видимому, сказалось просто строгое воспитание девочек в татарских семьях. И хотя, один более романтичен, а другой, как оказалось, по его же словам, был достаточно настойчив в домоганиях – итог тождественен – обоих продержали на поцелуйно-ласкательной дистанции.

Когда последний вагон совсем скрылся из виду, ребята, не спеша, потянулись к вокзальному выходу. И тогда было решено – в зимние каникулы сделать себе сюрприз – без звонка приехать в Кострому.

От главного героя:

«Ощущение нахлынувшего счастья имеет один существенный недостаток – оно вызывает, как правило, нечаянные мысли о безвременной смерти».

________________________//______________________________

В сентябре студенческая жизнь бывших абитуриентов, как правило, начиналась с сельхозработ. Вот и Борисов едет отбывать трудовую повинность.

А перед этим, как-то совсем неожиданно, его назначают старостой группы. Деятельная замдеканша, женщина лет пятидесяти, получается, усмотрела в нем проблески лидерских задатков. Конечно, польстило, что выбор пал именно на него – с амбициями все было в порядке.