Зоя

– Да вроде нет, – Зоя посмотрела на Власова. Тот выглядел обеспокоенным.

– Это самое, если чё, ты мне дай знать тогда. Я, может, мать попрошу тебе врача найти. Она, это самое, передать просила. И если у тебя там сотрясение или как его там, она может и помочь, если в больницу надо.

– Спасибо, Егор, – ответила Зоя.

По виноватому выражению лица Власова стало ясно, что ему пришлось рассказать о случившемся матери. Если бы он рассказал отцу, то был бы избит. Избитым Власов не был – значит, только его мать знала о том, что произошло.

– А ты родителям своим рассказала?

– Нет. А что рассказывать? – ответила Зоя.

Только теперь она поняла, что мать Власова, привыкшая к постоянным разборкам сына, может позвонить её маме с извинениями, и тогда её родители всё узнают, и про больную голову, и про истинную причину опоздания после французского. И, быть может, мама начнет копаться в её комнате и найдет фотографию. И что тогда? Зоя похолодела от ужаса.

– Ну ты молоток, – ответил Власов. – Я не ожидал. Думал, ты жаловаться побежишь.

– Я не побегу. И ты матери своей передай, что всё нормально, и мои родители ничего не знают.

– А, ну ладно тогда, – сказал Власов, но потом уточнил: – Вообще не знают?

– Вообще ничего не знают.

– Ну ладно тогда. Но если чё, ты мне дай знать. Моя мать, она того, поможет.

– Спасибо, – Зоя не хотела заходить в школу с Власовым. Они уже подходили к воротам. Зоя стала отставать, чтобы пропустить мальчика вперед, но тот тоже замедлил шаг.

– Послушай, я хотел спросить: ты это, когда ты сознание потеряла, ты что-то видела?

– Нет. Ничего я не видела.

– А, да? Вообще ничего? А я вот думал, как это ты так. Ты как будто мертвая лежала. Мне так страшно стало, аж жуть.

Зоя посмотрела на Власова. Он не издевался над ней. Напротив, действительно переживал о случившемся.

– Ты думал, я умерла?

– Ну да. И Куликов тоже. Мы оба думали.

– Серьёзно?

– Ну да, я что, придумал такое что ли? Ты лежала вообще как мертвая. Вот я и думал, может, ты помнишь что?

– Что помню? – Зоя подумала, что, может быть, она говорила вслух, пока лежала без сознания? Может быть, Власов что-то слышал? Но как же Женя? Ведь он-то тоже там был, а ничего не сказал.

– Ну я слышал, что типа когда люди умирают клинической смертью, а потом возвращаются, они помнят туннель такой. Рассказывали, я передачу смотрел. Вот и подумал, может, ты тоже, это самое, вернулась.

– Нет, я ничего не помню.

– Ну ладно, это, если ты чего вспомнишь, ты мне скажи.

– Хорошо, – пообещала Зоя.

– И это, я того, больше не буду, – Власов покраснел.

– Больше чего не будешь? – Зоя не сразу поняла, о чём речь.

– Ну это, того, не буду, короче. С зоопарком там. Ладно, я пошел, – Власов быстрыми шагами удалился в здание школы.

Зоя зашла внутрь самой последней. На улице больше никого не осталось. Она растерянно подошла к раздевалке, той самой, где ещё позавчера вечером грелась с Куликовым, и повесила шубу. Зое очень захотелось убежать домой, запереться одной у себя в комнате и никого не видеть. Может быть, Власов был прав, и она действительно перенесла клиническую смерть? Она слышала про белый туннель, и про людей, которые возвращаются на землю. Но ведь она не видела белого туннеля. Зоя вспомнила булочку, фотографию и подругу Аник. На смерть это было не похоже.

«Надо срочно спросить у Куликова, – подумала Зоя. – Может, он что-то придумает?» Но с Куликовым Зоя пересекалась обычно только на французском, после школы, а поймать его на переменах было практически невозможно. «Значит, придется ждать до конца дня», – решила Зоя. Все занятия она почти не поднимала руку и размышляла о своём происшествии. Зоя считала, что никто не заметит, но потом Ирина Николаевна, математичка, которую девочка про себя называла воблой, вызвала её к доске. Учительница математики была их классной руководительницей, и пришла в школу недавно. Воблой Зоя её прозвала за то, что Ирина Николаевна была удивительно худой – даже не худой, а плоской. В ширину она была вполне себе нормальной женщиной, но если посмотреть сбоку, то Ирина Николаевна была именно плоской, сплющенной. Математичка любила носить обтягивающие юбки, и косточки её бедер выпирали наружу, а живот был впадиной. Когда Ирина Николаевна крутилась у доски и писала уравнения, Зоя не могла оторвать глаз от этой впадины. Она не понимала, как такое было возможно. Зоя Ирину Николаевну не любила, хотя объективной причины на то не было. Та была умной, уравновешенной женщиной, преподавала хорошо и даже водила ребят в походы. Но Зоя не любила её именно из-за этой плоскости и худобы. Они принадлежали к разным лагерям. Девочка понимала, что Ирина Николаевна была в лагере худых от рождения женщин, которым эта худоба, возможно, даже доставляет какие-то неудобства, а она, Зоя, – в лагере тех будущих женщин, которые худыми становятся только благодаря нечеловеческим усилиям и серьёзным ограничениям.

Оказалось, что Ирина Николаевна заметила, что Зоя не следит за уроком:

– Касаткина, ты что ворон ловишь? Давай-ка к доске.

Учительница недовольно смотрела на Зою. Та встала и пошла к доске. Ладони вспотели, а сердце забилось сильно-сильно. Зоя боялась, что ответит неправильно и опозорится. Ирина Николаевна попросила её повторить и написать формулу, которую она только что объясняла. Зоя всё занятие думала о белом туннеле, какао и Аник, и формулы не помнила.

– Ну что же! Касаткина? Это что такое? – Ирина Николаевна явно решила Зою добить. Зоя была отличницей, и её падение и неминуемая двойка за ответ у доски были бы прекрасным развлечением для класса. – Я тебя не узнаю. Объясни, пожалуйста, почему ты не слушала весь урок?

Зоя молчала. Она ненавидела эти риторические, заведомо унизительные вопросы у доски. Что она могла ответить на вопрос Ирины Николаевны? Придется получить эту двойку и убраться из класса поскорее.

– Я жду, Касаткина. Ты что, язык проглотила? – спросила Ирина Николаевна.

И вдруг из левого угла класса пролетел бумажный мякиш и приземлился у ног Ирины Николаевны. Эти мякиши делались из обслюнявленной бумаги, выдранной из тетради. Лепились они относительно быстро, и, благодаря слюням и бумаге, были довольно увесистыми. Для того чтобы мякиш лучше лепился, его надо было как следует обмочить в слюне или воде, но таковой обычно в классе не было. Мякиши были противными и липкими. Как опытная учительница, Ирина Николаевна вовремя успела отскочить, и мякиш её не задел. Математичка с недоумением посмотрела на класс.

– Это кто тут кидается? – грозно начала она, но тут же второй мякиш пролетел через класс, и в этот раз отскочить она не успела. Слюнявый комок приземлился на её туфлю.

– Да что тут происходит?

Класс начал шушукаться, и тут же появился третий мякиш. Этот прилип к доске, и в классе послышалось хихиканье.

– Да как вы смеете? Да я весь класс оставлю убираться после школы! Касаткина, садись!

– Так что, кто мне тут урок срывает? – Ирина Николаевна, обычно спокойная и весёлая, почти кричала: – Кто здесь самый умный?

Класс молчал.

– Так что, вы все хотите после уроков здесь остаться?

В классе воцарилось молчание.

– Ну что, 7«А», тогда жду вас всех после уроков. Всех до одного.

– Ирина Николаевна, это я кинул, – Власов вдруг поднялся из-за парты.

– Власов? Давай к доске.

И тут прозвенел спасительный звонок. Весь класс, кроме Зои и Егора, не дожидаясь развития событий, вылетел из классной комнаты. Власов подошёл к Ирине Николаевне.

– Власов, ну что, поздравляю. Будем вызывать родителей в школу.

– Ирина Николаевна, я не хотел. Я случайно мякиши кинул.

– Что значит «случайно»?

– Ну я сидел, слушал, лепил, а потом случайно получилось. Они сами у меня вылетели.

– Власов, ты в этой четверти у меня шёл на «3» по поведению. Я уже радовалась – никаких претензий к тебе не было. А теперь мне придется тебе «неуд» поставить и родителей в школу вызывать.

– Ну Ирина Николаевна, я больше не буду. Хотите, я даже в поход пойду и принесу что-нибудь из дома. Для похода. У меня даже палатка дома есть, – загундосил Власов.

– В поход?

Походы Ирина Николаевна обожала. Ученики в их классе делились на тех, кто сопровождал математичку в походы, где они проводили на природе несколько дней и возвращались, полные воспоминаний, довольные и радостные, и на тех, кто их пропускал. Зоя в походы не ходила. Одна мысль о том, что надо будет спать на земле, мёрзнуть и придётся идти куда-то с тяжелым рюкзаком наводила на неё тоску. Она никогда не ощущала романтики в готовке в котелке, песням у костра и походном быту. Не то чтобы Ирина Николаевна открыто предпочитала походников остальным ученикам, но первые оставались поболтать с ней после занятий – они как бы дружили с учительницей. Оценки она ставила справедливо, независимо от походного статуса, но общаться с ней походникам было легче.

Ирина Николаевна оглянулась на Зою.

– Касаткина, ты что тут делаешь? Иди, перемена уже началась. А мы с Егором обсудим его поведение.

Зоя вышла из класса. Она была рада, что про двойку Ирина Николаевна забыла. Странным было поведение Власова. Он, конечно, любил срывать занятия, но Ирину Николаевну обычно не доводил. У него были другие жертвы.

По коридору носились ребята – на третьем этаже учились старшие классы. Зоя решила спуститься на второй этаж, где находились начальные классы. Зоя прошлась по коридору – пахло мастикой, – и спустилась вниз. На втором этаже, как всегда, царили малыши. Зоя удивилась, какими маленькими они ей показались. Первоклашки с уважением смотрели на неё. Зоя была для них авторитетом с высоты своего седьмого класса. Девочка посмотрела на стены. Они были разрисованы зайчиками, ёжиками и белочками, орешками и ёлками. Весь второй этаж был похож на сказочный лес. Зое почему-то стало грустно от того, что она уже не первоклашка. Девочка почувствовала себя очень взрослой, и груз ответственности давил на неё. Тут прозвенел звонок. Пора было идти на следующий урок.

Задание

Наконец-то школьный день закончился, и начался французский.

– Привет, – Женя Куликов сел рядом с Зоей. Она уже успела разложить свои тетради на парте и сидела, ожидая Наталью Анатольевну.

– Привет. Женя, я ничего родителям не рассказала, – первым делом заявила Зоя. Ей очень хотелось сразу же поделиться с Женей путешествием в Париж, но она боялась, что их подслушают в классе.

– Я тоже нет, а то мама переволновалась бы, – ответил Женя.

– Ну отлично. А мне показалось, что Власов матери своей рассказал. Он ко мне с утра подходил.

– Власов?

– Ну да, извинился даже.

– Власов извинился?

– Да.

– А за что?

– Не сказал.

Женя хмыкнул:

– Ну это на него похоже.

Тут в класс влетела Наталья Анатольевна. От неё, как всегда, сильно пахло сигаретами и духами.

Она размотала шарф, сняла пальто, и Зоя обомлела: на Наталье Анатольевне был тот самый свитер. Розовый, с горлышком. Точно такого цвета, как на фотографии. Как в «Ле Аль», где Зоя была с подругой Аник в Париже.

«Ну все, у меня глюки пошли, – подумала Зоя. – Наверное, это я свитер перепутала. И никакой фотографии нет. Она мне просто привиделась. Это же, наверное, я раньше этот свитер на ней видела, и он мне потом приснился».

– Жень, слушай, ты не помнишь, Наталья Анатольевна раньше в этом свитере приходила?

– В свитере?

– Да, в таком же розовом.

– Ну откуда я знаю?

– Ну может, ты помнишь? Я думаю, что уже его видела. Он же такой… запоминающийся.

– Касаткина, Куликов, у вас там совещание? – Наталья Анатольевна уже стояла с журналом у доски и решила наказать шептунов.

Зоя и Женя замолчали, а Наталья Анатольевна сменила гнев на милость и перешла к повторению домашнего задания. Потом она раздала работы. Зоя открыла тетрадь, и там была проставлена крупная пятерка с плюсом. Зоя покраснела от удовольствия. Это было сочинение на тему «Vouloir – c’est pouvoir»9, и Зоя исписала несколько страниц на тему того, что мочь и хотеть – не одно и тоже. Зоя посмотрела на Куликова – тот сидел с поникшим выражением лица.

– Жень, ты что?

– Она мне трояк влепила.

– Правда что ли?

– Вот, смотри, – Женина страница была исчеркана красными чернилами. Окончания глаголов перечеркнуты и несколько предложений переписаны заново. Зоя знала, как Женя любил уроки французского и как тяжело перенесёт плохую оценку.

– Ребята, – сказала Наталья Анатольевна, – судя по вашей домашней работе, мало кто понял прошлый урок. У меня вообще создается впечатление, что вы недостаточно занимаетесь самостоятельно.

Класс молчал. На лицах ребят выражались разные эмоции: от негодования до изумления. Все они много занимались французским и очень старались. Все уважали Наталью Анатольевну, восхищались ею. Они остались в классе ради изучения языка, и Зоя точно знала, что все выполняли задания и ответственно относились к материалу. Но Наталья Анатольевна не замечала реакции класса.

– Так вот, я очень расстроена вашей домашней работой. За исключением Зои, которая серьёзно подошла к ней, все наделали массу ошибок. К тому же непростительных.

Зоя сидела багровая. Она поймала на себе несколько осуждающих, полузавистливых взглядов. Куликов сидел отвернувшись, почти спиной к ней. Зое стало стыдно за то, что она одна хорошо выполнила задание по французскому. Она не хотела выглядеть выскочкой на фоне остальных, тем более что сама не понимала, откуда у неё взялись необыкновенные знания языка.

Но хуже всего было то, что теперь Женя перестанет ей доверять. Ведь они вместе занимались французским и на фоне языка сдружились. И Зоя решила объясниться с Женей. «Только бы успеть поговорить с ним после уроков, только бы он не убежал домой», – думала она. Когда урок закончился, и все начали складывать вещи в рюкзаки, Зоя сказала:

– Женя, послушай, мне нужно тебе кое-что рассказать.

Женя насупился и не отвечал.

– Я не хочу здесь говорить, может быть, по дороге домой? Пойдём вместе?

– Мне надо в магазин забежать, мама просила купить хлеба, – Женя явно пытался от неё отделаться, но Зоя решила этого не замечать.

– Отлично, я с тобой тогда.

– Ну ладно.

Они вышли из класса.

– Ну так что ты мне хотела сказать?

– Помнишь, как тебе показалось, что я по-французски разговариваю?

– Во вторник вечером?

– Да, во вторник вечером. Я по-моему… – тут Зоя замолчала. Если она скажет Жене о том, что была в Париже, пока они с Власовым думали, что она лежит без сознания, то конечно он сочтёт её за сумасшедшую. Зоя решила, что надо показать Жене фотографию. Тогда он обязательно ей поверит.

– Ты во вторник что?

– Когда я сознание потеряла. Я должна тебе кое-что показать.

– Что именно? Книги, которые ты втайне от меня читаешь?

– Какие ещё книги?

– Ну не знаю, учебники французского?

– Ой, так ты об этом? Жень, я ничего такого не делаю. Правда. Я должна тебе всё объяснить. Но я сама не знаю, что со мной происходит.

– Да уж, слышал я, как все выскочки втихаря занимаются, а потом не знают, как это они лучше всех всё усваивают. Или у тебя какие-то пластинки на французском?

– Жень, я правда ничего не делаю. Я должна тебе показать одну вещь и кое-что рассказать. А потом ты сам решай.

– Вот зачем ты врёшь? Я же вижу, а ведь мы вместе начинали. И я думал, что мы даже хорошо вместе занимались и уроки делали. А потом получается, что у меня тройка, впервые в жизни, а ты единственная в классе всё отлично поняла и сделала?

– Жень, я не хотела. Я не знала, что так будет. Правда.

– Но ведь мы вместе занимаемся? Или я что-то перепутал?

– Женя, я должна тебе одну вещь показать. Иначе ты не поймешь!

– И где эта вещь? Это что, волшебная палочка?

– Нет, но это доказательство – единственное, что у меня есть. Ты мне обязательно поверишь. Иначе я даже не знаю что.

Зоя и правда начала отчаиваться. Она никому не могла рассказать про свою тайну, и только Женя, потому что присутствовал при её обмороке, мог ей поверить. Ведь не будет же она рассказывать Власову про путешествие в Париж?

Они уже дошли до Зоиного дома. Женя молчал, но видно было, что он обижен. В булочную он так и не зашёл, и Зоя ему о ней не напоминала. Родителей не было дома, и Зоя провела Женю к себе в комнату, быстро усадив его за стол.

– Вот, смотри, – сказала Зоя. Она протянула ему фотографию, которая все также аккуратно лежала под салфеткой на зеркале.

– Кого ты видишь?

– Как кого? Тебя, конечно. А это – ну не знаю, Катя Лычёва?

– Да нет, не Катя Лычёва.

Катя Лычёва была послом мира. После гибели американки Саманты Смит, которая встречалась с Горбачёвым и пыталась убедить его остановить гонку вооружений, Катю Лычёву выбрали советским послом мира. Она ездила в США, встречалась с Рейганом, и о ней часто писали в «Пионерской правде». В их учебнике английского языка была целая глава про Катю, которую они учили наизусть. Катя была блондинкой с зелёными глазами и казалась Зое очень хорошенькой, но Аник не была на неё похожа. Аник была настоящей француженкой, а не девочкой из «Пионерской правды».

– Ну а кто тогда?

– Женя, это правда я?

– Ты что, совсем? Ну ты, конечно. Только… Подожди, это тот свитер, про который ты спрашивала? И откуда у тебя фотография такая? Полароид же, да?

– Свитер – тот самый, как у Натальи Анатольевны.

– Так это что, дочка её? Это ты занимаешься с ней дополнительно, ты мне это хотела сказать?

– Да нет, это не дочка. Это девочка одна, Аник. Моя подруга.

– Подруга из Франции? Где ты её прячешь?

– Нигде. Она во Франции живет.

– А, ну так бы и сказала, что с француженкой общалась. Тогда понятно, почему ты так хорошо разговаривать стала.

– Да нет, Женя! Послушай! Мне кажется, что я была в Париже.

– Ты была в Париже? Что значит «кажется»? Когда?

– Пока без сознания лежала. На снегу, вчера, после того, как Власов в меня врезался.

– Ты в Париже была? Ты что, Зой?

– Жень, я правда не знаю, у меня был такой как бы сон, но очень чёткий. Как бы и не сон, и все там говорили по-французски, и я тоже. И там была эта девочка, её зовут Аник, между прочим, и мы с ней дружили. И мы с Аник сделали вот эту фотографию, и потом я очнулась.

– Ты потеряла сознание и гуляла по Парижу? Круто!

– Ну я не гуляла по Парижу, я там жила, понимаешь? Это была как бы другая я, которая жила в Париже.

– Ничего себе. Тебе, наверное, надо голову проверить, Зой? Может, у тебя что-то сместилось от удара?

– Да не думаю, у меня ничего не болит, и всё отлично.

– А вдруг надо что-то подправить?

– Да что подправить? Ещё положат в психушку. Или родители начнут волноваться, связи поднимать, искать врача.

– Это да, лучше не надо. Тогда подожди, ты говоришь, что прямо по-настоящему была в Париже?

– Да, и у меня там была другая жизнь, настоящая, французская. Родители, школа, уроки и вот подруга, Аник. – Зоя ткнула в изображение девочки.

– Ну может, у тебя сон был такой чёткий, бывает же иногда. Я вот тоже иногда просыпаюсь, и сны бывают очень интересные, даже увлекательные. Мне мама советовала записывать.

– Жень, я бы и думала, что сон, но вот осталась эта фотография. Это же доказательство.

– А может, ты эту фотку сделала где-то и забыла?

– Нет, Жень, она у меня выпала из кармана, когда я домой вчера пришла. А до этого её не было.

– Так подожди, у тебя что, и одежда там была другая?

– Да, одежда была другая, но я была та самая. Только французская.

– Зой, ты извини, но я что-то не понимаю. Не может же быть, чтобы было две Зои, ты же только здесь живёшь, правда? Или у тебя там есть двойник?

– Двойник? Я об этом не подумала.

– Ну да, там есть твой двойник.

– Ну а тогда куда она делась, пока я была в Париже?

– Ну а может быть, она как раз была без сознания в Москве? Может, вы местами поменялись?

– Так ты думаешь, она по-русски говорит теперь, та Зоя?

– А её тоже Зоей звали?

– Да! Прикинь? Только Зоэ – как бы французский вариант.

– И ты там по-французски говорила?

– Да! И даже не чувствовала, что говорю по-французски. Он у меня там был как родной язык, понимаешь? Я всё читала, всё говорила, ну и вообще, это была моя жизнь.

– А кого ты ещё там видела? Родителей? Учителей? Соседей?

– Только Аник видела, и мы с ней гуляли. И видели место, где тамплиеры жили!

– Да ты что? Слушай, ты точно ничего не придумала?

– Жень, ну как я могла такое придумать? И вообще, зачем бы мне это придумывать?

– Зоя, послушай, а почему только фото осталось? Почему ты одежду или что-то ещё не взяла с собой обратно?

– Да я и не знала, что обратно возвращаюсь. Мы с Аник гуляли, бежали, потом вдруг меня выбило, и я очнулась уже с вами – с тобой и Власовым.

– А одежда у тебя была другая там, говоришь?

Женя был похож на детектива. Он сидел, насупившись, и вдруг сказал:

– Слушай, дай мне ручку и листок бумаги. Надо схему начертить.

– Какую ещё схему?

– Да я пытаюсь понять, что вообще происходит. Мы же хотим разрешить загадку, так?

Куликов встряхнул чёлкой и посмотрел на Зою взглядом юного исследователя.

– Ну наверное.

Зоя протянула Жене бумажку и ручку, и он начал что-то чертить, рисовать, а потом протянул Зое нечто похожую на схему.

– Это что, я?

Зоя ткнула на маленького человечка, который прыгал из одной части листочка в другую.

– Да, это ты.

– А это? – теперь Зоя ткнула в полоску, которая делила листок на две части.

– Это другое измерение.

– Как это?

– Ну, мне кажется, ты попала в другое измерение.

– Просто попала? Как такое бывает? Что, есть другое измерение?

Зоя начала нервничать. Теории Куликова ей не нравились. Если там было другое измерение, значит, в этом измерении было что-то не так, и, может быть, придется что-то менять в её нынешней жизни. А Зоя, несмотря на неприятности в школе, ничего менять не хотела.

– Ну говорят, да. Физики говорят. Что мы в одном живем, а есть параллельное. Которое другое, на другой частоте.

– Жень, ну если бы это было так, все туда ходили бы, в другое измерение это. Не думаешь? Если что-то не так в жизни, ты бац и бежишь себе в другое измерение.

– Эх, это было бы круто! Прикинь, Власов тебя пытается избить, а ты в другом измерении! И его кулак в пустоту летит.

– А Власов меня спрашивал, не видела ли я туннель белый. Он думал, у меня клиническая смерть была.

– Власов такие слова знает? Он же дебил.

– Вот я тоже так думала, но он такой, как бы другой стал.

– Зой, не ведись, он же дикий, – Женя неодобрительно покачал головой.

– А может, он что-то почувствовал?

– Власов? Почувствовал? Да он же хоккеист. Он только клюшкой своей машет. У него и мозгов-то, по-моему, не очень осталось. Все шайбой отбило.

– Ну Жень, ты даёшь, – Зоя засмеялась, хотя ей было чуть жаль Власова. Их утренний разговор её задел, и она пыталась проанализировать, за что тот извинился.

– Ты бы вообще слышала, как он вчера реагировал, когда ты лежала. Он хотел тебя бросить и сбежать.

– А, да?

– Да!

– Ну сегодня с утра он ко мне сам подошёл и даже извинился. Спросил про белый туннель – клиническую смерть.

– Зоя, люди не меняются. И Власову я отомщу.

– Жень, перестань. Не обращай внимания.

– Отомщу. За тебя отомщу. Я только ещё не придумал, что сделаю.

– Жень, ты лучше скажи, про фото ты что думаешь?

– Я ещё не знаю. Либо ты в другое измерение попала, либо тебе эту фотку подложили. Может, сам Власов? А остальное тебе приснилось.

– Ну а как же французский?

– Э, французский? Ну, может, ты занималась или музыку слушала, пластинки, и случайно так получилось? Вообще, если ты в другом измерении была, то язык бы не понимала. Это странно.

– Да, но Жень, я реально стала по-французски всё-всё понимать. Будто мне и учить его не надо, ну только чтобы вспомнить. Он прямо у меня в голове сидит уже. Не как с английским.

Женя стал опять что-то чертить на листочке. Он рисовал какую-то схему, потом что-то соединял, и Зоя отвлеклась. Она рассматривала себя на фотографии. Потом Зоя подошла к зеркалу и стала сравнивать свое отражение с фотографией. Отличий девочка не нашла. Даже волосы были одинаковой длины. Зоя крутила головой в разные стороны. Она себе определённо нравилась.

И тут Женя сказал:

– Зой, знаешь, я думаю, надо попробовать понять, что именно там произошло.

– Ну а я о чём? Я ведь и хочу понять, что именно произошло.

– Так вот, для этого тебе надо обратно туда попасть, научный эксперимент поставить, как учёные делают. Вот смотри, это схема того, что произошло. Ты лежишь здесь, и тут у нас прошёл примерно час, пока ты была в Париже. А там ты уже была в другое время, да? Ты уже там была в другой день, не вечером, а утром следующего дня.