Первое чудо

– Андрей, быстрее, – как-то нервно скомандовал Степан, оглянулся и, помедлив секунду, начал зачем-то снимать рюкзак.

Андрей нырнул в обрыв, даже не дожидаясь рывка веревки, который должен был возвестить о том, что Володя-большой уже стоит на земле. Последним кадром, который Андрей увидел над обрывом, были несущиеся на них камни в пыльной желто-белой туче. Сбивая локти, колени, обжигая руки о веревку, он преодолел эти тридцать метров спуска почти со скоростью свободного падения и, не почувствовав удара о землю – его смягчил рюкзак, – кричал что было сил бесполезные уже слова:

– Степан, давай за мной! Степан, торопись же!

Сверху, с обрыва, стеной опускался шквал камней, пыли и снега. Продолжалось это не более двух минут, но потом пыль и снег оседали добрых полчаса. В воздухе пахло серой от трескавшихся при падении и столкновении друг с другом камней. Пока пыль висела в воздухе, они ничего не видели, только молча стояли, закрывая носы своими свитерами, чтобы можно было дышать.

Через три часа прилетел вертолет. Не имея пока возможности слезть со своего уступа, они лишь слышали его, видеть не могли – мешал край обрыва. Ущелье в этом месте было еще слишком узким, чтобы поместился его винт. Они кричали из последних сил, но перекричать шум мотора и винтов, похоже, так и не смогли. Лавина завалила ущелье на много десятков метров в обе стороны от них, в том числе и спуск уступа в ущелье. Не имели они возможности также и подать сигнал при помощи ракеты. Ракетница находилась в рюкзаке Андрея, в боковом кармане, который зацепился при спуске за острый выступ камня и надорвался. Обнаружили они это, только когда услышали рокот винтов вертолета; они обшарили, сантиметр за сантиметром, весь уступ, но ракетницы не нашли.

Глава V

1

Чтобы добраться от перевала в свое селение, Зухабу надо было идти гораздо южнее, чем к хижине альпинистов. Когда он услышал за спиной звук сходящей лавины, который его опытное ухо ни с чем не могло перепутать, ему оставалось пройти до автодороги километра полтора. Это расстояние он бежал, задыхаясь, понимая, что с наступлением темноты – а было уже около четырех часов – всякие спасательные работы будут бесполезными. В том, что лавина сошла именно в начале ущелья Акталлу и стала угрозой для альпинистов, которых он вел, Зухаб не сомневался. У него с самого начала было предчувствие какого-то несчастья.

Когда до дороги осталось полкилометра и она просматривалась уже достаточно далеко, на ней показалась автомашина, двигавшаяся в нужном направлении. Боясь с ней разминуться, Зухаб снял куртку и принялся размахивать ею на бегу. Эта предосторожность вовсе не оказалась лишней: водитель «ГАЗа-66» заметил его только в последний момент.

Чтобы доехать от погранзаставы, куда направлялся грузовик, до аэродрома, был необходим совсем маленький крюк. Майор, командир отряда вертолетчиков, сразу развел руками:

– Не могу я дать вам вертолет!

Зухаб молча достал пятидесятирублевую бумажку, которой рассчитался с ним Серж на перевале, и протянул ее майору.

– Да ты что, отец, спятил на старости лет? – заорал тот. – Ты что, думаешь, я цену набиваю на чужом горе? Керосина у меня нет, понимаешь? Еще вчера должен был придти бензовоз; а сегодня я последние капли сливал изо всех цистерн, еле тридцать литров нацедил…

Водитель «шишиги» обратился к майору:

– Я видел сейчас бензовоз на развилке!

– Номер запомнил? Ну хоть какого он цвета? Серый? Нет, не наш… Да и где ты его теперь догонишь!

– Он и сейчас там стоит, у него радиатор потек. Пока он его залатает, да ему еще воду искать надо…

– Ну, жми тогда к нему, воды отвези.

До наступления темноты оставалось меньше часа, когда вертолет со спасателями и снаряжением завис над ущельем. Зухаб пристально всматривался в каждый изгиб обрыва, пока пилот водил машину взад и вперед от начала ущелья почти до его середины и назад, наконец уверенно сказал:

– Вот тут. Другом место они спускаться не мог, – и показал именно туда, где прошел центр лавины, засыпавшей неширокую еще трещину почти до половины. Желтая пыль, присыпав все мертвенным налетом, не оставила следа живого существа. И надежды.

– Зачем, зачем я привел их суда? – причитал Зухаб.

– Э-эх, паршивцы! – выругался командир спасателей. – Скольких я уже вытаскивал из-под лавин, но чтобы сразу десять ребят погибло – это впервые. Лезут в горы, ни о себе не думают, ни о своих матерях…

– А что, – спросил пилот у Зухаба, – молодые все, неженатые?

– Да конечно, неженатые, – ответил опять спасатель за проводника. – Разве умная жена пустит мужа по горам лазить? Небось понимает, что он ей живой нужен…

День Хижины проходил в траурном молчании. Сегодня все собравшиеся здесь ненавидели горы, которые вычеркивали из их рядов самых лучших ребят.

Но через год почти все опять приедут сюда и потянут свои рюкзаки наверх: горы манят альпиниста, как высота – пилота, морская даль – мореплавателя. Открытое, бескрайнее пространство притягивает человека. Возможно ли здесь провести аналогию с тем, как кролика притягивает взгляд удава? Или более уместно сравнение с сухим осенним листком, который увлекается завихрением воздушного потока?

2

На уступе с трудом поместились две палатки; он имел уклон, поэтому спать было весьма неудобно. Но думать об удобствах было некогда. Степана нашли только через два дня, хотя разгребали снег и камни от рассвета до захода солнца. Андрей в этих работах не участвовал. Ладонями он не мог ничего держать, а левые локоть и колено и правое бедро, сильно ушибленные при спуске, вообще затрудняли возможность передвигаться.

В течение этого времени никто не прикасался и даже не подходил к веревке, по которой они спустились в ущелье. Лишь после того, как Степана извлекли из-под груды заваливших его камней и бережно переложили в приготовленное для него здесь же, на уступе, последнее пристанище, Серж пригласил Володю-большого испытать надежность закрепления веревки. Если камни, сыпавшиеся на край обрыва, и не ослабили вбитый крюк, все равно подъем на обрыв был теперь крайне опасным из-за возможности осыпи. Но пренебрегать этим путем выхода из ущелья они тоже не могли. Серж, сначала постепенно нагрузив веревку своим весом, повис на ней, затем начал взбираться вверх. Когда его ноги поднялись выше человеческого роста, Володя-большой попытался добавить, натянув веревку рукой, еще чуть-чуть – для гарантии, но не успел; веревка поехала вниз, они оба повалились на уступ и едва успели отпрыгнуть от груды посыпавшихся сверху камней. Обратный путь в этом месте был отрезан.

– Я понял, – сказал наблюдавший за испытанием веревки Андрей, – почему Степа снял рюкзак.

– Почему? – спросил Серж, отряхивая пыль, засыпавшую его анорак[5].

– Он хотел отдать нам рацию. Не смог.

– Его смерть была легкой, – сказал задумчиво Володя-маленький (кстати, его называли так только ради отличия от его тезки, а вовсе не потому, что он был меньше других) и пояснил в ответ на вопросительные взгляды:

– В последние секунды он был занят тем, чтобы отдать нам рюкзак, а не ожиданием, что его сейчас накроют камни. А какая ждет нас?

– А ты что же, помирать собрался? – спросил Рашид.

– Да нет, это я так…

– Эх, любо, братцы, любо, – запел Никита, – любо, братцы, жить, с нашим атаманом не приходится тужить… Атаман, – обратился он к Сержу, – командуй, что будем делать дальше?

– Атамана, ребята, – медленно произнес Серж, – нам предстоит выбрать. Давайте прямо сейчас это и сделаем. Я предлагаю Вадима.

– Постой, постой, – отозвался Вадим. – А чего это ты с себя решил снять полномочия? Да еще в такой момент? Нехорошо, капитан. Так не делают.

– А ты меня не упрекай моментом, Вадик! Своей вины я с себя не снимаю, отвечу за все перед вами, чем только смогу!

– Да погодите, мужики, успокойтесь, – встрял Володя-большой. – Сергей, расскажи толком, о какой вине ты говоришь и за что отвечать собрался?

– Я вас сюда притащил, – сказал Серж, – и по моей вине Степан погиб.

– Да ты что, сдурел? Каждый из нас сам согласился с твоим предложением идти сюда, ты никого не уговаривал. Давай сейчас каждый и скажет. Ну, кто первый? Вадим!

– Я, по-моему, уже ясно выразился. Ни в чем Серж не виноват. И никто лучше него не подходит на роль капитана.

– Борис, ты! – продолжал Володя-большой.

– Нет-нет, что вы, мужики! Пусть будет Серж командиром, я не против…

– Короче, – сказал Никита, – голосуем. Я – за, – и первый поднял руку.

– Решено. Так что теперь мы – одна команда, – подытожил голосование Володя-большой. – И давайте думать, что делать дальше.

3

Думать, собственно говоря, было не о чем. Откапывать рюкзак Степана с рацией было бесполезно, все понимали, что восстановлению она не подлежит. А если она и могла уцелеть под камнепадом, на что надеяться имелся, быть может, один шанс из тысячи, то на поиск рюкзака пришлось бы потратить столько времени и сил, что в результате их ждала голодная смерть. Подняться вверх с уступа, на котором находились, они не могли – стена была отвесной, а над головой висела осыпь принесенных лавиной камней. Оставался лишь один выход: спускаться в ущелье и искать подходящее место для подъема, для чего нужно было сначала расчистить завал.

К полудню следующего дня палатки свернули и двинулись в ущелье. Скорость их передвижения сейчас значительно уступала даже той, с которой они поднимались от притока Оксу к перевалу. Причиной было состояние Андрея; он храбрился изо всех сил и категорически отказывался отдавать кому-либо свой рюкзак. Невзирая на возражения Андрея, Серж все-таки разгрузил его от тяжелых вещей, оставив чисто символический вес. Андрей надулся; правда, выражение его лица изменилось после первых же шагов, которые ему приходилось делать, превозмогая ощутимую боль.

Завал оставался позади, стены ущелья раздвигались, идти становилось свободнее и легче, но надежд на скорый подъем их вид не вселял. Южная стена, по-прежнему отвесная, вверху заканчивалась карнизом, на который взобраться было невозможно. Северная была вся в трещинах, и у подножья ее тут и там валялись ссыпавшиеся сверху стволы деревьев с клубками змеевидных корней или обломки стволов и ветвей. Если даже деревья корнями не смогли удержаться наверху, можно ли рассчитывать на вбитые крючья? Они шли уже два с лишним часа и тут стали обращать внимание на тяжелый спертый воздух в ущелье, который уже у нескольких человек вызвал сильную головную боль. Растительность, даже прошлогодняя, исчезла вовсе, камни приобрели какой-то отталкивающий вид: они были сплошь покрыты черно-сине-желтыми пятнами.

– Возвращаемся, – принял решение Серж. – Вернемся туда, где еще можно дышать, разобьем лагерь на ночь. А утро вечера мудренее.

Утром Серж первым делом предложил произвести учет оставшейся провизии.

– Прошла неделя, – сказал он, когда все было извлечено из рюкзаков и сосчитано, – то есть половина имеющегося в нашем распоряжении времени. А продуктов осталась одна четвертая часть от первоначального количества. С учетом, конечно, тех сухарей и шоколада, что погребены в рюкзаке Степана. Этот факт немного неожиданен, но вполне объясним. Ведь мы собирались не лес валить, а совершить прогулку, во время которой чрезмерные физические нагрузки не предполагались. А нам пришлось три дня таскать камни, что не могло не сказаться на наших аппетитах. Запасы воды и того скуднее. Что же касается перспективы выйти из ущелья, то она совсем не радостная. Сколько километров тянется эта гнилая зона, в которой не то что лезть вверх, а просто находиться невозможно, мы не знаем. До нее места для выхода мы не нашли. А чтобы продолжить поиски за ней, надо ее преодолеть. До горы Мусаз отсюда должно быть километров восемнадцать – двадцать. Мы смогли пройти из них только три и вернулись обратно…

Серж замолчал. Его никто не перебивал, и теперь все молчали тоже, переваривая услышанное. Каждый из названных фактов в отдельности, в общем, не являлся неожиданностью, но когда они все вместе выстроились в такую зловещую цепочку, им стало опять не по себе, как и в момент гибели Степана.

– Может быть, стоит сделать марлевые повязки, чтобы пройти через это гнилое место? – предложил Костя.

Мысль оказалась весьма дельной. Вряд ли бы без сделанных из бинта респираторов они смогли пройти больше вчерашних трех километров, а сегодня они хоть медленно, но продвигались вперед.

К полудню пошел снег. Сначала редкий, он вдруг повалил такими густыми хлопьями размером с монету в три копейки, что буквально через минуту все вокруг стало белым. Скорость их еще более снизилась: камни, по которым они шли, стали скользкими. Но дышать стало легче, Никита, первым сняв марлевую повязку, радостно закричал:

– Ура, мужики! Можем дышать!

Это уже был повод, чтобы поднялось настроение. Но по воле какого-то злого рока, словно сидевшего прямо у них в рюкзаках, радость скоро опять уперлась в препятствие: через два километра они подошли к краю обрыва, имевшего в глубину в самом удобном для спуска месте метров семь – восемь. Это препятствие было легко преодолимым для всех, кроме Андрея. Пришлось сооружать грудную обвязку и страховать его при спуске двоим сверху и одному – снизу, которого тоже двое держали страховками с обрыва. Продвинувшись еще километра на три до сумерек, они снова разбили лагерь на ночлег. Теперь до Мусаз оставалось пять километров, последние три банки тушенки, немного сухофруктов и килограмма два сухарей.

Разбудившая их погода следующего утра была молчаливой и строгой, как ступени, ведущие к двери храма. Они как бы предупреждают: за этой дверью – жизнь в другом измерении, по другим законам. Если ты пришел сюда без ВЕРЫ, тебе вовсе не запрещается войти внутрь; но помни, что надо хотя бы снять шапку и не держать руки в карманах.

4

Альпинисты, как и люди, из которых они сделаны, бывают очень разными. Есть альпинисты, которых хлебом не корми, но дай вскарабкаться на вертикальную стену и доказать всем окружающим, что они более сильные, ловкие, выносливые, чем остальные люди. Они лезут вверх и не замечают, что дуновение ветра принесло запах неизвестно откуда взявшейся здесь полыни, что у растущей на этом склоне сосны удивительно длинные иголки, что у выскочившей из трещины ящерицы серые глазки и хвост, более яркий по цвету, чем спинка. Они влезли на вершину и считают, что «покорили» ее.

В команды Степана и Сержа подобрались совсем не такие альпинисты. Они все замечают. Они к своим вершинам приезжают каждый год, как на свидание к невестам. И они не терпят глагола «покорить» в применении к ним. Действительно, не смешно ли говорить о покорении вершины многокилометровой высоты человеком, рост которого не достает двух метров? Это все равно, что сравнивать комара с великаном, смысл взаимоотношений которых заключается в том, чтобы первый успел хлебнуть глоток крови и вовремя унести ноги от замахнувшейся ладони второго. Ла-донь… Кстати, это слово имеет определенное сходство со словом «лавина».

Комар может, конечно, инфицировать великана какой-нибудь заразой. Но это с покорением ведь ничего общего не имеет. Как и получение электроэнергии путем устройства плотин на равнинных реках ценой уничтожения огромных плодородных территорий или осушение болот на обширных площадях ценой ухудшения климата континента. Человек, дитя Природы, едва успев вырасти из пеленок, в детской запальчивости иногда заявляет: «Я обуздал Стихию!» или «Я покорил Природу!»… Когда малыш общается со взрослой собакой, он может быть уверен, что она его не укусит и не оцарапает, защитит от опасности, будет с удовольствием с ним играть – до той поры, пока правила их игры не выходят за взаимоприятные рамки. Если же малыш начинает издеваться над собакой, то в ее распоряжении предостаточно средств, чтобы дать ему понять, что можно, чего нельзя и кто есть кто.

Поднимались на Мусаз в сосредоточенном молчании. Помогая Андрею идти, постоянно менялись. Они уже преодолели высоту обрыва, с которого начали спуск в ущелье, теперь шли по фирну[6] в единой связке – под слоем снега могли быть глубокие узкие трещины.

Горный пейзаж при восхождении меняется крайне медленно; или это только кажется? Но они уже давно шли почти строго на восток, огибая с южной стороны крутой подъем на вершину, а гребень, отходящий от восточного склона Мусаз, оставался все таким же пологим. И только когда они подошли к его началу, их сомнения развеялись: действительно, в этом направлении спуск с Мусаз, казалось, не составлял никакого труда. Но домой им надо было на запад.

Выбрав место для привала, они остановились. Серж, Вадим и Володя-маленький решили подняться выше, откуда до наступления сумерек можно было осмотреть местность.

Остальные пока готовили «ужин»: разогревали остатки тушенки, чтобы заесть их остатками сухарей. Утром можно будет позавтракать лишь остатками урюка. Вернулись через полчаса – их угрюмый вид не подавал надежд.

– Спуск с северного склона очень трудный, – сказал Серж, оглядывая всех, но с Андреем встретиться взглядом не решился. – Нам он не под силу.

– Ребята, – Андрей поднял руку, останавливая Сержа, – я давно хотел вам сказать… Только вы не перебивайте. Да что тут, в общем… Вы спускайтесь без меня, а за мной потом вернетесь… – Он опять поднял руку. – Да вы поймите: вы же одни быстрее дойдете, правда? Гораздо быстрее. Наверху останется крюк, потом сюда гораздо легче будет подняться. Ну правда, ребята!

– Успокойся, Андрюша. – Володя-большой подсел к нему и положил ему на колено ладонь, в которой наверняка мог поместиться футбольный мяч. Его присутствие рядом, действительно, всегда успокаивало. – Что ты такое придумал? Ты что, замерз?

– Ты все сказал? – спросил Володя-маленький, обращаясь к Андрею, и усмехнулся. – А теперь меня послушай. С тобой или без тебя, нам все равно спуститься там не удастся, понял? Просто не получится там спуститься. Так что твое заманчивое предложение нам не подходит. Надо искать в другом месте спуск.

– А чего его искать? – спросил Борис. – Вон же он. – И он мотнул головой в сторону гребня.

– Там Китай, – возразил Вадим.

– Чтобы попасть в Китай, надо пересечь государственную границу. А ты здесь границу видишь?

– А как она выглядит, граница? – спросил Никита. – Ты знаешь, Боря?

– Конечно, знаю. Полосатые столбы, колючая проволока и контрольно-следовая полоса. Ты что, в кино никогда не ходил?

– Да хватит вам зубы скалить! – не сдержался Рашид. – О деле говорить надо!

– А пожалуй, мужики, они о деле и говорят, – сказал Володя-большой. – Хотим мы или нет, но идти мы можем только по гребню на восток.

– Опять проголосуем? – осведомился Борис.

– Я воздерживаюсь, – мотнул головой Андрей.

– Да ты не расстраивайся, – сказал Костя, – как увидим полосатый столб, мы сразу пойдем в другую сторону.

5

Полосатый столб или колючая проволока им так и не встретились. Зато около полудня, пройдя километров десять-двенадцать от Мусаз, они увидели старика, внешне очень похожего на Зухаба. Только голова была совсем лысая, а глаза еще более узкие. И по-русски он говорил гораздо хуже.

– Акталлу? – удивленно переспросил он и закачал головой, потом махнул рукой, приглашая идти за собой:

– Идем. Дам есть. И лечить, – и показал рукой на Андрея.

Окончательно убедиться в том, что они в Китае, они смогли, лишь придя в дом к старику и услышав его разговор с маленьким босоногим мальчиком лет шести – наверное, уже правнуком.

Только теперь они в полной мере осознали, насколько они измождены и как близки были к опасности погибнуть вслед за Степаном. Каждый из них, не видя своего лица – зеркал в доме старика-китайца не было, имел возможность наблюдать осунувшиеся, заросшие, с запавшими угрюмыми глазами лица друзей. Все пережитое, плюс недоедание и холод, особенно в последнюю ночевку на Мусаз, когда они едва не пообмораживались и почти не спали, поминутно вскакивали и пытались согреться, подпрыгивая и приседая, – все это читалось на их лицах без переводчика. Но сейчас в их глазах начинала светиться надежда: скоро они восстановят силы, поблагодарят хозяина за гостеприимство и уйдут домой.

Звали хозяина Ли Цын; на фоне испортившихся за последние годы взаимоотношений между Союзом и Китаем в ходе пресловутой «культурной революции» его отношение к альпинистам выглядело просто-таки отеческим. Кроме того, что у них был теперь нормальный ночлег в бывшем хлеву для овец – все-таки лучше, чем пробиваемая холодом насквозь палатка, что два – три раза в день они ели горячую пищу – пустую, правда, и безвкусную рисовую похлебку или не всегда пропеченные лепешки из овсяной муки с зеленым невкусным чаем (это и Ли Цын, и его дети и внуки ели сами), им почти каждый день приносили мед или лесные орехи, чего в рационе хозяев не было. Благодаря такой заботе уже через три-четыре дня многие из Команды почувствовали себя вполне сносно, во всяком случае для того, чтобы чем-то помогать Ли Цыну по хозяйству: принести воды, нарубить дров, поправить изгородь возле дома. Андрею Ли Цын на второй день принес какую-то мазь, она имела специфический не очень приятный запах, но зато скоро и Андрей начал передвигаться более резво. Через неделю Ли Цын подозвал Володю-большого, принимая его за главного, подвел к почти развалившейся постройке в углу двора и сказал:

– Помось, моя надо помось. Строить здесь.

– Строить? А что надо построить? Что?

Ли Цын, как мог, принялся объяснять, он показал на дом и сказал:

– Дом, моя зить, – потом показал на то, что надо было перестраивать:

– Дом, моя работать, – потом помедлил, подыскивая слова, – лопата, работать.

– Может, он хочет, чтобы мы ему сарай построили? – предположил подошедший Никита.

– Царая, царая, – закивал Ли Цын.

Команду эта просьба даже обрадовала. Как иначе они могли отблагодарить его за свое, в прямом смысле, возвращение к жизни? На постройку сарая ушло почти две недели; попутно они отремонтировали хозяйский инвентарь и инструмент, чтобы было чем самим работать. Ли Цын стал к ним настолько добр, что однажды принес вместе с лепешками только что поджаренного кролика. Рашид, попробовав его, сказал:

– Лучше бы отдал сырого. Я бы его вкуснее приготовил.

Но все-таки это было мясо, которого они так давно не ели. А в тот день, когда они накрыли крышу соломой и постройка приобрела уже законченный вид, Ли Цын с заговорщицким видом вручил им пластмассовую пятилитровую флягу, измазанную снаружи пометом какой-то домашней птицы и наполненную жидкостью, очень похожей на брагу.

– Ах, молосса, молосса! – говорил он при этом.

Они даже не сразу догадались, что это надо было понимать как «молодцы».

Правнук Ли Цына крутился возле них целыми днями; они только просыпались, а он был уже рядом и отходил от них только поздним вечером. Ему было интересно абсолютно все: как они встают, умываются, едят, работают. Они так привыкли к нему, что уже и перестали замечать его присутствие.

– Капитан, – подошел к Сержу Вадим, – мне кажется иногда, что этот мальчишка неспроста возле нас крутится, а работает кем-то вроде осведомителя, а?

– Мне тоже. Только непонятно, кому могут быть нужны сведения о нас. Мы и так все на виду и ничего не затеваем. Кроме того, правда, что завтра утром собираемся сказать Ли Цыну спасибо и уйти домой.

6

Уйти завтра домой им не пришлось, потому что еще сегодня под вечер к Ли Цыну нагрянула толпа из восьми парней-китайцев – самому молодому, похоже, не было и шестнадцати, самому старшему было не больше двадцати пяти – для того, чтобы арестовать русских альпинистов. У двоих были карабины, состоявшие на вооружении в Красной Армии в тридцатые годы, остальные держали в руках деревянные дубины. Они начали что-то кричать на хозяина на своем языке, а когда Ли Цын слишком резко возразил, один из них просто огрел его дубиной по плечу. Досталось ею и кое-кому из Команды; подгоняя альпинистов, китайцы намеревались вести их куда-то под конвоем. Взять с собой рюкзаки или хоть что-нибудь кроме того, что было на них надето, им не разрешили. Объяснить им, куда и зачем их собираются вести, китайцы не могли, так как не говорили по-русски; китайского языка никто из Команды тоже не знал. Конвоиры только размахивали руками и дубинами и толкали русских кулаками в спины. Серж, поймав на себе уже не один выразительный взгляд Вадима, и Володи-большого, и Рашида, собрался кивнуть им в ответ и обезоружить ближайшего к нему китайца с карабином. Можно было не сомневаться, что им без труда удастся обезвредить эту банду: их было больше, они были старше, сильнее – и вообще, все-таки они были альпинистами, к тому же отдохнувшими и набравшимися сил… Но в этот момент Серж вспомнил, как досталось Ли Цыну за одну лишь попытку возражения. И устрой Команда побоище в его доме, эти молокососы его если не убьют, то наверняка изобьют до полусмерти. Серж посмотрел ребятам в глаза и отрицательно помотал головой.